Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

– Сейчас прогреется, и поедим. Андрей, давай за водой на чай.

– Так пока вскипит… В обед надо было…

– Вот и сделал бы, а не дрых, – сердито ответил Эркин.

Он едва не обжёгся, возясь с котелком – всё-таки с решёткой куда удобнее. Андрей взял закопчённый чайник и пошёл к ручью.

– А пока холодненького, – Колька достал флягу с холодным чаем.

– Самое оно, – одобрил Миняй, усаживаясь поудобнее.

Эркин ещё раз перемешал кашу с мясом и снял котелок с огня. Андрей повесил на место котелка чайник, подправил огонь и полез за мисками.

– Ну, надо же, – хмыкнул Миняй. – Как скажи, в ресторанте.

– А чего ж и нет, – ухмыльнулся Колька.

Ложка у каждого своя, Андрей разложил кашу по мискам, Миняй нарезал хлеб, перекрестился и первым начал есть.

Первые ложки прошли в молчании: уж очень устали. Но, беря второй кусок хлеба, Колька сказал:

– А кашеваришь ты, Мороз, здоровско.

– Мясо хорошее, – улыбнулся Эркин. – И крупа чистая.

– Ага, – Андрей хоть и с полным ртом, а не промолчит. – И дурак, значит, кашу наварит, когда крупа есть?

– У тебя же получалось, – спокойно, только глаза блеснули, ответил Эркин.

Все заржали.

– Так его молодого, – кивнул Миняй. – Чтоб не зарывался.

– Эх, все-то на меня, на младшенького, – хмыкнул Андрей, накладывая себе ещё каши.

Колька фыркнул, едва не поперхнувшись.

Пока ели кашу, закипел чайник, и Колька заварил чаю.

– По-флотски. Чтоб в кружку налил, и дна не видно.

– Это что ж, – Миняй повёл носом, – чифирь вроде?

– Нет, – мотнул головой Андрей. – Чифирь крепче.

Чай пили вприкуску, не спеша, наслаждаясь вечерней прохладой и отдыхом.

– Не думал, что за день смахнём, – Колька, блаженно отдуваясь, допивал кружку.

– В охотку-то, – хмыкнул Миняй. – Ну, и выложились, конечно. На то она и страда, день год кормит.

Эркин кивнул.

– А хватит этого на зиму?

– Сено хорошее, – возразил Миняй. – А ежели соломки подмешивать…

– Если уж мешать, то концентраты, – возразил Эркин.

– Эка хватил! Концентрат-то кусачий! – Миняй потёр пальцами воображаемые деньги. – Купил мешок, да и остался без порток.

– Зато молоко с него, знаешь, какое? Дуешь, а оно не брызгается, во, в два моих пальца сливки.

– Ну, это ты загнул, я таких коров не видел.

– Ты, может, и не видел, а я доил. День постоит бидон, и ложкой не пробьёшь, а горловину потом не отмоешь.

– Это что за коровы такие?

– Шортгорны называются.

Миняй недоверчиво покрутил головой, и Эркин улыбнулся.

– Раз говорю, значит, знаю.

– Ну… ну да, – Миняй ухмыльнулся. – А у козы какие сливки? Тоже знаешь?

– Нет, – вздохнул Эркин. – Коз там не держали, только… Коза – не корова, конечно, но и её. Как покормишь, так и подоишь.

Молча слушавшие их спор Колька и Андрей дружно заржали.

– Ай да, братик!

– Ну, умыл!

Рассмеялся и Миняй. Ну, в самом деле же, завёлся, будто о его корове речь.

– Эркин, – отсмеялся Андрей. – А летом мы кого пасли?

Эркин удивлённо посмотрел на него.

– Фризов. Забыл, что ли?

– А ну да, они мясные, так?

Эркин кивнул.

– Ну и имена, – покрутил головой Колька.

Было очень тихо, а от луны и костра светло. Андрей со вздохом подвинулся и прилёг, опираясь на локоть. Эркин улыбнулся.

– Устал?

Улыбнулся и Андрей.

– Не смертельно.

Миняй хмыкнул.

