скачать книгу бесплатно
Три капитана
Иван Житомирский
Как сохранить честь и совесть в условиях всеобщего хаоса и распада государства? Городские легенды девяностых, Петербург.
Иван Житомирский
Три капитана
Это я говорю для тебя, а не для толпы: ведь каждый из нас для другого стоит битком набитого театра.
Эпикур
Силу позволительно отражать силой.
Положение римского права
Честь – весьма странная штука. Она обходится нам подчас несказанно дорого. Но в день, когда решаешь жить без неё, пред ликом Божьим теряешь всякое отличие от дикого зверя.
Вальдар Камдил, герцог Камварон
В каждом взрослом мужчине скрывается маленький доверчивый мальчик, а в каждой маленькой девочке – хитрая бабища.
Шутливое народное наблюдение
Автор предупреждает, что все герои и события выдуманы от начала и до конца, прототипов в реальной истории не имеют. Все возможные совпадения случайны.
И ещё одно. Автор не настолько глуп, чтобы рекламировать свой любимый ресторан, поэтому он назван просто Ресторанчик.
Пятница, 11 августа 1995 года
Михаил остановился возле дверей Ресторанчика в полдень, и тут же грохнула пушка Петропавловской крепости. Он усмехнулся такому совпадению и взбежал по ступенькам.
Метрдотель был изысканно вежлив без тени подобострастия.
– Столик на двоих на восемнадцать часов? Без проблем.
– Видите ли, моя жена ходит на костылях…
– Я помню вас и вашу жену. Мы поставим столик здесь за колонной. А здесь поставим ширму, и у вас будет как бы отдельный кабинет. И дамская комната рядом. Вы же наши постоянные клиенты!
– Но редкие. – Пробормотал Михаил.
Метрдотель его расслышал и покачал головой.
– В наше время финансовых катаклизмов постоянные частые, – он выделил голосом последнее слово, – клиенты… м-м-м… зачастую не самые симпатичные люди.
– Я должен сейчас что-то заказать?
– Отнюдь. Если я не путаю, вы предпочитаете нашу хреновку. Мы поставим графинчик на стол, вы выберете что-нибудь в салат-баре, и, пока вы будете предаваться мужским порокам, ваша очаровательная жена сделает заказ для себя. А потом официант обратится и к вам. Слушайте, я вспомнил! Вашу жену зовут Натальей, а вот отчество…
– Юрьевна. – Михаил улыбнулся. – Мы обо всём договорились?
– Обо всём. Ждём вас к шести пополудни.
Выйдя на улицу, Михаил перешёл проезжую часть и облокотился на парапет, глядя на серые невские волны. Что же такое эта хитрая лиса задумала? Обязательно сегодня, обязательно в Ресторанчике … А глазки такие невинные! И как каждый раз, когда он представлял лицо жены, в груди стало тепло, а губы расплылись в улыбке.
Сегодня, наверное, какая-то их дата. Но какая? Четвёртая годовщина их свадьбы ещё через две с половиной недели, отмечать её они, правда, будут на три дня раньше, в субботу, и, как обычно, дома. И уже приглашены Серёга и Юлька. Да эти и без приглашения припрутся! Ох уж этот Юлька, нынешний милицейский лейтенант! Сказал бы мне кто в это время четыре года назад, что двадцатилетний солдатик по фамилии Кондэ, да ещё и с именем Юлий, один из семидесяти двух в роте, станет, наряду с Сергеем, моим настоящим другом? И что я сейчас, через четыре года, буду вне армии?
Четыре года назад… Он выполнял, вернее, уже выполнил, приказ командира полка по подбору площадок, и полковая «Волга» катилась по Карелии.
К началу августа белые ночи кончились, но и в два часа ночи царил, скорее, полумрак, чем полноценная темнота.
Рядовой Кондэ коснулся его плеча:
– Товарищ капитан, там человек с автоматом.
«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.
– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.
Всё сделал тогда как надо, можно гордиться. Только вот перед кем? Перед собой? Перед Сергеем и Юлием? Перед Наташей? Отцом? Но ты и так знаешь себе цену, а они знают цену тебе.
Михаил вытряхнул из пачки сигарету.
В те же дни, по возвращении из поездки, решалась их с Наташей судьба. И он был один. С Сергеем они только двигались навстречу друг другу, Сергей сдавал роту, и никто не мог сказать, вылетит ли он просто из армии, или его ждёт что-то гораздо худшее. А Юлий был ещё пацаном.
Хотя нет, не один! С ним же был отец. Папка придёт на их годовщину на следующий день, хочет побыть с ними наедине. Наташку-то он просто обожает, а она ему прямо в рот смотрит, только что мысли не записывает.
