скачать книгу бесплатно
Квебрахо. Альманах
Живое авторское слово
Мы, участники антологии, именно словесники, а не только любители изящного. Художественное слово заключает в себе всё. В лучших своих проявлениях оно вечно и современно. Ведь поэзия обитает в языке, а язык меняется с ходом времени и вместе с тем остаётся тем же, поскольку несёт в себе культурную память прошлого. Язык связывает эпохи, как телефон связывает взаимно удалённых абонентов. Таинственное исчадие времени, язык, особенно язык поэзии, помогает преодолеть времена и расстояния.
Квебрахо
Альманах
Живое авторское слово
© Живое авторское слово, 2017
© Марина Федоровна Сорокина, иллюстрации, 2017
Редактор Татьяна Евгеньевна Помысова
ISBN 978-5-4483-6672-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Зарыть топор и не ломать копья…
Семь лет назад литератор и подвижник Татьяна Помысова задумала и запустила книжный проект «Антология сетевой поэзии». Как он появился и зачем он был нужен Татьяне? Чтобы иметь возможность печатать свое? Но, согласитесь, когда хотят печатать свое, его и печатают. Тем более, что работа над литературными, книжными проектами началась с выхода персонального сборника стихов Т. Помысовой – «Дежа вю».
А Татьяне по-настоящему интересно, что и как пишут другие. И она год за годом собирает под одной обложкой творчество очень разных людей. Она умеет заинтересовать, привлечь авторов, пригласить вовремя.
В 2013 году была основана новая серия сборников – «Живое авторское слово».
Постепенно сложился авторский костяк: поэты и прозаики публиковали свои произведения в каждом выпуске. Кроме того, в каждой книге серии появлялись новые интересные авторы.
Все сборники выпущены за счёт средств авторов.
Некоторое время назад в силу объективных причин наметился перерыв в выходе книг серии.
И вот неожиданно пришли к Татьяне люди и сказали, что новый сборник делать надо. Несмотря и вопреки. А может быть, благодаря!
И вот книжка уже собрана. Назвали её «Квебрахо».
Квебрахо – это вечнозеленое мощное дерево, которое растёт в Чили, Аргентине и Боливии. Слово происходит от испанского quiebra-hacha – «ломать топор» – и объясняется высокой твёрдостью древесины этих деревьев.
Твёрдость, стойкость, выносливость, – вот о чём речь…
А если – топор, то только зарыть его поглубже. Чтобы – мир.
И не ломать копья. Ничего не ломать. Никаких не вести ожесточённых споров. А просто делать что дОлжно, и будь что будет…
Среди авторов нового сборника- люди разных профессий и занятий. Но все они пишут и хотят поделиться с миром плодами своего творчества.
Татьяна Помысова напоминает: «Не забывай, что среди авторов-современников ты обязательно найдёшь того, кто созвучен именно тебе».
«Квебрахо» надо читать!
Юлия КАГАРЛИЦКАЯ
Проект «Живое авторское слово»
Эта многотомная антология призвана дать возможность современным авторам найти свою аудиторию.
Художественное слово – есть то, что всегда востребовано, всегда живо и постоянно, и бесконечно. В слове обитает тайна, потому что слово неисчерпаемо многомерно, непостижимо и связано с ритмом Божественной вселенной. Не случайно Маяковский в своё время грезил языком и выискивал в мировой пустыне «какое-то слово, величием равное Богу».
Не случайно и наши сборники называются «Живое авторское слово». Помимо слова в стихе, да и в прозе существует много чего – интонация, жест, даже цвет. И всё-таки, мы, участники антологии, именно словесники. Ведь поэзия обитает в языке, а язык меняется с ходом времени и вместе с тем остаётся тем же, поскольку несёт в себе культурную память близкого и далёкого прошлого. Язык связывает эпохи, как телефон или электронная почта связывает взаимно удалённых абонентов. Таинственное исчадие времени, язык, особенно язык поэзии, помогает подчас преодолеть времена и расстояния.
Сборник «Квебрахо» – уже не первый альманах в серии «Живое авторское слово», вобравший в себя стихи и прозу.