– А ты злой на работу, Мороз. Неужто и там, – взмахом головы показал куда-то в сторону, – так же уродовался?

– Там, это в Алабаме? – уточнил Эркин, переходя на английский. – Так и не так. На беляков работал, это было. А скотина-то не причём, понимаешь? Я её не подою, у неё вымя распирать будет, загорится… – и видя, что Колька не понимает, а Андрей встревожился, оборвал фразу и продолжил по-русски: – Взялся – делай, а не можешь, так и не берись.

– Боишься – не делай, делаешь – не бойся, – подхватил Андрей. – Верно, брат.

И вдруг привстал на колени.

– Ты чего? – удивился Колька.

– Девок услышал- сразу догадался Миняй и заржал. – И сна уж ни в одном глазу.

– Да, какой тут сон, время-то детское, – возмутился Андрей, вскакивая на ноги и заправляя рубашку. – Кольк, айда.

Колька покачал головой.

– Полежу.

– Давай, парень, – ухмыльнулся Миняй. – Твоё дело холостое, самый твой час, наше уже отгуляно.

– Ну, как хотите.

Андрей быстро обулся, снова прислушался.

– Там, вроде, поголосистее будут, – и уже уходя: – и посисястее.

Его провожал дружный хохот.

– Ох, – Миняй вытер глаза и налил себе ещё чаю. – Ну, чисто кот мартовский. Слышь, Мороз, ты в парнях, ну, до свадьбы, тоже гулял?

Помедлив, Эркин кивнул.

– Небось не один десяток перепробовал, – поддержал Миняя Колька.

– А я не считал, – так же, со спокойной ленцой в голосе, ответил Эркин.

Разговор о бабах – неизбежный мужской разговор, и он уже знал, что можно и не врать, главное – до конца не договаривать. Правда, но не вся.

– Ну, Колька, ты и щас не промах.

– Я ж Моряк, – ржёт Колька. – А на суше моряки – всегда победители.

– Хороша-то вдовушка? – подмигивает Миняй.

– Чисто сахарная.

– Много сахару зубы портит.

– А у меня и перчик припасен.

– Видал я твой перчик, – Миняй пренебрежительно сплёвывает. – Селёдка заморенная. Нет, я, брат, помясистей люблю.

– Белорыбицу, что ль? – смеётся Колька. – Рыбка хороша, да больно дорога.

– Это да, – соглашается Миняй. – Такая тебе живо карман растрясёт и вытрясет.

– Было бы чего трясти, – мрачнеет Колька, но тут же улыбается. – А сам-то? Тоже ведь… не всю правду жене сказываешь.

– А ты думал, – Миняй даже как-то обиженно смотрит на Кольку. – Я что, не мужик?

– Мужик, – кивает Эркин. – Дверью хлопнешь, так всё крыло вздрагивает.

Миняй оторопело смотрит на него.

– Это как в крыле? Я же в башне…

– В башне своей ты, может, и не хлопаешь, – очень серьёзно, только глаза блестят, отвечает Эркин. – Не знаю, не слышал, – и обращаясь к Кольке: – Я в семьдесят седьмой живу, а как он в пятидесятой хлопнет, так весь этаж слышит и знает.

Миняй молча широко открытым ртом хватает воздух, а Колька катается, хохоча и стуча кулаками по земле.

– Ну уж, – забормотал Миняй, – ну уж и весь, ты, Мороз, того…

У Эркина так и вертелось на языке, что у пятидесятой дверь хлопает часто и каждый раз по-другому, но, поглядев на Миняя, решил промолчать. Пусть Миняй думает, что он у неё один.

– Ну, Мороз, – отсмеялся Колька, – ну, ты и хват.

Миняй, наконец, сообразил, что ему тоже лучше рассмеяться. Знать-то люди всегда всё знают, главное, чтоб не звонили. Жена да семья – это одно, а мущинское его дело – это уж совсем другое.

Дружно допили чай, Эркин остатком кипятка залил миски, заглянул в чайник.

– Кольк, воды принеси.

– Это зачем? – удивился Миняй.

– А чтоб утром чаю не ждать.

– Ну и хозяйственный же ты мужик.

