Что ты несёшь с собой. Часть I

– Ну, может, у вас тут так, а у нас на побережье по-другому, – уступил помор, не желая ни менять своё мнение, ни ссориться. – Но я это к чему начал рассказывать: слышал я, ваш махарьятский клан много скупает фиалов стеклянных, а у нас в приморье научились морской песок очищать для стеклодувен. Я думал, может, сюда попродавать выйдет. Как бы с главой клана переговорить, может, знаете?

– До главы ты вряд ли доберёшься, – пробасил местный купец. – Такие вещи с кананом надо обсуждать, у нас вся торговля с кланом через него. Он главу давно обхаживал да охмурял, а недавно сговорил за его брата свою дочь. Теперь уж точно мимо него не поторгуешь.

– А глава-то о чём думает? – удивился помор. – Разве хочется ему канану отстёгивать с любой покупки?

– Да он молодой, – вздохнул второй местный. – Старый-то глава противился, канана ни в медяк не ставил, а этот поддался. Уж не знаю, что тот ему обещал, но поверил, видать, по неопытности.

Неопытный молодой глава? Это мне на руку. А вот то, что вся торговля с горой шла через канана, могло стать затруднением. Значит, просто так не заявишься, придётся дожидаться обоза и, может, среди ящиков в телеге прятаться или ещё как… Ладно, это мы разнюхаем.

Тут мне принесли заказ – большую миску супа с лапшой, – и слушать купцов не стало никакой возможности, слишком громко затрещало у меня за ушами. Краем глаза только заметила, что в чайный дом зашёл какой-то тип и прошёлся среди столиков, словно высматривая кого-то, прежде чем разносчик припёр его к стенке и заставил пойти прочь, раз ничего не заказывает.

Остаток вечера я провела не праздно: пошастала по городу и разыскала пару разговорчивых городских стражей, что после дежурства заправлялись в питейном доме. Толкнула им по дешёвке хороших амулетов и историю честолюбивой девицы, которая мечтает попасть в великий клан.

– Так с улицы они тебя не возьмут, – хмыкнул один, прилаживая амулет себе на пояс. – Это надо на соревновании выступить хорошо, ну или хоть на охоте им пригодиться. Только как знать, где они охотиться будут, когда…

– Дорогу-то мы тебе показать можем, – покивал второй, – да только войти на земли клана ты не сможешь, там охранный контур, не пускают никого, даже телеги с провизией сразу у ворот разгружают. Чтобы, значит, мирские наши рожи им там вдохновенного сосредоточения не попортили, – хохотнул он.

Я озадачилась. Много же врагов у Саинкаеу, что они так защищаются!

– Ну вдруг я смогу их убедить, – улыбнулась я, играя деревенскую дурочку.

– Вряд ли, – покачал головой страж, – ну да дело твоё. Пойдёшь по центральной улице до самого края города, увидишь, там будет длинный такой красный забор, за ним как раз грузят обозы, что направляются на гору. Оттуда две дороги будут, одна в гору сразу, но эта только до родника, а другая в обход, вот тебе вторая нужна. Воды только запаси, подъём долгий, а там тебе ничего не обломится.

Я поблагодарила и пошла по указаниям стражника. Защитный контур ломать громко и хлопотно, а вот обозы – это как раз то, что нужно!

Центральная улица привела меня к большому двору, огороженному высокой каменной стеной, за которой и ждали отправки телеги. Однако проникнуть внутрь оказалось не так просто: по стене толпами бродили охранники из кананской дружины, и прошмыгнуть мимо них незаметно было так же невозможно, как и снять одного-двух, не привлекая внимания остальных. Я обошла весь двор снаружи вдоль стены, но ворота тут были только одни, и на них тоже стояла толпа стражей. Вот же как канан радеет за молодого главу! Хотя если уж дочь за его брата сговорил, то тут и личная корысть …

Пришлось спрятаться в куртине деревьев поодаль с видом на ворота и подремать до утра, когда телеги должны были выезжать на гору. Уж там-то я справлюсь незаметно на борт влезть!

Куртина, конечно, росла не так уж близко к тому двору. Вблизи там все заросли вырубили и выстригли, чтобы никто незамеченным к стене не подкрался, и даже мне с моими умениями это стоило серьёзного труда. Однако у хорошо подготовленного махарьята на такой случай есть третий глаз – он и в темноте видит, и на приличном расстоянии, а потому наблюдать за воротами даже издали мне было несложно.