Коллектив авторов доверил Татьяне Евгеньевне Помысовой составить сборник и издать его в Ридеро. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
АЛЕКСАНДР КЁНИГ
Родился, совершенно неожиданно (для себя) в середине прошлого столетия, слегка преждевременно (судя по интересам), или запоздав (судя по характеру). Детство совпало с хрущёвской оттепелью, юность с брежневским застоем. Андроповско-черненковское межвременье провёл в армии. Чуть не попал на Олимпиаду-80; постоял у истоков брейк-данса, компьютеризации и видео в родных краях; удосужился даже погнусавить за кадром голливудских блокбастеров. В детстве довелось побывать за границей, в круизе. В результате, пришёл к мнению, что лучшего применения себе и не придумаешь. Перестроечно-независимые времена, не имея даже загранпаспорта, провёл за рубежами агонизирующей совдепии. На пенсии очутился в новой стране, с новыми порядками, и даже с новым языком.
По рождению – украинец, по родословной – австриец, по месту проживания – житель Европы, по духу – словянин (в смысле – тяготею к слОву, а не к слАве). По воспитанию – аристократ, по доходам – зажиточный, по потребностям – ещё недостаточно.
Бумагу порчу давно: то школьными сочинениями, то конспектами чужих мыслей, то записками со своими. Печататься начал со школьной стенгазеты, городских много- и малотиражек. Постепенно дорос до журналов и книжек в переплёте.
Днепровский осенний триместр 2013 года был самый удачный в творческом плане. Посудите сами: две пьесы, повесть, несколько рассказов и новелл, первая публикация и сразу за границей, номинация на российскую премию «Народный писатель».
Правда, в последнее время, вношу лепту в защиту окружающей среды – большая часть «творений» уходит в мир иной, электронный. Пусть Интернет им будет пухом!
Для начала, думаю, хватит. Пора притормозить… А то слишком много будете знать обо мне…
Зимнее сальдо
(Cвяточное чтиво – основано, почти полностью, на реальных событиях)
– Чёртовы дети! – щёлкнули счёты, и над ворохом бумаг взошла полнолунная лысина Изи Пиновича.
Кряхтя, немолодой и невысокий, но пухленький бухгалтер в костюме булгаковской несвежести и в сатиновых нарукавниках, выкарабкался из-за огромного канцелярского стола времён соцсоревнований и соцзавоеваний и побрёл к окну. Путь преграждали картонные коробки и связки скоросшивателей с финансовой документацией. Как заправский слаломист, Пинович проложил меж ними извилистую лыжню. Но, когда он, наконец, достиг намеченной цели, за окном неожиданно раздался финишный звонок. Это в расположенной по соседству школе закончилась перемена. Детский гомон автоматически сошёл на нет.
– Когда у них уже каникулы начнутся! – Пинович в очередной раз чертыхнулся. Из находившегося этажом выше офиса доносилось клацанье абака. «Не идти же через сорок пять минут опять…» – подумал бухгалтер и закрыл окно. За стеклом осталась пасмурно-туманная мгла нестандартной для зимы, впрочем, обычной для этих южных мест грязно-слякотной погоды. Молоко ранних сумерек не добавляло света ни внутри офиса, ни в душе клерка. Изя Пинович с досадой посмотрел на засиженную мухами лампочку, желтевшую на высоком потолке. «Интересно, как они туда будут забираться, когда она перегорит?» – подумал он, прикидывая высоту необходимой для такой операции стремянки. Нога упёрлась во что-то твёрдое, и Пинович зашатался, теряя равновесие.
– Что б тебя… – он опустил взгляд на пол и со злобой пнул встретившийся на пути свёрток. Тот жалобно хрустнул. «Нервишки-то того, начинают сдавать! – озаботился бухгалтер на обратном пути к столу – Давно не отдыхал. Совсем червём бумажным в цифирной пыли заделался!» Он миновал целлюлозно-бумажные препятствия, остававшиеся на трассе, и вполне благополучно добрался до видавшего виды облезшего стула, на котором восседало не одно поколение клерков. «А раньше бывало… – мысли оторвались от конторской действительности и понеслись вспять по волнам памяти – В бытность школьником уроки делал только под „рентгено-рёберную“ музыку. Мать удивлялась, как мне удавалось всё считать-вычислять под грохот полулегального в те годы рок-н-ролла. И уличный шум-гам снаружи, как ни странно, тоже не был помехой!» Изипинович или просто Изопрен*, как за глаза звали коллеги изворотливого сына своего народа за чрезмерную каучуко-податливость и финансовую гибкость, с досадой сбросил все костяшки на счётах.