– Костёр-то всё равно на всю ночь, – пожал плечами Эркин, быстро отмывая миски. – Хлеба сколько осталось?

– На завтра хватит, – хмыкнул Колька. – Тебе б каптёром быть.

– А это кто?

Выслушав объяснение Кольки, Эркин кивнул:

– Понятно.

Ну вот, костёр налажен, в чайнике тихо греется вода, в котелке мирно ждёт утра остаток каши, сохнут перевёрнутые вверх дном миски. Можно и на боковую. Ночь тёплая, но они легли по-походному: в куртках. У Миняя тёмно-синяя, в угоне у всех такие были, у Эркина такая же, только тускло-чёрная, рабская, а Колька принёс свою зимнюю робу. Поёрзали, посопели, укладываясь, и Миняй с Колькой дружно захрапели. Эркин улыбнулся, не открывая глаз. А хорошо было. Сладко ноют натруженные мышцы, вокруг тихие ночные шорохи и свисты, громко стрекочет невдалеке, вроде, сказали, сверчок.

Эркин проснулся на рассвете от тихого позвякивания крышки чайника. Высунул голову из-под мокрой от росы куртки и увидел Андрея, возившегося у костра.

– Нагулялся?

– Ага, – радостно согласился Андрей. – Крепко спишь, братик, я ещё когда вернулся.

– Не ври, – отозвался Колька. – Только сейчас подошёл.

Эркин встал и потянулся, сцепив пальцы на затылке, качнулся вправо и влево, разгоняя сон. Кряхтя и зевая, выпутался из своей куртки Миняй, посмотрел на ухмыляющегося Андрея и хмыкнул:

– Хорош!

– Гулять так гулять! – весело ответил Андрей.

Эркин спустился к воде умыться и обтереться, а когда поднялся, Колька опять заваривал чай, а Андрей брился, пристроив зеркальце в развилке ветвей. Эркин достал хлеб, отрезал каждому по два ломтя, убрал остаток и развернул тряпку с мясом, прикинул, как лучше отрезать.

– Оставь на кашу, – сказал Миняй. – С таком попьём.

– Соль, сахар есть, – фыркнул Колька. – И к чаю, и к хлебу приправа.

Устраивались не спеша. Всё равно ждать надо, пока солнце взойдёт, не по росе же валки разворачивать.

– А ты, Андрюха, пижон. И на покосе бреешься.

– Зато и девки любят, – смеётся Андрей, убирая помазок и бритву.

– Бородатому почёта больше, – ухмыляется Миняй.

– А на хрен почёт вместо любви? – тут же отвечает Колька.

– Спасибо, друг, – Андрей прочувственно трясёт ему руку, шмыгает носом, будто его слеза прошибла, и тут же: – Борода у козла, а щетина у кого? То-то!

– Ну, Мороз, – отсмеялся наконец Миняй, – Ну, брат у тебя…

– Лучше всех, – улыбнулся Эркин.

– Во! – восхитился Андрей. – Оценил наконец. Лопать-то будем?

– Успеешь.

Колька разлил чай по кружкам, дружно разобрали хлеб.

За чаем так же дружно дразнили и подначивали Андрея. Тот уже не краснел, как прошлым летом, а весело отругивался. Он тоже знал и про Кольку, и про Миняя.

– Кольк, а чего ты с ними вяжешься? Они ж…

– Честные давалки, – закончил за Миняя Колька. – Все удобства и без претензий. Понял? – и серьёзно: – Мне из дома не уйти, братьев не бросить, и в дом привести не могу, не бывает на одном корабле двух капитанов, а я не монах.

Миняй кивнул.

– Мущинское дело известное.

Пока напились чаю, пока Эркин засыпал крупу и наладил огонь, чтоб к обеду поспело, солнце уже поднялось.

– Ну, – встал Миняй, – айда, мужики.

– Айда, – тряхнул шевелюрой Андрей. – Косить-то уже не будем?

– Вчера чисто прошлись, только грабли бери, – распорядился Миняй.