Едва рассвело, стражники ожили, отмерли из своих застывших поз и распахнули тяжёлые воротины из такого напитанного махарой дерева, что оно и в воде бы потонуло. Что бы там ни говорили купцы, а Саинкаеу недостатка в махаре не испытывают. Не на стороне же канан заказывал такие укрепления!

Я шмыгнула к краю дороги и приготовилась незаметно проскользнуть в телегу, но – каждую окружали восемь стражников. Восемь! И если бы дело было только в этом! Стражников в крайнем случае можно отвлечь, гаура заставить споткнуться, а то и заупрямиться, вот они и займутся им, отвернувшись от телеги. Но и сами телеги укрывали тканые покровы, которые помимо масла были пропитаны махарой, так что прикоснись я к ним – и все стражи тут же бы узнали, что рядом лазутчик. Это ещё хорошо, что я с ночи третий глаз не закрыла, а то попала бы сейчас…

Я уныло проводила взглядом из придорожной канавы обоз, направившийся по горной дороге. Обогнать я его могла бы, да только что дальше? Чтобы и стражников отвлечь, и покровы развеять, следовало ставить ловушку, а на её создание уйдёт дня два, не меньше, у меня же и махары в свободном доступе нет, а в теле она вырабатывается по чуть-чуть.

Когда обоз скрылся за перегибом склона, я припрятала меч и мешок, скинула нэр, замотала косу пучком и в таком виде подбежала к стражнику у ворот, делая вид, что запыхалась.

– Господин, господин! Обоз на гору ещё не ушёл? – взмолилась я, заламывая руки. Может, переиграла, конечно, но для моей задачи сойдёт.

– Ушёл, – сплюнул через губу высоченный детина в красной форме с золотисто-жёлтой сати́кой, повязанной по диагонали через плечо. – Опять забыли что-то положить?

– Ах, глупая моя голова! – взвыла я. – Хозяин теперь её наверняка открутит! Может, я ещё успею как-нибудь подсунуть, там корзинка небольшая? Если побегу быстро…

– Ещё чего! – прервал меня стражник. – Без досмотра и разрешения управляющего ничего ты никуда не подсунешь. Подождёт твоя корзинка десять дней до следующего обоза, а что хозяин тебе всыплет, так поделом! Давай, пошла, растяпа!

Десяток дней?! Это обоз на гору так редко ходит?! За десять дней у меня дома уж решат, что я не справилась, и пустят в расход другого человека! Ну нет, мне надо изыскать способ проникнуть на гору гораздо быстрее!

Я понуро побрела прочь туда, где оставила вещи, а после юркнула в переулочек, который вскоре вывел меня на одну из главных улиц, где было легко слиться с толпой. И всё же стоило мне вышагнуть из полутени на залитую солнцем мостовую, как я поймала на себе пристальный взгляд какого-то мужчины в одежде, подобающей воину, только без гербов и тому подобных знаков. Канан, что ли, кроме своей дружины, наёмников подрядил махарьятскую провизию стеречь? Чушь! Но я на всякий случай скользнула за спинами нескольких торговцев, поднырнула под руку какому-то работяге, шедшему вплотную рядом с другими такими же, и вскоре меня и след простыл.

Однако найти другой путь на гору оказалось не так просто. Два дня я мыкалась по всему городу, то и дело ловя на себе заинтересованные взгляды наёмников, но узнать смогла только, что резиденция клана окружена непреодолимой стеной, сплетённой из заклинаний, и сквозь неё не прорвался бы даже сам глава Саинкаеу, не говоря уж о махарьятте из дремучего маленького клана.

Соберись, Ица́ра, говорила я себе. Не бывает идеальной защиты. Всегда есть лазейка. Но как я ни старалась, найти её не могла.

Оставалось только ждать следующего обоза, но не просто так, а подготовив на дороге ловушку. Весточку бы домой отправить о том, что моя миссия задерживается, но опасно доверять такое абы кому. После того, как я разнесу Оплетённую гору в дым, кто-нибудь обязательно вычислит, откуда явилась беда. Я поёжилась и прогнала прочь мысли о том, что будет, когда я попаду за ту заговорённую стену. Как-то ещё надо будет там всё порушить… И людей поубивать. Нет, не хочу об этом думать сейчас. Вот пролезу внутрь, там на месте сориентируюсь! Вселенский порядок привёл меня сюда, значит, и там руку направит.

