скачать книгу бесплатно
Золотисто-жёлтые толстые кольца были нанизаны на верёвку, и целая гроздь таких связок висела на стене.
Эркин пожал плечами и вопросительно посмотрел на Андрея.
– Это же сушки, Эркин. Понимаешь, sushki!
Незнакомое слово ничего не объяснило. Лилиан, стоявшая за их спинами в дверях, торжествующе улыбнулась. И Миллисент поймала её улыбку и мимоходом, будто невзначай кивнув, сняла две связки. По одной каждому.
Когда Бьюти увела парней, Миллисент засмеялась.
– Итак, он русский.
– Да, Милли. Всё-таки выдал себя. Как хорошо, что мы успели получить товар от Горьятшеффа.
– Да, вышло очень удачно. Но если он из угнанных, то почему он ходит в рабской куртке? Угнанные не теряли расу, у них были… синие, да синяя форма. И почему остался здесь, не вернулся на Русскую Территорию?
– Каждое решение порождает несколько новых задач, Милли, не так ли? – рассмеялась Лилиан.
Миллисент серьёзно кивнула.
На улице Андрей сразу залез в пакет и выломал из связки сушку. Кинул в рот.
– С ума сойти! Настоящие сушки. Я их… да тыщу лет не видел.
Эркин усмехнулся.
– Однако не поскупились.
– Ну, так мы и наломались. Неделю, считай, без отрыва. Завтра на рынок, так?
– Так, – кивнул Эркин. – У меня сигарет набралось, сменять хочу.
– Дело, – согласился Андрей. – Да, парням нужно поставить. Такой заработок обмывать положено.
– Всех поить, никакого заработка не хватит.
– Всех и не будем. А пару бутылок поставить надо.
– Пару ладно, потяну.
– С обоих пару. И жратвы хоть какой на закусь.
– Идёт, – кивнул Эркин. – Деньги сейчас?
– Завтра разберёмся. Неохота на улице пачку теребить.
Они шли рядом по пустынной вечерней улице, редкие прохожие никак подслушать их не могли, но говорили они привычно тихо. Квартал белый, мало ли что…
Когда несёшь заработок, дорога совсем другая. Эркин бы бегом побежал, если б не боялся, что у пакета оборвутся ручки. Пакет он предусмотрительно нёс картинкой с буквами к себе. Тот приятно пружинил в руке, и стоило Эркину представить, как Алиса будет его потрошить, у него начинали морщиться в улыбке губы, и приходилось ещё ниже наклонять голову, чтобы скрыть от встречных лицо. А то нарвёшься ещё.
Жени ещё не было. Он поставил пакет в кухне на стол, разжёг плиту и пошёл в комнату, выложил на комод деньги. Алиса ходила за ним, рассказывая на ходу обо всём сразу. Он кивал, а ответы его Алисе всё равно не нужны. Она и Жене так рассказывает. Женя что-то с утра затевала со стиркой, воды всего полбака осталось, и грязная лохань полна. Пока вынес и вылил лохань и принёс чистой воды, стемнело.
Эркин опустил шторы и расправлял их, когда пришла Женя. Алиса налетела на неё со своим обычным шквальным рассказом, правда, особое место в нём занимал «пакет Эрика».
Увидев знакомый фирменный пакет и улыбающееся лицо Эркина, Женя поняла – закончили! И закончили благополучно. Он весь так и сиял, с трудом сдерживая счастливую улыбку, но вслух только сказал, указав Жене глазами на пакет.
– Премия. А деньги я на комод положил.
Женя кивнула.
– Поедим и посмотрим твою премию, – предназначалось это в первую очередь Алисе, потому что та уже залезла с ногами на табуретку, встала на ней и пыталась заглянуть в пакет. – Ты ещё на стол залезь!
Женя стащила её с табуретки и шлёпнула. Эркин на мгновение отвёл глаза. Он знал, конечно, что шлепок – это совсем не больно, да и не сделает Женя никогда больно никому, тем более Алисе, и сам он в имении, да и раньше – в Паласе, питомнике, в распределителях, да мало ли где ему приходилось сталкиваться с детьми – широко использовал подзатыльники и лёгкие пинки, но что-то, что-то мешало ему принять это так легко, как принимал всё, что делала и говорила Женя.
После ужина Женя принесла чай и улыбнулась Эркину.
– Ну, неси свою премию.