Работали, как и вчера, в ряд. Миняй первым, за ним Эркин, Андрей и Колька. Ворошить – не косить, да и приспособились за вчерашний день. Ну, и спешить некуда: пока до конца дойдут, в начале просохнуть должно.

Солнце над головами, неумолчный стрёкот внизу и вокруг, душные пьяные запахи вянущей травы, струйки пота, ползущие по спине и груди.

В полдень Миняй остановился.

– Стоп, мужики.

– Чем полудновать-то будем? – Андрей вытер локтем лицо. – Квас-то тю-тю.

– Вот тюрю опять и заведём, – ответил Миняй. – В самый жар работать толку не будет.

– От травы? – не унимался Андрей.

– От тебя! – рявкнул Миняй. – От жара голова худеет.

– А ему это без печали, Миняй, – заржал Колька.

– Точно, – горячо согласился Андрей. – За меня братик думает, на то он и старший.

– Ага, – согласился Эркин. – Сейчас я тебя воспитывать буду.

– Нее, – рванул в сторону костра Андрей. – Я ещё жить хочу!

– Лови его! – скомандовал Кольке Миняй. – Ща мы Морозу подмогнём.

– А то он невоспитанным ходит, – ржал Колька, пускаясь бегом в обход и на перехват.

В общей толкотне и суматохе скатились к ручью. Утопить никого не получилось: больно мелко, но к костру поднялись мокрые все насквозь. Миняй проверил баклажку из-под кваса, вытряхнул себе в рот последние капли и погнал Андрея за водой.

– Мороз, хлеба отрежь, по два на брата и хватит.

– Останется совсем мало, – возразил Эркин.

– Тогда по одному.

Андрей принёс воду. Миняй положил в каждую миску по ломтю чёрного хлеба, налил воды и посолил.

– Вот, теперь ложкой разотри, и всё. Жалко, луку нет.

– Жалко, – кивнул Колька. – И масла.

Густая коричневая масса в первый момент не понравилась Эркину, напомнив питомник, там на обработке и туманных картинках так же кормили, но всё вокруг было по-другому, да и есть сильно хотелось. И он очистил миску наравне с остальными.

Поев, как и вчера, легли в тени. Андрей заснул сразу, едва голову опустил, и Эркин его слегка подвинул, чтоб не так на солнце лежал.

Спали недолго: сегодня росы ждать незачем. Ещё раз перевернуть, сгрести и собрать в стога. Да и… эх, была бы телега, сегодня бы и свезли. Ну, уж как есть, так и есть… давай, мужики, не до вечера же колупаться… давай веселей, начать и кончить осталось…

Поставили четыре стога. Можно бы и в два, но чтоб далеко не грести и не носить. И так… помаялись. Но уж подгребли вчистую, травинки не оставили.

– Ну, всё, – Миняй удовлетворённо оглядел луг. – Свалили, мужики, айда.

– Айда, – устало кивнул Колька. – Спасибо вам.

– Не за что, – Миняй ещё раз огляделся и, крякнув, взвалил на плечо вилы. – Помочь – святое дело, пять грехов с человека снимает.

– А предателя замочить, так десяток, – машинально, явно думая о своём, откликнулся Андрей.

– Балабол ты, – покачал головой Миняй. – Нашёл что с чем равнять.

Эркин быстро искоса посмотрел на Андрея и промолчал.

Каша на костре слабо булькала и пахла совершенно упоительно. Эркин достал остатки мяса, нарезал, как и вчера, кусочками, заложил в котелок, перемешал и прибавил огонь. К его удивлению, Колька покопался в своих вещах и достал бутылку водки.

Удивились и остальные. Миняй даже руками развёл.

– Ну… чёрт, ну, никак не ждал.

– После боя… трудового это самое оно, – ответил Колька, срывая фольговый колпачок.

Колька разлил водку по кружкам, Миняй нарезал хлеб.

– Ну… – Колька обвёл их блестящими глазами, – будем, братишки.

– Будем, – кивнул Эркин.

Жухать было не место и не время, и выпил он, как все: залпом и до дна.

Зажевали хлебом с солью. Миняй довольно крякнул.

– А хорошо пошла.

– Ага, – согласился Андрей и лукаво: – Самое оно для сугреву.