Наташу и ещё нескольких человек сбил на остановке автобуса пьяный водитель. Произошло это в середине июля, на следующий день после отъезда Михаила в Карелию. А узнал он об этом только по возвращении. Вернулись они в пятницу к концу дня. Пока он докладывал командиру полка, стало совсем поздно. И он позвонил утром. Подошла её мать и попросила приехать.
А после тяжёлого разговора с её родителями он, уже зная о случившемся, поехал в санаторий к отцу. Сработал, видимо, ещё детский инстинкт – если что-то не так, беги к папе.
Они сидели на скамейке в отдаленном углу санаторного парка. Отец после двух недель отдыха заметно посвежел и окреп, но сейчас хмурился, положив подбородок на поставленную между ног трость.
– Прости, я что-то не понял, в чём именно состоит проблема? – Голос отца был неожиданно сух.
– Ну как же! – Эта внезапная сухость застала Михаила врасплох. – С ней случилось жуткое несчастье, и её родители передали мне её записку.
– Ты сказал, что в записке не было от неё ничего, кроме почерка. И причём здесь всё остальное, включая её, как бы это сказать, старательно делающих партийную карьеру родителей? Я не избегаю компаний, где они бывают, только потому что они чаще всего берут с собой Наташу.
Отец замолчал. Достал сигарету, протянул пачку Михаилу. Закурили. А когда отец положил ему руку на плечо, Михаил уловил исходящий от обшлага старой рубашки слабый родной запах. Так пахнет от всего в шкафу, где до сих пор лежат и висят мамины вещи. Где-то за санаторием свистнула и застучала колесами электричка. С детства любимая добрая и грустная песня железной дороги – та-тах, та-тах… Не бойся, сынок, это туннель, сейчас опять будет солнышко. Когда это было? Без малого четверть века назад…
Он сжал пальцы отца, лежащие на его плече. Последний раз он видел маму… шестнадцать?…, да, шестнадцать, в сентябре будет шестнадцать лет с того дня, как он, неуклюжий пятиклассник с портфельчиком в руке, стоял рядом с отцом около больницы, а мама смотрела на них из окна. Сейчас, когда он вспоминает выражение маминого лица в тот день, ему делается страшно. А тогда он ничего не понимал. Хотя нет, было страшно и тогда, страшно было, что у мамы не было кос, страшно было видеть почерневшее лицо отца. И еще он запомнил боль: отец купил ему накануне ботинки, и левый жал.
– Слушай, пап…
– Погоди, сынок. Вот что я скажу. Когда я пару лет назад увидел, как она на тебя смотрит… С глубокой и чистой любовью, именно любовью, без всяких гормональных всплесков, о которых хихикали вокруг тупые бабы, никогда, кстати, не испытывающие никаких всплесков … А потом увидел, как на неё смотришь ты… Я был почти счастлив, первый раз после смерти мамы. Вы ведь хотели сейчас жениться?
– Ну да. В июне ей исполнилось восемнадцать, мы
собирались подать заявление после этой моей командировки. Её мать даже стала составлять список нужных гостей из своего, так сказать бомонда, но Наташа её пыл охладила … Папа, брось, я всё понимаю. Я помню свои ощущения, когда первый раз поймал её взгляд.
Михаил глубоко затянулся и сказал тихо:
– Она единственное, что мне Господь послал в жизни. Без неё может быть многое, но главного не будет.
– Так что ты здесь рассиживаешься?! Иди к ней и делай предложение. И не тяните со свадьбой!
– А как…
– А вот так! И с загсом договоришься, конфет не жалей, и, если её ещё не выпишут, попросишь священника придти в больницу. Уверен, что не откажет. Всё, не теряй времени, иди.
Наташа сделала небольшой глоток, вино она выбрала по совету метрдотеля. И вообще она с ним долго шепталась, пока Михаил ходил за предварительными закусками к витрине салат-бара. Он не хотел ей мешать и он подошёл к столику только тогда, когда она поманила его рукой.
Она сделала ещё один глоток и задумчиво произнесла:
– Ты, наверное, ломаешь голову, почему я пригласила тебя сюда сегодня? Перебираешь дни и даты? Напрасно. Мне просто нужно поговорить с тобой об одной вещи. Но это попозже. И не хмурься, никаких неприятных сюрпризов тебя не ждёт. Кстати, про вид. Вот скажи, почему ты всегда так победительно выглядишь? Как вспомню, как ты пришёл ко мне в больницу! Громовержец! Знаешь, если бы я тебя тогда уже не любила бы до умопомрачения, влюбилась бы сразу. Есть, что вспомнить!
