скачать книгу бесплатно
Он интересовался успехами ее дочери, расспрашивал о здоровье родителей, о повседневных заботах, потекших кранах и планах на субботу и воскресенье. Вел себя дружески, никогда не проявлял нежности, не прикасался к ней, не обнимал, не чмокал дежурно в щечку и уж тем более не говорил о любви, и даже никогда не произносил это слово. Он не переступал установленный им самим порог.
В отличие от многих других окружавших ее прежде мужчин, Антон не мог позволить себе по-русски напиться и «расслабиться», а после сделать вид, что ничего особенного не произошло. Это было трудно предположить, но даже если бы он мог спрятаться за «алкогольное оправдание», он не переступил бы черту, за которой, по его мнению, наступала его личная ответственность за женщину, с которой он был близок. Он оставался человеком чести. Завести легкую интрижку, а потом улизнуть, было не в его правилах. И мог ли такой мужчина всерьез думать о любовной связи с женщиной, у которой есть достойный муж и ребенок? Скорее всего, такие отношения он рассматривал как смертный грех.
Но зато он смог вообразить себя «на краю чужого гнезда»: давая понять, что постельные отношения невозможны, он проявлял готовность быть рядом, слушать, помогать, дружить. Он, видимо, надеялся, что возникшее между ними чувство скоро сойдет на нет или будет вытеснено его отношениями с другой женщиной.
Еще и еще раз восстанавливая в памяти его случайные взгляды, невзначай брошенные фразы, добродушные улыбки, попытки острить, Инна уже не сомневалась, что она ему совсем не безразлична. Но представить себе пути дальнейшего развития их отношений она не могла, как ни старалась.
Как-то они разговорились перед новогодними праздниками.
– Как ты собираешься встречать Новый год?
– Собираюсь посидеть немного за столом с мамой, послушаю бой курантов и пойду спать. А утром у меня пробежка из Кудепсты в Хосту и обратно. После пробежки заплыв: десять гребков в сторону горизонта и десять – обратно.
– Приезжай к нам, будем встречать Новый год вместе,– неожиданно для себя предложила Инна. Совершенно неожиданно для нее он согласился. И приехал.
Дочь радовалась подаркам. Муж удивился приходу гостя, но нисколько не возражал. В их новой квартире почти не было мебели и они расселись на новом пушистом ковре на полу.
Дочь скоро уснула, Инна перенесла ее в детскую и больше в гостиную не выходила. Мужчины остались вдвоем и до утра вели какие-то беседы, весьма довольные друг другом. Утром они все вместе провожали Антона в Кудепсту.
***
Свою первую ночь они провели в Москве в гостинице «Узкое», когда вместе поехали в командировку. Ночь, о которой она мечтала, обернулась для Инны сплошным кошмаром. Все, что она говорила и делала, было невпопад, шампанское было лишним, голова кружилась. Инна была в отчаянии и все больше напоминала самой себе голодного, затюканного дворового щенка, которого сердобольные хозяева наконец-то пустили в свой дом, а он еще не обвык, не верил своему призрачному счастью, дрожал от страха и все ждал пинка, которым его снова выбросят за порог.
Инна переживала случившееся, корила себя и очень боялась, что Антон разочаровался в ней. По возвращении они почти неделю не разговаривали. Она чувствовала себя кругом виноватой и даже дала себе слово придушить свои бестолковые чувства.
В субботу Антон предложил ей поехать в тисо-самшитовую рощу. Инна с трудом уговорила подругу присмотреть за дочерью и отправилась в Хосту. Она никогда не была в этом месте. Антон, напротив, знал в роще каждую тропинку и мостик, все наиболее причудливо изогнутые самшитовые деревья, увитые влажными изумрудно-зелеными мхами. Они бродили по тропам почти не разговаривая, прислушивались к пению птиц, журчанию воды и если надо было перебраться через ручей, он брал ее на руки, осторожно переносил, а потом еще долго не отпускал, прижимая к себе. Она обнимала его за шею и думала только о том, чтобы этот день никогда не закончился.
Они встречались не часто. Как и у него, у нее была работа. Кроме работы, у нее была школьница-дочь, которая требовала внимания, какое-никакое домашнее хозяйство, необходимость покупать продукты, готовить, поддерживать порядок в квартире, и наконец, ездить к родителям. Случайные встречи где-нибудь на полчаса были немыслимы в их отношениях. Антон не переносил ничего спонтанного. Он тщательно планировал для них полдня по субботам или воскресеньям. К концу недели она так сильно уставала, что поездка на три-четыре часа в Кудепсту мало радовала ее. Ей нужно нужно было видеть и чувствовать его ежеминутно.