«Может действительно, вспомнить молодость и попробовать работать под музыку?» – мелькнула мысль и заставила Изипиновича вторично встать с насиженного места. В центре голой белой стены, как баскетбольное кольцо, висел чёрный короб радиоточки. Бросок спортивного тихохода был почти молниеносный – как результат, через минуту комнату наполнили финальные аккорды и овации зрителей. Это аплодисменты публики с какого-то концерта сопровождали возвращение Изопрена к столу.
– А теперь – реклама! – бодро объявил динамик, вынудив пожилого бухгалтера помянуть нечистого в третий раз. Кто-то снова наверху передвинул кости. Под колготки и жвачки работать не получалось совсем. Изя Пинович решился на паузу, достал из внутреннего кармана пиджака газету «Физкультура и спорт» и бодро побежал глазами по строчкам: футбол, биодобавки, лёгкая атлетика, спортивная обувь, хоккей, тренажёры… Изя, так и не сосредоточившись на чтении, послал всех спортсменов и журналистов к их рекламодателям, положил локти на стол, подпёр голову и стоически стал ждать окончания рекламных радиопыток. Моющие средства сменялись кондитерскими изделиями, за косметикой шли лекарства – торговому ассортименту, казалось, не будет конца. Но вдруг Изипинович насторожился: мужской голос слащаво-назойливого коммивояжера пропал. Ему на смену пришёл высокий женский, нежно и ласково начавший приглашать всех желающих совершить круиз.
– М-да, неплохо было бы! – мечтательно закатил глаза финансовый работник, убаюканный радио-рекламным гипнозом – Море, белый теплоход, чужие страны, девушки и – никаких бумаг! И – главное – никаких постоянных звонков: Сына, ты где? Когда будешь дома? Обедал? А ты тепло оделся? Не задерживайся…
Но райское наслаждение длилось недолго – за дело вновь принялся бойкий коммивояжер, наполняя радиоэфир дезодорантами, прокладками и прочими наинеобходимейшими именно здесь и сейчас вещами. Терпение бухгалтера подошло к концу. Под стук абака, послав чёрта к его же матери, Изя Пинович в третий раз покинул своё место запасных игроков и, как ледокол, раздвигая архивные заторы на пути, проложил фарватер к ненавистному динамику, маячившему чёрной точкой на далёком белёсом горизонте. Радиоторгаш подавился шоколадным батончиком, так и не успев объяснить, почему тот не тонет…
Дверь в бухгалтерию распахнулась на полную ширину проёма. От косяка до косяка всю площадь входа занял безразмерный малиновый пиджак нувориша местного разлива Парфентия.
– Ну чё, Пино… ккио, всё корпишь? – Парфентий уставился на своего допотопно-старорежимного главбуха. «Давно пора сменить его на что-то более приличное и приятное» – мелькнула шальная мысль – «только кому можно довериться-то нынче? Слишком уж много знать ему доводится».
– И где мои денежки произрастают, на каком поле, не скажешь? – уже вслух продолжил Парфентий. Он любил шикануть своими познаниями. – Одно греет – знаю, где эта Страна дураков!
Парфентий зашёлся в смехе, слезах и слюнях от собственной шутки.
– Ты это, отчёты, квартальный и годовой, как? – наконец смог он выдавить из себя, утираясь платком размером в простыню.
– Всё почти готово, завтра можно будет баланс сдавать… – Пинович поспешил схватить со стола и протянул хозяину несколько папок.
– Да чё ты мне их суёшь! Готово – так готово, молодец, отправляй! Мне бы твои заботы… – хозяин сплюнул в сердцах и повернулся к выходу. Его шарообразно-боулинговая голова с лоснящимся лицом была занята решением новых проблем, свалившихся как снег на неё же.
