скачать книгу бесплатно
– Жить можно, – Михаил говорил теперь медленно и только на шауни, разглядывая сигаретный дым. – Жить везде можно.
– Да, – кивнул Громовой Камень. – Может, этот год будет удачным.
– Старики говорят, что по приметам так выходит, а там, – он невесело усмехнулся – Там как Гитчи-Маниту решит, так и будет.
Громовой Камень молча кивнул. Да, Гитчи-Маниту – Великий Дух, он над всеми и всем. Его не умилостивишь жертвой, он всё решает сам.
Докурив, стали устраиваться на ночь. Громовому Камню постелили на том же, правом «гостевом» лежаке. За окном шумел ветер, взлаивали собаки, где-то очень далеко прошумела машина.
Громовой Камень заснул сразу, но и сквозь сон ощущал боль в натруженной ноге и дыхание людей на соседнем лежаке.
Утро было пасмурным, но тёплым. За завтраком Громовой Камень сказал, что у него дела в центре.
– По начальству поход, – понимающе кивнул Михаил. – Меня если не пошлют куда, к пяти буду.
Громовой Камень благодарно улыбнулся. Как гость он не обязан отчитываться, но и хозяева не обязаны под него подстраиваться. А так и ему удобно, и хозяевам необременительно.
И из дома они вышли вдвоём. Вернее, первым вышел Громовой Камень и закуривал на крыльце, чтобы не мешать Михаилу проститься с Росинкой и решить свои кое-какие проблемы.
– Тебе на Центральную? – вышел на крыльцо Михаил.
– Да.
– Пошли, браток.
Вместе они дошли до конца улицы. Михаила то и дело окликали знакомые. Практически все шли в том же направлении и, видимо, как догадывался Громовой Камень, в то же место. Ну да, Михаил же так и говорил, что эту улицу автокомбинат для своих строил.
– Вот так, браток, держи по этой стороне, а там увидишь. До вечера.
– Спасибо, до вечера.
Прозвучало это уже в спину Михаила.
Странный всё-таки город – Эртиль. Тотемные столбы и знаки у домов, смешанная одежда и язык у прохожих, всадники и машины… всё здесь вперемешку. Так было, когда он учился. Правда, тогда он не видел, вернее, не понимал этой странности, думал, что так в городе и положено. Только наглядевшись на другие города, русские и с той стороны, целые и разбитые в щебёнку боями, понял. А сейчас… Эртиль остался собой, это он стал другим.
Дома становились двухэтажными, настоящими городскими, с магазинными витринами, вполне городские фонари, а вот поликлиника та же, и школа… До центральной площади осталось два квартала, и у школьной ограды он остановился. Передохнуть. И вспомнить. Он стоял и смотрел на бегущих и бредущих детей. Тогда он бежал. И мечтал, что когда-нибудь сам станет учителем.
– Громовой Камень? – удивлённо-радостно спросили за его спиной.
Он резко обернулся, едва не потеряв равновесие. И она не изменилась?!
– Вероника Львовна?! Здравствуйте, как вы?
– Здравствуй. Спасибо, по-прежнему, – улыбалась она. – А как твои дела?
Громовой Камень невольно опустил голову. Сухая ладонь учительницы легла на рукав его шинели.
– Всё будет хорошо.
– Спасибо, Вероника Львовна, – он заставил себя поднять голову и улыбнуться. – Я тоже так думаю.
Она задумчиво кивнула.
– У меня на пятом уроке окно.
– Спасибо, – он сразу понял. – Я не знаю, как освобожусь, но я обязательно зайду.
– Удачи тебе.
– Спасибо. И вам… здоровья и удачи.
Он оттолкнулся ладонью от ограды и молодецки захромал дальше, чувствуя на спине её внимательный, необидно сочувствующий взгляд.
