скачать книгу бесплатно
А ещё он узнал, что на оставшемся тростнике заводу не заработать, поэтому его и вовсе не примут.
– А землю эту, похоже, придётся вернуть, потому что здесь хотят строить завод! – С этими словами он отдал жене не деньги, а заводскую долговую расписку с печатью.
Новости были одна другой хуже.
– Э-эх, видимо, в этом году мы стали что собака, которая лает на луну – просто зря потратили много сил, – устало проговорил Хуан Чжунцзе бабушке.
– М-да, сажать сахарный тростник – всё равно что таскать камни на гору или носить воду в бамбуковой корзине. Ну и пусть, но жизнь-то продолжается! – ответила старушка, поудобнее устраивая Сюэр у себя на коленях.
Как всегда, даже в самую холодную зиму бабушка видела тёплые пейзажи грядущей весны:
– Ведь здесь нас приняли, дали нам обосноваться. И ради детей мы должны пустить здесь корни. Не вышло с тростником, так пойдём другим путём. Я не верю, что другого пути нет.
И правда, почему это нет другого пути? Бродя по окрестным пустырям, Хуан Чжунцзе наткнулся на нетронутый участок, усеянный булыжниками. Однако эта земля принадлежала уже не деревне Пинпо, а лесничеству «Саньлэй».
Хуан Чжунцзе обратился в лесничество:
– Можно взять в подряд?
– Можно. А вы откуда? Что хотите выращивать? – заинтересовался начальник лесничества.
– Я из волости Бабе, местечко Люшан, хочу выращивать манго, – бодро рапортовал неунывающий Чжунцзе.
После переговоров он был на седьмом небе от счастья…
Лесничество «Саньлэй» было согласно дать ему землю в аренду, а кроме того, семья Хуан получит помощь в рамках национальной политики переселения и борьбы с бедностью. Просто замечательно!
– Манго может принести много денег, это серьёзное дело! Однако доход будет только через несколько лет, ты взвесь все за и против, продумай всё как следует, – наставляла бабушка.
– У нас обязательно получится! По закону нам скостят большую часть арендной платы, это и вправду хороший вариант. А пока манго не плодоносит, мы сможем на больших пони подрабатывать перевозкой грузов в городе!
И Хуан Чжунцзе подписал с начальником лесничества договор земельного подряда на тридцать лет.
В сентябре на манговых плантациях Хуан Чжунцзе закипела работа: вся семья взялась за дело – боронили землю, выпалывали сорняки, вносили удобрения и прокладывали водоотводные канавы. Они выбрали толстенькие, налитые силой манговые косточки и аккуратно высадили их в грунт.
Вместе с косточками они вложили в эти манговые земли всю свою надежду.
Бабушкина деревня
А Сюэр потихоньку росла за бабушкиной спиной.
Она научилась ходить под бабушкиным чутким присмотром и скоро уже бегала по земле так быстро, что и бабушка не могла её догнать, и дедушка не мог, один лишь ветер был в силах угнаться за ней. Взметал листья, кружил их и мчался вслед за Сюэр.
Что делала бабушка, то и Сюэр.
Бабушка брала чайную чашку, и Сюэр тоже.
– А-а-а-й! – Кипяток из чашки пролился, и Сюэр обожгла пальчики.
– Не плачь, Сюэр! Не плачь, Сюэр! – Бабушка взяла листик, разжевала в кашицу, перемешала с теплым чаем и намазала внучкины пальчики. – Помажем лекарством, вот так, и всё пройдет!
Как-то в прохладный ветреный день бабушка собралась на улицу. Сюэр, вытянув ручки, преградила путь и потребовала взять её с собой.
– Сюэр, весной не поработаешь – зимой будешь есть северный ветер. Хотела змея межу проложить, да поздно[13 - Образно в значении «слишком поздно для чего-либо», «уже не выйдет».]! – Бабушка погладила Сюэр по головке и одна выскочила на улицу. Она отправилась в горы: дедушка пас там коров, и старушка спешила к нему на помощь.