Поскольку ничего другого мне не оставалось, я собралась всё-таки идти и ставить ловушку, но перед тем решила как следует перекусить. Ловушка – дело долгое и после установки требует присмотра, чтобы лишний кто не попал и не обнаружил её раньше времени, так что в город я уже не собиралась возвращаться. Это была моя последняя возможность съесть что-то действительно вкусное.

Выходить из города следовало под покровом ночи, чтобы моя одинокая фигура на дороге, ведущей к Оплетённой горе, не привлекла ненужного внимания, а потому последнее в жизни вкусное блюдо выпадало на ужин. Я подошла к выбору со всем тщанием, чтобы после не обидно было. Глупо же стать мстительным духом только потому, что не угадала с предсмертной трапезой, правда?

Однако вечером рынок снова бурлил густой толпой, и протолкаться к прилавку, чтобы изучить предложение, было не так-то просто. Наконец мне удалось урвать жареного лопатоголового краба. Его круглый панцирь работал сам себе сковородой и миской, а мясо внутри было нарублено и смешано с крылатыми бобами и сладкими кореньями. Длинный и плоский хвост краба отлично заменял ложку. Со всем этим природным удобством было только одно затруднение: как его есть на ходу посреди толпы? Пришлось пробиться в какой-то переулок и отойти подальше от торговых рядов. Ну-ка, вон там улочка совсем безлюдная вроде, да и заборы такие хорошие, только что не крепостные стены, удобно будет спиной прислониться…

Я с комфортом устроилась у нагретой солнцем стены и принялась жевать краба, наслаждаясь каждым кусочком. Кормили в Чаате отменно, особенно по сравнению с тем, что я могла себе позволить по пути, где я опасалась разводить огонь, чтобы не привлечь кого-нибудь менее сговорчивого, чем ба. Глупо было бы погибнуть на полпути – ни нашим, ни вашим. Всё же моя главная задача – отомстить, а потом уже отдать свою махару.

Заклинание жертвоприношения я выучила назубок, так что мою махару получит только мой клан. Главное – побольше всего поджечь и разрушить, а потом в суматохе проникнуть в храм и совершить обряд. Можно и без храма, конечно, но тогда нужно время… В общем, соображу по ситуации. Хорошо, если успею убить главу. И того, в чёрном, который зарубил мою ба. Вот и вся идея.

Вообще я никогда в жизни не убивала людей. Махарьяты обычно народ мирный, а если кто из обывателей попался на пособничестве демонам, их судьбу решают обывательские власти, а не мы. Но, во-первых, мне легко было думать о Саинкаеу как о нелюдях. Какие люди бы поступили так, как они? Отец называл их не иначе как чёрной чумой. А во-вторых, почему-то же выпал мне жребий первой жертвы, и моя гордость не позволяла мне думать, что только ради моей махары. Если же месть и правда была моей судьбой, кто я такая, чтобы спорить с мировым порядком вещей?

Помотав головой, я отогнала суетные размышления. Я уже всё решила. Точнее, я покорилась вселенскому закону, ибо только так и можно латать прорехи в ткани мира и избавлять всех людей от страданий.

Чтобы отвлечься, я оглядела улицу повнимательнее и заметила метнувшуюся за угол тень. Что тут, полный город соглядатаев? Ладно, я уже устала от них бегать. Пускай подходят, потолкуем по-воински, мне терять нечего.

Однако пока что по мою душу никто не являлся, и я могла спокойно жевать и рассматривать улицу. Похоже, я забрела в богатый квартал. Такие стены вокруг обычных домов не строят! Если кто-то выйдет сейчас из ворот или вернётся с прогулки, меня, скорее всего, погонят: кому понравится, что у него под забором сидит какая-то девица и уминает пахучий рыночный обед? Но ничего серьёзного мне не грозит. Пересяду под другую стену, и всё. Даже в Чаате никто не натравит собак или охрану на странствующую махарьятту.

И, конечно, стоило мне пригреться и расслабиться, как кого-то принесли горные духи. Да не абы кого, а не меньше, чем сынка городского канана, судя по изукрашенной повозке и запряжённым в неё лоснящимся гаурам с увитыми лентой рогами. Огромные звери остановились прямо передо мной, и кучер в зелёной форме соскочил с козел, чтобы подставить лесенку для седока. Ближайший бык потянулся ко мне, почуяв ароматное блюдо, и фыркнул, сдув с обочины мелкую птицу. Я кинула ему кусок сладкого корня, и он поймал его на лету. Да-а, зверей-то, похоже, махарой подкармливали. Мне даже любопытно стало, что за высокопоставленная особа выйдет из повозки.