Антон не позволял ни себе, ни ей говорить о чувствах. Он считал, что любящие люди должны учиться понимать друг друга без слов и что в этом и состоит суть отношений. Инна подозревала, что он по-прежнему сомневался в своей готовности взять на себя ответственность за женщину, которой он, сам того не желая, может сломать жизнь. Похоже, Инна ему нравилась, но он знал себя и не исключал, что скоро может встретить другую, более подходящую для продолжения рода женщину, и тогда будет вынужден оттолкнуть Инну. Он старался скрыть свои сомнения, но Инна уже научилась чувствовать ту внутреннюю работу, которая происходила в нем, когда он собирался принять какие-то важные решения. Ей предстояло увидеть готовый результат, выработанную путем долгих размышлений программу, которой он следовал и от которой уже не отступал.
Глава 3. Развод
Май 1993 года, Сочи
К моменту встречи с Антоном Инна давно была замужем за своим сокурсником, самым достойным и талантливым на их потоке. Она гордилась мужем, хотя немного ревновала его к популярности, которой он пользовался на курсе и которой, как ей казалось, так не хватало ей самой. Родственники, сокурсники, друзья и она сама назвала мужа Митрич, и это производное от его отчества имя так шло ему, что со временем она даже стала забывать, как его на самом деле зовут. Так и звала – Митрич.
Муж любил Инну. Этого ей было достаточно, чтобы понимать, что в свои двадцать лет она сделала правильный выбор, что она вовремя и очень удачно вышла замуж, сумев избежать бурных приключений, сопровождавших студенческую жизнь в общежитии. Теперь у нее есть замечательный муж, с которым они хорошо друг друга понимают и, несмотря на материальные трудности, живут, по советским меркам, вполне достойно.
И все же в браке Инна не чувствовала себя счастливой. При общности интересов и взглядов, характерами они были совершенно не похожи. Спокойный, уравновешенный Митрич, любивший делать все с толком и с «расстановочкой», и она – скорая на руку, импульсивная, с резкими скачками настроения и такой же резкой сменой планов и только что принятых решений. Она легко схватывала новое, легко бралась за любое дело. Но так же быстро остывала и бросала, если дело было ей не по плечу или оказывалось бессмысленной затеей. Инна была человеком инициативы, легкой на подъем.
Муж был ее полной противоположностью. Всегда доводил начатое дело до конца, ко всем вопросам подходил основательно. Случалось, что, принимаясь за решение проблемы, он так долго вынашивал решение, что проблема исчезала сама собой к моменту, когда он был готов действовать.
Сын военного и бывший курсант военной академии, муж Инны был приучен к порядку и дисциплине во всем. Его вещи лежали на полке в шкафу безукоризненно отглаженными и сложенными в аккуратные стопки. Каждая бумага на его рабочем столе знала свое место. Никто не смел даже прикоснуться к его тетрадям и конспектам. Она же вечно все разбрасывала, никогда не помнила, где что лежит. Ее бумаги валялись ворохом на отведенной для нее части рабочего стола, и это страшно раздражало мужа.
Инна знала, что муж часто злился на нее, но молчал, избегая ссор. И только, когда она в очередной раз заводила разговор о том, что кончились деньги и нужно снова брать подработку, хлопнув дверью, надолго уходил в библиотеку готовиться к лекциям или делать отчеты по хоздоговорам. Безденежье на то время было их самой большой проблемой. Утешало лишь то, что в их окружении так жили все. Они жили нормально, пусть не лучше, но зато и не хуже других.
Однако, если быть до конца честной с собой, Инна понимала, что в свои двадцать лет она не была готова к замужеству. Полное отсутствие у нее необходимых в семейной жизни навыков и умений, сопровождаемое столь же полным отсутствием дружеских и материнских советов относительно назревших проблем, со временем трансформировалось в непреодолимые обиды, претензии, нервные расстройства и прочие саморазрушения, удачно дополняющие сквозящий безысходностью и бессмысленностью социальный пейзаж застойного времени.
Другая проблема состояла в том, что у них долго не было детей. Вначале Инна думала, что это даже хорошо, не мешает учебе, но потом заволновалась. Все изменилось через семь долгих лет внезапно, нежданно-негаданно, если так вообще можно говорить о первой беременности, и было воспринято Инной как спасение, посланное свыше. Ее жизнь приобрела особенный смысл и вернула почти утраченные надежды на семейное счастье. Инна на полпути бросила аспирантуру и уехала рожать на свою родину, поближе к маме.