Вероника Львовна преподавала русский язык и литературу, а в педагогических классах и методику, общую и частную. И это её он увидел на границе в Кратово, когда после демобилизации и курсов возвращался на Равнину, а она уезжала в Россию в отпуск. Тогда пересеклись на вокзале, поздоровались, перекинулись парой фраз, и всё. Конечно, он зайдёт к ней, поговорит о школе, о прошлом. Оба сына Вероники Львовны и её муж с войны не вернулись. Он помнит тот день, когда она получила третью похоронку. На младшего. Она молча сидела и смотрела в окно, а они – тогда десятиклассники – сидели и читали, или делали вид, что читают. И тогда он не решил, нет, понял, что пойдёт воевать. Добровольцем. А если род не отпустит, то сбежит, порвёт с родом, уедет с Равнины, но добьётся своего. Но род спорить не стал. Год был сытным, молодых охотников много, а он уже пять лет жил в Эртиле, приезжая в стойбище только на каникулы, и сам чувствовал, что становится чужим. Отца уже не было, матери не стало ещё раньше, а отцовская родня уменьшалась с каждым его приездом. Он прошёл Посвящение, получил имя и уехал. Обещал вернуться и вернулся. А толку…
Вот и Центральная площадь с домом канцелярии и большим шатром Совета. Громовой Камень остановился перед ними, будто решая, куда идти. Хотя выбирать не из чего. Входное полотнище шатра опущено, из верхнего отверстия не видно дыма. Так что, в канцелярию. А чего это… пристройку, что ли, делают? Ну да, из резерваций столько приехало, дел у Совета куда больше стало. А что за дела без бумаг? Это пуля по прямой летит куда послали, а бумага сама цель ищет.
Он поднялся по неудобным крутым ступеням, толкнул резную, украшенную тотемами племён и родов дверь. И здесь всё так же. Белые стены с орнаментами у карнизов и плинтусов, стрёкот пишущих машинок… Канцелярия. И… ну, сегодня точно день встреч.
– Комбат?!
– Гитчи-Маниту! Ты?! Сержант! Жив!
Они обнялись и так застыли. Выглянувшие из дверей на шум тут же исчезли, зная, что мешать нельзя.
Постояв так несколько минут, они наконец разомкнули объятия.
– Ну… – Гичи Вапе сглотнул. – Ну, рад тебя видеть, Громовой Камень.
– Я тоже рад тебя видеть, Большое Крыло, – улыбнулся Громовой Камень. – Ты здесь…
– Заездом, – рассмеялся Гичи Вапе. – Навестить родню, повидать друзей, ну, и по делам заодно. Будем тянуть дорогу от границы, железную дорогу, представляешь? Пока до ГОКа.
– Старики согласились? – изумился Громовой Камень.
– Ещё не совсем. До Эртиля упёрлись вмёртвую, а до ГОКа добьём.
– Слушай, комбат, а она так уж нужна? Может, шоссеек прибавить?
– Нужна. Шоссейки само собой, да и наезженных пока хватает, а у железки свои плюсы. С ГОКа увеличится вывоз, а это наш, – Гичи Вапе подмигнул, – экспорт, серьёзный и основной, а не пушнина, денег сразу прибавится, а на них у нас почти всё и держится, это раз. С той стороны слишком многие охотиться не умеют, не могут и не хотят, это два. Вот они и смогут работать на стройке, а потом на обслуживании.
Громовой Камень нахмурился, соображая.
– Такие сложности, комбат?
Гичи Вапе вздохнул.
– Если бы только эти, сержант. С охотой ещё ладно, к тому же и добычи кое-где уже на всех не хватает, а землю расширять нам не дадут, да и некуда расширяться. А вот что они ни обычаев, ни языка не знают, никакой квалификации нет, и учиться не хотят…
– Ну, – Громовой Камень усмехнулся, – в последнем они не самобытны.
Гичи Вапе внимательно посмотрел на него.
– Солоно пришлось, сержант.
Он не спрашивал, но Громовой Камень кивнул и поправил:
– Хреново. Я же не охотник теперь.
– Так, понятно. И куда теперь думаешь?
– В Эртиле или Юрге поищу.
– Учителем?
– А кем ещё я могу работать, комбат? Я – учитель, я учился на это.
– Педкласс?
– Два года. И ещё год на курсах после дембеля.
– Так, – Гичи Вапе задумчиво кивнул. – Пойдём. Посидим и поговорим спокойно.
К удивлению Громового Камня, у Гичи Вапе был свой ключ от одного из кабинетов. Канцелярский стол со стульями и шкаф в одном углу и застеленный узорчатым одеялом низкий диван-лежак в другом. Так сказать, две цивилизации рядом.
– Отец сейчас в стойбищах, – улыбнулся Гичи Вапе. – Нам не помешают, устраивайся.
Они сели на лежаке.
– Ты курсы где кончал?
– В Прокопьевске. Я там долечивался, ну, и заодно.
До сих пор они говорили на шауни с редкими русскими словами, но Гичи Вапе перешёл полностью на русский, и Громовой Камень поддержал его.
– Начальные классы?
– И шауни в средней школе. А что, комбат, есть место?
– Есть дело, – поправил его Гичи Вапе. – Понимаешь, дело. Серьёзное и долгое. Не все из резерваций поехали к нам, многие осели в России, особенно те, кого там называли интегрированными. Понимаешь?
