Бифуркатор

– Ага, – кивает тот, немного напуганный.

Нас отвлекает громкий голос Серого:

– А! Пацаны! Что случилось?!

Он вернулся в купе, и теперь мы бежим на его зов. Купе нисколько не изменилось, только вот… оно пустовало. Тётя Марина исчезла.

– Что за фигня?! – вопит Серый.

Я теряюсь, но догадка приходит уже после того, как Стёпка озвучивает мрачную истину.

– Мы снова переместились, – говорит он. – Это другой мир.

Ошарашенный взгляд Серого носится от брата к столу и обратно. Да, стол пустовал, а мы ведь оставили на нём недопитую бутылку минералки. Я вздыхаю.

– Это судьба, – говорю. – Значит, её роль была сыграна, и её удалили. Надо выходить. И теперь во все глаза наблюдать за Буратино и его командой.

Стёпка вздыхает вроде облегчённо, но на лице вновь появляется пустота. Внезапно поджав губы, он кивает головой на коридор и говорит:

– Пошлите. Мы так просто этому доктору не сдадимся!

И с этими словами решительно двигается к тамбуру. Я спешу за ним, а обалдевший Серёга замыкает шествие. Решительность друга пропадает, когда он останавливается у открытой двери. Проводница та же, но будто чуточку потрёпанная и постаревшая.

– Выходите уже быстрее, – требует она.

И мы не заставляем себя долго ждать.

Мы оказываемся на грязном перроне. Мрак, разлившийся вокруг, сковал пространство вовсе не из-за навеса. Небо затянуто столь чёрными тучами, что солнечному свету не пробиться. Казалось, что сейчас не утро, близящееся к полудню, а глубокий вечер вот-вот готовый перетечь в ночь. Фонари на платформах горят, усиливая действие холодного мрака.

А в небе продолжает витать вызывающий мороз на коже глубокий вой воздушной тревоги.

Бросаю взгляд на здание вокзала впереди и становится ещё страшнее. Оно полуразрушенное. Навесов нет потому, что их кто-то уничтожил, левое крыло вокзала погребено под обломками. Следствие воздушной атаки, думаю.

Пространство перронов внезапно заполняет голос из динамиков, и не тот безразличный тон девушек, возвещающих о прибытии новых составов, а холодный механический баритон невидимого мужчины:

– ВНИМАНИЕ! ВСЕМ МОСКВИЧАМ И ГОСТЯМ СТОЛИЦЫ! В СВЯЗИ С ОБЪЯВЛЕННЫМ ВОЕННЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ ПЕРЕДВИГАЙТЕСЬ ПО ГОРОДУ С КРАЙНЕЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ! НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К ПРЕДМЕТАМ, КОТОРЫЕ ВАЛЯЮТСЯ НА УЛИЦЫ И КОТОРЫЕ ВАМ НЕЗНАКОМЫ! ПОВТОРЯЮ!

И голос повторил.

Кажется, у меня мурашки бегут перед глазами от страха. На лице Стёпки бесконечная подавленность, глаза, переполненные прострацией, глядят в одну точку: куда-то на асфальт. Серый втянул голову в плечи, как перепуганный кролик.

Добро пожаловать в новую шизофреническую реальность.

– Пойдёмте, – говорю. – К выходу. Надо найти такси.

ГЛОБУС ЭФИРА

И стою, и тебе сказать боюсь,

Что с тобой мы на самом на краю!

В. Самойлов

На краю у Неба

*

Когда мы садились в Самаре, вагоны кишели людьми, в Москве из поезда вышло не более десяти человек. Ни в одном из них нельзя было увидеть туриста. На лицах светилась непонятая решимость: я приехал сюда по делу, и я буду выживать!

По грязной платформе только мы плелись словно изумлённые приезжие из Понаехаловска. Настроение на нуле, смесь изумления и страха возбуждает одиночество и желание вернуться домой.

