Кот по кличке Мяу. Том II

Потом началось что-то невообразимое. Хозяин дома буквально на секунду скрылся за зеленой портьерой, и тут же оттуда со страшным визгом выпорхнула скрипачка в своей белой кофточке, но почему-то без штанов. Потом они оба безостановочно, как бывает только в мультфильмах, стали бегать друг за другом вокруг стола, и Сережа хлестал ее этим своим букетом стараясь попасть по ее голой, розовой и кстати весьма соблазнительной попке. Несколько раз ему это все-таки удалось, причем весьма смачно, в результате чего его шикарный букет пришел в полную негодность. Бордовые лепестки, красиво кружились в воздухе и медленно покрывали всю комнату, оседая на пол под звуки музыки.

Потом Сережа устал бегать и снова ушел за занавеску, и они о чем-то ругались там с Гариком, но вскоре вышли оттуда вместе, причем, уже обнявшись, как братья, и тут же стали пить на брудершафт и целоваться, заедая «Агдам» этими же бордовыми лепестками, потому что другой закуски уже не осталось. После братания Сережа решил безжалостно выдворить коварную изменницу, которая пока что спряталась от него в ванной. «Изгнать эту мерзавку на улицу! Причем прямо так – со скрипкой в руках, но босиком и без штанов!» – гневно огласил он свой садистский вердикт.

Даже собрал остатки ее одежды и хотел уже было выбросить их прямо с балкона вниз, но в последний момент вдруг резко изменил свое решение, вспомнив, что вот-вот должны прийти еще какие-то гости. Одежда скрипачке была временно возвращена, но ее все-таки наказали – заставили подметать с пола остатки букета и всего прочего, что послетало на пол и разбилось во время экзекуции.

Потом, закончив с уборкой, эта хитрюга попросила Сережу найти зеленки и помочь ей смазать ее кровоточащие раны, (ведь розы славятся не только своими удобными для закуси лепестками, но еще и острыми шипами), и они вдвоем заперлись в ванной и занялись там гигиеническими процедурами. Почему они делали это там так долго, я так и не узнал, потому что с помощью Гарика мне, наконец, удалось добраться до балкона, где меня, пардон за пикантную подробность, благодатно и обильно стошнило прямо вниз оставшимся внутри меня «Агдамом», ну тем, который организм видимо был уже не в состоянии впустить внутрь. Мне сразу стало легко и весело, и лишь немного было жаль так бездарно загубленной одесской колбасы.

Потом пришли еще какие-то люди обоего пола и опять все сели за стол и пили уже что-то другое, ими же и принесенное, причем, закусывая почему-то все это одними апельсинами, которых было почему-то великое множество. Теперь после бодрящего действия свежего воздуха и фруктов я почувствовал себя готовым к продолжению праздника и снова пил вместе со всеми.

Потом кто-то вспомнил службу в армии и все мы стали петь хором солдатские песни и маршировать по квартире строем, в результате чего пришел уже немолодой, но еще коренастый сосед снизу и, схватившись за телефон, сказал: «Всё! Доигрались, блин, тунеядцы грёбаные! Всё! Я вот прямо сейчас, вот прямо сию минуту, прямо вот отсюда, блин, вызываю милицию, потому что – мне надоело, блин! Каждый вечер одно и тоже, блин! Всё! На сто первый километр – всех! К чертовой матери!»

Потом как-то так получилось, что и он, выпив штрафной стакан, тоже оказался за столом и пел уже вместе со всеми. После этого время помчалось совсем как сумасшедшее, потому что:

Потом снова были танцы…

Потом, стоя на стуле, я пил водку с локтя за прекрасных дам…

Потом был какой-то общий бардак…

Потом все совсем смешалось…

Потом я уже ничего не помню…

Потом все – мрак. Праздник кончился…

Вырваться оттуда мне удалось только к концу следующего дня совершенно больным и разбитым, но с тех пор Сережа довольно плотно вошел в круг моего общения. Мы с ним стали приятелями, а позже, когда я уже находился в свободном полете и жил порой, где придется, а частенько и у него самого, мы даже подружились.

Волшебная палочка Сергея Чермашанцева

Эмир инструктирует своего евнуха перед предстоящей ночью:

– Первой, Хасан, подашь ко мне в опочивальню Лейлу.

Проходит некоторое время:

– Хасан, заводи Гульсару!

