Я и это переживу

– И как? – это уже было похоже на сбор материала для статьи, а не собеседование при заселении жильца.

– Да потом прикинула, что мне именно карьеру хорошую хочется, а вдруг как замуж потянет прямо из комнаты. Что-то не готова я к этому пока.

Обе засмеялись. Марте Ольга уже нравилась. Чувствовалась в ней какая-то целостность. Слово за слово, они разговорились и расставались, уже будучи на «ты». Кстати, как выяснилось, освободилась вовсе не та комната, откуда выходят замуж, а соседняя.

– Так что, надеюсь, ты у нас подольше задержишься. В твоей комнате девочка больше трёх лет прожила. Просто решила на родину вернуться.

– А в той самой, загадочной, кто сейчас?

– Алиса, – с готовностью рассказала Ольга. – Три месяца назад въехала. Сама понимаешь, я не рассчитываю, что она там долго пробудет, и стараюсь к ней не особенно привязываться. Обычно полгода – десять месяцев, и здравствуй, новая жизнь.

– А с хозяйкой мне надо знакомиться? – спохватилась Марта уже у выхода.

– Да познакомишься, когда она сюда с визитом нагрянет. Где-то раз в месяц это бывает. Она мне доверяет уже. Я тут кто-то типа старосты.

Было решено, что Марта заселится на новое место уже в следующую субботу, то есть, ровно через неделю. Всё складывалось вполне неплохо. Сейчас можно было возвращаться домой, продолжать вливаться в материал для разворота.

Марта обувалась, когда у Оли зазвонил телефон. Невольно услышала часть разговора.

– Привет! Сегодня? Да никуда не собиралась пока. Хочешь увидеться? Давай. Можем с мелкой в парке все вместе погулять. Через два часа? Окей.

Марта попрощалась с Ольгой и отправилась в седло. Слушать аудиокнигу «Жизнь после жизни». Вроде бы, давно уже написанная вещь, а вот всё руки до неё не доходили. Или уши.

***

Ирина решила прогуляться с подругой. Вместе с Ульяной, конечно. Хоть на дворе и стояла летняя прекрасная суббота, Пётр время с девочкой проводить не спешил. Ира уже к этому привыкла. Значит, дома у него всё хорошо, семья радует. И то слава богу, хоть кто-то в этой истории устроился нормально и даже, возможно, счастлив.

Надо сказать, до вчерашнего вечера у них с Улей как раз намечался просвет в отношениях. Девочка её уже почти не пугала, так, иногда смотрела на неё задумчиво, а порой спрашивала:

– Мама, а мы же раньше тоже с тобой вместе жили? Я помню, но не сильно.

Ирина вздрагивала, но такие вопросы были единичными, и, похоже, Уля сразу и забывала, о чём говорила. Переходила на свои детские темы, о мультфильмах, книжках и игрушках. Ира к трём с половиной годам дочери окончательно себя убедила: её догадка по поводу того, что Ульяна просто «считала» материнские эмоции, верна. Другого предположения быть просто не может. Оно наиболее логично и наименее бредово. Но то, что было вчера поздно вечером, в эту теорию вписывалось не особенно органично. Одно дело, когда ребёнок проявляет к ней негатив, потому что Ирина сама переполнена виной и депрессивностью. Худо-бедно даже узнавание Егора на фото можно объяснить тем, что она, допустим, действительно как-то при дочке перебирала бумаги и документы, может и имя бывшего мужа (ха-ха, первого из бывших мужей) вслух произнесла. Хотя и странно, что решила назвать его именно «Егорушкой». Но вот этот «день рождения» а следом ещё контрольный выстрел Прагой?

Ира уж точно Анну Викторовну с её именинами при дочери не вспоминала вслух. И не рассказывала девочке, что Егор хотел в столицу Чехии свозить мать, а поехала с ним она. Вот это у неё – откуда?

Впору снова с ума сходить начинать. А ведь жизнь налаживалась. Она всё так же работала удалённо, а с августа должна была выйти на неполный рабочий день плюс подработка дома, так как Улю удачно зачислили в детский сад. Половину суммы съёма за квартиру оплачивал Пётр, вторую – она сама. И на жизнь оставалось вполне прилично. С мамой общение стало более непринуждённым, Ира с дочерью уже два раза ездила к ней в Пензу, виделась там и с папой. Было неловко, но лучше уж так. Самое главное – Ульяна познакомилась с той самой куклой, очень её полюбила, не захотела расставаться и забрала с собой. Можно смеяться над Ирой сколько угодно, но этот момент для неё оказался очень важным. Она почувствовала, будто с неё проклятие сняли, и словно она сама из детства себя же и благословила.

