скачать книгу бесплатно
Гриф плохо спал по ночам. И сегодня только под утро забылся в кресле, напротив Машиной кровати, перед самым рассветом. И проснулся, когда Маша сказала:
– Снова дождь.
– Дождь,– подтвердил Гриф, не открывая глаз.
– А мне сегодня снился сон,– сказала Маша, присела на стул перед зеркалом, взяла расческу и стала расчесывать волосы.
Вода текла по окну сплошным потоком, в комнате стало темно, и Маша включила свет над столиком.
– Мне приснилось, что я...– Маша замолчала на мгновение, словно вспоминая,– я падаю... или нет, я лечу... Вокруг меня какие-то сполохи, искры, вспышки... но они не обжигают меня... я их не боюсь... я опираюсь на них и лечу... или все-таки падаю... И мне казалось, что я знаю, куда лечу, знаю, зачем и когда достигну своей цели... А проснулась и забыла.
– Наверное, ты растешь. Все еще растешь,– сказал Гриф.
– Мне и папка так говорил. Только тогда я не так летала. Я парила, скользила над домами, деревьями... И с каждым годом я летала все ниже и ниже, и вот я уже еле могла подняться над травой, летела и понимала, что это в последний раз, что больше никогда уже не смогу... Я плакала, подошел папка, спросил, что случилось, а я могла только плакать...– Маша медленно расчесывала волосы, плавными движениями, и говорила тоже медленно, еле слышно.– А сегодня я... просто летела. Не над чем-то, не сквозь что-то – просто летела.
Маша отложила расческу и посмотрела на Грифа.
– А когда приедет папка?
Маша не помнила, как попала сюда, в замок Грифа. Приступ начался у нее дома, в Клинике ее держали на химии... Она очнулась здесь, в замке.
Гриф сказал, что дружит с ее отцом. Сказать «дружил» – язык не повернулся. Сказал, что отец скоро приедет. Он сейчас занят, у него очень важная работа.
– Хорошо,– сказала Маша.
Время от времени она спрашивала снова. Об отце. О Петрухе Иванове, о ребятах из Понизовки. Только о матери не спрашивала Маша.
Оно, наверное, и лучше.
Тут Гриф мог и не сдержаться, а девчонке незачем слышать о матери такое. Не виновата девочка, что мать у нее стерва, сука...
– Он скоро приедет? – спросила Маша.
– Не знаю,– ответил Гриф, вставая из кресла.– Он сказал – позвонит, когда сможет. Свяжется со мной. Я даже не знаю, где он. А нам пора завтракать.
Гриф вышел в коридор, свернул направо, к кухне, и вдруг замер. Закрыл глаза, сжал ладонями виски.
Море. Не серые волны на поверхности, а давящая темнота глубины. И страх. Глухие удары по металлу. Тускло освещенное помещение. Холодно, капли воды стекают по стенкам, как пот. Как холодный пот. От страха. В помещении-комнате-отсеке все пропитано страхом. Люди, их почти два десятка в тесном темном помещении-комнате-отсеке, дышат страхом, вдыхают и выдыхают его.
– Десятиминутная готовность,– сказал один из них, голос прозвучал глухо и бесцветно, словно и он пропитался влагой и страхом.
Люди зашевелились, звякнул металл – чистый, спокойный звук, не то что те удары, которые доносятся снаружи, сквозь толщину корпуса, все чаще и чаще.
Тот, что предупреждал о десятиминутной готовности, спрятал в карман бронекостюма пластину кадропроекции, которую только что показывал остальным, и сказал:
– Он – основная цель. Если не будет его – девушка. Зовут – Мария Быстрова, восемнадцать лет...
– Что с вами? – спросила Маша.
Она никак не называет Грифа. Гриф не представился, она не спрашивала. Наверное, это ей даже нравилось своей необычностью и загадочностью.
– Вам плохо?
Голос у Маши дрожит, она только что видела, как Гриф медленно валился на пол. Она попыталась удержать его, но не смогла, только чуть затормозила падение.
– Что с вами?! – крикнула Маша.
Гриф открыл глаза.
– Десять минут,– сказал Гриф.
Он видел Машу, видел ее испуганные глаза, но одновременно видел замок откуда-то сверху, темное море, с отчаянием бьющееся о берег...
Пена и вода становятся прозрачными, будто расступаются, открывают его взору металлическую сигару метров тридцати в длину и чужерыб, с остервенением, но безуспешно атакующих эту сигару...
Вот прозрачной стала сама сигара, и Гриф увидел людей, сидящих в ней.
– Восемь минут,– сказал Гриф, слепо глядя перед собой.
В темном коридоре его глаза светились, зрачков не было, только радужные сполохи на перламутровом фоне.
Маша встряхнула Грифа, замахнулась, но ударить не смогла.
– Ну что с вами,– простонала она,– ну ответьте, пожалуйста.
Металлическая сигара под водой остановилась, медленно накренилась на корму. Люди внутри пристегнулись к креслам...
– Пять минут,– сказал Гриф.
Он понимает – нужно что-то предпринять. Подводный аппарат и люди в нем опасны. Они угрожают Грифу. Чужерыбы не смогли повредить бронированный аппарат, а чужекрысы, которые уже собираются у берега, чтобы встретить незваных пришельцев, могут их не остановить.
Здесь мало чужекрыс. Гриф старался, чтобы они не попадались на глаза девушке. Возле замка были только те, что обеспечивали чистоту и непосредственную безопасность.
Три минуты.
Вес аппарата... размеры... водоизмещение... пятнадцать человек на борту... четырнадцать из них вооружены и одеты в бронекостюмы... оружие... суммарная плотность огня...
Минута.
Контейнеры с ракетами...