Родилась июльская девочка-ромашка. Именно ромашками запомнилась ей встреча на пороге родильного дома: счастливый дед, отец Инны, срезал полсотни крупных, налитых живительными соками садовых ромашек, заботливо выращенных матерью Инны в палисаднике под окнами их большого дома.
Высокий стройный сильный стебель, будто покрытые слоем лака резные листья, крупная золотистая головка в окружении белоснежных лепестков с тончайшими едва заметными прожилками – в тот момент именно так выглядело ее материнское счастье. Это счастье росло и взрослело вместе с дочерью. Иногда это счастье приходило во сне: узкая проселочная дорога пересекает огромный залитый солнцем ромашковый луг, целое море ромашек; по дороге бегут две женщины – большая и маленькая; они крепко держатся за руки и весело смеются.
Вместе с рождением дочки, которую назвали Лера, в душе Инны навсегда поселилась тревога, известная и понятная только матери. Ее собственное «я» чудесным образом раздвоилось, переплелось и утонуло в новом маленьком «я», переживая второе рождение, второе дыхание и, по сути, вторую жизнь.
Когда она вернулась из родильного отделения, в отцовском доме ее ждали длинные обстоятельные письма мужа, вынужденного быть на расстоянии, но с поразительной регулярностью отчитывающегося о купленных ценой невероятных усилий ползунках, кофточках и пинетках для дочки.
Дальше Инна едва помнила то, что с ней происходило. Вот она – кормящая, стирающая, моющая, убирающая их большой дом, преодолевающая реальные или надуманные трудности и почти забывающая о главном – любить и как можно чаще брать на руки своего ребенка. Она тогда еще не понимала, что повседневные заботы об окружающем ее, молодую мать, неустроенном быте способны растворить зыбкую материю счастья и радость прижимать к сердцу маленькое любимое существо.
Через год, оставив дочку на попечение мамы, Инна вернулась в Ленинград, доработала и защитила свою диссертацию. Еще через год уехала с дочерью к мужу, который к этому времени тоже защитился. Важный и необходимый для того времени этап их семейной истории был преодолен.
Жизнь продолжалась: преподносила нелегкие профессиональные испытания, дарила признание коллег и настоящую дружбу, позволяла гордиться успехами шестилетней дочери, когда та пошла в первый, экспериментальный класс. И так провинциально, предсказуемо и по советским меркам вполне достойно вилась бы линия ее жизни, если бы летом 1989 года они не поехали всей семьей в Адлер отдыхать на море.
Совершенно случайно Инна купила номер местной газеты «Черноморская здравница» с судьбоносным объявлением об открытом конкурсе на замещение вакантных должностей. Не дожидаясь, пока муж примет свое решение, Инна быстро собрала необходимые документы и отправила их заказным письмом на указанный в объявлении адрес Сочинского городского комитета коммунистической партии.
Ответ пришел быстрее, чем она ожидала. В последних числах августа они могли поселиться в Сочи в только что отстроенном югославскими рабочими общежитии неподалеку от санатория «Заполярье». Первого сентября дочь могла идти в новую школу. Чтобы не откладывать переезд, Инна взяла на себя всю спланированную преподавательскую нагрузку мужа и свою собственную и, отправив семью в Сочи, работала до конца первого семестра. Освободилась она только после зачетной недели в последних числах декабря.
Первый год безмятежной сочинской жизни сменился привычной нехваткой денег, первыми разочарованиями в людях и новой работе, семейными ссорами и невозможностью преодоления внезапно нахлынувшей разрушительной страсти. Антон не мог не видеть и не понимать того, что с ней происходило, но вел себя сдержанно. В его личном кодексе чести не значилась возможность заводить роман с замужней женщиной с маленьким ребенком да еще и на глазах у ее супруга.
Митрич работал в соседнем кабинете и, насколько мог, старался делать вид, что не замечает происходящего с его женой. Если бы в самом начале Инна нашла в себе силы преодолеть душевную бурю, возможно, все стало бы на свои места, но она была не в силах сопротивляться своему влечению и ничего не хотела преодолевать.
***
Примерно через год Инна с мужем получили обещанную условиями переезда бесплатную государственную квартиру. Теперь они жили довольно далеко от моря в полупустом двухкомнатном пространстве на Вишневой улице. Из окон их нового дома на склоне холма были видны только окна соседних новостроек. В их новый район пустили единственный 44-й автобус, который больше часа полз из центра, до отказа набитый усталыми, обиженными на свою жизнь и друг на друга людьми. И все это можно было бы перетерпеть, если бы не приходилось несколько раз в неделю забегать на рынок, набивать сумки наспех купленными продуктами и долго ехать с ними домой.
