скачать книгу бесплатно
Но после душа Катю уже не держали ноги, а Денис передумал работать и одетым рухнул на кровать.
Тряпочка, обшитая камушками, напоминавшими жемчуг, так и осталась лежать на полке в старом шкафу.
Утром следующего дня навестить погулявших приехала Валентина Петровна. Предварительно сообщать о своем визите она не стала, как и оставаться в гостях надолго ? везла им литровую банку горохового супа, сваренного накануне, и пирожки с капустой. После переезда дочери она редко готовила что-то капитальное только для себя, а тут вдруг собралась и сделала все и сразу, предполагая, что после застолья в холодильнике у молодых с едой будет полный порядок.
Погостить у дочери Валентина Петровна рассчитывала час, не более, после чего ей нужно было успеть на работу. Зная, что дочь всегда просыпается рано, она не волновалась насчет того, что ее разбудит. Но дежурный телефонный звонок все-таки сделала, уже стоя возле подъезда.
– Ничего не случилось? – испуганно спросила Катя у матери.
– Ничего, – успокоила ее Валентина Петровна. – Я спонтанно к вам собралась. Откроешь?
– Код набирай, мама. Два восемь и две четверки.
Валентина Петровна послушно набрала код. Домофон издал протяжный тонкий свист, в замке что-то щелкнуло, и женщина, потянув на себя дверь, очутилась в темном затхлом предбаннике, приглашающем ее подняться по ступеням к лифту.
Принесенной еде Катя очень обрадовалась и тут же схомячила пару пирожков, запивая их чаем. Матери она предложила кофе и, пока кофеварка шипела, шкворчала и вздыхала на подоконнике, то и дело прислушивалась к чему-то. Валентина Петровна поняла, что если появится Денис, то им обеим придется испытать некоторую неловкость.
– Я скоро уйду, – предупредила она дочь. – Может, даже сейчас и пойду.
– А кофе? – строго посмотрела на нее Катя и вдруг прочитала материнские мысли. – Ты что, боишься Дениса разбудить?
– Не боюсь, – соврала Валентина Петровна. – Говорю же: на минуту забежала.
– Денис сегодня долго валяться будет. Вчера хорошо погуляли.
– Правда?
– Ну да. И народ был хорошо знакомый, и никто не напился.
Маму Кати на новоселье тоже пригласили, но она благоразумно отказалась. Она всю жизнь провела с дочерью в одних стенах, но когда Катя съехала, неожиданно для самой себя испытала что-то вроде облегчения. До этого ей казалось, что она завоет от одиночества, лишившись присутствия единственной дочери, но, как ни странно, ничего подобного не произошло. И вчера присоединяться к чужой компании Валентина Петровна не стала. С чего бы? Что ей там делать?
– Суп точно есть будете? – спросила она, наблюдая за тем, как Катя наливает кофе в большую кружку из прозрачного стекла. – А то могу на работу унести.
– Съедим.
– Ну смотри.
Валентина Петровна могла бы и не произносить все эти ничего не значащие фразы, однако просто молчать не получалось. Прошли те времена, когда они с дочкой могли часами не разговаривать друг с другом, но при этом заниматься своими делами. Это никого из них не напрягало, просто обе были заняты, вот и все. Однако в чужом доме Валентину Петровну так и распирало.
– Ты похудела, – заметила она, бросив быстрый взгляд на дочь, закутанную в огромный зеленый халат.
– Нет, мам, не похудела, не мечтай, – хохотнула Катя.
– Одни кости остались.
– Перестань.
– Уколоться можно, – парировала Валентина Петровна.
– Ага.
Пирожки Катя выложила на стол и таскала их из пакета один за другим, и Валентина Петровна испытала прилив гордости за себя. За то, что вчера не поленилась и испекла, а сегодня опять не поленилась, вскочила пораньше и поехала совсем в другую от работы сторону, чтобы с утра порадовать дочь, а заодно показать Денису, что теща у него не пустое место, а вещь нужная и полезная. Пусть ценит.
– Ма-ать, я же совсем забыла! – пропела Катя. – Сейчас покажу!
Она слетела с табуретки и выбежала из кухни. Валентина Петровна взглянула на часы и убедилась, что никуда не опаздывает.
Вернувшаяся Катя положила на стол драный газетный лист и старую грязную тряпку.
– Это что такое? – Валентина Петровна тронула пальцем газету. – Кать, вы же потом хлеб на этот стол класть будете! Ну что ты делаешь?
– Мы с тарелок едим, – напомнила дочь. – Рассмотри. Мне интересно твое мнение.