После переезда в город дедушка, владевший искусством массажа и лечения травами, не смог продолжить своё дело, поэтому с понедельника по субботу пас скот в горах. Бабушка ушла к нему, оставив Сюэр на пороге растерянно глядеть ей вслед и размышлять над её словами:
– Трудолюбивый в поле чешет, лентяй и гривы не расчешет.
Но ведь Сюэр не лентяйка! Встав с постели, она перво-наперво всегда просит старшую сестру причесать её. Цзюаньэр после утренних занятий помогает родителям в поле, поэтому делает младшей причёску, только как выдастся свободная минутка. Иногда причёска выходит хорошо, иногда не очень. Если всё складывается удачно, Сюэр ходит весь день весёлая и вечером ложится спать не с мамой, а с сестрой; а если волосы совсем не слушаются, то Сюэр дожидается бабушку и плача жалуется ей на Цзюаньэр.
Бабушка обеих внучек любит, обеим сочувствует: и старшей, которая умеет плести косы, и младшей, которая от горькой обиды порой жалуется бабушке. И Цзюаньэр, и Сюэр она выкормила сама, ходила с ними по домам, выпрашивая для малышек молоко.
Но в эту зиму бабушка, обожавшая Цзюаньэр и Сюэр, никогда прежде не болевшая, вдруг занемогла. Когда болела мама, за ней ухаживала бабушка, а теперь, когда заболела бабушка, за ней стали ухаживать Цзюаньэр и Сюэр.
Сестрички глядели на отёкшее лицо старушки, и у обеих начинало щипать в носу, а к горлу подступали слёзы. Они не хотели, чтобы бабушка, как их мама, лежала на больничной койке и подолгу не могла вернуться домой. Не хотели, чтобы каждый день, открывая утром глаза, они не видели бабушку и не слышали, как она откликается на их зов. Однако на этот раз бабушка заболела тяжело и всё-таки попала в больницу.
До сих пор обеспечивать семью из семерых человек папе помогали только бабушка с дедушкой. Именно на пожилой, но крепкой женщине лежала ответственность присматривать за детьми и заботиться о больной Хуан Цайцинь. Если бабушка окажется на больничной койке, это даже хуже, чем когда мама болеет – Цзюаньэр переживала, Сюэр переживала, а сама бабушка переживала ещё больше.
И недуг старушки был ничуть не слабее маминого. Доктор сказал, что у неё ревмокардит, ноги отекали и были проблемы с дыханием – порой она даже с открытым ртом никак не могла надышаться, а иногда её руки дрожали так, что и чашку с чаем не получалось взять. Цзюаньэр и Сюэр было больно смотреть на её беспомощность.
Когда бабушка не спала, то всегда подзывала к себе внучек, потому что очень скучала, даже если не видела их хотя бы полдня. Да и девочки, если не зашли к ней под вечер, тоже безумно скучали.
Сюэр в ту пору была ещё совсем малышка. Эта кроха, если вдруг замечала огрызок сахарного тростника, брошенный кем-нибудь, то обязательно его подбирала.
– Сестрёнка, а ну брось! Чужие объедки нельзя брать, мало ли там какая зараза! Как бы голодна ты ни была, подбирать и есть то, что не доели другие, не годится, – твердила ей Цзюаньэр. Когда бабушка заболела, приглядывать за Сюэр пришлось ей. – Сестрёнка, потерпи, я свожу тебя поесть фруктов.
Цзюаньэр забрала у Сюэр огрызок тростника и выбросила его прочь, затем взяла сестрёнку на руки и пошла на обратный склон горы за фруктами.
Вернувшийся домой папа высоко поднял плачущую Сюэр и усадил к себе на плечи:
– Поверь папе, через несколько лет на наших манговых деревьях будет много-премного манго, целая гора больших золотых манго!
Сидевшая на папиных плечах Сюэр успокоилась и заулыбалась.
Папа качал её на руках и гладил по щёчкам, сгорая от стыда. У Сюэр же личико было мокрым от недавних слёз. Нежное, оно не привыкло к папиным мозолистым рукам. Два года бабушкина спина была для Сюэр как тёплая гора, на которую всегда можно опереться. За спиной у бабушки в любую погоду мир казался Сюэр светлым и солнечным. Но и спустившись с бабушкиной спины, маленькая проказница Сюэр всё равно останется под надёжной защитой: родители будут её любить, брат – уступать ей всё лучшее, а сестра – заботиться. Красота!