Недавно официально объявленный и разрешённый политический поворот от социалистического лица к капиталистическому рылу вылился в разгул рыночной, нет, вернее – базарной экономики. Ранее запрещённая спекуляция в свете новых постановлений оказалась очень даже востребованной коммерцией. И стар, и млад ударились в бизнес, ушли в него, что говорится, с головой. Правда многие при этом котелок повредили, а то и вообще потеряли. Парфентий же и его дело росли параллельно, как на дрожжах: торговля ширилась и выходила за рамки родного города, хозяину же всё труднее становилось с каждым днём протискиваться в офис.
В преддверии Нового года Парфентий был озабочен двумя производственными вещами: предстояло поменять входную дверь на двустворчатую, а также – сменить структуру закупок. Дело в том, что эпохе дикого капитализма и накопления первичного капитала была присуща нестабильность правил игры. Каждый день выходили новые законы и акты, порой кардинально переставлявшие всё с ног на голову. Менты, налоговики, санитары, пожарники – кто только не «пасся» на его лужку… «Ясное дело – жрать то всем хочется, чтоб они провалились!» – из ниоткуда донёсся очередной щелчок. Кругом был полный бардак и беспредел: постоянные проверки и ревизии, контроль и отчётность, поборы и взятки – всё это напрягало, доставало и мешало Парфентию, привыкшему жить по понятиям.
Но хуже всего, что государство само не понимало, чего хочет: то одно разрешает – то запрещает, то это можно – то нельзя. И все норовило что-то новое выдумать аккурат к Новому году. Эдакий сюрпризец-подарочек для взрослых под ёлочку, типа перемен в налогово-бухгалтерском законодательстве или новых цен и тарифов для любимого народца от красноносого Президента. Вот и сегодня преподнесли очередное таможенное новшество, блин! Если раньше можно было снарядить за границу одного челнока с баблом за неограниченным количеством товара, то по новому закону вводили с первого января ограничение на стоимость и вес ввозимого одним человеком. Это ж надо было додуматься! У Парфентия срывалась очередная поставка. Теперь, чтоб ввезти всё заказанное, ему предстояло отправить за рубеж с десяток ходоков. Расходы, хрен с ними, не проблема – цены взлетят и всё перекроют. А вот где найти срочно столько гонцов? Не посылать же своих шестёрок, они здесь нужнее для охраны и поддержания порядка. Времена-то ныне крутые и нестабильные – стрелку в любой момент забить могут. Взгляд Парфентия упал на плешь Изопрена, где играли в прятки два с половиной волоска. «А что, удачная находка – прикинул он, – убьём двух.., – Парфентий задумался, кому это он собирается свернуть голову, потом спохватился, – то бишь, будем сочетать полезное с приятным!»
– Так, Пино… колада, – шеф, разбиравшийся в напитках не хуже, а может и лучше, чем в литературе, на ходу придумал несчастному еврею новую кликуху, – сворачивай своё бумагомарание и готовься к празднику. Я решил тебя наградить за хорошую работу – поедешь в круиз, встретишь новогодние праздники за границей… как человек. А на обратном пути – захватишь товар.
Ошарашенный Изипинович не знал, что и сказать. – Спасибо, конечно, но… У меня мать больная дома, пожилая… Я не могу надолго уезжать… – У Пиновича, считавшего Новый Год самым и исключительно семейным праздником, перед глазами возникло и стало медленно исчезать мамино коронное блюдо – фаршированная рыба-фиш.
– Ничего, это не проблема – мои хлопцы за ней присмотрят! – Парфентий повернулся уходить. – Да и ненадолго это – смотаешься через море к туркам и обратно.
– И я ещё, это, качки** боюсь! – сглотнув слюну, вовремя вспомнил о своих проблемах Изопрен, с детства имевший слабый вестибулярный аппарат, и даже не овладевший из-за этого велосипедом.
– А это тут ещё причём? Совсем оборзел, чудило – уток он боится. Да я тебя!..
– Каких уток? Качка – этого я боюсь!
– Его, что ли? – покосился на дверь Парфентий. – Так он не едет, тут остаётся…
– Да плевал я на твоего качкА! – выпалил в сердцах Изопрен и, в свою очередь, бросив взгляд на дверь, испуганно прикусил язык. – Укачивает меня…
– Ну, ты даёшь – проблему нашёл, – у олигарха отлегло от сердца. – Дёрнешь конины – и вмиг забудешь обо всех неладах!