Павильон вокзала пустовал, но народу здесь прибавилось. В основном – ребята в форме. Когда мы прошли через рамку металлоискателя, тот предупреждающе пискнул, но никто не обратил на нас внимания. Двое охранников в метре переговаривались об известных только им тревожных новостях.

Свет не горел, люстра покосилась, справа в стороне разрушенного крыла зияла дыра, ведущая прямо на улицу. Пол в той области заспали пыль, штукатурка и обломки стен.

А воздушная тревога продолжала выть, что хотелось плакать.

Выйдя из главных ворот, мы оказываемся на площади трёх вокзалов. Она сохранила прежний вид, разве что замусорена немного, а главное – всего три человека. Помнится, таксисты стоят чуть левее, поэтому я зову друзей в ту сторону.

В совокупности с воздушной тревогой плотный мрак действует совсем угнетающе. Перекрёсток, слева здания, хорошо его помню, справа – мост, впереди выход к междугородним электричкам. Обычно здесь тусуются таксисты… в моей реальности.

А здесь мост разрушен, валяется на шоссе хаотичной грудой, движение перекрыто, зато с других улиц всё же заворачивают редкие автомобили. Таксисты сохранились и в этом мире, только машин пять-шесть – не больше. А вот зазывали в свои салоны они по-прежнему бодро.

– Я возьму машину, а вы подождите меня здесь, – сказал Серый, но тут же сбился. Вдалеке звучит грохот, будто землетрясение начинается.

– Вы слышали? – шепчет Сергей.

– Скорее всего, взрыв, – хмуро озвучивает Стёпка мои мысли.

– Что же это так громко могло взорваться?

– А ты что, не слышал никогда, как здания взрывают? – усмехается Стёпка.

– Как будто ты слышал, – парирует Серый.

– Нет, но в кино видел, и грохот представляю. Лучше беги, такси заказывай.

Старший ещё несколько секунд тревожно глядит в сторону взрыва, будто ожидает увидеть в небе вертолёты, самолёты или машины похуже, а потом убегает.

– Разворачивай конверт, – сухо просит Стёпка и ёжится.

– А?

– Конверт вскрывай, какой адрес ты сейчас скажешь водиле?

– Точно! – хлопаю себя по лбу. Совсем забыл, вот болван. Достаю из внутреннего кармана конверт таинственного Арнольда и разрываю его. На секунду жуткая уверенность, что внутри чистый лист бумаги, но оппозиционеры не обманули. Вот он – адресок. А внизу небольшой текст о двери в конце восьмой галереи и двух охранниках.

– Всё есть, – говорю. – Можем ехать.

А к нам уже бежит Серый и машет руками.

Он нашёл парня лет двадцати восьми в оранжевом мать его Рено. Не мог другой цвет подобрать. Из-под потёртой шляпы водилы торчали немытые кудрявые волосы. Морщинки в уголках губ и глаз смеялись, зато взгляд мне не понравился. Подленький какой-то.

На переднее сиденье забираюсь я.

– Далеко вам надо, люди молодые! – весело прикрикивает парень.

Прежде чем назвать адрес, ощущаю неприятный запах затхлости в салоне, да и от водителя несло нечистотами, и среди его благоуханий чувствовался запах вчерашней верней пьянки.

Я называю адрес и хмуро отворачиваюсь к окну.

– Далековато, конечно! – восклицает шофёр, заводя машину. – В старое доброе время со старыми добрыми пробками плелись бы не меньше четырёх часов, сейчас домчим за минут тридцать. Устраивайтесь поудобнее!

Мы выплываем на пустынную проезжую часть. Некоторое время едем молча, из магнитолы льётся неизвестная мне группа. Ничего не имею против, очень похоже на рок, если бы не гадские для нынешней ситуации слова:

Время ошарашено носится,

Время как жвачка не тянется,

Время не растрачивают те, кто

Знают то, что временем надо платить.

Полагаю, Стёпка хмур как и я, а Серый вдруг задаёт вопрос:

– Это же с кем вы сейчас воюете?