В декабре 1992 года им уже не выдали очередную зарплату. Денег не хватало ни на что, даже на продукты. Она по-прежнему надеялась на посылки от родителей, которые те передавали с поездом. Инна все чаще была раздражена, обижалась на мужа, когда тот снова и снова ссылался на неотложную работу, а ей приходилось уходить пораньше, забирать из школы дочь и тащить тяжеленный портфель в одной руке, сумку с молоком, овощами и фруктами – в другой. Дома ее ждала череда неотложных дел.
Начинали с подготовки или проверки домашних заданий. К счастью, Лере легко давалась учеба и проблем обычно не возникало. Покончив с заданиями, Инна торжественно вручала рано начавшей самостоятельно читать дочери ее любимого «Карлсона, который живет на крыше», чем на целый вечер выключала ее из активных действий, а сама принималась за работу. Дочь только изредка подбегала к ней, чтобы, сделав серьезное личико, прочитать вслух очередной «невероятный» пассаж: «Переодень носки, Карлсончик, переодень носки… Пришлось переодевать, иначе она нипочем не отвязалась бы. Высоко-высоко на дереве я кое-как примостился на тоненьком сучке и, рискуя жизнью, переодел носки».
Лицо Леры расцветало улыбкой, и она, стараясь подольше удержать внимание Инны, продолжала читать: «– Ха-ха! Врешь ты все, – рассмеялся Малыш. – Откуда же ты взял на дереве носки, чтобы переодеть? Карлсон засучил штаны и показал свои маленькие толстенькие ножки в полосатых носках: – А это что такое? Может, не носки? Два, если не ошибаюсь, носочка? А почему это я не мог сидеть на сучке и переодевать их: носок с левой ноги надевать на правую, а с правой – на левую?»
Инна изо всех сил старалась дослушать сцену, а потом, обняв дочь, мягко подталкивала ее в детскую комнату и продолжала свою работу: писала отчет по хозяйственному договору или готовилась к очередной лекции в местном вузе. Укладывая Леру спать, Инна часто засыпала рядом с ней. Ночью она просыпалась и долго не могла снова заснуть. Ее душило отчаяние. Обстановка в семье, как, впрочем, и во всей стране накалялась, подталкивала к решительным действиям.
И когда в очередной раз все в ее жизни было на грани взрыва, в городе появилась команда молодых людей во главе с ухоженной, явно столичной дамой. Кто-то из этой команды позвонил в Центр и предложил Инне встретиться в кафе «Три журавля», что располагалось на углу улиц Театральной и Орджоникидзе, как раз напротив СНИЦ.
Во время долгого разговора выяснилось, что московские гости собираются открывать в Сочи филиал только что созданного ими в Москве коммерческого банка. Знакомый из местных органов, человек, имени которого они не стали называть, порекомендовал им на должность управляющего филиалом Инну.
В университете Инна специализировалась на кредитно-финансовых проблемах, недавно побывала на стажировке во Всемирном банке в Вашингтоне. Таким образом, она стала обладательницей бесценного по тем временам товара – быстро получить право первой подписи банковских документов. Это явное преимущество позволяло ей занять должность руководителя регионального филиала банка или, на худой конец, стать заместителем номинального руководителя, не имевшего права подписи. Кстати оказалась и вышедшая незадолго до этого в банковском журнале статья Инны о путях преобразования кредитной системы курортного региона в период экономических реформ.
Инне предложили возглавить филиал нового коммерческого банка. Не раздумывая, она согласилась с предложением, но при условии, что не будет заниматься строительством и оборудованием кассового узла; выяснениями отношений с местными чиновниками, проверяющими техническую оснащенность и пожарную безопасность филиала; не будет вести опасных для здоровья женщины (и не только женщины) переговоров с представителями местных бандитских группировок, ринувшимися делить прежде неделимый санаторно-курортный рынок с его золотоносным земельным ресурсом у самого синего моря.
Муж от участия в ее очередном рискованном проекте отказался, заявив, что не видит себя в роли банкира. И если Инне так уж не хватает денег на жизнь, то он, как только закончит отчеты в СНИЦ АН, всерьез займется бухгалтерией или налоговым консультированием. Она не стала спорить, а тем более убеждать его. Роль директора филиала она предложила Антону. Тот взял небольшую паузу, но уже на следующий день согласился. Так они стали парой разномастных коней, поставленных в одну упряжку.