Это оказался молодой человек, одетый так, словно изо всех сил сдерживался, чтобы не выглядеть слишком богатым, но подобрал наряд из того, что нашлось по сундукам – вышитый зелёным по зелёному шёлк, длинный кожаный нэр с тиснением и серебряными нашивками на груди, сандалии на полированных металлических каблуках. Из повозки он не вышел. Только распахнул занавеску так, что его стало видно целиком, и уставился на меня восхищённым взглядом.

– Идеально! – наконец выдохнул он. – Просто невероятно! Прани́, вы идеальны!

Он даже рассмеялся от восторга. Я, честно говоря, надеялась, что он говорил не обо мне, а о чём-то вокруг, но прани – это обращение к махарьятте. Я шумно допила подливку из панциря и вытерла рот рукавом. Молодой кананич всё ещё смотрел на меня, как заколдованный.

– Прани, – снова сказал он. – Сколько вы хотите за то, чтобы выйти замуж в клан Саинкаеу?

3 Торг

Если бы я не успела проглотить подливку, я бы подавилась ею. Но я успела, и потому подавилась воздухом. И это было очень кстати, потому что, пока я кашляла, первый порыв заорать что-нибудь вроде «да будь прокляты эти Саинкаеу» или «убирайся откуда пришёл, прихвостень сволочей» – прошёл, и я успела сообразить, что мне открылась отличная возможность не просто попасть на Оплетённую гору, но даже успеть осмотреться и спланировать месть так, чтобы нанести наибольший ущерб.

– К-как? – выдавила я, едва отдышавшись и подавив вспыхнувшие узоры.

– Прани, – молодой богач продолжал смотреть на меня так, будто не видал в жизни ничего прекраснее, даже пока я перхала и отплёвывалась, – умоляю, прокатитесь со мной до моего дома, я всё объясню! Это не такие вещи, которые стоит обсуждать посреди улицы.

Я вынуждена была согласиться – разговоры о браке в моём представлении вообще были делом исключительно ритуальным, да и будущая невеста на них обычно не присутствовала. Уж точно не без посредника в виде отца или брата. Однако у меня при себе не было никакого родича, который мог бы представлять мою сторону, да и вопросы приданого, выкупа и щедрости свадебного пира волновали меня мало. Хотя, наверное, не стоило соглашаться вообще на что угодно, так и заподозрить могут.

Я встала с земли, наскоро отряхнулась и молча залезла в повозку. Там было не то чтобы много места: два диванчика шириной в толстого человека напротив друг друга. Толстого, но коротконогого. Хозяин повозки сложения был обычного, а роста нормального для человека, который в детстве сытно и разнообразно ел, я же выросла дылдой безо всяких разумных причин. Поэтому, чтобы нам как-то уместить ноги между диванчиками, мне пришлось втиснуть одно колено между его, а ему – между моих. Я-то выросла в семье с пятью братьями и тремя сёстрами и ещё кучей двоюродных, и все мы жили друг у друга на голове, так что меня ничего не смутило. А вот кананич, похоже, не привык общаться с барышнями настолько близко. Узоры на его светлой коже вспыхнули тёплым розовым, да так, что даже сквозь одежду просвечивали. Если он склонен к таким ярким эмоциям, неудивительно, что он носит кожаный нэр, прикрывающий тело от плеч до колен. Если бы не он, я бы сейчас получила полное представление о форме и размерах всего, что под ним.

– Вы, может, прикрутите фонарик? – заметила я. – Дело к вечеру, мошкара налетит.

Молодой человек вспыхнул ещё ярче, но всё же совладал с собой и поумерил свечение до едва заметного. Несмотря на очевидно высокое происхождение, узорчики на нём были самые простецкие – спиральки на щеках, треугольнички под глазами. Такие отдельные, несвязанные друг с другом узоры выдавали человека, ни дня не тренировавшего свою махару. Ну что ж, ему, наверное, и незачем, хотя многие обыватели, особенно из семей побогаче, занимались хоть какими-то духовными практиками. Не для того, чтобы с демонами сражаться, конечно, а просто чтобы примирить свой внешний и внутренний мир, но это требовало определённой дисциплины.