– Хасан! Теперь 18-й номер и сразу же за ней 7-ой!

– Эй, Хасан! Ну где ты там? – сестер Зухру и Гюльчатай – вместе… И так всю ночь….

К утру, весь взмокший, еле стоящий на ногах и не выспавшийся Хасан с удивлением заявляет своему хозяину:

О, Великий и Славный! Я весь переполнен восхищения и удивления. Я, твой раб, уже еле держусь на ногах, занимаясь только тем, что лишь сопровождаю твоих жен, а ты все также бодр и неутомим. О Мудрейший из Мудрых! Скажи. В чем же секрет этой твоей божественной силы?

– Разница в том, Хасан, – скромно отвечал Эмир, – что ты выполняешь нудную и подневольную работу, а я занимаюсь своим любимым делом…

Человек Сережа был уникальный. Других таких я в своей жизни больше не встречал. Вы, наверное, уже догадались, что Сережа был бабником. Но бабником не в банальном, примитивном понимании этого слова. Нет! Он был супербабником, Бабником с большой буквы, бабником-профессионалом, плейбоем, жиголо, альфонсом, Дон Жуаном, человеком сексуально неудовлетворенным, эротоманом – наверное, этому есть еще какие-то эпитеты, тогда и их можно, без всякого сомнения, приплюсовать к уже имеющимся.

Вся его жизнь была феминизирована насквозь. Собственно, весь мир людей, вернее, его женская половина и был одновременно и содержанием, и смыслом всей его жизни, предметом непрестанного, причем в основном экспериментального изучения и глубокого психологического анализа. Это было его страстью, его хобби, его радостями и заботами, его повседневным занятием, которому он отдавал всего себя без остатка, работая в этом направлении иногда и днем, и ночью, и в несколько смен без перерыва. Если жизнь Кощея Бессмертного заключалась на кончике иглы в его яйце, то вся жизнь Сережи Чермашанцев располагалась чуть выше – прямо на кончике самой его Волшебной палочки.

Безусловно, у него был к этому талант, я бы даже сказал природный дар. Если бы за великие достижения в развитии именно этой, наиважнейшей области человеческих взаимоотношений присуждали бы Нобелевскую премию, то Сережа без всяких сомнений был бы одним из первых ее лауреатов. Так уж ему по жизни повезло, что именно такая приятная деятельность оказалось для него любимым делом. Как и у того Эмира из эпиграфа. Что делать. Такая уж вышла мужику счастливая планида…

Как вы уже поняли, наши пути пересеклись с ним, именно в тот момент, когда он находился в самом расцвете этого непростого и можно сказать почти бескорыстного служения. Именно служения. Ведь для жизни ему ничего более и не требовалось. В быту он был неприхотлив, а простые насущные проблемы решались у него как-то сами собой, в соответствии с родом его основной деятельности. Кстати прекрасный пример того, как любимое занятие не только радует, но само же и обеспечивает человека всем необходимым для полной, насыщенной и беззаботной жизни. Причем не примитивной эгоистической жизни только ради самого себя, но жизни для людей – для всего человечества, вернее всей окружающей его женской половины!

Может быть, это и есть настоящее счастье? Кто знает…

Это многолетнее Сережино хобби, вернее увлечение, вернее страсть, привели к тому, что большая часть женского населения его района, простиравшегося от Дмитровки и до Сокола, побывало в этой, описанной выше комнате-софе. И сам этот факт автоматически разрешал все его насущные проблемы. Его здоровьем занимались женщины-венерологи, зубами – женщины-зубные техники, питанием – женщины-повара, одеждой – женщины-портные, материальным снабжением – женщины-продавщицы и всевозможные женщины-снабженцы и женщины-завскладами.

Если ему нужно было постирать или привести в порядок белье, то совершенно не обязательно это было делать самому или тащиться в прачечную. Один звонок, и в его квартире тут же появлялась соответствующая дама, которая с удовольствием, заметьте – именно с удовольствием, и совершенно бескорыстно, сама решала за него эту досадную бытовую проблему. Причем занималась этим с полной отдачей, можно даже сказать – с любовью, без всякого напряга, совмещая при этом приятное с полезным. Нужно было весной, например, помыть окна – тут же, действительно, как по мановению его Волшебной палочки, из фирмы «Заря» прибывала специалистка и по этому бытовому вопросу. Причем не какая ни будь – первая попавшаяся, а специальная, любовно им самим отобранная из многих, с ногами, растущими прямо от подбородка и всем прочим соответствующим. Быт его в этом смысле был беспроблемным. Тем более что сам быт заботил его только в крайних случаях. Ну, когда все уже было в дерьме по самые уши. Так что общественными нагрузками он свой гарем особенно не утомлял. Сам жил легко и других не напрягал.