Эркин принёс из кухни пакет и, недолго думая, вытряхнул его содержимое на стол. Алиса восторженно взвизгнула, а Женя засмеялась.
– Вот это да! Всего надавали.
– Да, – засмеялся Эркин. – Ходила по кладовке и из каждой коробки одну мне, одну Андрею.
Алиса хваталась то за одно, то за другое. Конфеты, печенье, вафли, какие-то пакетики из фольги и хрустящего прозрачного целлофана, фигурки из сахара и шоколада, помадка… Эркин сам растерялся перед таким богатством. Он узнал плитку шоколада, маленькие шоколадные бутылочки с ликерами, ещё что-то… Но остальное было ему незнакомо. И он не сразу заметил молчание Жени. А заметив, обеспокоено посмотрел на неё.
Женя сидела, прижав к лицу связку этих… сушек. Почувствовав его взгляд, она отвела руки от лица и улыбнулась.
– Домом пахнут…
Эркин замер. И Андрей так радовался им, и Женя…
– Сушки? – осторожно спросил он по-русски.
– Да, – Женя, всё ещё улыбаясь, положила связку на стол. – Мама покупала к чаю. Да, это сушки.
– Да-а?! – сразу влезла Алиса. – Это ты ела, когда была маленькая? Как я?
– Да-да, – Женя медленно возвращалась к действительности. – Сейчас дам.
Но сушки Алисе не понравились.
– Конечно, шоколад лучше, – подмигнула Женя Эркину.
Она пересмотрела весь ворох, оставила на столе одну из маленьких пачек печенья и по конфете каждому и решительно убрала остальное. Алиса хныкнула, но Женя уже стала строгой мамой.
– Нельзя за один вечер всё съесть. Вот. Тебе клубничка, Эркину с шерри-бренди, а мне с ликёром.
– Да-а, а почему?
– Мала ты ещё для ликёра, – засмеялась Женя и утешила. – Фантики все тебе, – и пояснила Эркину, – fantik это обёртка.
Он кивнул.
Уже ночью, лёжа под одеялом, он всё ещё ощущал на губах и нёбе вкус густой и чуть острой жидкости и шоколада. Вкус этот он знал. Такие конфеты были в Паласе. Их заказывали редко, только кто побогаче, и однажды ему перепало. С тех пор он и помнит…
…В этот Палас он попал недавно. Палас был дорогой, и спальников меняли часто. В ту смену его отправили в парти-зал, зал для вечеринок. Работа в парти-зале держала тебя в напряжении всю смену. Пока одна из леди не уведёт тебя в кабину, ты не в отстойнике, а в зале, поёшь, ухаживаешь, танцуешь. Леди вдоволь наиграются и навеселятся, перебирая партнёров, пока не пойдут с кем-то наверх, да ещё надо угадать, как ей хочется: вести тебя, идти рядом, или чтоб ты её тащил, а иной и преследования захочется… Словом, в парти-зале вертись, не зевай. Зато и перепадало там больше, чем в обычном: и клиентки побогаче, и шикануть им охота. Иные леди любят угощать. Но вот взбредёт им групповухой прямо на столах заняться, деваться некуда, работаешь где велели, а за битую посуду… нет, леди платят, но им-то все равно надзиратели потом полным пайком отвешивают. Так что, парти-зал по-всякому может обернуться. В тот раз надзиратель выдал ему гитару, и было чуть легче. Он устроился на перилах лестницы, идущей по стене из зала в кабины, и пел попеременно с Саем, которого усадили за рояль на крохотной эстраде в дальнем углу. Когда Сая утаскивали тискаться, он спускался в зал, ходил, наигрывая, между столиками, если леди делала знак, останавливался и пел специально для неё. Время шло к середине смены, ему уже трижды давали за песню отхлебнуть из бокала, от вина першило в горле, и он боялся, что начнёт хрипеть. Через зал взглядом попросил Сая – тот как раз оттискался и вернулся – выручить, и тот заиграл знаменитый Длинный Танец, Лонг Данс, где долго-долго повторяется одно слово: «любовь», а качающаяся мелодия завораживает и не даёт думать о другом. Он поддерживал Сая гитарой, леди танцевали, сверкая белой кожей через всевозможные и невероятные разрезы и вырезы своих платьев. В парти-зале белые леди играют в обольщение и соблазн. Не самая сложная игра, и не так опасна, как игра в насилие. Там чуть пережмёшь, и дура пугается всерьёз, визжит, приходит надзиратель, а там уж как обычно…
– Ты хорошо играешь.