– Простите, прани…? – произнёс он и замолчал, сообразив, что не знает моего имени.

– Вы и сами не представились, – напомнила я.

– Ах, простите ради всего святого! Я Джароэнча́й Нира́н, сын канана Саваа́та.

Саваата. Не Чаата. Как интересно. То-то и форма у его людей зелёная, а не красная, как у стражей обоза. Мне сразу же захотелось спросить, что он делает в чужом городе, но я подумала, что, наверное, кананы вели какие-то дела друг с другом, а взрослый сын должен неплохо справляться с ролью посла. Но какое он тогда имеет отношение к Саинкаеу?..

– А вы?.. – снова попытался он. Но я подавила естественный порыв представиться. Насколько я понимала, сейчас о нашем клане на Оплетённой горе не знал никто. И пока я не воплощу свой план мести, пусть имя Ицары Суваннара́т и дальше остаётся им неизвестно.

– А я странствующая махарьятта, – отрезала я.

Он, кажется, ждал продолжения, но быстро понял, что его не будет, и поспешно улыбнулся, чтобы сгладить неловкость.

– Конечно, как пожелает прани. Нам совсем недалеко ехать. Вы, э-э, давно в Чаате?

Я прожгла его взглядом. Каким образом тот факт, что я отказалась называть своё имя, навёл его на мысль, что я согласна рассказывать о своих делах?

– Я вот всего пару дней в этот раз, – нервно продолжил он. – Приезжаю, знаете, по делам иногда…

Он неловко умолк, и остаток дороги мы ехали в благословенной тишине.

Дом его оказался довольно скромным по меркам городской знати, но это не вызывало вопросов, если праа́т Ниран останавливался здесь только изредка. Тёмно-красный, на сваях над мутным лотосовым прудом в плотном окружении деревьев, он выглядел скорее как группа остроконечных сторожек, чем как дворец канана. К счастью, хозяин уразумел, что я не настроена на светскую беседу и тур по саду, и ограничился предложением чего-нибудь выпить. Напитки подали в большую прохладную гостиную – тёмное полированное дерево и болотно-зелёные мягкие диваны, до которых никогда не доставало палящее солнце. Как я ни хорохорилась, мне всё же было неловко усаживаться на бархатистую обивку теми же штанами, которыми я совсем недавно сидела на голой земле. Я твёрдо сказала себе, что обтёрла всю грязь в повозке, но всё равно чувствовала себя, как корнеплод, поданный прямо в шкуре и с землёй на одном блюде с фигурно нарезанными фруктами.

– Прани, – с придыханием сказал праат Ниран, когда нам принесли напиток из сока сахарного тростника с молоком в прозрачных каменных чашечках в виде ракушек. – Понимаете, дело в том, что вы как две капли воды похожи на мою возлюбленную!

Я приподняла брови в том смысле, что у праата необычный вкус, если ему нравятся махарьятты с него ростом и с огромным резервом махары.

– Я имею в виду с лица, – поспешил уточнить он. – Но это самое важное, ведь прану́р Вачирави́т видел только портрет.

– Кто?

Лицо Джароэнчая вытянулось, как будто он не мог поверить, что кто-то может не знать этого пранура.

– Пранур Вачиравит Саинкаеу – младший брат главы клана! Он же, наверное, самый известный в мире махарьят!

Я поморгала. На мой взгляд, самый известный в мире махарьят, а вернее, махарьятта, – Лайят Панья и жила она лет этак триста назад. Она написала великий труд об истинных формах демонов, который в моей семье считался первым из девяти основополагающих учений о теории махарьятства.

– И чем же этот пранур так отличился?

Теперь праат Ниран смотрел на меня с недоверием.

– Он – тот самый махарьят, которого похитила амардавика с Жёлтой горы, – пояснил он, как будто речь шла о событиях, произошедших на моих глазах. И в некотором смысле так и было. Вот только наша амардавика никого не похищала. Уж не хочет ли он сказать, что Саинкаеу оправдывали свой произвол, свалив всю вину на Ари Чалиту?!

– Похитила? – прошипела я, оскалившись от возмущения.

– Ну да… – растерялся Джароэнчай. – Вы разве не слышали этой истории? Три года назад… Она держала его в своих чертогах целый год, пока клан Саинкаеу не призвал богов и людей, чтобы с ней расправиться. Как вы могли об этом не слышать?