Валентина Петровна сначала взяла в руки газету. Сначала двумя пальцами и с брезгливостью, а потом с удивлением и интересом попыталась расправить ее ладонями по поверхности стола.
– Дату видишь? – восторженно прошептала Катя.
– Это что-то очень древнее.
– А это тебе как?
Катя взяла в руки тряпицу.
Валентина Петровна отодвинула ее подальше от лица ? зрение у нее падало уже давно, издалека было лучше видно.
– Шелк. Однозначно, – заявила она.
– С жемчугом, – подсказала Катя.
– Да откуда тут жемчуг-то…
– Он тяжеленький, – подсказала Катя. – Поодиночке каждый камушек легкий, а вместе он такой весомый, да?
– Увесистый, – поправила Валентина Петровна. – Откуда это?
– Тайник в шкафу нашли.
– Чего?
– Старый шкаф из красного дерева. За задней стенкой был сверток из этой газеты, а в нем эта тряпка.
– И что это за тряпка?
Катя победоносно взглянула на мать.
– Носовой платок средневековый. Может быть, даже очень древний. Я сегодня утром немного посидела в интернете и нашла похожие.
– Их продают, что ли? – взглянула на дочь Валентина Петровна.
– На аукционах, мам. И такие же есть в музеях. Жемчуг был доступен представителям высших слоев общества ? и никому больше. То есть именно этот когда-то принадлежал кому-то знатному.
– А что за пятна на нем? – присмотрелась Валентина Петровна.
– Где? – заволновалась Катя.
– Он несвежий. Никто не знает, где он валялся. И что с ним делали, интересно? Принадлежал знати… Боже, Катя. Тогда на нем должен быть какой-то знак, тоже вышитый. Здесь же ничего нет.
Катя отняла у матери платочек и поднесла к свету.
– Не факт, что должен быть знак, – пробормотала она. – На тех платках, которые я видела в интернете, тоже не было знаков.
Она вдруг очень расстроилась. И даже не на то, что платок действительно был не помечен, а на то, что Валентина Петровна одним своим словом уничтожила что-то новое, таинственное и мистическое, от чего у Кати плясали в груди солнечные зайчики. И хотя мать никогда не давила на нее психологически и всегда в нее верила, Катя вдруг ощутила сильную усталость, будто бы ее жестоко обманули.
И Валентина Петровна увидела это. Она протянула руку в Катину сторону:
– Дай-ка.
Катя молча протянула ей платок.
– И газету.
– Зачем?
– Давай, давай.
Валентина Петровна достала из сумки мятый пластиковый пакет и упаковала туда находку.
– Возьму на работу, – решительно произнесла она. – Есть у меня одна идея…
Валентина Петровна скрывала от дочери тот факт, что после ее переезда начала курить. Не считала нужным признаваться в этом и старалась покупать сигареты как можно реже, чтобы не привыкнуть. Но, как это часто бывает, сразу же проиграла самой себе.
Отпустив последнего пациента, она набрала знакомый номер, сказала в трубку пару слов, после чего взяла пачку сигарет и отправилась в курилку, устроенную сотрудниками на заднем дворе здания поликлиники.
Там ее уже ждали. Высокий мужчина средних лет в белом халате вежливо поздоровался и вытянул из пачки предложенную сигарету.
– Виталий Игоревич, а вам точно можно? – закурив, начала Валентина Петровна.
– Держусь пока, но иногда позволяю себе срывы, – озабоченно ответил Виталий Игоревич. – Да и пациенты совсем озверевшие пошли. Сегодня, только представьте, мужик на прием пришел вместе с женой. К проктологу. С женой. Выгнать я ее не смог, так как она мне слова сказать не давала, а муж и подавно не встревал.
– И как разрешилось?
– Смешно вышло: заглянул кто-то из очереди, и оказалось, что это его знакомая. Ну, жена пациента сразу в краску, а потом резко замолчала и наконец-то вышла в коридор. Так что… А вы зачем меня позвали?
– Ах да. Помните, вы рассказывали, что у вас наблюдается какой-то ювелир? – выпалила Валентина Петровна.
– Ювелир? – недоуменно протянул Виталий Игоревич. – Не припоминаю. Может, антиквар?
– Может быть, – смутилась Валентина Петровна.
– Ну, есть такой.
– Нужна его консультация, – выпалила Валентина Петровна, которая, прежде чем попросить лишнюю картофелину у соседки, полчаса выдумывала серьезную причину, по которой она вынуждена одалживать еду. – Не мне ? дочке.
– И только-то? – усмехнулся Виталий Игоревич. – Его телефонный номер в карте, я вам хоть сейчас могу его дать.
– А он не будет против?