***
Их отношения продолжались уже больше двух лет, они неплохо понимали друг друга, никогда не ссорились, но жили как будто в разных измерениях. Страсти улеглись, а ее непреодолимое влечение к Антону сменилось на более уравновешенное и спокойное состояние. Они были не столько любовниками, сколько друзьями. Инна понимала, что не имеет права заводить разговоры об их совместном будущем, не может выяснять отношения, обижаться, ревновать, а тем более плакать. Все это не укрепило бы их связь и ничего не вызывало бы в нем, кроме досады. Она училась быть ровной и сдержанной, под стать Антону.
В жизни Антона как будто бы ничего не изменилось. В своих отношениях с сотрудниками он по-прежнему был выдержан, деловит и рассудителен, по отношению к Инне – внимателен и чуток. И в то же время он старался держать дистанцию. Инна подозревала, что Антон испытывает легкое разочарование в ней и даже сомневается, точно ли она та женщина, которая ему нужна.
Рассматривая себя в зеркале, Инна с сожалением отмечала как она не совершенна, обыкновенна, как невыигрышно смотрится рядом с любимым. Она понимала, что Антон относится к тому типу мужчин, для которого важно, чтобы «костюмчик был по-размеру и отлично сидел». Она расстраивалась, но тут же приказывала себе не заниматься самоедством и вслед за этим соглашалась, что у нее нет ни свободного времени, ни достаточного количества денег, чтобы бороться с собственным несовершенством.
Инна страралась быть для него интересной, а главное – полезной. Чувствовала, что ее представления о путях к сердцу мужчины иллюзорны, но и с этим она тоже ничего поделать не могла. Приворотных зелий она не признавала.
Инна не чувствовала себя счастливой, но ее мысли по-прежнему были заняты Антоном. Работа, друзья, домашние дела ушли на второй план. Утром она спешила в СНИЦ на Театральную, днем ждала обеденного перерыва, чтобы вдвоем с Антоном пройтись вдоль набережной, если он каким нибудь чудом окажется не занят. Ближе к вечеру она торопилась домой, чтобы забрать из школы Леру. Оставались выходные.
Редкие встречи не приносили ей удовлетворения. Она всегда была усталой, ее мучила совесть. Уходя к Антону, она оставляла дочь, и было невыносимо стыдно смотреть в глаза мужу, который все понимал, но ни о чем не спрашивал. Оказавшись рядом с Антоном, она мечтала уснуть на его плече. Инна снова попала в ловушку и пыталась обнаружить выход.
В конце концов, Инна убедила себя, что Антон, возможно, любит ее, но он не хочет стать причиной крушения внешне благополучной семьи и не собирается играть роль рокового разлучника. Он также не готов связать свою жизнь с женщиной, далекой от его идеала, к тому же имевшей семью. Инна была уверена, что если бы ему пришлось отвечать на вопрос почему они не могут быть вместе, он дежурно ответил бы, что не готов расстаться со своей свободой.
Но был еще один, хотя и очень прозаический фактор, не позволявший Антону думать о создании семьи. Он жил в старом доме, полвека не знавшем ремонта, в двухкомнатной квартире со старенькой мамой. Жил, как и большинство молодых людей того времени, только на небольшую заработную плату заведующего лабораторией. И это его положение никак не соответствовало его представлениям о своей роли главы большой, дружной хлебосольной кавказской семьи.
Из всего набора ограничений от Инны зависело только одно из них – ее семейное положение. Остальное было во власти Антона. Последний же фактор зависел ни много ни мало от развития социально-экономической ситуации в стране. Инна решила сделать свой первый шаг, после этого отдать Антону инициативу и положиться на волю судьбы. И вот представился случай все изменить.
***
Как ей тогда казалось, с началом совместной работы они будут обречены быть вместе и в повседневной жизни. Но она ошибалась. На самом деле он был обречен доказывать ей, что, несмотря на отсутствие права первой подписи, все же именно он – директор. Именно он – первое лицо банковского филиала, пусть даже этот филиал пока в убытках и совершенно неконкурентоспособен. Она была обречена доказывать ему, что в наступившие смутные времена у него никак не получится решать насущные банковские и хозяйственные вопросы с помощью сложения, вычитания или прочих простых арифметических действий. И даже его любимые интегралы с дифференциалами бессильны перед лицом суровой правды жизни.