И тут, здравствуйте, снова эти странные фантазии, причём с чётким перечислением фактов. День рождения, Прага, Егор.

С Ольгой ей захотелось увидеться, потому что та была своеобразным островком благоразумия в этой странной меняющейся реальности.

– Как наша квартирка поживает? – спросила она с интересом.

– Алиса пока замуж не собирается, даже удивительно, – засмеялась Ольга. – Зато в другой комнате – замена соседки.

– Ищешь новую?

– Уже нашла. Журналистка. Представляешь, работает на интернет-канале, который про всякую магию вещает. Надо будет вас познакомить. Расскажешь ей, что это всё суеверия и опиум для народа. Ты ж у нас непробиваемая в этом плане!

Ирина усмехнулась. Непробиваемая. Знала бы Оля, с чем она периодически теперь сталкивается. Может, ей и правда эта «охотница за привидениями» сейчас бы как собеседник идеально подошла.

Ульяна беззаботно каталась на розовом девчачьем самокатике и выглядела обычным ребёнком.

– Мороженое будешь? – поинтересовалась Ирина у девочки. Та радостно согласилась.

– Оль, я сбегаю, всем куплю по мороженке, последишь за Улей?

– Да конечно!

Ирина радостно упорхнула, словно радуясь, что хоть на десять минут, да освободилась от пут материнства.

– Ух, как побежала! – засмеялась Ольга. – Видимо, ты у нас, Ульяночка, держишь маманьку в черном теле.

Она, конечно, не думала, что девочка на это ответит. Но та решила поддержать разговор.

– Она хочет совсем от меня убежать, – сообщила малышка. – И Егора у меня забрать.

– Кого-кого? – Ольга решила, что ослышалась.

Когда Ирина вернулась с тремя эскимо, Оля странно на неё посмотрела и сказала:

– Слушай, я всё понимаю, жизнь у тебя не самая лёгкая. Но зачем ты Ульяне про свои любовные драмы-то рассказываешь? Она же маленькая ещё, и всё повторяет.

Ирина так и села на скамейку.

– Что она тебе говорила? – только и смогла спросить устало.

– Что ты от неё хочешь сбежать вместе с Егором. Это как вообще понимать?

– Оль, я Егора в последний раз видела, когда меня свидетелем вызывали, по поводу закрытия дела о смерти Анны Викторовны. Мне даже бумажку о разводе дали без его присутствия. И с тех пор мы не созванивались, не переписывались. А Ульяна его почему-то знает.

– Офигеть, – Ольга присвистнула. – Я вообще ничего теперь не понимаю.

– Знаешь, я тоже. И никому об этом не рассказывала. Мы же с Петром расстались, потому что Ульяна постоянно Егора вспоминала… думаешь, я с ума схожу?

Ольга зачарованно смотрела, как Ульяна катается на самокате и одновременно уминает мороженое. Совмещать два этих действия девочке удавалось с переменным успехом. Мороженое капало на дорогу и вызывало интерес у местных голубей. Возможно, они рассчитывали, что вслед за сладкой липкой жидкостью на тротуар посыплется нечто более существенное. Пара раскормленных птичек вальяжно переваливалась вслед за Улей. Выглядело это уморительно.

– Получается, я тоже тогда с ума схожу, – наконец произнесла Оля. – Ну, или ты действительно крышей поехала, внушаешь ребенку странные идеи и хочешь меня убедить в том, что это Ульяна себя ненормально ведёт, а не ты.

– И к чему ты больше склоняешься? – осторожно уточнила Ира.

– К тому, чтобы нам сейчас отправиться к тебе, сесть с бутылкой вина, и ты мне обо всём наконец-то расскажешь. И уж тогда я выводы сделаю. А то, знаешь ли, уже пару лет голову ломаю, что с тобой происходит.

За бокальчиком кьянти Ирина, наконец, излила все свои мысли. В первый раз, точно, как думала, не боясь, что Ольга прямо сейчас наберёт телефон скорой или опеки. Рассказала с самого начала: как Ульяна родилась и посмотрела на неё взглядом Анны Викторовны. И закончила вчерашним вопросом, придёт ли Егор её поздравить.