Во дурак.

– Что значит чьих? – усмехается водитель. – Парень, да ты с Чукотки приехал? Хотя и там знают с кем мы воюем. С фашистами ж.

– Так мы ж сними уже в сороковых отвоевали ж?

Вот идиот. Я терпеливо прикрываю глаза.

– Ребят, да вы что, из другого мира?! – восклицает водитель, внимательно поглядывая на дорогу. Шутки шутками, а попал он в яблочко.

– Не обращайте внимания, – вдруг говорит Стёпка. – Это мой брат, он немного больной на голову.

– Ааааа, то-то я вижу, видок у него глуповатый! – восклицает шофёр и поглядывает в зеркало заднего обзора.

Не представляю, какое лицо сейчас у Серёги, но едва сдерживаю улыбку. Уголки губ всё же немного растягиваются.

– А чо это я? – бубнит Сергей. Ох, лишь бы он понял сценарий, а то сейчас, похоже, его самолюбие всё испортит. Но Стёпка затыкает рот брату следующей фразой:

– Они на нас снова напали. Я же тебе говорил сто раз.

– Всё верно! – кивает шофёр, поворачивая на неизвестную нам улицу. – А что же вы его одного отпустили такси ловить? Сейчас время такое, что умных-то обманывают. – С этими словами водитель как-то чересчур добро косится в мою сторону.

– А мы рядом стояли, – тут же отвечает Стёпка. – Вы лучше расскажите ему, кто с кем воюет, он любит это слушать.

Вот Стёпка. Вот молодец.

И вдруг Серый подхватывает:

– Да, я люблю! Очень люблю!

Только делает это слишком уже дурацким голосом, как будто резко превратился в мальчика-дауна. Переигрывает.

– Да что там рассказывать. третью Мировую они развязали, фрицы эти опять, – ворчит водитель. – Надо было тогда Сталину в Берлин всё-таки войти и снести их к чертям собачьим.

В салоне некоторое время висит пауза, а шофёр то и дело поглядывает в зеркало заднего обзора, да на меня иногда слишком уж любвеобильным взглядом. Может, ждёт, что мы продолжим. А мы и не знаем как.

Но Серёга продолжает подыгрывать, и очень неплохо.

– Так они ж мелкие, – говорит он. – Россия вон какая большая, а Германия совсем маленькая.

– Маленькая, да удаленькая, – ворчит водила. – Они там наплодились как кролики. Вся Россия залезет. И вооружение нехилое. Да они потом всю Европу всколыхнули. По принципу: идём на Россию, кто не с нами, тот против нас. Вот многие и подписались, чтобы на них не нападали.

– А как же Америка? Они такое потерпели? – возмутился Серый.

– А что Америка? Ей главное – не с ней воюют. Она и спряталась. Все от нас отвернулись, – продолжал глаголить водитель. – Китайцы, вроде бы друзья друзьями, а сразу на сторону оппозиции встали. Всем наша огромная территория нужна. Китай, говорят, уже тайгу забил. Вы думайте что хотите, ребятки, а я подозреваю, что Россия доживает последние дни.

– Как-то очень пессимистично звучит, – грустно отзывается Стёпка.

– Смотрите реальности в лицо, – отвечает водила и бросает короткий взгляд на моего друга в зеркало заднего обзора. – В школе, если вы ещё учитесь, вам-то небось поют, что мы победим, но европейцев, кажется, это совсем не волнует. Хотя, Москву, думаю, оставят. Оставят нас жить на клочке территории не больше Латвии, а остальное заберут. Бурятия с тайгой узкоглазым отойдёт. Может, ещё за Владивосток поборются, да там, поди, США нарисуется вдруг в друзьях, да себе всю Камчатку заберёт, правда, не знаю, что они там будут делать. Мне интересно, как наш юг делить будут. Вот это пугает. Не наделают же там массу анклавов.

– Это получается, что Китай будут самыми большими? – интересуется Стёпка.