Убеждать Антона в чем-либо было совсем непросто. Он воспитал себя прямым, честным и принципиальным человеком и хотел оставаться таким всю свою жизнь, невзирая ни на какие обстоятельства. Убеждать его в том, что жизнь и непредсказуемая экономическая реальность ставят задачи, часто не имеющие математического решения, было бесполезно. Инна поняла это не сразу, гораздо позже, но все же поняла. А пока из его директорского кабинета периодически доносился яростный поток ее доказательств на тему выдавать или не выдать кредит предоставившему вроде бы правильные расчеты и обоснования какому-нибудь господину, скажем Петрову, размером, сильно превышающим полномочия директора регионального филиала.
Скоро Инна и сама стала кредитным заемщиком. Как-то она увидела на стене пятиэтажной «хрущевки» объявление о продаже двухкомнатной квартиры. Квартира оказалась тесной, к тому же располагалась на первом этаже. Дом был старый, с облупившимися стенами, запахом сырости в подъезде и стоял на склоне у проезжей части дороги. Но зато все это «богатство» находилось в самом центре Сочи, в пяти минутах ходьбы до филиала и в пятнадцати минутах пешего хода к морю. Хозяйка просила всего двадцать пять тысяч долларов. Как обычно, Инна приняла решение почти не раздумывая.
Через неделю после подписания договора купли-продажи она сделала минимальный ремонт, поменяла входную дверь и переклеила старые обои. Так ничего и не сказав мужу, чтобы не нарваться на неуместное сейчас выяснение отношений, Инна забрала из квартиры на Вишневой Лерины и свои личные вещи, немного доставшейся от мамы посуды и переехала в новую квартиру в старой пятиэтажке. На следующее утро Лера пошла в школу одна. Школа теперь находилась в пятистах метрах от дома. Впрочем, возить ребенка в школу тоже не было проблемой: в распоряжении Инны теперь был служебный автомобиль «Волга» с персональным водителем.
Освоившись на новом месте жительства и на новой работе, Инна приступила к решению важной проблемы, которая мешала ей без угрызений совести смотреть в глаза окружающим. Без длинных объяснений переехав от мужа в только что купленную квартиру, так же ни с кем не советуясь, но полная собственной решимости, она подала документы на развод, не заявив мужу никаких материальных претензий.
Получив свидетельство о разводе, она позвонила мужу. Митрич, видимо, ждал от нее решительного шага и звонку не удивился. Не задавал вопросов, не высказывал сожаления, не просил и не уговаривал. И ничего не обещал: ни помощи, ни поддержки. Они разошлись в разные стороны и больше уже никогда ни о чем жизненно важном не говорили. Бывший муж никогда не вмешивался ни в ее жизнь, ни в жизнь их дочери. Чтобы избежать связанных со сменой фамилии противных бюрократических процедур, Инна оставила фамилию мужа.
Получив развод, Инна решилась сказать об этом Антону. Она ни на что особенно не рассчитывала, но втайне надеялась, что ее новое семейное положение и их совместная, уже теперь вполне успешная, работа со временем сблизят их, и, может быть, когда-нибудь они создадут семью, построят большой дом, о котором он как-то упоминал, у них будут дети и они будут просто и очень по-человечески счастливы. Счастливы так, как бывают счастливы все обычные семейные люди. Просто счастливы.
Пока она говорила, он внимательно слушал, не глядя на нее. Потом, без всякой заминки и нисколько не смущаясь, сказал: «Вообще-то, разводиться я тебя не просил. И у меня другие жизненные планы». Инна встала и молча вышла из кабинета. Как истинная женщина, на уровне своей прекрасной женской интуиции Инна понимала, что этот далекий и непонятный ей мужчина ее не любит. И даже не в силу своей природы, а в силу каких-то своих, только ему известных убеждений, не полюбит никогда. По крайней мере, не полюбит так, как ей того хотелось бы. И с этим она собиралась жить дальше.
У нее не было ни времени, ни сил искать какой-то другой выход или бросить все и начать сначала. Ей было некуда бежать и не за кого спрятаться. Она не посчитала нужным с кем-либо поделиться. Но со свойственной ей решимостью Инна приказала себе жить и работать дальше так, как будто ничего не случилось.
Глава 4. Примирение
Январь 1994 года, Сочи
Инна надолго запомнила, как на следующий день после мучительного для обоих выяснения отношений, собрав волю в кулак, она пришла на работу. Просмотрела и подписала документы и, удивляясь собственному спокойствию, направилась в кабинет к Антону обсудить неотложные дела.
Увидев ее, он лишь на мгновение смешался, но тут же понял, что ни скандала, ни обидных слов, ни упреков не будет ни сейчас, ни потом, и стал деловито проговаривать намеченные на текущий день планы. Обсудив дела, Инна направилась в операционный зал. В приемной управляющего филиалом уже ждали несколько незнакомых клиентов. Связанная с работой часть ее жизни потекла своим чередом. С личной частью предстояло разобраться.