Он вздрогнул и поднял глаза от гитары. Надо же, незаметно как подобралась стерва белёсая, чуть не влип. Она стояла на полу с другой стороны перил, но была такой высокой, что их лица на одном уровне.
– Спасибо, миледи.
На ней было надето, платье не платье, так, два куска ткани, скреплённые на плечах брошками и узким блестящим пояском по талии. Она стояла боком к нему, и он видел, что, кроме этой ткани и туфелек, на ней ничего нет. Из одежды. Зато браслеты, кольца, множество цепочек и бус с подвесками, длинные серьги. Для работы это плохо. Или сам оцарапаешься, или её оцарапаешь. Она смотрела на него, и он, как положено в парти-зале, пошарил взглядом по её разрезу на боку. Она улыбнулась.
– Ты будешь играть всю ночь?
– Какова будет воля миледи.
– Вежливо и точно, – одобрила она. – Ты индеец?
– Да, миледи.
– Один здесь такой?
Он неопределённо повёл плечами.
– Не знаю, миледи, – он и вправду не знал. Палас большой, ни в камере, ни в смене он индейцев не видел, была пара метисов, трёхкровок как везде навалом, но метисы из другой смены, вместе они ещё ни разу не работали.
Она щёлкнула пальцами, подзывая обслугу. Вывернулся из толпы чёрный вертлявый Жучок с подносом, уставленным бокалами. Она взяла самый большой с шампанским и ткнула пальцем в его сторону.
– И ему.
– Миледи… – застыл в показном недоумении Жучок.
– Что я ваших порядков не знаю?! – она рассмеялась. – Принеси ему что положено. Двойной, понял? Я плачу.
– Слушаюсь, миледи, – преданно выкатил белки Жучок и исчез.
Он тихо перебирал струны. Обычно рабам давали допивать за собой, но иногда, если леди было жалко вина или она не хотела, чтобы раб пил то же, что и она, то она заказывала рабское питьё. И тогда приносили особый стакан, чтоб не спутать, чтоб сразу было видно и понятно, с розоватой, чуть подслащённой и подкисленной водой. Что туда мешали, он не знал, но работать это питьё не мешало, а иногда было даже приятно. Она стояла, облокотившись на перила, рядом с ним, слегка выгнувшись назад, так что острые груди и соски натягивали ткань, и оглядывала зал. Сай уже несколько раз смотрел в его сторону, но, видя, что он уже занят, продолжал тянуть: «O, my love». Ничего не поделаешь. Сай его выручил, но он уже может только игрой поддержать его, пока руки не при деле. А с пением – всё. Леди желает поболтать.
– Где тебя учили петь?
– В питомнике, миледи.
– Вот как? А откуда ты берёшь эти песни?
– Слышу, миледи. И повторяю.
– Не ври, – она коротко и зло рассмеялась. – Ты поёшь свои песни, так?
Спорить с белым, тем более клиенткой, нельзя, но признаться в сочинительстве ещё опаснее. Рабу сочинять не положено. За спор побьют, а за сочинительство током не отделаешься, только Оврагом. Придётся рисковать.
– Я слышал это в питомнике, миледи, – тихо ответил он.
– Вот как? У тебя был, – она снова рассмеялась, – такой образованный надзиратель?! Ведь это…
Подбежал Жучок с подносом, на подносе высокий простой стакан, налитый почти до краёв. Она взяла стакан и, не глядя, ткнула ему. Он, как и положено, принимая еду, поцеловал ей руку. Она рассмеялась.
– Хорошо тебя вышколили. Пей.
– Спасибо, миледи.
Он осторожно, смакуя, отпил глоток, погонял в пересохшем рту и проглотил. Как ни хотелось осушить стакан залпом, но не стоит. Леди заказала и дала. Он может теперь таскать его с собой и пить понемногу. Тянуть удовольствие. Если только леди не прикажет чего другого.
– Пошли, – коротко сказала она.
Он взял стакан, гитару и встал, но она пошла не наверх, а через зал в дальний угол. Он послушно последовал за ней. На ходу она сильно виляла задом, так что при каждом шаге в разрезы выступало то одно бедро, то другое. Такая походка предлагала начать лапанье, но руки у него заняты, и он только нагнал её и подстроился под её шаг, прижавшись низом живота к её ягодице.