– Вероятно. Они ж там наплодились как кролики. Мы, ребят, собственно, уже подъезжаем. Три тысячи с вас готовьте.

Три тысячи? Виду я не показываю, но ужасаюсь от названной суммы. За такие деньги можно от Саратова до Самары доехать в нашей реальности. Предполагаю, что друзья тоже возмущены, но Серый уже шелестит полами куртки. Незачем спорить с невиновным человеком.

А невиновный человек тем временем внимательно изучает в зеркале действия Сергея, а потом вновь смотрит на дорогу и продолжает словесный понос:

– Не представляю, зачем вам музей сдался. В такое-то время. Туда сейчас и не ходит, поди, никто.

– Нас там родственники ждут, – тихо отвечает Стёпка.

Забрызганное Рено съезжает к тротуару, и говорливый таксист выключает двигатель.

– Возьмите деньги, – просит Серёга, и бледная рука друга появляется в поле моего зрения.

– И зачем вам нужен этот музей. Сейчас в музеи вообще никто не ходит, – говорит водила, забирая деньги. – Пусто там… – потом он замирает и хмуро поглядывает на купюры. – Вы мне чего дали?

– Деньги, – неуверенно произносит Стёпка.

– Мне нужны настоящие! – шофёр швыряет купюры назад. – А не какие-то бумажки, сделанные под не пойми какую валюту.

Стёпка вздыхает и отчётливо слышу шёпот друга:

– Этого я больше всего и боялся.

– Я не понимаю, что здесь происходит? – бормочет Серый, собирая купюры. – Это единственные деньги, которые у нас есть.

Водитель откидывается на сиденье, хмурится и зло глядит на дорогу. Разговорчивый балагур с его лица исчез, уступая место разгневанному карлику. Недалеко от машины пару мальчишек помладше меня тащили через маленькую площадь металлическую сетку от кровати, редко поглядывая в сторону нашего автомобиля. В салоне повисла тонкая тишина, разрывающаяся лишь шёпотом динамиков, в которых играла группа Любэ.

– Меня такой расклад совсем не устраивает, – говорит таксист и поворачивается в мою сторону. – Предлагаю обмен. – Глаза водилы вдруг сверкают, губы улыбаются, я вновь вижу усмешку сумасшедшего профессора. она вновь напоминает двадцать третье июля. – Двоих из вас я отпускаю, а кого-нибудь одного вы оставляете. – Рука таксиста ложится мне на голову, и он ласково треплет волосы на макушке. – Мне нужны работнички. Уж мы-то поработаем.

У меня сердце останавливается от ужаса, и ноги сводит. Острое оружие оппозиционеров давит из внутреннего кармана на грудь. Но если я даже успею надеть смертоносную штуку, то полмашины же разнесу.

Ещё пять секунд и я обкакался бы от страха, если бы не Серый. Проблема решилась мускулами. Парень нападает на шофёра, хватает за шею и кричит всякие нехорошие слова. Если вырезать всю ту ругань, которую нам запрещают говорить родители, получится что-то типа:

– Ах ты, сволочь паршивая! Ты чего тут удумал!

Поражённый шоком я медлю лишь секунду, а потом открываю дверь машины и вываливаюсь наружу. Позади хлопают двери. Мы выходим почти одновременно. Сначала Стёпка, потом Серый, которому водила успевает врезать по носу, а потом и сам таксист. Разница в доли секунды.

Пока водитель выходит, Серёга уже оббегает машину, продолжая выплёвывать самые запредельные ругательства. Дверь таксист закрыть не успевает. Серый швыряет на неё мужчину и бьёт. Таксист начинает ругаться в ответ и пытаться ударить Серёгу.

Мы со Стёпкой отбегаем.

– Может, ему помочь? – спрашиваю я дрожащим голосом, ныряя во внутренний карман куртки.

– Погоди, он неплохо справляется, – отвечает Стёпка.