Но нужно было ждать ещё несколько лет, пока манго начнёт плодоносить, пока труд станет приносить деньги.
А прямо сейчас денег не было, и папа зарабатывал извозом чужих грузов в горах.
В те голодные времена они ели лишь два раза в день – рисовую кашу оставляли для дедушки с бабушкой, а детям оба раза доставалась жидкая похлебка из кукурузной муки с несколькими кусочками черешковой капусты. И всё равно они ели с удовольствием, а после обеда ученики шли учиться, а работники – работать.
Однажды к ним пришёл деревенский кадровый служащий и вручил два куска свинины и мешок риса.
– Вы здесь недавно и пока в нужде. Вот, возьмите немного еды для ваших деток!
А когда стемнело, пожаловал соседский дедушка с мешком сладких лепёшек и ещё предложил Хуан Чжунцзе денег в долг на семена и удобрения.
В глазах соседей жизнь семьи Хуан была что тыква, жаренная с горечавкой, – горечь, смешанная с горечью: хижина с тростниковой крышей да жидкая кукурузная похлебка. Хуан Чжунцзе в одиночку, без помощников, тащит на себе несколько человек и, даже когда стемнеет, не идёт с полей домой. Хотелось протянуть его семье руку помощи.
Однако отец троих детей Хуан Чжунцзе смотрел на вещи иначе.
– Это настоящее счастье, что нам удалось обосноваться, а сыну поступить на учёбу в таком хорошем месте. Начинать всегда трудно, но со своими тяготами нужно справляться самому. Не страшно, что еды мало, разделим её поровну и протянем как-нибудь! Когда появятся деньги, мы купим неочищенного риса, будем лущить его и есть. – Так он рассуждал, а Маои слушал. Поскольку мама постоянно болела, папа давно стал полагаться во всём на сына.
А иногда он, работавший с утра до ночи, делал передышку, и, глядя на детей, говорил:
– Нет боли, нет доли. Я верю, что мы, семья Хуан, не трусы! Дети ещё малы и не знают жизни, что для них эти трудности!
И правда, тяжело детям не было. Ведь с чего бы? Маои не осознавал всех тягот, да и Цзюаньэр с Сюэр тоже.
Какой вкусный мучной соус готовила бабушка! Красно-бурый, ароматный, текучий, солоновато-сладкий. Как только бабушкин мучной соус оказывался в старой фарфоровой пиале с голубыми узорами, ребята издалека чуяли его. Есть с ним мамину кукурузную кашу – одно удовольствие!
Готовить мучной соус гумэй[14 - Гумэй – нежный, ароматный традиционный соус, родившийся на улице Гумэй поселка Похун волости Тяньян; замешивается из муки, соли и воды, а затем месяц выдерживается на солнце, после чего приобретает характерный красно-бурый цвет.] бабушка любила больше всего.
Когда она принималась стряпать, Сюэр тихонько садилась рядом и неотрывно следила за каждым бабушкиным движением.
Это выглядело очень забавно: в жаркий день, когда градом льёт пот, старушка надевала особую рубашку с застёжками, повязывала голову старым синим платком, снимала кольцо, а её вымытый до блеска черный браслет сверкал на солнце и отсвечивал зеленовато-голубым, когда умелые руки плясали над посудой.
Сюэр беспокоилась за неё:
– Бабушка, такая жарища, ты бы сняла платок!
– Не могу. Вот сниму, а волос упадет в соус, что тогда делать? Как быть, если Сюэр съест бабушкин волос?
– Когда я вырасту, сделаю много-премного мучного соуса для бабушки! И тоже буду готовить в платке, чтобы бабушка не ела волосы!
В семье, которая питалась одной кашей из кукурузной муки, не смолкали радостные голоса и смех, всегда царило веселье.
Не смеялась и не веселилась одна только мама. Она часто была где-то в своём мире. Из-за тяжёлых последствий менингита Цзюаньэр не досталось от мамы ни капли молока, а Сюэр ела его лишь четыре месяца. Мама чувствовала себя виноватой перед своими дочерями.