– Вот откуда она это узнала? – Ира наблюдала, как Ульяна сосредоточенно разрисовывает альбомный лист кислотного цвета фломастерами.

– И ты склоняешься к тому, что Улька считывает твои настроения и даже где-то мысли, которые ты транслируешь? – спросила Ольга.

– Ну, а как иначе? Я в интернете читала на эту тему знаешь, сколько всего? Куча статей написана про такое. Мол, это ещё во внутриутробном периоде могло зародиться, когда я думала об Анне Викторовне, кошмары видела. Проговаривала внутри себя это всё. А потом, когда она родилась, тут уже всякая «невербалика» началась. Мои жесты, прикосновения.

– Слушай, я понимаю, что ты настроения могла транслировать. Но информацию-то конкретную – как? Имена, даты, события и так далее. Или ты в чтение мыслей веришь?

– Не верю, – помотала головой Ира. – Но тогда что я должна допустить? Что в мою дочь вселился дух свекрови? Бывшей.

Тут Ульяна подняла голову от своего рисунка, и внимательно посмотрела на свою мать.

– И ты за… сколько там лет назад начались уже конкретные совпадения? Два года? Вот, за это всё время ты ни к кому не обращалась?

– А к кому я должна обратиться была? К психиатру?

– Ну, начать с психолога. У тебя же классическая послеродовая депрессия была, судя по симптомам.

Ирина усмехнулась.

– Оль, я тебя люблю. Но ты же вроде не спец по материнству и детству. Это же не на депрессию похоже было, а на сумасшествие.

– Сейчас ты скажешь, что и про это в интернете читала? – Ольга хихикнула и отпила из бокала.

– Конечно. Кстати, про послеродовую депрессию такие страхи пишут, что на их фоне теория о переселении душ как милая детская сказка выглядит.

Ирина не преувеличивала. За эти пару лет она начиталась историй, в которых не выдержавшие своего нового статуса и всего происходящего в организме, кончали с собой, калечили детей или впадали в болезненное состояние, из которого их выводили медикаментозно. И не всегда успешно. Она уже знала, что послеродовая депрессия – это очень серьёзный диагноз, не какая-то блажь. И если вовремя её не распознать, плохо будет всем. Но у себя она таких симптомов не разглядела. Ей действительно порой казалось, что у неё какие-то психические отклонения. Галлюцинации, например. И на самом деле Ульяна – обычная девочка, а её необычные высказывания она домысливает. Но с той поры, как дочь признала Егора на фото и оторвала от снимка её собственное изображение, стало понятно – всё это слышат и видят и другие люди.

– Да, другие люди это тоже слышат, – согласилась Ольга. – Но давай не будем совсем скидывать со счетов возможность твоего безумия.

– Спасибо! – с чувством сказала Ира.

– Не за что, я за объективность, – кивнула подруга. – Если ты и правда сошла с ума, то у тебя могут быть моменты помрачения сознания, о которых ты не помнишь. И вот именно тогда ты говоришь с ребенком о бывшем-бывшем, его мамаше и прочем. А потом девочка просто пересказывает то, что слышала от тебя.

– Вот знаешь, – заметила Ирина. – Именно такого предположения у меня не было. Ты обогатила мой кошмар новыми возможностями.

– Обращайся! – сказала Ольга. – Ну, а теперь серьёзно. Я тебе добра хочу. Надо показаться кому-нибудь. Психологу. У меня есть знакомая. Если ты боишься, что она в соцслужбы настучит, то не переживай, не будет такого. Но ответы на вопросы надо получать, пока у тебя и правда не началось умопомрачения какого-нибудь.

– А может, оно уже и началось, – Ира схватилась за голову. – Что, если ты права? Наверное, мне стоит обследоваться. Только я боюсь. Если ни с того ни с сего человек приходит выяснять, не съезжает ли он с катушек, что подумают?

– Ну… придумай себе медкомиссию какую-нибудь, – нашлась Ольга. – На работе попроси направить тебя. Или скажи, что на права обучаться собираешься.

Они ещё немного поболтали. Постарались уйти от темы «что происходит с Ульяной», договорившись, что Ирина обратится к специалистам. И только почти собираясь уходить, Ольга всё же спросила:

– Ириш, ты не обижайся, пожалуйста. Но всё же… мне ты сейчас рассказала об этих всех переживаниях, хотя понимаю, как тебе страшно это было.