Накаченный Серёга, который не уступал по росту таксисту, и правда справлялся очень неплохо. Он мутузил мужика так, что тот не успевал даже руку вскинуть.

– Сейчас ты встанешь и пойдёшь отсюда! И чтобы я больше тебя не видел! – орёт Серый.

Таксист поднимается с мощёной мостовой и отходит на шаг. Размазывая по лицу кровь, капающую из носа, он шипит:

– Ты понимаешь, что я найду и тебя, и твоих дружков, – шипит он. – И тогда вам трындец! Мы же убьём вас.

– Пошёл вон! – орёт Сергей, и таксист отшатывается.

– Парень, отдай мне машину, иначе…

– Пошёл в жопу, я сказал!

Меня пугает кровавая усмешка на лице таксиста.

– Ну я тебя предупреждал, сивый.

С этими словами водитель рысцой уносится к полуразрушенному зданию, а мы со Стёпкой приближаемся к Серёге.

– У нас есть повод для беспокойства? – спрашивает Стёпка.

– У нас есть мало времени, – строго замечает Сергей, провожая суровым взглядом часто оглядывающегося таксиста. – Поэтому проворачивайте свою операцию быстрее.

Он так и говорит: проворачивайте. Значит, у меня есть шанс отправиться в музей со Стёпкой. Обхожу машину и сосредотачиваю взгляд на сером здании перед нами. Двухэтажная готическая конструкция с узкими окнами и обшарпанным фасадом. Во мраке дня, который почти превратился во тьму, музей выглядит совсем зловеще. А главное, у входа – никого.

– Пробирайся внутрь и делай своё дело, – говорит над ухом Сергей, и я вздрагиваю от неожиданности.

– А мы разве не идём? – хмурится Стёпка.

– Мы не идём, – сухо отвечает Серый. – Нужно стеречь машину. Вдруг этот болван вернётся. А нам нужно будет как-то добраться до вокзала.

– Но ты же можешь посторожить и один, а я… – но Стёпка не успевает договорить.

– Тёмка идёт один, – строго констатирует Серый и бросает в меня испепеляющий взгляд. Я судорожно сглатываю воздух и пожимаю плечами:

– Да Стёпка, у меня есть оружие, а у тебя – нет. Ты можешь пострадать.

– Да неужто, – усмехается друг. – С каких пор ты начал заботиться о моей безопасности?

– Это мой брат, – отвечаю и не гляжу в сторону друга. – Это моё дело. Я быстро всё сделаю и вернусь.

– Поторапливайся, – просит Серый. – Времени у нас не так уж и много.

Я киваю и делаю два шага к музею, но тут же останавливаюсь. Меня осеняет.

– Вы знаете, почему водитель не взял деньги? – спрашиваю я, разворачиваясь.

– Знаю, – хмуро кивает Стёпка. – Мы в той реальности, где валюта совсем другая. Купюры тут по-другому выглядят.

– Хорошо, а как же я пройду в музей, ведь там наверняка вход платный.

На минуту повисает цепенящая пауза. Стёпка обескуражен, а серый злится ещё больше.

– Ну не знаю, – ворчит он. – Возьми то, что есть. – И суёт мне купюры, которые вернул водитель.

– Да это не проканает, – злюсь в ответ я, но деньги забираю. – Если денежная система другая, то…

– Ну разнеси значит там всё к чертям собачьим! – рявкает Сергей. – Что я могу ещё предложить!

Смотрю на Стёпку, в надежде, что мозг нашей компании что-то придумает, но тот в растерянности.

– Времени нет, – бормочет он. – Надо думать по ситуации. На месте я, может, что-то сообразил бы. Поэтому я говорю, давай я пойду с тобой.

– Тёмка идёт один! – Серый рассвирепел не на шутку. – Иди давай!

Последняя фраза обращалась ко мне, и я, вздрогнув, принялся улепётывать, как таксист, нас подвозящий. Чем ближе я подходил к музею, тем мрачнее становилось на душе. Подлая крыса внутри меня нашёптывала, что это мой последний день жизни. Вот так я и умру.

