скачать книгу бесплатно
– Фостер, пожалуйста, подойдите к Ди сзади и зажмите ей рот.
Фостер, которому и в голову не пришло отказаться или хотя бы обсудить назначенную роль, увлеченный этим маленьким представлением, проделал все, как попросил его новоявленный следователь.
– Холгер, а вы, пожалуйста, лягте и расположите свою голову там, где приблизительно должна быть голова Грэма.
Холгер опустился на колени и неловко уложил голову на кровать.
– Холгер, вы оттуда можете разглядеть лицо Фостера?
– Нет.
– Так. И тут Диана падает. Нам неизвестно, как. У Грэма остается лишь секунда, чтобы подняться, – за рассуждениями Чепмен чуть ни наступил в кровавую лужу, а все участники композиции наблюдали за ним. – Грэм вскочил, откинув Диану в сторону, и оказался прямо напротив убийцы.
Чепмен протянул руку и коснулся Фостера.
– Смотрите – рядом со мной кровь – и справа, и слева. Это значит, что, когда Грэм стоял здесь, убийца ранил его в шею, и Грэм повел головой, расплескивая кровь, а потом – судя по подтекам, видите, на полу тоже лужи и брызги? – Грэм попер на него, но вот там – у порога, уже рухнул, поэтому там самая большая лужа.
Фостер отпустил Диану.
– Ого, – продолжил Чепмен, войдя в раж, – а здесь тоже разрыв – видите, брызги есть, а тут нет, а потом снова – на углу кровати? Туда переместился убийца, когда на него ломанулся Грэм. Кровь била фонтаном, и его, конечно, тоже окатило. Кровь осталась на нем, на одежде, а на обуви – мало. Вот это – это мои следы, это – наверное, Нильса, ага, а вот и убийцы – не такая и крупная, кстати, нога. И вот капельки, – Чепмен уже вышел в переднюю комнату, – капельки стекали с него, он ведь был даже не обрызган, а облит!
Чепмен с Фостером и Холегром вышли на улицу в попытке отыскать «капельки» или какие-нибудь остатки крови Грэма. И им это удалось – с убийцы кровь буквально струилась, поэтому целых два квартала пути за ним тянулись вполне однозначные следы. Два квартала привели героев в элитную часть города и заронили надежду, что именно здесь может обитать маньяк. Но последний обнаруженный след слегка пошатнул эту теорию: убийца оставил пятно крови на заборе, в месте, где перелезал, а чтобы попасть в район островной знати таким образом, совершенно необязательно быть его резидентом… Тем не менее троица с воодушевлением продолжила искать отметины напротив контейнеров-коттеджей, которые, в отличие от тесных клетушек рабочего класса, располагались на благородном расстоянии один от другого, но в это время начал лить сильнейший дождь. Обитатели острова тут же принялись выставлять на улицы и крыши посуду, ведра, даже перевернутые зонты – чтоб собрать воду. Дождь немедленно уничтожил любые следы крови, и Фостер впервые за проведенные на острове годы посетовал, что тучи выбрали не самое удачное время. Для большинства же такой обильный дождь – настоящее чудо, и упускать шанс было нельзя.
В это время Ди, которую под присмотром солдат оставили в окровавленном контейнере, тихо сидела в углу передней комнаты и зябла от холода. Вошел уже известный пассажирам «Линкольна» помощник Судьи – Грателли.
– Вам повезло, Диана, с этим дождем.
Грателли приказал солдатам, которые следовали за ним, поставить на улице ведра, чтоб те заполнялись водой. Затем распорядитель выложил перед Дианой щетки и моющее средство – роскошь в этом гиблом месте.
– Диана, прошу вас отдать кольцо. Это собственность администрации острова.
Ди быстро сняла обручальное колечко и вложила в ладонь Грателли.
– Поскольку вы теперь – хозяйка этого контейнера, уборка – это ваше дело. Наводите порядок. Контейнер надлежит вернуть в том же виде, в котором он находился, когда вы ступили на его порог.