Цзюаньэр всё прекрасно понимала. Каждый раз, когда папа на закорках нёс маму в больницу, а старший брат оставался дома готовить и работать в поле, Цзюаньэр бежала за родителями, а порой и оставалась ухаживать за мамой в палате. В каких-то девять лет она была умелой и чуткой, словно взрослая девушка.
Пока мамы не было дома, Сюэр проводила время с бабушкой – за её спиной, на руках, а порой и шагая рядом и держась за бабушкин палец. Вместе они ходили по этой незнакомой деревне: брать в долг зерно у соседей с восточной стороны и овощи у соседей с западной, возвращать рис соседям с южной стороны и масло – соседям с северной.
– Коль должен, так верни! И тогда дадут взаймы ещё, – рассуждала бабушка. Её голос был громким, а смех – звонче пения птиц, сидящих на верхушках деревьев. Возвращая долги соседям, бабушка всякий раз, словно фокусник, ловко вынимала из карманов пригоршни диких ягод и вручала соседским детишкам.
Бабушкина деревня – это и деревня Сюэр тоже. Благодаря бабушке на новом месте у Сюэр появилось много знакомых. Они нередко дарили малышке подарки: лепёшки из клейкого риса со сладкой начинкой или без неё, сочные плоды манго, поношенную одежду из набивной ткани…
– Наши дети уже выросли, так пусть теперь Сюэр носит, чего добру пропадать, – улыбалась соседка с восточной стороны.
– Ну что за дрянная погода, сплошь тучи. Что промокает, так сразу плесневеет. У нас сейчас рисового масла много, вы берите, отдадите потом! – предлагал сосед с западной стороны.
Иногда деревенские жители даже ждали бабушкиного прихода. С ней было приятно поговорить – её речь всегда была непринуждённой и весёлой, словно солнечные зайчики на глинобитной стене. От бабушкиных слов у всех на душе становилось теплее.
Да и сами жители этой деревни говорили мягко, с теплотой.
Тепло проникало в бабушкин смех.
Проникало в сны Сюэр.
Багровые тучи в горах
Отцовский склон из зелёного превратился в жёлтый, а из жёлтого опять в зёленый.
Было начало четвёртого года их жизни в уездном городе Тяньян, третий день нового 1993 года по китайскому лунному календарю.
– Пойду в горы помогать дедушке пасти коров, – неожиданно объявила мама и в одном платке выскочила на улицу. Снаружи завывал ледяной ветер, висели свинцовые тучи, вот-вот должна была начаться буря.
– Мама, я с тобой! – Маои бросился за ней вдогонку, опасаясь, что она не справится с коровами в одиночку или потеряется сослепу. Но мамы, хоть она только что вышла, уже и след простыл. – Мама, береги себя! Ты плохо видишь, будь осторожна, не упади…
– Мама, возвращайся поскорее… – Сюэр была уже достаточно взрослой и понимала, что всякие неприятности с мамой происходят, когда она вот так выбегает на улицу. Малышка ощущала смутное беспокойство всякий раз, когда это происходило.
Вот, например, летом прошлого года мама погнала двух коров пастись на склон и упустила их. Коровы забрели на чужое поле, поели хозяйскую кукурузу, да ещё истоптали весь участок так, что смотреть было страшно. Хозяева, разумеется, потребовали возместить ущерб, и отцу пришлось отдать двести юаней, чтобы дело не дошло до полиции.
Сначала в семье Хуан было пять пони. Несчастная Хуан Цайцинь тащила для них с улицы всё, что считала подходящим для прокорма: рисовую солому, стерню, а ведь кое-что из этого было опрыскано сельскохозяйственной химией! Словом, вскоре от такого фуража два пони издохли.
В тот злополучный день беспокойство, одолевавшее Сюэр, оправдалось. Придя с коровами на пастбище, мама по неизвестной причине оставила животных одних, а сама побежала в другое место, туда, где росла крошечная грядка сахарного тростника – ей вдруг вздумалось незамедлительно оборвать там высохшие листья. Управившись, она сложила сушь в одну большую кучу и подожгла её – видимо, очень уж хотела расправиться с этими бесполезными засохшими остатками.