– Да, страшно.

– А почему Пете ты тогда не попыталась объяснить? Ведь он на тот момент был самым близким тебе человеком.

– Значит, не был, – пожала плечами Ира.

– А если бы на его месте Егор оказался. Рассказала бы?

Ирина задумалась. Потом ответила:

– Не знаю, Оль. Одно время мы очень с ним по-человечески близки были. Пока его мать между нами не встала. Так что, всё зависело бы от того, когда он на этом месте оказался.

***

Психиатрическое освидетельствование Ира прошла, когда Ульяна отправилась в детский сад. И поняла, что психиатрия, в сущности, наука неточная. Правда, на чужом примере.

Сидя у кабинета врача, Ирина познакомилась с женщиной по имени Юлия, которая привела на приём своего ребенка, мальчика лет шести. Он целиком был погружён в планшет. Увидев озабоченное лицо Иры, Юля сказала:

– Вы слишком серьёзно к словам психиатров не относитесь. Их надо перепроверять, консультироваться с разными специалистами.

И горько усмехнулась. Они разговорились, женщина рассказала, что у её ребенка синдром дефицита внимания и гиперактивности. Сладу с ним нет никакого, в детском саду с приятным названием «Абрикосик» воспитатели жаловались на его излишнюю подвижность, нежелание спать днём. Большую часть времени он проводил не в группе с детьми и воспитателем, а с нянечкой, или как сейчас говорят, с младшим воспитателем. На занятиях он выполнял задание, а дальше ему становилось скучно, отвлекал других ребят, выходил из-за стола, поэтому отправлялся в подсобку. Иногда его даже и не брали на занятия, чтобы не вносить сумбур.

Отношение воспитателей легко считывали и дети порой старались напакостить «изгою» исподтишка. Однажды, когда ему ещё не было четырёх, на прогулке опальный мальчик треснул другого лопаткой. Дома, раздевая его, мать увидела на предплечье ребёнка следы от укуса, припухшие, с кровоподтёком. Выяснилось, что сначала его укусили, а уж потом малыш начал мстить, за что его отругали по первое число. Даже после этого Юля терпела. Думала «ну, с ним же так тяжело, он гиперактивный», пилила его за хулиганство и взбалмошность, чувствовала вину за «неудобства». Теперь корит себя – за предательство. Надо было сразу понять, что ребёнок не садовский, и перестать над ним издеваться.

– Чуть больше года назад я его просто взяла и забрала. Отказалась водить дальше. Хотя мне штатный психолог и заведующая в сотый раз прочитали лекцию на тему «Для вашего ребенка очень важна социализация, вы не справитесь с ним одна, без мудрого внимания педагогов». Я его из-за этой «социализации» и водила туда, собственно. А потом поняла, что на моего ребёнка с детства навешивают ярлык, внушают, что он не такой. Не просто не такой как все, а хуже – не такой, как нужно.

К психиатру его направила невролог. Нет, у мальчика не было каких-либо признаков психических расстройств.

– У него явная положительная динамика, – сказала доктор. – Но, понимаете, ему уже шесть лет исполнилось, и мне нужна бумага от психиатра, чтобы у нас в наличии был комплексный подход к медицинской коррекции СДВГ. Так положено.

Звучало это разумно и понятно. Но вот врач в солидной государственной клинике, откуда требовалось привезти справку, явно любила свою специализацию.

– Скажи, Яша, ты слышишь голоса? – спросила она.

Яша, при всей его непоседливости, мальчик ко взрослым вполне толерантный. И знает, что их надо уважать. Поэтому он задумался. Доктор расценила это, как сигнал к действию, и напор усилила.

– Тебе кто-то говорит, как ты должен себя вести? Кого остальные не видят?

И тут Яша обрадовался, вспомнив подходящий сюжет. Он с чувством пересказал одну из серий мультфильма «Барбоскины», где со щенком по имени Дружок пришла разговаривать совесть.

– Знаете, – продолжила рассказ Юля. – Психиатр прямо торжествовала, услышав эту историю. Это вам не моё унылое: «жалобы на поведение и непослушание от педагогов». Она сразу собралась класть ребёнка в стационар. Одного, потому что с шести в психушку уже без мамы могут упечь. Представляете?

«Он галлюцинирует!» – сказала психиатр, и в её интонациях звучала дрожь волнения и предвкушения настоящего дела.