– Меня что… выгонят?
– Выгонят? Зачем же. Живите пока тут, да и другого места для вас нет. После свадебного бала вы все равно переедете к мужу.
– Опять?..
– Да. Таков порядок. И когда закончите уборку, займитесь собой. Завтра утром похороны, и вы должны выглядеть подобающе.
Грателли вышел без лишних церемоний и удалился в дождь. Ди оглядела лужи крови и погрузилась в размышления. Какое-то пятно, и уютное гнездышко превратилось в место, где не хочется находиться даже минуту, не говоря уже о том, чтобы провести ночь. А ей предстояло прожить здесь неизвестно сколько… И почему-то девушка вообще не задумалась, что убираться тоже никто за нее не будет.
Фостер отвел Чепмена и Холгера к Судье – для отдельного доклада. Судья попросил Фостера выйти, затем выслушал Чепмена, и, разумеется, спросил, каков дальнейший план действий.
– Сэр, я не очень хорошо соображаю, мне бы выспаться, и поутру я представлю вам план. Сейчас я могу утверждать одно: есть смысл подозревать кого-то из руководителей кланов, их помощников и вообще тех, кто живет в «элитной» части. Это точно кто-то из верхушки.
– Но ведь забраться через забор мог и любой работяга.
– Сэр, чтобы истязать похищенную так долго, как это описал Холгер, преступнику понадобилось бы отдельное помещение, да еще и с хорошей звукоизоляцией. Нужны подручные средства и – хлороформ. Холгер подтвердит, что это вещество, судя по всему, хранится на острове всего в трех местах: в клане врачей, на складе Зилу и в неприкосновенном запасе, на вашем складе. Надо уточнить, сколько людей имеют доступ к этим хранилищам. По предварительным прикидкам Холгера – не больше двадцати.
– Так. То есть двадцать – это…
– Весь круг подозреваемых.
– Ох.
Судье стало не по себе – он понимал, что «аристократы» не позволят просто так соваться в свои дела и уж тем более в свои кладовые. Врачи – еще ладно, Холгер будет прозрачен, но склады Зилу – тут даже Судья не стал бы заикаться об обысках, о списках тех, кто туда приходил, что брал и так далее. Мелкая коррупция, прелести жизни элит всегда оставались скрытыми от обычных островитян. И должны быть скрыты и дальше.
– Что ж. Приходите утром с планом, подумаем. И – Чепмен, мне же не надо напоминать о тайне следствия. Холгер, надеюсь на ваше благоразумие, – Судья кивнул обоим и поднял руку, подзывая Прислужника.
* * *
Остров. Иногда я вспоминаю тебя как благословение, чаще – как проклятие. Из всех уцелевших и вернувшихся оттуда с таким трудом, я – один из немногих, кто остался дееспособен. То есть у меня есть работа, есть крыша над головой, есть психотерапевт, который регулярно читает эти записи и не позволяет мне останавливаться. Он даже сказал, что, может быть, это редкий случай, когда терапия открывает талант. Моя писанина кажется ему весьма достойной издания (да и сам я об этом подумывал, но не в плане изящной словесности, а только как о возможности заработать на собственных воспоминаниях и спасенных документах). О, записи. Все удивлялись, отчего же именно записи, эти писульки на полях книг и журналов, эти кондовые протоколы и описи из архивов я тащу с собой, рискуя собственной шкурой. Благодаря покойному Нейтану, который сразу смекнул, какая ценность заключена в этом островном мирке, я понял, что это всё – необходимо. Мы, современные люди, привыкли, что если не осталось видео, значит не было и события. А если телефон разрядился, мы горы свернем в поисках розетки, вместо того, чтобы сесть и… записать хотя бы пару строк так, как это бы сделали наши предки. К сожалению, большую часть документов у меня изъяли спецслужбы. Но основное я все-таки помню, и кое-какие блокноты (например, записную книжку Чепмена) я сумел спрятать и сохранил. Как знать, может, за мной и сейчас следят, и опять все заберут, включая эти самые страницы, но я все равно пишу – если уж и не ради большой литературы, то хотя бы как часть терапии.