– Ну, балабол, – заржал Миняй. – Ну, язык без костей.

Андрей самодовольно ухмыльнулся и чуть ли не раскланялся.

Эркин разложил кашу по мискам, сразу выгребая до дна. Ни добавок, ни остатков. Ели не спеша, не так смакуя, как отдыхая. Наломались всё-таки… но и сработали! Тоже, как надо! Шутка ли, вчетвером за два дня с таким лугом управиться… а ежели ещё не спамши… ну, на это вольному воля…

– А что? – Андрей ухитряется трепаться с полным ртом. – Завидно небось!

– Нашёл, чему завидовать! – ржёт Миняй. – Да этого добра везде навалом. На копейку дюжина и баранка в придачу.

После каши так же не спеша напились чаю, приканчивая и заварку, и сахар. Ещё немного поболтали и поржали, и так же неспешно стали собираться. Чтоб и не по жаре, и до темноты добраться до дома. Вчера-то их подвезли, а сегодня и косы, и грабли с вилами, и своя поклажа – всё на себе переть.

– Ну, – Миняй огляделся, проверяя, не забыли ли чего, – пошли.

– Пошли, – кивнул Колька.

Эркин молча шевельнул плечом, поправляя ношу.

Когда такая дорога, то ни по сторонам глазеть, ни болтать не будешь. Шли молча и ровно, как заведённые, не сбивая дыхания болтовнёй. Может, под песню было бы и легче, да им такое и в голову как-то не пришло.

Вёл их Колька не дорогой, а тропами, напрямик через луга, большей частью уже выкошенные, уставленные стогами, а кое-где и стогов уже нет: свезли, – через картофельные, покрытые тёмно-зелёной ботвой поля, а вон уже и огородные загородки пошли, и не тропа уже, а проулок, из-за заборов голоса и смех, мычат коровы, что, уже и стадо пригнали? Да, сумерки уже, ну, надо же как маханули, а вон и Колькин проулок.

И только свалив в сарае косы и грабли, они поняли, что и в самом деле сдюжили, смогли. Эсфирь пригласила их зайти поесть и, выслушав их вежливый, но решительный отказ, метнулась в дом и, вернувшись, мгновенно накрыла стол под яблоней.

– Тогда хоть молока выпейте, козьего.

И, не дожидаясь их ответа, снова убежала и вернулась с кувшином.

Они сели вокруг стола, к Кольке на колени сразу забрался Колобок, разглядывая гостей.

– Братан мой, – объяснил Колька Миняю.

Тот молча кивнул. Андрей состроил Колобку рожу, и малыш радостно засмеялся, запрокидывая кудрявую голову. Улыбнулся и Эркин.

Козье молоко он пил впервые и от усталости не мог понять: нравится ему или нет. Как-то незаметно на столе появился пирог с вареньем, ещё что-то.

Эркин дожевал пирог, толкнул под столом Андрея. Тот кивнул и вытряхнул в рот последние капли из стакана. Кивнул и Миняй.

Встали из-за стола они одновременно.

– Спасибо хозяевам за ласку и почёт, – поблагодарил за всех Миняй.

– Вам спасибо за помощь, – встал и Колька, ссадив на землю Колобка.

И неожиданно для Эркина, шагнув вперёд, крепко обнял Миняя, затем его и Андрея.

– Спасибо вам… спасибо…

– Ладноть тебе, – буркнул, скрывая смущение, Миняй. – Бывайте здоровы, айда, мужики, время позднее.

– Айда, – согласился Андрей. – До свидания всем. Мама Фира, пирог потрясный, в жизни бы не ушёл, да на работу надо.

– До свиданья, – улыбнулся Эркин, легонько подталкивая Андрея.

Вроде только пришли и сидели недолго, а уже вечер к ночи прислоняется. Старый город затихал, готовясь ко сну, и, когда они подошли к переезду, сзади стояла ночная тишина, хотя небо ещё светло-синее.

– Ну что, – Миняй с улыбкой посмотрел на зевающего Андрея, – какое время? Детское? Или как?

Андрей ещё раз зевнул.

– Время какое, спрашиваешь? А перед сменой.