Я пыталась хоть как-то осмыслить эту историю. О нападении Саинкаеу на Жёлтую гору я не просто слышала, я прочувствовала его на своей шкуре! Но они ведь просто упреждали появление соперников! Как и любой большой и богатый клан, Саинкаеу вовсе не жаждали делиться с кем-то своими охотами. За охоты население платит деньги, и если в округе только один клан махарьятов, он может поставить любой ценник, а если под боком заведётся какая-то мелочь вроде нас, она может предложить те же услуги дешевле, и тогда Саинкаеу потеряли бы часть прибыли. Всё же ясно, как день! Откуда Ниран взял историю про похищение? Наверное, это сказочка, которую Саинкаеу рассказали своим союзникам, чтобы те им помогли! Вот ведь лживые подлецы!

– Амардам вообще свойственно иногда похищать людей, – продолжил праат Ниран, как будто решил прочитать мне лекцию об устройстве мира. – В этом нет ничего удивительного. Наоборот, потрясающе, что Саинкаеу удалось отбить своего человека… Наверное, в этом есть и его заслуга, он ведь несравненный охотник.

– И что, позвольте узнать, она с ним год делала? – процедила я, всё ещё кипя от возмущения.

– Ну… – Джароэнчай помялся. – Никто не рассказывает подробностей. Но что-то нехорошее, это точно. После освобождения он год не мог охотиться, поправлял здоровье. И это… вы должны понимать, он невероятно могущественный махарьят! Я хочу сказать, если уж ему потребовался год, страшно представить, какие мучения он прошёл. Теперь он вернулся к охотам, но… Он всё ещё, как бы это сказать, не весь здесь, если вы понимаете, о чём я.

Я в упор не понимала, как амардавика Чалита могла кого-то похитить, а тем более замучить! Что уж говорить о душевном состоянии проклятого Саинкаеу. Но вся эта история оказалась для меня полнейшей новостью, и крыть было нечем. Кананич явно говорил искренне, он сам был совершенно убеждён, что всё было именно так, как он слышал.

– А откуда вы сами-то об этом знаете? – уточнила я на всякий случай. Как бы не пришлось в список жертв моей мести вносить и тех, кто распространяет об амардавике подобные слухи.

Он пожал плечами.

– Так все говорят! Кана́н Адульяде́ж мне в прошлом году рассказывал, я тогда приехал сюда точнёхонько после того, как Вачиравита вернули. Он говорил, глава Саинкаеу был вне себя – и от облегчения, что брата удалось отбить, и от горя, что он в таком состоянии. Но это все знают, я, право же, удивлён, что вы не слыхали. В том походе участвовало несколько кланов и даже воины канана, и уж они не молчали потом о том, что видели своими глазами. Должно быть, вы из очень дальних земель?

Я не стала никак на это отвечать, погружённая в свои мысли.

Никто из нас не поднимался на пик и не видел, как амардавика живёт и кого при себе держит. Нам в голову не приходило, что там с ней мог быть кто-то ещё! Она творила добро – для нас и для окрестных жителей, и тот год, в который этот Вачиравит якобы сидел в плену на горе, выдался для нас особо жирным на махару. Мы полагали, что амардавика как раз только что вошла в свою силу, а может, маленькие подарочки, что мы ей подносили – всякие украшения, ткани и гребешки, – в тот год её особо радовали. Но представить, что в то же самое время, как она заливала наши земли своим светом, она истязала узника?..

Амарды всегда беспечно щедры, именно это и позволяет махарьятам использовать их силу. И само по себе это ничего не говорит об их личном характере. Я действительно знала истории, когда вполне благодушно настроенные амарды похищали людей, скот и даже целые дома. Правда, в таких историях либо люди были сами виноваты – нарушали обеты или были неуважительны, – либо они от похищения не очень-то страдали, а то и получали украденное назад в целости да с выгодой. Но все эти истории я слышала из десятых уст. Как знать, сколько там правды, а сколько вымысла? Могла ли наша амардавика и правда кого-то похитить и удерживать силой? Покалечить человеку тело и душу? Моё воображение отказывалось это рисовать, но отец научил меня судить по правде, а не по собственной приязни.

Однако, судя по взгляду собеседника, я задумалась так глубоко, что выпала из разговора. Он уже наверняка догадывается, что мне не безразлична эта история. Как бы не выдать себя ещё больше? Он явно не ждёт, что кто-то будет сочувствовать амардавике, а значит, надо привязать мои переживания к предполагаемой жертве.