– У меня и загранпаспорта-то нет, – обречённо сделал последнюю попытку откреститься от хозяйской милости бухгалтер.
– Глод! – гаркнул Парфентий. Дверь приоткрылась и где-то под потолком в контору просунулась небольшая бритая голова братка – Организуй ксиву и тикет на круиз нашему финансисту, – голова исчезла, – а это тебе тринадцатая зарплата, на гульки. Или, может, купишь себе там, наконец, калькулятор, … ретроград! – Парфентий сам удивился, что это за неведомое слово вылетело из его уст. Мотнув головой, как бы желая избавиться от заскочившего в неё чужеродного элемента, он отслюнявил и кинул на стол несколько купюр.
Малиновый пиджак шефа скрылся за дверью. Пинович так и остался стоять в растерянности. Ворох бумаг на столе, заколыхавшихся при открытии двери, напомнил о морских волнах. От одной мысли к горлу подступил ком, и стало дурно.
* * *
Через два дня Изопрен с небольшим картонным чемоданчиком обречённо всходил по трапу на борт белого лайнера. Хотя шальная мысль вырваться из-под опёки матери и отдохнуть в круизе мелькала недавно в его голове, то, что эта несбыточная мечта может воплотиться в реальность, причём так неожиданно быстро – об этом он не мог и помыслить! Пинович не знал, радоваться ему или печалиться. С одной стороны – круиз на шару. С другой – а как традиция встречать Новый год в кругу семьи? Да и переживания за мать, боязнь морской болезни, непонятка с товаром для шефа. Хотя с последним как бы проблем быть не должно: Парфентий предупредил, что расчётами и погрузкой-выгрузкой займётся бригадир. Дело Пиновича – лишь вписать бабки и товар в свою таможенную декларацию. Что за товар, сколько его – об этом пообещали сказать позже.
– Айкас, брыгадыр, – в каюту зашёл второй постоялец. Он бегло зыркнул на узкую откидную кровать, грязно-мутные иллюминаторы, видавший виды ковёр, поскрёб небритость на квадратном подбородке, кинул в шкаф барсетку и вышел, не удостоив попутчика своим дальнейшим вниманием. Задумавшийся «за жизнь» Изипинович не успел даже представиться в ответ.
– Эх, гулять, так гулять! – отбросил он все тревожные мысли и отправился на поиски бара. Не прошло и часа, как повеселевший и уже довольный жизнью Пинович вернулся в каюту. По дороге он еле разминулся в коридоре с кем-то в морской форме и откровенно поделился с ним радостью: «Отличный с-с-совет мне дали – чтоб… не страдать от морской болезни… надо пить коньяк!» – Пинович упирался в узком проходе руками в противоположные переборки, что скорей всего позволяло ему сохранять не только равновесие, но и членораздельность речи, – «и знаете ли, о-о-чень помогает!» «Конечно, помогает, – ухмыльнулся моряк вечнозелёной флотской бородатости, – тем более, что мы ещё от пирса не отошли». Отодвинув поддавшего туриста, человек в форме пошёл своим путём, а потерявший ориентацию и точку опоры Пинович ещё долго крутился на одном месте, пытаясь понять в какой стороне его каюта.
Её он нашёл, так как очнулся на следующий день в своих апартаментах, лежащим одетым, поперёк койки. Правда это несколько неточно сказано: на кровати лежала на животе лишь верхняя часть тела Изипиновича. Нижняя же часть стояла перед койкой на коленях, как бы замаливая вчерашние грехи верхней. От носатого Айкаса в каюте не было ни слуху, ни духу.
Вернувшись к обеду в человеческий облик, Изя Пинович с ужасом вспомнил, что нынешняя ночь – новогодняя и, следовательно, его организму предстояло выдержать очередную серию возлияний. Новогодний круиз – это «пьяный» круиз, к нему в равной степени готовились как гости, так и экипаж теплохода. Запасы спиртного на борту, по всей видимости, превышали запасы топлива для двигателей. Из многолетнего опыта капитан знал, что для такого путешествия, в принципе, даже нет надобности выходить из порта. Туристам, по большому счёту, было глубоко наплевать, куда их везут и зачем. Многие даже не выходили все дни из каюты. Думаете, они страдали от укачивания? Как бы ни так: их как грузили на борт «подшофе» заботливые руки братков, так и принимали обратно по возвращению, в том же состоянии.