Идеальная, надо сказать, жизненная позиция:

СЕРЕЖА и ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА

Но, кроме тела, ведь и душа есть. И у Сережи она тоже была, причем, как это не покажется странным – утонченная и очень ранимая творческая душа настоящего художника.

Поэтому его эстетическую, духовную сферу прикрывали женщины-художницы, музыкантши, жрицы всех оригинальных жанров, от кукловодов до балерин, от поэтесс до экстрасенсов. Как-то сам собою рос и его общеобразовательный уровень. В силу непрерывного общения с этой массой народа, Сережа всегда был в курсе всех основных новостей культуры, спорта, науки и искусства.

Вся же оставшаяся масса девушек, женщин и прочих дам не задействованных им в быту, предназначалась им исключительно для удовольствия. Эту группу составляла в основном учащаяся молодежь.

– Биофак, физфак, или журфак – обычно говорил Сережа, любовно перелистывая засаленные страницы своей «Книги жизни», о которой я расскажу чуть ниже, – это нам без разницы. Здесь главное, чтобы на конце стояло слово «фак». Фак, фак и еще раз фак: одних только этих курсисток мне на всю мою оставшуюся жизнь хватит…

Но, как вы понимаете, ничего в этой жизни не дается нам просто так. За все нужно платить. Причем платить честно, по-настоящему, так сказать, по Гамбургскому счету. Сережа это прекрасно понимал и безропотно расплачивался и своим временем, а часто и здоровьем.

Во-первых, нужно было непрестанно поддерживать этот огромный и разношерстный гарем в работоспособном состоянии, что Сережа регулярно и проделывал, совершая по очереди десятки, а может быть и сотни телефонных звонков в неделю, практически ежедневно перетряхивая, а, если нужно, то и перетрахивая эту свою огромную базу данных.

Компьютеров тогда еще не существовало, и вся эта бесценная информация хранилась в его, известной всем его друзьям и знакомым, знаменитой коричневой записной книжке, получившей название – «Книга жизни». Это была толстая, разбухшая, засаленная и полностью развалившаяся тетрадка в четверть листа, стянутая резинкой, которую Сережа берег как зеницу ока и никому никогда не показывал, хотя сам пользовался ею постоянно.

– «Женщины существа романтические – поучал он меня, – им нужно особое внимание и забота – они хиреют без этого, поэтому и держать их нужно в постоянном напряжении, причем круглосуточно. Вахтовая боевая готовность и непрерывное ожидание встречи с любимым человеком – вот перманентное состояние настоящей женщины!»

Если к нему приезжали знакомые мужского пола, которых естественно тянуло в эту его блядскую квартиру, как козлов в огород, то на определенном этапе дружеского застолья всегда наступал критический момент, когда публика начинала требовать срочного разбавления грубого мужского общества присутствием нежных и прекрасных дам.

Вот тогда Сережа и извлекал откуда-то эту свою легендарную книжку, начинал с удовольствием ее просматривать и в этот момент по его лицу последовательно пробегала такая гамма разнообразных переживаний и чувств, вызванных с одному ему известными воспоминаниями, что все остальное мужское братство лишь пускало слюни, страшно завидуя этому, внешне вроде бы невзрачному мужичку. Везет же людям, как будто было написано на их лицах! Иметь (причем постоянно и в прямом смысле этого слова!) такой огромный, такой разнообразный и такой вожделенный для любого мужика внутренний мир…

Наконец, он, блудливо улыбаясь, останавливался на какой-то одному ему известной кандидатуре, с которой и начинал свой обзвон. При этих телефонных переговорах остальной части этого временного мужского коллектива, затихшего в благоговейном ожидании, была доступна лишь половина диалога, – лишь Сережин монолог:

– Людочку можно попросить?…

– Что значит какую? Ну, такую черненькую, с длинными ногами и ямочками на щеках…

– Как это нет! А где ж она? Не захворала ли?

– Ах, с мужем теперь живет! Вот умничка! А я уж испугался, что захворала. А с мужем – это ладно. Это не страшно. А новый ее телефончик, где она с мужем живет, у вас есть, это ее кузен вас беспокоит?