Почему «благословение»? Как вообще язык поворачивается употребить такое слово по отношению к бесчеловечному месту? Презрение к правам женщин, запущенные дети, постоянные мысли о выживании, дрянная пища, холод, недостаток всего, к чему привык обыватель без каких-то там высоких запросов. Все это так. Но остров позволил мне открыть в себе человека, который даже в таких условиях сохраняет достаточно мужества и тепла в сердце. Нет, я не стал героем, но там я понял, что во мне есть нечто, чего я раньше не замечал. Что я больше, чем я думал. И я сумел пробудить это в себе, несмотря на то что попал на остров уже взрослым человеком, уже подающим кое-какие надежды специалистом, женатым, даже немного подуставшим. В общем, полагаю, многие из моих товарищей по несчастью, теперь уже «земляков», могут сказать о себе то же самое – что человек всегда может быть лучше, чем он есть сейчас.
* * *
Эмма проснулась от звука ливня, барабанившего по железной крыше. Капли гулко падали, создавая, благодаря рельефу металла, какую-то едва различимую песню из двух монотонных нот, и Эмме показалось, что одна из них – радостная, другая – горестная. Эмма встала, попила воды и с неожиданной ясностью поняла, что ей следует делать. В то время как Ди, сдерживая рвотные позывы, оттирала кровавые пятна, Эмма, в гораздо менее экстремальных условиях, принялась оттирать пыль и грязь с поверхностей своего жилья. Для того она без труда нашла все необходимое и довольно быстро управилась с работой. Она до блеска вычистила окна, наличие которых у Крюгера стало для Эммы настоящим открытием – до того грязными и заросшими какими-то мелкими растениями они были. Затем Эмма внимательно осмотрела вещи Крюгера и вычистила те из них, которые посчитала грязными; чистить пришлось щеткой, ни о какой стирке речь не шла, но все же расправленные и выбитые вещи смотрелись куда лучше, чем до начала процедуры. Затем она заглянула в ящики с едой – и обнаружила там хлеб, консервы и вездесущие водоросли. Соорудила из этого обед. Эмма убралась и на лестнице, ведущей ко входу в контейнер – очистила ступени от налета и разводов, и только завершив это, решила поесть.
Крюгер, пришедший уже затемно, открыл дверь и встал как вкопанный. Небольшие, «косметические» перемены были видны даже в полумраке. Эмма указала ему на тазик с водой.
– Вымой, пожалуйста, руки и лицо.
Крюгер покорно выполнил указание и сел за стол.
– Я вообще-то принес поесть…
– Давай поужинаем тем, что я приготовила, а это припасем, – рассудила Эмма и разобрала пакет, принесенный Крюгером.
Крюгер с облегчением переключился на еду – это позволило хоть немного оттянуть разговор, который Крюгер не знал, как начать. Но когда Крюгер поел, Эмма взяла все в свои руки.
– Крюгер. Я хочу, чтоб ты вымылся.
– Ну, ладно.
У Крюгера, у одного из немногих на острове, был заведен душ, пополняемый дождевой водой. Исполненный тревожного ожидания, Крюгер наскоро ополоснулся, накинул полотенце и вышел в комнату. Перед ним стояла обнаженная Эмма.
* * *
Альваро звал Эмму, шедшую в прострации по улице, но, как мы знаем, так и не дозвался. В этот момент его, наконец, заприметила Данита, которая до этого битый час носилась по городу в поисках доктора. Данита отвела бывшего хирурга в убежище под антенной, где без сознания, в лихорадке метался Лон. Альваро отметил про себя, что Лон, скорее всего, не жилец, и молиться можно разве что об упокоении его души, однако признаться Даните не смог и заключил, что с божьей помощью шансы Лона не так уж и плохи. Сам же Альваро без лаборатории и анализа крови не мог определить – то ли Лон подхватил какую-то респираторную инфекцию, что не критично, то ли из-за ранения начался худший процесс – и инфицированы были ткани или органы. Альваро призвал Даниту не думать о том, сможет ли Лон когда-нибудь ходить, это и правда было второстепенно; гораздо важнее было победить инфекцию, а в этом могли помочь лекарства, питание, теплая одежда – словом, всё то, что практически невозможно обеспечить на острове, в особенности когда ты в бегах и прячешься более-менее в норе. Этим Альваро завершил свой беглый осмотр, вдаваться в детали состояния Лона не имело смысла ввиду тяжести этого состояния. А еще Альваро торопился на берег.