За десять минут до перерыва Антон позвонил ей и предложил вдвоем пообедать в находящемся поблизости ресторане «Сокол». Она согласилась. Как обычно, он заказал что-то кавказское. Они ели молча, лишь изредка перебрасываясь словами, без привычных подколов с его стороны. Оба были довольны состоявшимся примирением.
После обеда он пил зеленый чай, она – свой эспрессо, который он никогда не пил. Впервые она с сожалением подумала, что за те годы, что она его знает, вместе они обедают и ужинают только в ресторанах. За все это время она так и не удосужилась научиться готовить ни его любимую мамалыгу, ни лобио. И даже не попыталась научиться.
Вечером после работы Инна поспешила домой к дочери. Антон засиделся допоздна. Он в очередной раз переделывал важное письмо с деловым предложением, обращенное к руководству банка. Приехав домой в Кудепсту часов в девять вечера, он позвонил ей, чтобы сообщить, что добрался без пробок, ужинает и скоро собирается спать. «Спокойной ночи», – только и сказала она и положила трубку. Около двенадцати ночи снова раздался звонок:
– Спишь?
– Сплю.
– И я сплю.
– Один?
– Нет.
– А с кем?
– С открытой форточкой.
Этот понятный только им двоим диалог примирения будет повторяться в их любовной истории еще не раз. Пытаясь уснуть, Инна грустно улыбалась и почему-то продолжала считать, что Антон оставлял ей надежду.
***
Полгода пролетели в самых разных важных и неважных делах, в решении рабочих и домашних вопросов, в проверках домашних заданий, во встречах с новыми подругами, большинство из которых были мамами одноклассников дочери. Инна не заметила, как наступил Новый год и январь с необычайно солнечными и теплыми днями. Как-то в пятницу вечером Антон предложил ей вместе с дочкой поехать в субботу на Орлиные скалы, прогуляться пешком по тропе, организовать небольшой пикничок. Инна с радостью согласилась: она давно не выбиралась на природу, давно не проводила с Антоном целый день. Но больше всех радовалась Лера, любившая собирать первоцветы.
Они доехали до Мацесты и дальше пошли пешком. Антон с удовольствием выступал в роли искушенного в своем деле гида и скоро увлек девочку кавказскими легендами, которые он перед походом с присущей ему основательностью изучил и с невиданным артистизмом рассказывал.
Согнувшись в неловкой позе чудака Паганеля, Антон сорвал цветок морозника и, зацепив его за ухо, вещал: «Морозник потому и морозник, что цветет на морозе, а поскольку в Сочи морозов нет, то несчастному морознику приходится цвести в январе без всяких морозов. Он просто не может не цвести, потому что он (тут Антон торжественно произносил название на латыни) – Helleborus, рождественская роза. Сотни лет тому назад Helleborus расцвел возле хлева, в котором родился Христос. Этот отважный цветок пробудился среди зимы, услышав плач юной девушки, которой нечего было подарить младенцу Христу. И стал подарком».
Едва сдерживая смех, Инна с напускной заинтересованностью уточняла, а этот ли морозник, что у него за ухом, или какой другой из этого семейства был удостоен чести быть подаренным новорожденному Христу? Не моргнув глазом Антон отвечал, что именно за этот не ручается, но точно знает, что им, без всякого сомнения, мог быть «апохрамис бутоний». Застигнутый врасплох, он именно так называл любое незнакомое растение, о котором его спрашивали из любопытства или желая поставить в тупик. Лера делала вид, что беспрекословно верит легенде. Она слушала, распахнув глаза, в которых светился восторг: такой большой, смешной и очень умный Антон. И латынь, оказывается, знает!
Инна уже давно поняла, что Антон ничего не делал спонтанно и к любым мероприятиям тщательно готовился. Еще мальчишкой он не раз ходил от Мацесты к Орлиным скалам, хорошо знал тропу, но теперь он хотел показать Инне и ее дочери еще и фигуру разрывающего цепи каменного Прометея, установленную у самого обрыва на живописной скале несколько лет тому назад. Местная легенда, связанная с Орлиными скалами, перекликалась с древнегреческим мифом о Прометее.