– Не велела никому давать? Даже кузенам! Это почему же так?…

– Ну и что, что муж ревнивый. Если муж ревнивый, то уж сразу никому больше и не давать. Что за садизм такой…

– Да я совсем не в том смысле. Просто вы так о ней говорите, как о покойнице. А вас, кстати, как зовут?…

– Очень приятно, а меня – Сергей. Ну, а вы то хоть, пока даете?

– Что значит – «смотря кому»? Экая вы кокетка. Я пока не в том смысле, я имею в виду – телефончик свой не дадите?

– Ага, записываю. У вас такой приятный голосок, Зинуля, что я вот прямо при свидетелях, а их тут у меня целых пять штук, «Люду» вычеркиваю, а записываю «Зиночка».

– Что лучше? – ах, лучше домашний записать? Давайте и домашний запишем. А мы что же по служебному сейчас с Вами болтаем?

– Надо же, как забавно. И над чем же Вы, Зиночка, там работаете?

– Пошивочный цех? Большой цех-то?

– Скоко, скоко? – Сережа радостно округлял глаза и, прикрыв трубку рукой, шептал затихшей в напряжении мужской публике: Ёксель-моксель, мужики, – во попал, – прямо в точку! Представляете? Шестьдесят баб! Пошивочный цех там у них, – и продолжал дальше своим медовым, блядским голоском, – И все у вас там, Зиночка, небось, такие же молодые, красивые и ядреные, как и вы? Какие, кстати, у нас планы на вечер?

– Что значит у кого? У нашего пошивочного цеха.

– Как это не потяну? Еще как потянем! Я же не один. Тут вот напротив меня пять таких бугаев сидят – кровь с молоком. Кого хошь натянут! Прямо копытами бьют, и пар из ушей…

Ну и так далее…

Такими переговорами Сережа занимался регулярно и это требовало колоссального труда, выдержки и огромных психических и временных затрат, но одновременно, как вы понимаете, пополняло его легендарную картотеку. Его «Книга жизни» разбухала день ото дня.

Однажды, совершенно случайно, мне удалось на минуту буквально одним глазком заглянуть в эту его книжечку. Попалась буква «В». Фамилий не было, были только телефоны и имена, некоторые почему-то с номерами – Вера №1, Варвара №2 и т. д. Против некоторых имен стояли пояснения, например: «Вероника – ноги!!!» или «Валюха – 6-й!», чего шестой? Непонятно. То ли номер бюста, то ли трамвая. Были записи и более понятные – «Варя, Ступино, купание голышом» или «Верок – в библиотеке №8 прямо за стеллажом».

Большая же часть записей была совершенно непонятна и носила следы многолетней скрупулезной работы – телефонные номера были многократно перечеркнуты, какие-то непонятные добавления и исправления, сделанные в разное время и разными цветами покрывали всю страницу. Короче, никто кроме него воспользоваться этими письменами все равно бы не смог. Почему он так скрывал это ото всех, даже самых близких ему людей, было совершенно непонятно. Видимо, именно это, – эти его записи, и были самым потаенным и интимным в его жизни, потому что во всем остальном он застенчивостью, скрытностью и, тем более, скромностью ну, совсем не отличался.

Но это была, можно сказать, самая приятная часть этой его обязательной и повседневной деятельности. Часто происходили и другие вещи – похуже. Жизнь Дон Жуана, которую он вел, рискованна по определению. Как у сапера – никогда не знаешь, где и что вдруг замкнет и взорвется. Да еще в любой момент может появиться и сам Командор со своей железной дланью. Ведь почти каждая женщина окружена целым ореолом этих Командоров, всех этих неровно дышащих и деспотичных собственников – это и ухажеры, и женихи, и мужья, и братья, и отцы, и даже деды, и у каждого из них своя правда, поэтому Сережу довольно часто били. Изредка в честном бою – один на один, чаще группой, а иногда даже очень круто – до больницы.

После таких ударов судьбы, особенно по лицу, он обычно надолго впадал в меланхолию, уходил в подполье и не отвечал на телефонные звонки. Часто именно в эти периоды «зализывания ран», как он это называл, а также в процессе лечения всяких пикантных болезней, которые при всем его опыте, тем не менее, были неизбежны, у него возникали попытки бесповоротно порвать с позорным прошлым и начать новую добропорядочную жизнь, как у всех – жена, дети, работа. Ужин в кругу семьи под абажуром под телевизор.