Увидев сети, которые сушились на берегу, Альваро сбавил шаг и на всякий случай внимательно осмотрел каждую, стараясь отыскать вожделенных моллюсков. Но сети были пусты – оставалось надеяться только на то, что Паскаль их уже перебрал и вытащил все ценное, но Альваро все равно успел расстроиться.
– Альваро! Иди сюда! Уже четыре, и это я еще не все осмотрел! – Паскаль кричал от радости.
Альваро подошел к ведру, наполненному водой, – внутри правда – четыре черных, страшных и ядовитых моллюска.
– Живые?
– В отличном состоянии! И, будем надеяться, они смогут размножаться. Ну, мы им устроим пятизвездочный отель.
Пятизвездочным отелем для морских гадов стал большой аквариум – внутри него Паскаль что-то наколдовал с водорослями, какими-то камешками и чем-то вроде ила, который он достал с глубины. Со склада клана аграриев, конечно, в тайне, были утянуты лампы, фильтры, насос, обогреватель, термометр и прочее оборудование. Довольный океанолог утверждал, что для моллюска не найдется уголка в море, лучше этого дома. Альваро оценил оперативность и усердие Паскаля.
– Как вам все это удалось? И не погибнут ли они? – восторженно спросил врач.
– О! Как удалось? Знаете, только один человек в мире сумел найти способ держать тропическую карликовую каракатицу в неволе так, чтобы она размножалась. Никто не смог этого повторить! На наше счастье, этим человеком был я.
Но океанолог знал, что это еще не все: чтобы прихотливые головоногие не передохли, понадобится регулярный химический анализ воды на добрый десяток параметров. А лабораторный выпариватель и другой набор реактивов потребуются, чтобы очистить токсин. Все это было расписано пошагово, и Паскаль взял на себя труд добыть элементы будущего производства. На Альваро была возложена дальнейшая рыбалка: предстояло наловить мелких рачков и мальков, чтобы обеспечить моллюскам питание.
Весь оставшийся день Альваро провел на берегу бродяг, разыскивая в сетях ракообразных, и сумел набрать, как ему показалось, достаточно. С ведерком, чуть ли не вприпрыжку, он отправился в контейнер Паскаля и нашел того суетливо бегающим от большого аквариума к мелким, стоящим вдоль стены.
– Они начали есть друг друга! – констатировал Паскаль, и Альваро бросился помогать. Моллюски в аквариуме делали агрессивные выпады друг на друга.
Как только Альваро схватил второй сачок и принялся ловить моллюска, тот выпустил облако темной слизи. Паскаль подскочил к аквариуму и сачком захватил плотные чернила, достал и сцедил в кювету.
– Альваро, ты вытаскивай их, а я буду собирать чернила.
Погиб только один из гадов; остальных удалось изолировать друг от друга и после накормить. Моллюски сильно проголодались – и каждый набросился на свою порцию. В пробирке у Паскаля накопилось изрядное количество токсина. Океанолог с удовольствием рассматривал жидкость на просвет.
– Можем приступать к эксперименту?
– Этого хватит, – с радостью ответил Альваро, – а что с фильтрами и прочим?
– Все будет сегодня же.