– И сколько я ей не говорила, что прекрасно узнаю сюжет этой истории, она мне не поверила. В больницу я его класть отказалась, и моему в сущности здоровому ребенку выписали кучу препаратов для превращения в «овощ», и написали «острое психотическое состояние» в медкарте. Хорошо, что у этого солидного учреждения была собственная карта, к нашей районной поликлинике не имеющая отношения.

Выведя ребёнка на улицу изрядно напуганная мама спросила:

– Яшенька, ты правда видишь совесть? Она с тобой разговаривает?

Мальчик скорчил задумчивую физиономию, а потом рассмеялся и ответил снисходительно:

– Мааам, ну ты чего, такого же не бывает! Просто доктор так настаивала, надо было ей что-то рассказать, она же просила.

Собственно, поведение мальчика было вполне логичным. Он уже полгода занимался с педагогом-психологом, в репертуаре которого большое внимание отводилось сказкотерапии. Реальность с вымыслом Яков не путал никогда, но сочинить историю вместе со взрослым для него было в порядке вещей. Вот он и решил, что попал на подобное занятие.

– В итоге, из-за отзывчивости сына пришлось побегать по другим врачам, чтобы они подтвердили, что он вполне нормотипичный, уж точно без психиатрических диагнозов. А синдром гиперактивности через год после ухода из детского сада уже и не такой проявленный, как раньше, так как нет постоянного источника стресса. Зато у меня дома теперь куча чудесных рецептурных сильнодействующих препаратов. Наш невролог посоветовал мне их самой попринимать, конечно, в более лёгкой дозировке, чем сыну выписали.

– То есть, получается, диагноз – вещь условная? – обескураженно спросила Ира. Она похолодела при мысли, скольких фантазирующих детишек потенциально могла обречь на одинокое пребывание в незнакомом страшном месте такая вот целительница душ. Ну и, чего уж там, примеряла к себе «острое психотическое расстройство».

– Точно, – кивнула собеседница. – Есть, конечно, симптомы, которые однозначно только истолковать можно. Но очень уж много допущений порой делается. Особенно если врач может судить только со слов самого пациента. Вы, если какие-то сомнения есть, проситесь на обследование. Чтобы органические нарушения выявить и функциональные расстройства.

Яков оторвался от планшета, внимательно посмотрел на Иру, улыбнулся ей. Видимо, он прекрасно слышал, о чём они беседовали, но не вмешивался.

Ира поблагодарила новую знакомую. Беседа оказалась познавательной. До этого она считала, что врач намётанным глазом сразу же поставит диагноз и останется его только принять. На деле всё может оказаться не совсем так. Поэтому Ира попросила назначить ей тестирование и обследование, сославшись на странные сны. Изрядно колеблясь, упомянула о том, что она не может принять свою дочь полностью, и её порой беспокоит ей поведение, а иногда ей даже кажется, что это кто-то другой.

Все эти процедуры заняли около месяца. В итоге она оказалась здорова, правда, врач сказал, что есть признаки небольшой депрессии. Специалист заверил, что по результатам обследования она не внушает опасений для общества, но таблеточки попить стоит. И обязательно вместе с дочкой пройти курс консультаций с семейным психологом.

Ульяна к этому времени отлично адаптировалась в детском саду. Сначала ходила на два часа, потом – на полдня. И уж потом на целый день. Ирина смогла выйти на работу, хотя бы на половину рабочего времени. Точнее, совмещать удалённый график работы с очным посещением. Это всех устраивало. Офис её бывшего мужа Пети к тому времени переехал, ребята выкупили отдельно стоящее маленькое одноэтажное здание, сделали там ремонт и вроде как процветали. Так что они больше не могли столкнуться случайно у кофейного автомата.

Уля вписалась в детский коллектив, особенно Ирину радовало, что воспитатели не упоминали ни о каких странностях в поведении ребенка. Правда, она вновь усомнилась в своей собственной нормальности. А что, если всё же причина в ней самой? Если она, Ирина, каким-то образом теряет самообладание и рассказывает девочке о своих жизненных невзгодах. А та принимает их близко к сердцу и считает своими собственными переживаниями. После получения вердикта от психиатра стало полегче, но небольшие терзания по этому поводу остались. Всё-таки, это самое понятное и логичное объяснение происходящего.