В такие моменты внезапно выяснялось, что он был не лишен и определенных талантов в других сферах человеческой деятельности. Как я узнал позже, автором, например, того грустного полотна, о котором я вам рассказывал, был сам Сережа. Тогда же мне стал понятен и потаенный, трагический смысл этого произведения. Типа: конец всей жизни, полный мол, писец! Кстати, футбольное поле оказалось на полотне тоже не случайно. Через много лет довольно близкого знакомства с ним неожиданно выяснилось, что он, оказывается, был сравнительно недавно высококлассным футболистом и играл в какой-то достаточно известной футбольной команде. И если бы случайно я не стал свидетелем его футбольного таланта, то никогда бы об этом и не узнал.

Однажды утром после очередного праздничного вечера, мы с ним решили немного прогуляться и слегка опохмелиться на свежем воздухе. Погода этому способствовала, и мы поехали на «Динамо». Сережа смело направился к главному входу стадиона, и, шепнув что-то женщине стоявшей на вахте, беспрепятственно провел меня прямо на пустующие трибуны. Отлучившись куда-то буквально на минуту, он вернулся с трехлитровой запотевшей банкой свежего пива. Мы развалились с ним на солнышке прямо на деревянных скамейках для зрителей, и попивая пивко, меланхолично наблюдали за тренирующимися внизу на поле футболистами-юниорами. Вдруг, ни с того ни с сего, Сережа сказал что-то вроде:

– Спорнём, сейчас сделаю пять из пяти!

Он быстро запрыгал по скамейкам вниз и, легко преодолев ограждающий поле барьер, выбежал на поле. Потом каким-то хитрым финтом отобрал у играющих мяч, обвел пару человек и засадил красивейший гол – прямо в девятку. Молодой вратарь не успел даже дернуться. Даже тренер, бросившийся на защиту своих подопечных, остолбенело остановился и, как завороженный, стал наблюдать за тем, как Сережа с одиннадцатиметровой отметки так же филигранно уложил прямо под планку еще четыре мяча. Потом этот же тренер вместе с ним поднялся ко мне на трибуну, и мы уже пили пиво втроем. Оказалось, что этот мужик, тоже бывший футболист, прекрасно знает Сережу.

А в один из следующих меланхолических периодов Сережа написал вдруг пьесу или даже сценарий фильма. Самого текста я не видел, но сюжет он мне подробно пересказал. Это было что-то такое слегка сюрреалистическое в духе Бертольда Брехта или Жака Ануя. Все действие происходит на каком-то маленьком, захолустном вокзале, а все действующие лица – это несколько пассажиров, томящихся там, в ожидании поезда. В процессе этого ожидания и происходят все драматические перипетии очень тогда понравившегося мне сюжета. Сейчас я всего, конечно, не помню, но концовка сценария была совершенно потрясающая. В самый драматический момент, когда главная героиня должна была срочно уезжать куда-то со своим любовником, и вот-вот должен был наступить хеппи-энд, камера начинает подниматься куда-то в пространство и зрители видят, что здание вокзала стоит в глухой и бескрайней степи и что это вовсе и не вокзал, а так – какая-то бутафория, и уехать отсюда никак нельзя, потому что даже железнодорожных путей к этому вокзалу нет. И становится ясно, что никакой долгожданный поезд никогда уже не придет, и счастливого конца не будет… Очень, скажу я вам, неплохой был сценарий.

Это я все к тому, что – во-первых, не хотелось, чтобы Сережа выглядел в ваших глазах, как совсем уж эдакий безголовый придаток к своей Волшебной палочке. А во-вторых – как раз в тот прекрасный период, когда я бился за это свое маленькое, но собственное жилье не на жизнь, а на смерть, он в очередной раз находился именно в таком тяжелом промежуточном состоянии.

Как раз случилась с ним какая-то гнусная история с какой-то девицей, которая толи чуть не насмерть травилась из-за него, толи ее жених травился, толи еще что-то, но Сережу после этого изловили и, наверное, забили бы насмерть, если бы ему не удалось чудом вырваться и убежать. Причем он знал, что этим дело не кончится, потому что толи муж, толи отец этой девицы, оказался крутым и сумасшедшим кавказцем, и поэтому Сережа был вынужден скрываться у разных своих друзей и знакомых, в частности, и у меня. Тем самым он еще и деятельно участвовал во всех этих моих квартирных делах. Вот к ним давайте опять и вернемся.