Миняй рассмеялся.

– Вывернулся, паря. Ты завтра в какую?

– А, как и вы, в первую.

Новый город догуливал выходные, мостовые и стены домов отдавали накопленный за день жар. По-прежнему ровным размеренным шагом уже при фонарном свете они добрались до «Беженского Корабля». Миняй протянул руку Эркину.

– Ну, до завтра, Мороз.

– До завтра, – ответил Эркин.

Улыбчиво кивнул Андрей, и они разошлись.

Молча поднялись по лестнице, вошли в тихий, уже спящий коридор. У своей двери Эркин полез в карман за ключами, но дверь распахнулась сама, и Женя обняла их, сразу обоих, и буквально вдёрнула в квартиру.

– Наконец-то… всё в порядке, да? Сейчас чаю… поедите… – быстро говорила она, целуя обоих.

– Женя, – Эркин с трудом вклинился в её скороговорку, – сейчас в душ и спать, мы сыты, правда.

– Точно, братик.

Андрей сгрёб их мешки, куртку Эркина и забросил всё в кладовку.

– Завтра разберу. Женя, спасибо, но только спать.

– Завтра в первую, Женя, – виновато сказал Эркин и поцеловал её в щёку.

– Да, – сразу кивнула Женя. – Да, конечно.

Расстёгивая на ходу рубашку, Андрей прошёл мимо них в ванную.

– Братик, догоняй.

– Да-да, Эркин, иди, конечно, – Женя ещё раз поцеловала его и легонько подтолкнула в спину.

Андрей уже ухал и кряхтел под душем. Эркин быстро разделся и, осторожно раздвинув занавеску, чтобы не набрызгать, протиснулся в щель.

– Эркин, ты? – Андрей яростно намыливал голову.

– Да, я. Подвинься.

Горячие сильные струи били их по головам и плечам, разлетаясь брызгами и от занавески снова на них.

– Ох, хорошо-о! Играться не вздумай!

– Отстань. Помять тебя?

– Нет, спасибо, брат. Завтра, ладно?

– Ладно.

Они, несмотря на тесноту, всё-таки потёрли друг другу спины и выключили воду.

– Ох, щас завалю-усь…

– На смену не проспи.

– Да ни в жисть, братик. Готов? Открываю.

Андрей щёлкнул задвижкой на двери.

В квартире тихо и темно, только под дверью спальни узкая светящаяся полоска. Эркин машинально, засыпая на ходу, повернул задвижку на двери, сбросил халат на пуф и лёг. Женя сразу отложила на тумбочку со своей стороны журнал, выключила лампу и повернулась к нему.

– Устал, милый? Спи, Эркин, спи, мой родной.

И уже во сне Эркин ответил:

– Ага, Женя, я сплю.

Женя тихо засмеялась, целуя его в щёку и в висок, погладила по груди. Эркин протяжно вздохнул и улыбнулся, не открывая глаз.

Тетрадь семьдесят вторая

122 год

Лето

РоссияЦарьград

Конец июля выдался дождливым, чему Майкл, как и остальные парни, радовался. В жару учиться, да ещё экзамены сдавать уж слишком тяжко. И так времени ни на что не хватает, от работы же их никто не освободил, дыхнуть некогда, а если б ещё и жара… Но вот всё позади: и экзамены, и выдача аттестатов, и дожди, как по заказу, кончились. Голубое, промытое дождями, блестящее, как кафель – а ну его, хотя вроде уже привыкли, и не боятся, но всё равно не слишком приятно – небо, сочная, словно заново живущая листва…

В первый же выходной после экзаменов Майкл поехал в Царьград. Собирались ещё парни, но каждый сам по себе и за себя. И теперь он сидел за столиком кафе-мороженого и не так ел, как разглядывал город. Красные черепичные и серебряные цинковые крыши домов, между ними зелёные кудрявые кроны, шпили и купола церквей и дворцов. Крепостной холм – самый высокий, да, правильно, Царьград – город на семи холмах, а холмы? Крепостной, Царский, Лесной, Лысый, Галочий, Сухов и… да, правильно, Ишкин холм. Сколько всего он за этот месяц вызубрил, аж голова пухнет и трещит. А вот дальше-то что? И вроде бы, всё ясно и думать не о чем. Месяц каникул и с сентября снова в школу, уже в трёхлетнюю, чтобы иметь полный аттестат. Ну, этого ему на три года во как хватит, а потом? Техникум? Институт? Университет? А зачем?