Огонь постепенно разросся, и когда мама увидела, что на поле не осталось никакого беспорядка, ничего, кроме бурой земли, то почувствовала глубокое удовлетворение. Да, вскоре её огонь разберётся с сорняками и листьями. Вот какая она молодец!
Ветер не переставая хлестал её по рукам и лицу, проникал за ворот тоненького ватника, обжигая шею холодом, но она этого не замечала. Ветер колыхал и огромное подвижное пламя, которое, будто заколдованное, тянуло во все стороны свои длинные щупальца. Огонь подпитался опавшей с деревьев листвой, и вся роща на склоне в один миг превратилась в полыхающее море.
Северный ветер завывал, и роща светилась красным, словно на неё опустились багровые тучи. Подоспевший Хуан Чжунцзе увёл поскорее жену прочь и побежал звонить в полицию. Вскоре приехали стражи порядка, понабежали соседские мужики с вёдрами и тазами тушить пожар. Но куда там! Огонь горел долго, очень долго.
Потом начался ливень и наконец потушил прожорливое пламя, после которого осталась лишь проплешина с увечными обугленными столбиками.
Пепелище! Вот уж беда так беда!
Вечером в хижину на склоне зашли трое человек в фуражках.
– Старина Хуан, а старина Хуан! Что же ты натворил! Пятьдесят с лишним му сосен сгорело! В семье есть порядки, а в государстве – закон. Ситуация из ряда вон, придется взыскать штраф… С учётом ваших особых обстоятельств он будет небольшим. Но меньше пяти тысяч юаней – никак, приготовьте и принесите в полицию не позже положенного срока.
Высокий полицейский из лесничества договорил, а низкорослый полицейский протянул Хуану Чжунцзе листок со статьёй из «Лесного кодекса КНР» и ручку. У отца дрожали руки, и эту чёрную перьевую ручку он смог ухватить далеко не сразу. Тщательно изучив текст статьи, он с обречённым видом поставил на листке своё имя и прижал палец в качестве печати.
Да, то был действительно горестный вечер.
Весь почерневший от ярости, Хуан Чжунцзе подошёл к жене и молча занёс над ней крепко сжатый кулак. Его рука поднялась намного выше макушки Сюэр, а девочка всё смотрела на него, не в силах отвести взгляд. Кулак долго не опускался; Сюэр заметила, что он немного подрагивает. Девочка бросилась к матери на руки, обхватила за тощую талию и зарылась щекой в платье, припорошенное пеплом. Она не спускала глаз с разгневанного отца и ждала, что сейчас его ярость выплеснется и худо станет всем. Сердце малышки колотилось где-то в горле. Как и отцовский кулак, оно дрожало без остановки.
Рука Хуан Чжунцзе медленно опустилась, и он сквозь зубы процедил:
– Сколько раз тебе говорили, ты больна, сиди дома, не надо ничего делать, не надо разгуливать везде одной, ведь ты попадёшь в беду. Но ты не слушаешь. Посмотри, что ты натворила! Нарушила закон! Совершила такое преступление, что ни сто, ни двести юаней не спасут нас! Надо пять тысяч юаней! Скажи, откуда нам взять такие деньги?!
– Успокойся, успокойся. Денег нет, поэтому я сяду в тюрьму, хорошо? – Хуан Цайцинь, глотая слёзы, осторожно взяла мужа за рукав и бормотала не то ему, не то себе под нос. Нездоровую женщину и без того было ужас как жалко, а теперь и все трое детей раскаивались, что рано утром не остановили её, не пошли вслед за ней.
Дети дрожали от страха. Как же они надеялись, что взрослые всего лишь разыгрывают спектакль, что всё это вроде их обычной детской игры в домик! Как надеялись, что всё не взаправду, что их семью просто пугают… Однако трое ребят ясно слышали разговор полицейских с родителями. Мама разожгла малюсенький огонёк и вдруг спалила целый лес. Глядя на несчастную маму, на папу, бледного от гнева, дети залились слезами.
– Сегодня же отвезу тебя к родителям. Здесь тебе больше не место! – Чаша папиного терпения переполнилась, эту ошибку он ей простить уже не мог.