Он стоял у входа в больницу и внутренне собирался. Так, второй этаж, первая хирургия, девятая палата. Предпоследняя дверь по правой стороне. Медицинский пост в начале коридора.
Он несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом. Теперь адреналинчику – он представил, как мать диктует Наташе письмо. Готов? Готов. Ну, капитан, вперёд!
Гремя подковками по каменному полу, он вошёл в вестибюль и направился прямо к лестнице. Охранник сунулся было наперерез, но как будто запнулся и остановился. Поднявшись на второй этаж и глядя перед собой, Михаил двинулся по коридору. Какие-то белые халаты, крики… Он шёл, не оборачиваясь. Вошёл в палату, подошёл к кровати, с которой на него таращилась Наташа, придвинул с грохотом ногой табурет и сел, не снимая фуражки.
Какие-то крики от дверей:
– Товарищ, что же это! Прекратите! Вызовем милицию! Выйдете из палаты!
– Пшли вон! – И уже ей: – Ну, что же молчишь, лгунья?
– Миш, ноги… Я…
– Что ты? Ты – законченная дура, тебе лучше держать рот закрытым! У тебя одно хорошо получается – врать! Ах, милый, – запищал он, – я в церкви поклялась перед алтарём!
Он перевёл дух. В её глазах отчаяние боролось с надеждой.
– Так что ты ещё и клятвопреступница! Ты, идиотка, намерена выйти за меня замуж, или это должна решить твоя трижды идиотка мама?
Он так резко нагнулся к ней, что ударил козырьком фуражки по носу.
– Я вынуждена теперь, – прошептала она, держась за нос и пытаясь улыбнуться, – кто же теперь на мне женится, с таким-то носом.
Она обхватила его за шею и заплакала, бормоча: – Ты пришёл, любимый мой, ты пришёл, Мишенька
***
Они обвенчались двадцать девятого августа, уже не в больнице. Как-то незаметно для них прошёл и августовский путч.
Михаил улыбнулся воспоминаниям. Да уж, сватовство капитана! По сравнению с ним сватовство майора[1] выглядит жалким плагиатом.
Ему принесли кусок восхитительного мяса на деревянной доске, официант наполнил стопку хреновкой. Он выпил, отрезал кусок и с наслаждением начал жевать.
– Слушай, лиса! Может начнёшь про какую-то там вещь?
– Подожди, к этому надо подойти. Вот скажи, ты хорошо помнишь свою последнюю командировку? Из которой ты и пришёл ко мне в больницу?
– Конечно. Иногда мне кажется, что я её помню по минутам.
–Вот сейчас и вспомни её. Выпей ещё, – она сделала знак официанту, – и ответь мне предельно честно – ты думал тогда обо мне? И не ищи в моём вопросе каких-то женских хитростей или вымогательств.
Он закурил и задумался.
Рядовой Кондэ коснулся его плеча:
– Товарищ капитан, там человек с автоматом.
«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.
– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.
Все трое вышли из машины. Михаил прикинул арсенал – два автомата у солдат, но без патронов, и его пистолет с двумя обоймами.
– Товарищ капитан, – голос Кондэ был подчёркнуто ровен, – разрешите мне с вами.
Михаил и так собирался взять его с собой, солдат был надёжный, иначе он и не оказался бы в этой поездке. И то, что он попросился…
– Кондэ – со мной. Турыгин – при явно неблагоприятном изменении обстановки двигаться в сторону Кеми, при первой же возможности известить милицию, а те пусть свяжутся с ближайшим воинским начальником. Объяснять надо?
– Никак нет. Если вы с Кондэ очевидно и однозначно будете убиты или иным образом лишены возможности действовать. Или при угрозе появления вооружённой группы. – Он на мгновение запнулся и, как бы оправдываясь, добавил: – А то я, как говорится, могу только штыком и прикладом[2].
– Молодец, понял всё правильно. Кондэ, за мной!
Он вогнал обойму в рукоятку, дослал патрон в патронник и поставил пистолет на предохранитель.
Они обошли деревню по противоположной стороне шоссе, без труда прикрываясь молодым ельником, и осторожно подошли к ней со стороны Ленинграда. Метров за двести до первых домов и на таком же расстоянии от них стояло длинное низкое строение без окон, явно хозяйственного назначения. От строения шёл тихий шум, природу которого Михаил определить не мог. Он опустился в густые заросли крапивы, похлопав себя по голенищу правого сапога. Кондэ устроился справа, отстав на корпус. И они осторожно поползли к строению.
Метров за пятьдесят до строения Михаил почувствовал запах табачного дыма, а заодно понял и природу шума – гомон человеческих голосов, различались интонации, всхлипывания, тонкий плач ребёнка.