– Против? Нет, Валентина Петровна. Я ему бесплатную консультацию на кафедре устроил. Он и сам тогда сказал, что будет обязан. Думаю, что против он не будет. Но имейте в виду, пожалуйста, что тип он несколько скользкий.
– То есть лучше с ним дел не иметь? – уточнила Валентина Петровна.
– Почему? Иметь-то можно, но лично я бы на всякий случай имел под рукой Уголовный кодекс. Понимаете ли, нет в его образе некоей стабильности, что ли. Не выглядит солидным. Но я могу и ошибаться.
– Опа, – выдохнула Валентина Петровна. – Страшновато как-то.
– Да шучу я, – широко улыбнулся Виталий Игоревич. – Он не преступник и, кажется, даже не привлекался. Но если речь идет о чем-то дорогом вашему сердцу, то нужно было осторожным. Именно это я и хотел сказать.
– Да ну вас к черту, коллега! – в сердцах бросила Валентина Петровна.
– Посылайте куда хотите, – по-дружески приобнял ее за плечи Виталий Игоревич. – За то, что с пониманием относитесь к тому, что я в который раз пытаюсь бросить курить, готов вытерпеть от вас все, что угодно. Контакты антиквара перешлю по эсэмэс. Зовут моего пациента Эдуард Кумарчи. Фамилия произносится с ударением на последний слог. Интересное имя, не находите? Запоминается сразу и на всю жизнь.
Глава 3
В жилах Эдика Кумарчи текла адская смесь. Мать наградила его чистой еврейской кровью, а папаша, в свою очередь, добавил крепкую греческую. Оба родителя были настоящими красавцами, и стоило ожидать, что сын, родившийся у этой очень внешне интересной пары, должен был получиться таким же.
Эдик не подвел, явившись на свет самым настоящим метисом, внешность которого привлекала внимание каждого, кто его видел. Первой была акушерка, принимавшая роды у матери Эдика.
– Какой милый уголек! – с умилением обозначила она, опуская в руки уставшей роженицы маленький сверток. – Очень на вас похож.
– Это вы еще нашего папу не видели, – улыбнулась та. – Вот где стопроцентное сходство…
– А я вот не пойму, – осмелела акушерка, – какая у вас национальность?
– Мои предки из Иерусалима, а отец ребенка родом из Колхиды.
– Колхида, Колхида… – забормотала акушерка, пытаясь вспомнить то, о чем, возможно, даже не знала.
– Вы ведь не слышали о таком месте? – улыбнулась мама Эдика. – Колхидой раньше называли Грузию. Но про Золотое руно вы ведь знаете?
– Нет, – призналась акушерка, напряженно наблюдая за неумелыми действиями женщины, которая пыталась впервые в жизни приложить младенца к своей груди. – Подождите, я помогу. Ладошку свою вот так вот поставьте… Руно и Колхида, говорите? Да я просто забыла. А теперь головку ребенка прижимайте. Не бойтесь, не бойтесь. Все правильно…
Эдик рос в любви и заботе. И того и другого, пожалуй, даже было в избытке. Для родителей он был поздним ребенком: на момент зачатия матери было хорошо за тридцать, а отцу и вовсе около пятидесяти. У четы Кумарчи он был первенцем и, как позже выяснилось, так и остался единственным ребенком в семье, потому над ним тряслись, как над аленьким цветочком. В младенчестве за ним приглядывали не только мать с отцом, а также две родные бабушки, а позже, когда он крепко встал на ножки, к делу подключилась суровая няня Вера. Но на самом деле Эдик вообще никому не доставлял хлопот. Он редко болел, почти не плакал и даже колики в животе его никогда не мучили. Все у него случилось в прописанные природой сроки: на горшок он попросился сам, пополз и пошел по установленным педиатрами всего мира предписаниям, а та любая еда, которую ему предлагали, исчезала с тарелки без единого каприза со стороны того, кто ее уничтожал.
В детском саду малыш Эдик был всеобщим любимцем, ровно как и в школе. Ему легко давалась учеба, он без труда обретал друзей, а девчонки, когда пришло время, обратили на него внимания все и сразу. Трудный возраст он преодолел без сучка и задоринки – ни одной ссоры с родителями, ни одного протеста за этот промежуток времени не случилось.
Эдик словно был окутан каким-то защитным коконом, который не позволял ему ни волноваться, ни возмущаться, ни повышать голос. За три месяца каникул он превратился из смазливого подростка в статного и серьезного молодого человека, причем красотой своей не кичился, потому что никогда не считал привлекательный внешний вид достоинством. Ни у себя, ни у кого-либо еще.
Все оборвалось в его восемнадцатый день рождения. Родители, возвращавшиеся с дачи на машине, дома так и не появились.