Народу в кафе немного: день-то будний, а туристы сюда по вечерам заходят, чтобы столицей в огнях полюбоваться и поговорить, что вот кончилась война, затемнение до самого конца держали и как хорошо. И закат, говорят, отсюда самый красивый.

Майкл не спеша доел мороженое и, оставив на столе деньги, встал. Сейчас, может, сходит в кино или просто погуляет, ни в одежде, ни в чём ещё он не отличим, разве только… цветом, но тут уж ничего не поделаешь, он – не мулат, не трёхкровка, а негр, чёрный. Но… но здесь это не опасно. Попыталась их как-то местная шпана зацепить, так обошлись без милиции, наглядно, нет, наглазно и позубно объяснили, что драться мы умеем и нас лучше не цеплять. Теперь в упор друг друга не замечаем. И здесь, парни рассказывали, было пару раз, и так же обошлось.

По крутой полутропе-полулестнице он спустился с Крепостного холма к мостику через ров. По прозрачно-чёрной воде важно плавали белые лебеди и шныряли неброские утки. Рассказывали, что птицы здесь исстари, и даже в войну, когда было голодно, птиц никто не трогал, рыбу только на удочки, да, ловили, а птицы так и жили себе. Майкл остановился и так постоял, облокотившись на перила. Птицы подплыли, ожидая подачки, но у него ни хлеба, ни печенья с собой нет, и они быстро перестали его замечать. Воду рябило, и разглядеть своё отражение он не мог, да и не пытался. Нагляделся он на себя в зеркалах… до отвращения.

Майкл с силой оттолкнулся от перил и пошёл дальше. За рвом переплетались узкие улицы, застроенные маленькими – в один-два этажа – домиками, между домами каменные, в рост человека, ограды с фигурной решёткой по верху. Над оградами и крышами вздымаются деревья. Дома все жёлтые, с белыми лепными украшениями, окна закрыты изнутри белыми занавесками, да, кисейными называются, Тётя Паша так говорила, и между стеклом и занавесками уставлены цветами. Майкл не один уже раз гулял по этому кварталу и прохожих никогда не видел. Странно, в Царьграде каждый квартал как свой особый город, совсем не похожий на остальные. Интересно, почему так?

Подумал и тут же забыл об этом. Такая сонная, солнечная тишина на этих улицах. Глухие резные двери с кнопочками звонков. А если взять и позвонить? Зачем? А просто так, из озорства! И зная, что никогда такого себе не позволит, тихо посмеялся над собой.

Ещё поворот, ещё… И Майкл с ходу оказался на шумной улице, полной вывесок, витрин, машин и прохожих. Во, ну, совсем другой город!

Майкл шёл теперь быстро, будто спешил куда-то, будто по делу, но сам понимал, что просто подстраивается под окружающих, привычно стараясь не выделяться. Магазины, лотки, киоски, шум, толкотня, машины на мостовой в четыре ряда, ещё не пробка, но едут медленно, и прохожие, если надо на другую сторону, то до перехода не идут, а просто перебегают, с явно привычной ловкостью лавируя между машинами. И он перебежал. Ни за чем, просто так. Эта сторона ничем не лучше той. Но и не хуже.

Пожалуй, вот это, бесцельное и безопасное блуждание ему и нравилось в России больше всего. Там, в Спрингфилде, он тоже ходил в город, но только с парнями, и с опаской, зорко поглядывая по сторонам, ни на секунду не забывая, кто он и чем ему опасна встреча… со знающим. А здесь… ну, совсем другое дело… Нигде ему не было так хорошо. Всюду могло вспомниться прошлое: питомник, Паласы, хозяева, но не здесь, не на этих улицах. У него же никогда такого раньше не было. Никогда… а… что это? Чёрт, это же…