Время замедлилось – секунда растягивается, и ей не видно конца... Гриф знает, что сейчас он видит будущее – то, что может произойти. То, что произойдет, если он...
Выстреливаются контейнеры, вылетают из воды, раскрываются, и из них вылетают ракеты... по полсотни малокалиберных осколочных ракет из десяти контейнеров ковром накрывают берег...
Взрывы-взрывы-взрывы-взрывы бегут от моря вверх по склону, превращая в щебень лестницу, скульптуры, камни, разнося в щепы деревья, перемешивая с землей и песком чужекрыс, собравшихся у берега...
Вспышка под водой, корпус подводной лодки разделяется, отсек с пятнадцатью людьми взлетает над морем, включаются реактивные двигатели...
Над замком срабатывают катапульты, выбрасывая кресла с вооруженными, залитыми броней людьми...
Огни тормозных двигателей, люди высаживаются во двор, на крышу замка...
Тридцать секунд.
Все можно решить очень просто. Просто сжать ладони. Снова стать великаном и сжать кулаки, почувствовать, как чужие жизни вытекают между пальцами, словно вода из мокрого песка...
Это очень просто. Нужно только захотеть... Даже не захотеть, просто – не возражать. И все произойдет как бы само по себе.
Пятнадцать жизней. Такой пустяк.
Гриф закричал.
Маша вскочила, в ужасе прижалась спиной к стене.
– Нет! – крикнул Гриф.– Не сметь! Не сметь!
Из прокушенной губы текла кровь. Он попытался встать, его качнуло, и он бы упал, если бы не Маша.
Пять секунд.
Гриф ударил кулаком в стену с такой силой, будто пытался пробить ее. Закричал, но на этот раз уже от боли.
Схватил Машу за руку и потащил по коридору.
– Что?
– Бегом,– пробормотал Гриф.– Потом. Все потом.
Со стороны моря послышался стонущий протяжный звук, разом превратившийся в грохот.
Гриф ударом ноги распахнул дверь, ведущую на башню.
Тяжкий удар обрушился на замок, вышибая окна, двери, срывая ставни и сдирая со стен ковры.
– Быстрее,– сказал Гриф.– Быстрее.
За несколько ступенек до верхней площадки он вдруг остановился, словно вспомнив, что забыл что-то.
– Слушай меня,– сказал Гриф, повернув Машу к себе.– Сейчас ты войдешь наверх. Такая круглая дверь. Войдешь и попадешь в пещеру... Слышишь? В пещеру. И будешь меня там ждать... Я скоро. Иди!
Маша поднялась на несколько ступенек, оглянулась.
– Не стой, у нас нет времени,– сказал Гриф хриплым голосом.
Казалось, он держится на ногах из последних сил.
Маша поднялась еще на несколько ступенек.
Снова взорвалось, на этот раз над замком.
Двери на верхнюю площадку не было. Просто обруч из какого-то блестящего желтого металла, вмонтированный в стену.
Дверь в пещеру, на башне, с удивлением подумала Маша и протянула руку.
На крыше загрохотало, будто на черепицу упало что-то тяжелое.
Маша шагнула через порог.
– Видите? – спросил Герман Николаевич у гостя, качнув головой в сторону кадропроекции.– Обратили внимание?
– Простите, на что? – уточнил китаец.
И все-то ты понял, морда мандариновая, подумал Герман Николаевич, но на его привычно вежливом лице не отразилось ничего.
– Он отправил девушку на башню, а сам почему-то остался...
– Это я заметил.– Китаец, видимо, был чемпионом как минимум Пекина по вежливым улыбкам.– Меня больше удивляет не то, что он отправил девушку, а то, что он начал... э-э-э... суетиться за несколько минут до первого залпа... И даже не это самое главное, по моему мнению...
Герман Николаевич взял с низкого стеклянного столика стакан с соком, медленно, очень медленно, поднес его к губам и сделал маленький глоток. Тоже очень медленно.
Как ему хотелось взять китайского гостя за шкирку и приложить невозмутимо-вежливой рожей о стеклянный столик. И чтобы столик – вдребезги. И чтобы китаец умылся кровью. И чтобы улыбочка каплями вытекла с лица китаезы на пол...
Он еще свое мнение тут высказывает!
– По моему мнению, гораздо важнее здесь то, что этот человек...– посланник Китая указал пальцем на кадропроекцию,– этот человек не предпринял ничего, подобного тому, что сделал у Адаптационной клиники.
Китаец попался очень информированный. А по некоторым вопросам – даже слишком. Откуда он мог знать, что происходило двадцать пятого октября в Клинике и возле нее?
– А что он мог сделать? – осведомился Клеев.
– Например, просто уничтожить аппарат еще под водой... Как-то так...– Китаец, имя которого Клеев так и не запомнил, поставил рядом с кадропроектором Германа Николаевича свой, провел рукой над ним – в воздухе засветились крохотные разноцветные иероглифы.– Вот так.
На кадропроекции возникли двое – Гриф и капитан Горенко. Слишком часто стал попадаться капитан Горенко на глаза Герману Николаевичу.
Горенко и Гриф стоят возле какой-то двери. Гриф делает шаг вперед, протягивает руку к двери...
– Вот, смотрите на индикатор времени,– сказал китаец.– В правом нижнем углу.
Движение руки Грифа прерывается, лицо белеет. Руку... Руки – застыли, пальцы – скрючены. Горенко что-то говорит, но звук не включен.
Китаец снова трогает голопанель, индикация времени увеличивается, выплывает из своего угла вверх и замирает, пульсируя в такт секундам.
– А вот это – время из ваших отчетов о происшествии с дивизионом установок залпового огня Территориальных войск.
Появляется еще одна группа цифр и всплывает к первой. Пульсация прекращается.
Время совпадает.