Вырвавшийся на свободу, впервые в жизни оторвавшийся от счетов и накладных, Изопрен буквально ошалел и пустился во все тяжкие. Вернувшись в бар, он принялся дегустировать подряд все напитки на стойке. Бармены только успевали открывать бутылку за бутылкой и пододвигать ему стаканы и рюмки. Градус напитков можно было, как по шкале определять цветовой гаммой лысины Пиновича. Чем ближе бой Курантов, тем больше Изипинович становился похож на Деда Мороза. Его нос горел индикатором веселья, приближавшегося к апогею.
* * *
Всё население небольшого посёлка, каким можно представить корабль в море, бурно провожало уходящий год, обмывало успехи и достижения, пило за грядущие удачу и доходы. В воздухе, пропитанном винными, пивными, коньячными и прочими алкогольными парами, висел плотный, осязаемый всеми органами чувств гам из тостов, разговоров, комплиментов и склок. Публика дошла уже до той кондиции, когда каждый разговаривал и пил сам с собой. Туристы, соревнуясь в скорости поднятия и опрокидывания рюмок, давно перешли от длинного российского «Будем богаты и здоровы!» до простого и короткого украинского «Будьмо!». Каждому было понятно и без преамбулы, за что они пьют. Важен был сам факт.
Среди всего этого бедлама и кутежа растерянно бродил, беспомощно хлопая руками в рукавицах по кафтану, совершенно, как стёклышко, трезвый, грустный Дед Мороз. Его, актёра драматического театра, подрядила в этот рейс туристическая фирма, зафрахтовавшая теплоход.
– Вам особенного ничего и делать не придётся, – мельком проинструктировала артиста перед отправкой бойкая дама в турофисе, – поздравите с Новым годом, расскажете пару анекдотов – и всё!
«Конечно, если б я был нормальным артистом, – с досадой думал удивительный Дед Мороз, – то проблем не было бы. Заложил бы сейчас за воротник со всей честной компанией, растворился, как говорится, в массах – и был таков. Новогодняя кампания прошла бы на „ура“! Так нет же – дёрнул чёрт закодироваться от „зелёного змия“!» Сглотнув слюну, артист сокрушённо покачал головой. Где-то что-то отчётливо хрустнуло, наверное, в шее.
Надо отдать должное служителю Мельпомены – как настоящий профессионал, он старательно и серьёзно подошёл к возложенной миссии: подготовил специальную программу, подобрал игры и конкурсы, запасся призами и подарками…
«Эх, да кому это здесь нужно, пропади оно всё пропадом!» – злополучный Дед Мороз в полной экипировке пробирался по залу, раздвигая посохом хитросплетение ног, рук и человеческих тел. – «Да, нелегко быть абстинентом в пьяном обществе, где питиё определяет сознание!» Такое празднование могло присниться только в дурном сне претендующему на белочку забулдыге.
– Дедушка Мороз! Иди к нам! – то слева, то справа тянулись наполненные рюмки, за полы красного халата пытались уцепиться пьяные пальцы.
– А давай выпьем за компанию, на брум… брюн… ден… шарф! – на шее повисла и запуталась в ватной бороде девица на ватных ногах.
«Если сэкономили на Снегурке, так хоть адвентского Крампуса***-секьюрити дали бы в напарники, – Дед Мороз, прислушиваясь к непонятным щёлкающим звукам, напоминающим ломающийся хворост, позавидовал Санта-Клаусу и Святому Николаю вместе взятым, – Тут есть где разгуляться – демон Рождества быстро навёл бы порядок, отхлестал розгами негодников или уволок их в своей кадке…»
Из вестибюля донеслись крики и брань. Выглянув туда, Дед Мороз увидел капитана, пытавшегося урезонить двух бугаёв, тащивших огромный сундук.
– Что там у вас? – подозрительно спросил офицер, и Дед Мороз, к своему удивлению, понял, что он, оказывается, не единственный трезвый человек на судне.