– Хорошо, – бросила она не оборачиваясь.
Парти-зал – единственное место, где раб может сидеть за одним столом с белой леди. Она выбрала столик в углу. Отсюда недавно ушли, но ловко опередивший их Жучок мгновенно убрал пустые бокалы. Она прошла в угол и жестом велела ему сесть рядом. Вместо стульев здесь был мягкий диванчик. Она что, решила наверх не идти, на виду хочет? Бывает. Он сел рядом, осторожно поставил свой стакан на стол так, чтобы можно было легко дотянуться, прислонил к спинке дивана гитару.
– Дребезжалку убери, – коротко распорядилась она, и возникший из ниоткуда Жучок схватил гитару и исчез.
Значит, точно, пошла работа, если ей нужны его руки. Она полулежала, откинувшись на спинку и вертела за ножку бокал. Он подвинулся ближе, сел боком, осторожно положил руку на её бедро. Она кивнула, и он повёл ладонью вниз по её ноге до колена, охватил его и двинулся вверх так, чтобы его пальцы гладили внутреннюю сторону. Она сидела неподвижно, улыбаясь сомкнутыми губами, густо накрашенными ярко-красной, цвета свежей крови, помадой. Такого же цвета лак на длинных заострённых ногтях и, как он успел заметить, туфли. А глаза зеленоватые, веки раскрашены зелёным как платье, чёрные прямые волосы длинными прядями по плечам. Кожа очень белая и сухая на ощупь. Даже в паху, возле щели, где у всех чуть влажно. Насухо тяжело работать. Придётся долго горячить. Он водил пальцами по её животу, перебирал волосы на лобке, и, не отрываясь, смотрел на её лицо, а она оглядывала зал и вертела, вертела в руках свой бокал. Что-то – он не видел, что именно – смешило её. Замолчала музыка, видимо, Сая утащили, но вскоре он опять услышал гитару, значит, в зал прислали Глазастого, вроде в их смене больше гитаристов нет. Она отпила глоток и резко наклонилась вперёд, зажав его руку между ногами, и ему пришлось сдвинуться и опереться свободной рукой о диван, чтобы не толкнуть стол. Теперь его рука неподвижна, а она двигает бёдрами, сжимая, перетирая ему кисть. Он только чуть-чуть шевелит пальцами, чтобы леди чувствовала его работу.
– Смешно! – вдруг сказала она и, наконец, отвела взгляд от зала и посмотрела на него.
Её зелёные глаза блестели и потемнели от расширившихся зрачков. Она протянула руку и погладила его по шее, через не застёгнутый ворот её кисть легла ему на ключицу, на грудь. Она легонько ущипнула его за сосок и засмеялась. Он улыбнулся в ответ. Она стала опять отклоняться назад, и он быстро подставил ей под плечи свою руку, помог опуститься, и сам теперь смог полулечь рядом. Его рука была все ещё зажата её бёдрами, но тиски ослабевали, и он погладил ей расщелину по всей длине, ввёл пальцы и пошевелил ими. Она вздохнула, повела плечами, чуть выгнулась. Он понял, выдернул из-под неё руку и сел. Лёжа на боку, обеими руками работать трудно. Через боковой разрез он положил руку ей на грудь, погладил её, обводя пальцем сосок. Попробовал дотянуться до другой груди, но ткань натянулась и затрещала.
– Отстегни, а то порвёшь, – просто сказала она. И потом добавила: – Обе.
Брошки отстегнулись легко, она сама отбросила ткань вниз и закинула руки за голову. Он гладил её груди, заострённые, с длинными твёрдыми сосками, стараясь не запутаться в цепочках и подвесках. Она вдруг села, отбросив его руки, схватила бокал. Пока она жадно, будто после долгого бега пила, он смог отхлебнуть из своего и мрачно подумал, что если она будет всё время так дёргаться, то стол она точно перевернёт и чего-нибудь вывихнет. Себе или ему. Его не устраивал ни один из вариантов, но попробуй расслабить такую. Вся на пружинах.
– Он играет хуже тебя.
– Спасибо, миледи.
Он отставил свой стакан, но она мотнула головой.
– Пей. Я ещё закажу.
– Спасибо, миледи.
– Заладил, – усмехнулась она. – Ладно, давай дальше.
Но как только он потянулся к ней, она жадно допила шампанское, поставила бокал и встала.