Ступени музея потрескались то ли от старости, то ли от боевых действий. Будто в ответ на мои мысли вдалеке слышится взрыв. Я втягиваю голову в плечи и некоторое время смотрю в опасную сторону. Но теперь мрачная Москва молчит, лишь клубы дыма поднимаются в небо.

Неужели такая реальность возможна? Как могли лечь карты, чтобы мир начал пожирать себя изнутри? Снова отдаю внимание музею. Если верить оппозиционерам, внутри прячется Глобус Эфира, словно в недрах техногенного демона, который не хочет отдавать свою добычу.

Привет, Буратино, я иду к тебе прямо в лапы.

Пройдя через рассохшуюся дверь, попадаю в предбанник маленького мрачного вестибюля. Свет не горит, фикусы в горшках увядают. На проходной меня встречает грустная тётка, листающая журнал. Неужели она и будет первой жертвой? Но я же не планировал убивать людей!

Судорожно сглатывая воздух, прячу руку во внутренний карман и шагаю к стойке со старой конторкой. Над окошком замечаю раздражающее слово КАССА.

Нехотя отрываясь от журнала, женщина смотрит в мою сторону. Отхлёбывает чай и ждёт.

– Мне бы на экскурсию, – лепечу я.

– Иди, – кивает она в сторону арки, завешенной красными плюшевыми занавесками.

– Эм… – я теряюсь. – Можно прямо идти? А билет брать не надо?

– Тебе восемнадцать есть? – спрашивает тётка.

– Нет. Тринадцать пока, – отвечаю всё ещё дрожащим голосом.

– Читай, – женщина кивает на сноску, прилепленную к стеклу. Судя по грязным отклеенным углам скотча, висит эта бумага здесь уже давно. В ней крупными буквами сообщалось, что дети до восемнадцати лет проходят бесплатно.

– Да мы уже и взрослых можем пускать за бесплатно, – говорит женщина. – Никому в это время музеи не нужны.

– Спасибо, – киваю я и быстро ускакиваю за занавески.

Экскурсовода мне не предоставили, поэтому я гуляю где хочу. Думаю, если бы я перелез через ограждение и попрыгал на каком-нибудь древнем диване Ивана Грозного, никто меня не остановил бы. Смотрителей музея я встретил лишь пару раз, и почему-то они нисколько не выдавали свою принадлежность оранжевой бригаде Буратино.

Я даже начинаю сомневаться, насчёт Глобуса Эфира. Может, он спрятан в другом музее или в этом же, но в иной шизофренической реальности?

Я – не единственный посетитель, но музей действительно не славится посетителями, и я время от времени встречаю лишь молодую женщину с двумя девочками, да задумчивого студента в очках и с жидкими усиками.

В тёмных залах я не осматриваю ни один экспонат, подсвеченный на пьедесталах тусклыми лампочками. Внимание приковывают только цифры и названия галерей. Вторую я нахожу на втором этаже, впрочем, мог бы догадаться сразу.

В спешке пробегаю первые семь залов, замедляя ход только, когда вижу смотрителей музея. Вот приближается восьмой зал, и становится страшно. И боюсь я в основном лжи, пустоты. Что если в нём нет никакой двери, охраняемой двумя накаченными парнями? Что тогда?

С гулко бьющимся сердцем вбегаю в восьмой зал и оглядываю его. Павильон немного извилист и пуст. Заворачиваю за пару углов, и вдруг столбенею. В конце зала за одним поворотом вижу стандартную музейную дверь, занавешенную красным пледом, а возле неё два мордоворота в чёрных костюмах, чёрных очках и чёрных водолазках.

Значит, вот оно!

Парне я, кажется, нисколько не интересую, поэтому небрежно отворачиваюсь к стенду с гусарскими шапками, а сам медленно вытаскиваю из кармана оружие для Девяток.

Тёмка, твой час пришёл. Ты должен войти внутрь, взять трофей, и смотаться отсюда.