* * *
Данита задержалась у Лона. Она ничего не могла поделать, и все же считала, что помогает хотя бы тем, что держит его голову у себя на коленях и молится. Жар не спадал, Лона лихорадило весь день, и пот лился градом. Данита поила полубессознательного Лона. Мальчишки – главным образом Энрике, бегали за водой, а после, когда пошел ливень, достали где-то ведра и поставили во дворике у антенны. С наступлением темноты Данита услышала крик: «Атас!». Кто-то из ребят, стоявших во дворе, таким образом предупредил о приходе лишнего человека. В контейнер заглянул Пун, лицо которого горело:
– Целый день тебя ищу.
– А как… ты смог найти?
– Поймал одного из твоих мальчишек. Пойдем домой.
– Я не могу… Лону плохо.
– Ты должна быть со мной, соседи спрашивают, где ты. Если они что-то заподозрят, нам обоим крышка.
– Но…
– Никаких «но», Данита. Ты попадешь в бордель, а меня расстреляют.
Данита встала, аккуратно уложила голову Лона на тряпки.
– Я приду к тебе утром, – произнесла она, хотя Лон вряд ли мог ее услышать.
Глава 2
ДЕНЬ ПОХОРОН
В день похорон Ди проснулась в кресле. Спать в кровати, на которой перерезали горло ее новоявленному мужу, она не могла. Да и в кресле уснуть получилось только под утро, когда отяжелевшие веки сами собой сомкнулись, а в голове, превращаясь в кошмары, одержимо прокручивались воспоминания той трагичной ночи. Самый страшный сон, однако, был не про убийство, а про то, как Эмма нескончаемо, до потери рассудка соскребала с пола и мебели постоянно пребывающую, лезущую из каждой щели кровь. Бедняжка с трудом боролась с позывами рвоты. Сдерживала их банальная мысль, что если Эмма не возьмет себя в руки, то убирать придется не только эту невыносимую кровь, но и содержимое собственного желудка. Ночь продлила ей эту кровавую медитацию. Проснулась Ди от стука в дверь. Тут же, не дожидаясь ответа, в контейнер уверенно зашел Грателли с упакованным в пленку платьем. Траурные наряды, как и подвенечные, выдавались всего на день. Ди со смирением, близким к отупению, натянула на себя платье, приладила на голове шляпку, которая скорее нужна была как крепление для вуали, чем сама по себе; обулась в черные полусапожки на два размера больше, чем надо, и, в сопровождении Грателли и солдат, отправилась на церемонию прощания.
На острове не было принято устраивать похороны. Рядовых покойников просто отправляли в перемолку ровно так же, как и тела пассажиров «Линкольна». Правило было продиктовано не только экономией времени и сил, но и санитарией – заводить холодильную установку для хранения тел представлялось непозволительной роскошью, а без нее покойники сразу начинали гнить, источать смрад и могли стать причиной инфекций. Хоронить в море (а больше негде) тоже было несподручно: для утопления тел требовался достаточный груз, а металл был гораздо нужнее в строительстве. И, главное, островитяне, пережившие несколько первых голодных лет, а время это было страшное, почитали за догму не пускать еду на ветер, пусть даже эта «еда» – человеческое мясо. Поэтому процедура прощания – даже для близких усопшего – часто сводилась к последнему взгляду на тело, которое уносили ровно с того места, где перестало биться сердце.
Но для знати и выдающихся островитян все-таки устраивались полноценные панихиды. Грэм, как один из лучших футболистов, был любимчиком публики, и на следующее после разбирательства утро Судья принял решение организовать похороны так, чтобы попрощаться с чемпионом могли все желающие. Грэм был удостоен величайших из возможных почестей: его лицо загримировали, тело нарядили в элегантный, лишь немного потертый, классический костюм-тройку, с рубашкой. Покойника разместили в многоразовом гробу, который для таких случаев специально отлили из твердого пластика в мастерской. Ящик задумывался универсальным, подходящим под усопшего любых габаритов, и «маленькие» тела в нем смотрелись диковинно – будто им для чего-то оставили много места.