– Веер-ферк! – с трудом выговорил один из несунов.
Капитан побелел под цвет парохода, но сохранил корректность. Он вызвал матросов, приказал отобрать и спрятать короб.
– Получите его в порту! – тоном, не допускающим возражений, заявил капитан.
– И делайте с ним что хотите, но только на берегу! – добавил он, не обращая внимания на отборную ругань в свой адрес. С верхней палубы донёсся треск и хлопки, и капитан поспешил туда проверить петардно – хлопушечную обстановку.
Инцидент был исчерпан. Дед Мороз глянул на часы и выругался – стрелки вели уже отсчёт наступившего Нового года. Шумная компания, успевшая отметить наступление праздника в нескольких часовых поясах, собственный как-то и не заметила. Пиршество в зале находилось в полном разгаре.
– Интересно, а до американского у них хватит сил и запасов? – процедил сквозь зубы обиженный в лучших своих чувствах невостребованный драматический артист и отправился спать. «Одно хоть преимущество, если не считать бесплатной поездки и гонорара, – думал он на ходу, – это отдельная каюта». Для него одного фирма выделила двухместную каюту, так как культорганизатору полагалось взять с собой карнавальные костюмы и кучу всякого инвентаря и призов для лотерей. Всё это ему перед отправкой сгрузили в апартаменты. Но каюта попалась довольно просторная, коробки реквизита спрятались по углам, а обе койки остались свободными. «И что теперь прикажете делать с этими масками и хлопушками?» – успел подумать новогодний дед перед тем, как забросить в дальний угол, оставшийся полным мешок дармовых подарков, и отдаться объятиям праздничной ночи.
Его разбудили странные звуки. «Старое корыто», – не открывая глаз, прокомментировал сам себе доносившиеся скрипы и скрежет. Казалось, что судно перегибается на волнах, все его швы и стыки вот-вот разойдутся, и оно развалится на несколько частей, как славноизвестный «Титаник». Аудиокартинка складывалась, конечно, жуткая. Но, когда к ней добавились ещё охи и ахи, артист немедленно открыл глаза и в сумеречном свете несовершенномесячной луны, бесстыдно заглядывавшей в иллюминатор, увидел на соседней койке пару в недвусмысленной коленопреклонённой позе. «А это что ещё за чертовщина?» – широко открытыми в темноте глазами несостоявшийся Дед Мороз наблюдал за тем, чего в Советском Союзе ещё совсем недавно официально не было, и быть не могло никогда. Скрип продолжал перемежаться щелчками и стуком. «Вот оно, тлетворное влияние Запада!» – вспомнилась цитата киноклассики. Но судно шло не на Запад, а на Восток. «Вот оно, тлетворное влияние Востока! – творчески переиначил артист. – Прямо Камасутра какая-то!» Он зевнул и прикрыл глаза, а когда их открыл – в иллюминатор било утреннее солнце, и в каюте не было никого постороннего. О ночном происшествии напоминало лишь скомканное на соседней койке постельное бельё. «Это ж надо, такую живую порнуху проспал!» – искренняя досада и отнюдь не наигранное сожаление о пропущенном представлении проступили на лице артиста.
* * *
Грохот костяшек абака, такой привычный Изипиновичу по жизни, разбудил его в этот раз как артиллерийская канонада. С трудом отодрав лицо от стойки бара, и приоткрыв заплывшие глаза, он с изумлением увидел перед собой… ангела. Нет, присмотревшись, он понял, что это был не ангел. Ангелы – они мужского пола, кажется… А это была – фея, скорее даже – бухгалтерская муза. У стойки рядом с Пиновичем, с трудом и опасностью для жизни окружающих, на высоком барном стульчике грациозно балансировала пятой точкой дородная пергидролевая**** блондинка. Много её было во всех отношениях – от шевелюры, взлохмаченной химией, до телес, выдающихся во всех местах, как спереди, так и сзади, а особенно с боков. Сходство с крылатой ангело-феей придавал наброшенный на грудь белый пуховый платок, концы которого топорщились крылышками на спине. Бухгалтерская богиня держала в левой руке пачку накладных, а правой выдавала очередь за очередью на счётах.