А вдруг всё же где-то закралась ложь? Вдруг это два обычных человека, охраняющих какую-нибудь древнюю реликвию, а я поступлю с ними так жестоко?

В глазах мутнеет, и даже слёзы наворачиваются, как мне страшно. Вдруг по мне начнут стрелять, и попадут? Пугает всё! Каждая тень, каждое движение.

Оружие Девятки я уже присобачил. Что дальше? Осматриваю артефакт и вдруг…

Тот индикатор, что напоминает батарейку телефона? Он таки уменьшился процентов до тринадцати. Неужто и правда заряд?

Чёрт!

Тогда почему не предупредили?

Но думать некогда. Энергии должно хватить.

Давай, Тёмка!

Сейчас или никогда!

Раз-два-три!

Разворачиваюсь, вскидываю нарукавник в направлении одного из охранников и нажимаю кнопку.

Отдача.

Оружие работает исправно.

А потом мордоворот разлетается. И не на груду крови и мяса, а на кучу болтиков.

Робот!

Вот это да!

Всё верно, как и предупреждали оппозиционеры!

Силовой луч задевает и второго охранника. Он отшатывается, пытаясь вытащить оружие. Но У него плохо получается, и мой второй выстрел разносит последнего охранника вдребезги.

Грохот стоит всё равно, что при взрыве. Вот и всё. Меня теперь никому не остановить. Я справился. Не так уж и сложно было.

На бегу к двери я даже смеюсь, адреналин подкашивает ноги, руки трясёт мелка лихорадка. В дюжине метров от двери я стреляю, разнося преграду в щепки. Силовой взрыв задевает не только косяк, но и стену. В меня летят мелкие камни и деревянные осколки. Приходится остановится и прикрыть голову.

Парочка снарядов ударила меня в куртку. В остальном – путь свободен. Возможно, через пару минут сюда уже понабегут смотрители музея, но пока зал пуст и меня ничего не останавливает.

Не знаю, как ощущают на себе защитное поле Девяток другие люди, я же не почувствовал ничего, проходя сквозь дымящуюся штукатуркой арку, секундой назад бывшей дверью.

Итак, дальше просто. Беру Глобус, и немедленно улепётываю. Может даже никто не успеет подойти на взрывы. Пожалуй, это будет самое лёгкое задание в моей жизни. Даже контрольную по географии и то писать в разы сложнее.

Я проникаю в ярко освещённую комнатушку за аркой и…

– О чёрт возьми!

Оказываюсь в небольшом зале, переполненном глобусами.

**

На первом этаже раздаются выстрелы, доносящиеся до моих ушей лёгким треском. Кто-то ломится сюда, а я стою посреди океана глобусов, раскрыв рот и оцепеневший от ужаса.

Почему этот вариант никто не предвидел?

Сколько же их тут? Сотни. Больших, средних, маленьких. И какой из них настоящий? Ну я хотя бы знаю приблизительный размер, но глобусов с кокос здесь тоже хватает. Даже тридцать штук серьёзно понижают вероятность угадать. А всея не у унесу.

Индиана Джонс легко разгадал кубок вечности, выбрав самый древний, но я не он, да и жизнь – это не кино. Как должен выглядеть Глобус Эфира?

Беру в руки самый крайний – огромный и лёгкий, будто бумага. Это точно не он, но каков критерий.

С злости рычу и кидаю глобус на пол. Тот разбивается на две половинки, демонстрируя пустоту внутри себя. В этом мире кругом одна пустота, чёрт его дери.

А выстрели повторяются уже ближе.

В панике начинаю хватать все глобусы средних размеров, и не верю ни в один из них. Даже такой, заключённый в квадратную обсидиановую оправу. Шикарный, не спорю, но не нужный мне.

Глобусы падают на пол, а я ищу новые и новые, стараясь внимательно осматривать их. На некоторых нахожу логотип завода, и с уверенностью откидываю такие в сторону.