Гроб с Грэмом выставили на центральной площади, где еще недавно футболист забивал голы, где угрожал Чепмену, где женился на Ди. Подходить к телу не разрешалось, Судья опасался непредвиденных реакций, но можно было смотреть на покойного с трибун. Привилегированным жителям дозволялось выразить свои соболезнования лично вдове, то есть Диане, которая стояла чуть в стороне от гроба. И они подходили, почтительно выдерживая дистанцию друг с другом, но не с Ди. Мужчины норовили чуть ли ни прижаться к девушке, поцеловать ручку, приобнять. Ди с ужасом осознала, что похороны плавно перетекают в очередную свадебную вакханалию, а сама Ди, несмотря на истерзанное тело мужа на расстоянии вытянутой руки, – воспринимается куском мяса. Некоторые из «скорбящих» не удостаивали Грэма даже дежурного упоминания, зато рассуждали о будущем бале невест. Не хватало только таймера, регламентирующего эти монологи… Когда подошел черед Эммы, Ди, отрешившись уже от всего, не сразу расслышала и поняла ее:
– Какая дикость. Господи, какая же дикость. Куда мы с тобой попали, – вполголоса проговорила накрашенная и тоже наряженная в настоящее тканое платье, Эмма.
Ди оглядела ее.
– Эмма, Эмма… на тебе платье… Вэлери… помнишь, той, которую убили за СПИД.
Эмма отшатнулась от Дианы; действительно, это платье казалось ей знакомым… но она и подумать не могла, что Крюгер принес ей вещи покойницы.
– О господи. Точно.
Эмма развернулась и заторопилась к выходу с площади, но ускользнуть ей не удалось – ее ловко взяла под руку и мгновенно, танцевальным движением, развернула к себе Мариэлла.
– Милочка. Приходите вечером ко мне, у нас что-то вроде женского клуба. Делаем маникюр, обсуждаем новости. Познакомитесь со всеми, – Мариэлла, как настоящий лидер, сразу решила взять Эмму в оборот, – приходите, приходите. Вы же не против, Крюгер? Не боитесь наших дамских разговоров?
Крюгер уже успел подойти, и Мариэлла задала вопрос, как это делают, чтоб обозначить чье-то присутствие.
– Мариэлла, Эмма еще не вполне привыкла к острову… ко мне…
– А мы над этим как раз и поработаем. Эмма, ничего не стесняйтесь, у нас принято общаться искренне, но не обязательно – откровенно. Крюгер, полагаю, вас к нам проводит.
– Спасибо, – сухо проговорила Эмма, – Крюгер, нам надо домой.
– Подожди, сейчас Судья скажет слово.
Судья как раз встал около Ди с усилителем звука в руках.
– Сожалею, что мы не можем проститься с Грэмом, как это принято на большой земле. Память о нем навеки останется в наших сердцах, потому что он был отличным футболистом, был краской в нашей серой жизни. Он был открытым и сильным, был хорошим примером для ребятишек. Мы все возмущены тем, что произошло. И у меня нет никаких сомнений в том, что убийца скоро будет пойман и казнен! Для этого мы привлекли к расследованию Чепмена, он – профессиональный криминалист, прибывший к нам на «Линкольне». Подвижки у дела уже есть, но в интересах следствия разглашать я ничего не буду, – Судья обратил свое лицо и мегафон к Грэму. – Дружище, ты будешь отомщен!
Диане на ум пришла странная мысль о том, как это дико выглядит со стороны: человек с мегафоном практически орет в лицо покойнику, и это считается актом скорби.
Грателли подал Судье маленький мешочек. Судья шагнул к гробу, и, высоко подняв мешочек над над грудью Грэма, высыпал из него землю. Грателли, стоящий рядом, поднес ко рту Судьи мегафон.
– Покойся с миром, друг наш! Скорбим, что ты не обретешь большую землю вместе с нами.
Восемь мусорщиков по сигналу Грателли подошли ко гробу и подняли его. Зазвучала незнакомая Диане музыка, какой-то католический гимн, и носильщики понесли тело по улице в сторону клана аграриев.