Согласно кавказской легенде, именно к этим скалам был прикован герой, который, вопреки воле всемогущего бога, похитил огонь и принес его людям. Как и в древнегреческом мифе, прикованный к скале Прометей был обречен на муки. В отличие от античного мифа, в местной легенде стражем героя был покровитель Черноморского побережья Кавказа бог Ахын, обитавший как раз напротив Орлиных скал на вершине горы Ахун. Чтобы облегчить страдания героя, прекрасная кавказская девушка Агура каждый день приносила ему воду. Однажды это увидел бог Ахын и в наказание превратил девушку в горную реку Агуру, бросив ее к подножию скалы.
Они шли по тропе за красивой легендой часа полтора, кое-где с трудом поднимаясь по скользким от мокрых прошлогодних листьев тропинкам, пока не добрались до самой высокой смотровой площадки на скалах. Полюбовались открывающимися видами, сделали фотографии и стали спускаться вниз. После прогулки они все вместе ужинали в Хосте в кафе «Удача». После ужина Инна с Лерой поехали на такси в Сочи, а Антон в противоположную сторону – в Кудепсту.
Скоро в душе Инны наступило состояние пусть и хрупкого, но все же равновесия, и она поняла, что у нее нет ни времени, ни сил, ни желания думать о том, почему в ее жизни все не так, как у нормальных обычных людей, стремящихся жить вместе. Инна давно уже для себя решила, что относиться к Антону как к обычному мужчине она никак не может уже хотя бы потому, что он всячески культивировал в себе эту необычность и непохожесть на других.
Она уже точно знала, что более цельной натуры, чем Антон, в ее жизни не было и не будет. Он жил по когда-то им придуманному и известному только ему жизненному сценарию, в котором все было расписано по дням, часам и даже по минутам, были ясны цели и необходимые практические шаги для их достижения.
Будучи человеком, ценящим порядок всегда, везде и во всем, Антон особенно глубоко переживал кульбиты ельцинской эпохи, старался удержаться на плаву в бурном потоке перемен, но при этом не хотел, да и не мог, ничего принципиально менять в себе. Ельцинская эпоха отпечаталась в его сознании, да как, впрочем, и в сознании многих его современников, августовским путчем 1991 года, введением чрезвычайного положения в стране, указом о приостановлении деятельности коммунистической партии, объединением Германии и распадом СССР.
Антон продолжал выписывать газеты и с присущей ему дотошностью читал в «Известиях» военные хроники о бесчисленных гражданских войнах на Ближнем Востоке и в Африке, о нашумевшей кувейтской операции «Буря в пустыне». Но его личной, особенной болью была война, которая шла совсем рядом, в родной его сердцу Абхазии.
В его ежегодных записных книжках с особой тщательностью (как будто он собирался сдавать экзамен по военной истории) были выписаны даты начала и окончания Гражданской войны в Грузии (1991—1993) и Таджикистане (1992—1997). Войны в Карабахе (1992—1994), Приднестровье (1992), Южной Осетии (1991—1992), Абхазии (1992—1993) и Чечне (1994). Осетино-ингушский конфликт (1992). В отдельной папке, аккуратно разложенные по файлам (каждой войне – свой файл), лежали вырезки из газет и журналов с выделенными фломастером абзацами, вероятно имевшими особое значение для понимания сути происходивших событий.
Вести с фронтов больно ранили его. Он искренне стремился понимать истинные причины происходящего и реальное положение дел на пострадавших от военных действий территориях, особенно в Абхазии. Как дотошный школьник, он задавал об этом вопросы новым знакомым и старым друзьям, а встретив интересного, начитанного или осведомленного в военных делах собеседника из числа московских гостей или клиентов, приглашал того к себе в кабинет или в ресторан на обед, чтобы обстоятельно, как он любил говорить, потолковать.
Антон решительно избегал разговоров о войне с Инной. На ее вопросы или замечания по поводу войн отмалчивался, если говорил, то мало и неохотно. Со студенческих лет Инна привыкла быть равной и заслуживающей внимания собеседницей бывшему мужу и большинству их общих друзей. Теперь в ответ на молчание Антона она всерьез обижалась, но вида не подавала. Раз Антон считал, что не женское это дело – думать о войнах и политике, да и об экономике думать – тоже не женское дело, Инна с этим молча соглашалась. Но в должной форме себя держала.
Происходившие в стране события, разумеется, тревожили ее. Лишали сна и того едва наметившегося покоя в ее душе, к которому, как к маятнику, на долю секунды застывшему в состоянии равновесия, она так долго шла. Она не успевала порадоваться хотя бы чему-то тихому и домашнему, как снова налетала буря, раскачивая ее как лодку на привязи, которую забыли вытащить на берег.
Глава 5. Испытания