А по сексодрому…

Они были совершенно разными людьми:

Он был мужчиной, а она была – женщиной.

Жизненный факт

Как я уже рассказывал, в тот период, когда так удачно осуществился мой гениальный ход со съемом квартиры у младшей Селевестровны, для того чтобы остаться единственным на нее претендентом (на квартиру, конечно, а не на бедную старушку), первым посетившим это изумительное место был как раз Сережа с подругой и с подругой подруги. Ему же, если вы помните, и принадлежит идея создания главной достопримечательности моего будущего жилья – сексодрома. Даже само это название было тогда придумано именно им. В технические тонкости этого чуда конструкторской мысли он не вдавался, но сама идея трансформера, превращающего обеденный стол в просторную койку, принадлежала ему и, как это часто бывает, тогда же безумно ему же самому и понравилась. Его, как профессионала, безусловно, можно было понять, поскольку, как вы сейчас уже знаете, спальное место было одним из основных инструментов его профессиональной деятельности, как скажем для шахматиста шахматный столик, а для хирурга – операционный.

Очень хорошо помню, как он в очередной раз убеждал меня, что такое устройство установленное в доме холостяка, пребывающего в расцвете сил, является не только необходимым, но и основным – решающим почти все его жизненные проблемы, коих, по мнению Сережи у мужика бывает всего две. Первая и главная – это бабы, без коих, как известно, «жить нельзя на свете – нет!» и вторая, тоже немаловажная – это деньги, без которых тоже – «жизнь плохая, и не годится никуда…». Обе эти категории оказывается тесно взаимосвязаны. Профессионалы вроде Сережи, как вы убедились из предыдущей главы, вторую проблему решают посредством первой, а лохи вроде меня, наоборот, – первую и главную для настоящего мужчины, пытаются решить только через посредство второй, да и то, если она имеется в достаточном наличии, вернее наличности. Потому что, они лохи просто не понимают женской психологии. А она – эта психология, на самом деле до смешного проста и незамысловата, как собственно, и сами такие приятные на ощупь и такие желанные телесные оболочки, ее, эту психологию прикрывающие.

– Тут же главное что, – убеждал он меня, – тут главное, чтобы была интрига, тайна какая ни будь, заморочка! Чтобы у дамы сердца первичный интерес к тебе открылся. Тем более что ты, уж извини меня, такой у нас зашуганный и закомплексованный в смысле взаимодействия полов, что тебе такой ее интерес просто необходим, как воздух. Ведь женщина, причем заметь любая женщина – в первую очередь зверек, ну ты же биолог – сам знаешь, причем зверек очень хищный, коварный, но к счастью для нас ужасно любопытный. На эту слабость в первую очередь и надо ее брать.

Вот ты приходишь куда-то в гости – что тебя в первую очередь интересует? Ну, конечно – ты смотришь перво-наперво на стол и думаешь, – вот черт! Водки опять мало! Потом на закуску – закуска, к примеру, фуфло стандартное – сырок плавленый, колбаса вареная за два двадцать зверски нарезанная, консервные банки рты зубастые пораскрывали – кильки там, в томате или вообще – «Завтрак туриста», ну и все такое…

Ну, ладно, – думаешь, – это еще хрен с ним – сойдет. Не баре небось. И выпьем, и закусим тем, что есть. Потом ты, естественно, обращаешь внимание и на дамский контингент, ради которого, собственно, и пришел. На трезвый взгляд они тоже, как правило, – не очень. Что говориться – «ни сисёнки, ни жопенки – мухоморы, да опенки». Ну, думаешь, ладно – выпью, может разойдусь…

Вот и все твои убогие, пошлые, приземленные мужицкие мысли. Что там вокруг, какая обстановка – белоснежная ли скатерть на столе или газетка расстелена, мягкая мебель там стоит или продавленная раскладушка, шторы на окнах и тюль или так – голые стекла полгода немытые – тебе это все до фени, потому что ты мужик! Душевная конструкция у тебя другая. И цель у тебя другая – водярой глаза залить, ухватить неважно кого за задницу, причем неважно где и неважно на чем, а после этого побыстрее смыться, причем по-английски, чтобы никаких концов о себе не оставить…