– Представляю.
– И ещё многие уезжают с Равнины. И из новосёлов, и из старых родов. И тоже… интегрируются.
– Асфальтовые индейцы, – усмехнулся Громовой Камень.
– Да. И нужно, чтобы они оставались индейцами. И чтобы их дети… оставались с нами. Хотят жить в России? Пусть живут. Хотят пахать землю, стоять у станков, строить дома? Тоже пусть. Но нельзя, чтоб забыли язык, утратили обычаи, культуру. Понимаешь?
– Угу. Что важнее: существительное или прилагательное, так?
– Вот именно. Ты – молодец, всё правильно сообразил. Пусть асфальтовые, но индейцы. Ну как, возьмёшься?
– А не много меня одного на всю Россию будет? – деловито спросил Громовой Камень.
Гичи Вапе изумлённо посмотрел на него и захохотал. Засмеялся и Громовой Камень. Отсмеявшись, Гичи Вапе хлопнул его по плечу.
– А ты всё тот же. Скажешь, так скажешь. Но я серьёзно.
– Я тоже.
Громовой Камень достал сигареты. Гичи Вапе встал и принёс со стола глиняный черепок-пепельницу, поставил на лежак между ними, тоже достал сигареты. Ритуально обменялись и закурили. В общем, уже всё ясно и понятно, но надо не так договориться, как выговориться.
– Понимаешь, – Гичи Вапе как-то смущённо усмехнулся, – когда мы по резервациям ездили, ты, кстати, хоть одну видел? – Громовой Камень молча мотнул головой. – Жуткое зрелище, а по сути ещё страшнее. Так вот, я там с одним парнем столкнулся, индеец, но жил не в резервации, а работал пастухом у какой-то местной сволочи-лендлорда. И вот, представь, ни за что не хотел уезжать.
– Почему? – удивился Громовой Камень.
– Говорил, что ему и так хорошо. Ну, это, понятно, одни слова, да и смотря с чем сравнивать, но дело было не в жратве. А в том, что он не хотел быть индейцем, представляешь? Не веришь? Я ему говорю, что с племенем лучше, а он мне, что на хрена ему игры с перьями. Представляешь? Вся культура наша ему… игры с перьями! И не метис, индеец, чистый.
– Не уговорил ты его?
– Куда там! Я для него не авторитет. Ни погоны, ни ордена мои… Ну, этого, положим, и остальные не понимали. Но такое… И вот, понимаешь, зацепил он меня. Не могу забыть. Я потому и стал думать о таких. Навёл справки в беженском комитете.
– Это где Бурлаков заправляет?
– Он в комитете узников и жертв. Но это формально, а фактически всю репатриацию контролирует. Все угнанные – это же жертвы. Ну и…
– Слушай, – перебил его Громовой Камень. – Нашему бы, ветеранскому комитету, да бурлаковские деньги. А? Чтоб кроме дембельских ещё бы на обустройство получить.
– Размечтался! – хмыкнул Гичи Вапе. – У нас рохля в председателях, вот и получаем вместо ссуды тёплые слова и наилучшие пожелания. А откуда у бурлаковцев деньги… болтают разное. В основном, одобрительно. Дескать, грабит Империю.
– Её можно, – кивнул Громовой Камень. – И нужно.
– Да, жалко, что наш Совет не успел присоединиться, но тут уж… кто за трофеями не успел, тот и опоздал. Ладно, это в сторону, так вот, которые едут через его комитет, это интегрированные одиночки, до нас они не доезжают.
– Так ты ж сам говоришь, интегрированные, мы им не нужны.
– А они нам? И ещё. Мы им нужны, а что они этого ещё не поняли… Ну, так это и будет твоей работой.
Громовой Камень медленно, но уверенно кивнул.
– Понял. И куда мне ехать? В Кратово?
– Там уже всё есть. Но нам на уровне, – Гичи Вапе ткнул пальцем в потолок, – удалось договориться о шауни, как о втором иностранном по желанию. Первым оставляют английский, мало ли что, а шауни внесли в перечень вторых. Как узнали, многие и с той стороны, и от нас поехали в Ижорский Пояс. И ещё поедут. Там стройки, заводы… А точнее скажут в Ижорске. Ну?
– Не нукай, не запряг, – ответил по-русски Громовой Камень и рассмеялся. – Слушай, а если б ты не встретил меня?
– Я бы приехал к тебе в стойбище, – твёрдо ответил Гичи Вапе и упрямо повторил: – Ну?