***

Мама ведёт себя странно. Она вроде бы, прижимает к себе, заботится, покупает игрушки и сладости. А сама смотрит куда-то в сторону. Ульяна ещё маленькая, но всё это хорошо чувствует. Иногда ей кажется, что в голове открывается какое-то окошко. И в нём видны другие люди, другие лица. Это воспоминания. Слово сложное, но очень знакомое. У неё будто бы две памяти. Или может, что-то было совсем давно, когда она только родилась, наверное. Она помнит, как мама зимой возила её на каток. И ещё к бабушке Лизе. Но также чётко у неё в памяти есть образ Егора. Кто он такой, Ульяна не очень понимает. Знает, что он красивый мальчик. Только какой это мальчик, это дяденька, как папа, но без бороды. А мама хорошая, только раньше она почему-то была плохая. Ульяна не знает, почему. Но чувствует, что ей нужно вспомнить что-то очень важное. Мама отвела её в садик, к другим детям. Мама не очень хочет находиться с ней рядом. А почему других детей сюда привели? Наверное, у всех так же, как у них.

Вот Лика, она раньше была дедушкой Кузьмой. Непонятно, как это, но наверное правда. Она же помнит всякие слова, которые дедушки говорят. Воспитательница за них ругает, жалуется родителям. А родители не признаются, что это они Лику им научили. Отвечают, что дедушки все живут на каком-то Дальнем Востоке, Кузьмы никакого нет, а все плохие слова Лика в садике узнала. Так что, Ульяна не одна в своей памяти находит какие-то интересные картинки, которые не относятся к её обычной жизни. Если остальных спросить, они наверное тоже что-нибудь помнят, что было давно, не с их нынешними взрослыми.

Жизнь – занятная штука. Интересно, а у мамы тоже две памяти, или только одна? Взрослые, кажется, не такие, как дети. Они только считают, что больше знают. Хотя, наверное знают они правда много, потому что умеют читать, а ещё им можно смотреть телевизор, сколько захочешь, или в интернете сидеть. Но замечают они гораздо меньше, чем дети. Наверное, как раз потому, что смотрят телевизор, сидят в интернете и вообще всегда их глаза чем-то заняты. А дети, особенно малыши, наблюдают и изучают. Нет, Ульяна не могла бы сформулировать свои ощущения именно такими словами, но она именно это чувствовала.

Иногда ни с того ни с сего, она злилась на маму. Даже сама не понимала, почему. Ей хотелось наговорить ей гадких слов, толкнуть или ущипнуть. В эти моменты её вторая память приоткрывалась особенно высоко, и оттуда будто высовывалась баба Яга, которая говорила: «Она неудачница и вертихвостка. Только и умеет, что мужиков с толку сбивать, да бёдрами вилять. А на деле – ни семьи у неё нет, ни ума». Ульяна никогда этого вслух не повторяла. Во-первых, слишком много непонятных слов, во-вторых, что-то ей подсказывало – маму это напугает. Она опять застынет не месте и выпучит глаза. Такое бывает, когда Уля говорит про Егора. Жаль, что мама его, кажется тоже боится, а то могла бы просто рассказать о нём, и Ульяна больше не спрашивала бы. Всем же так лучше. Но взрослые странные. Они любят всё усложнять.

***

До сеансов, или как принято теперь говорить, «сессии» с психотерапевтом Ира добралась только в ноябре. Да и то ей перед этим Ольга раз пять напомнила, или даже больше. Антидепрессанты её немного успокоили, она уже не чувствовала себя одним большим оголённым нервом. Правда, капризы Ульяны порой выбивали её из колеи. Например, с недавних пор девочка приобрела привычку истерить перед выходом на улицу. Что неприятно, это у неё и в детском саду проявлялось, сборы на прогулку вызывали скандалы. Ульяна доказывала, что на колготках и носках есть складки, которые ей очень мешают. А одежда в привычных три слоя – маечка, футболочка, кофточка, доставляет ей огромнейший дискомфорт, заставляя чесаться. Воспитатели как могли, уговаривали чувствительную Ульяну, убеждали, что без колготок на улицу нельзя, а ведь она так любит гулять!

А вот Ирине не раздражаться было очень сложно. Даже таблеточки не вполне её сдерживали. Ире казалось, что дочь делает всё это ей назло, специально выматывает, выясняя порог её чувствительности, а не просто показывая свою. Новая проблема напомнила Ирине, что жизнь – не танцплощадка, а минное поле. И надо бы составить для себя карту местности. Специалист им с Улей не помешает, уж точно.