Чебурек пикантный. Забавные истории

Вся она была натянута, как струна, но он будто не замечал этого. Сначала он снял с нее юбку, затем медленно стянул блузку. Потом он расстегнул лифчик и тот послушно упал к его ногам. Он немного помедлил, любуясь, и только тогда стащил с нее кружевные трусики. Теперь она абсолютно голая, безвольно поникшая, покачивалась перед ним…

Обыкновенная бельевая веревка. А сколько ощущений…

– Ну и как тебе этот мой эпиграф? – спросил я жену.

– Мечта онаниста, – сухо ответила она и только потом рассмеялась.

А я его все равно оставил. Назло. Потому что он мне нравится.

Но причем здесь сиеста, а по нашему обед? – спросите вы. Минуточку терпения, уважаемые дамы и господа. Уже объясняю.

Обеденный перерыв, скажу я вам, – это в те времена было у нас что-то святое. Как у американцев ланч. Сравнимое по святости разве что с вечно живым телом вождя мирового пролетариата в мавзолее. Упаси бог зайти куда ни будь по делу во время обеда! Все. Можешь там больше не появляться. После этого ты для них уже не человек. Ты зомби. Хоть и живой, но всеми отвергнутый мертвец. Потому что ты нарушил самое страшное табу, совершил тяжкий грех и грязное святотатство одновременно. Ибо весь трудящийся люд нашей великой страны имел тогда неотъемлемое право не только на труд, не только на отдых, но, главное и в первую очередь, – на обеденный перерыв! Всегда.

Обед в ящике – это основное, ключевое событие всего трудового дня. Основной его водораздел. «Вся наша жизнь – борьба!» – любили тогда все вспоминать лозунг нашего главного пролетарского писателя, и с не меньшим удовольствием добавляли, – «До обеда – с голодом, а после обеда – со сном». В это святое время все кругом останавливалось и замирало. Лишь глухое треньканье алюминиевой посуды, перезвон граненых стаканов с компотом, ползающих на жирных пластиковых подносах, шуршание самих этих подносов о прилавки столовых самообслуживания, сосредоточенное сопение да смачное чавканье миллионов носов и ртов. Всё. Даже и не суйся. На одной шестой части Земли обед.

А, если еще и четверг, то плюс к этому все пространство над всей этой Азиопой еще и заполнял неистребимый запах лежалой вареной рыбы – четверг был у нас «Рыбным днем». Есть в этот день мясо было категорически запрещено. Только в цэковских столовых или дома при закрытых дверях.

Итак: первое, второе, салат из свежих овощей, пол стаканчика сметанки, три хлеба, два компота, булочка. Красота!

Обеденный перерыв это вам не просто прием пищи – это многозвенный и выверенный до секунды ритуал. Покушал и быстрей в курилку, покурил и на отдых – где ни будь в солнечном закутке, на каких ни будь трубах или досках или ящиках. Развалишься – у каждого на огромной захламленной территории нашего ящика обязательно было свое любимое место, – на солнышко физию свою направишь, глаза закроешь и лежишь. Балдеешь в этом клокочущем золоте под веками. Правда, – это только мужики. Дамам сложнее. Они еще успевают и в магазин сбегать, и в женский туалет за углом заглянуть, где можно было быстренько примерить какой ни будь модный дамский дефицит, и сумки с капустой в камеру хранения сдать, чтобы после работы с этими сумками с разбегу прямо в битком набитый автобус ввинтиться и быстрее домой. Там у них вторая смена начиналась. Но вся эта мышиная возня была лишь у презираемых всеми низших чинов.

У начальства все происходило совсем по-другому. Степеннее. Они и обедали в другом отсеке нашей огромной трехэтажной столовой. Там тебе и небольшие столики со скатертями и огромные светлые окна с занавесками. Есть свой туалет, где руки можно помыть. Сам там со склизким дурно пахнущим подносом уже не бегаешь – официантки в передничках подают. Что ты! А после обеда сытые и цыкающие зубами начальники всей гурьбой, как мы, на улицу не вываливали, а сразу расходились по своим кабинетам – быстрым деловым шагом. Мол – смотрите все – мы же начальники и нам баклуши бить недосуг. Дел по горло. Бодро пройдя в кабинеты, они сразу же запирались там на ключ и только тогда расслаблялись и отдыхали. Кто один, а кто и в паре с коллегой по работе. Ведь в каждом кабинете для этого обязательно устанавливался диван.

Один наш зам. директора, например, всегда отдыхал после обеда со своей любимой секретаршей. Окна кабинетов всех наших начальников, интимно выходили на огромную глухую стену сборочного цеха, поэтому они занавески на них никогда не задергивали, и отдыхали прямо так. Некоторые даже и без штанов.

Ох, если бы этот бедняга Князькин знал, что выходящий наружу воздуховод расположенный строго напротив его окна не так безобиден, как ему думалось. Его вентилятор, можно было на время остановить. И тогда сквозь решетку такая панорама открывалась, что в самой вентиляторной после обеда очередь выстраивалась – не протолкнешься. Нас тоже иногда пускали посмотреть, как они там после обеда борются со сном. И так, знаете, этот бесплатный эротический сеанс бодрил, что сытую дрему как рукой снимало. Глянешь и уже ты сам прямо горишь весь желанием работать. Прямо производственный энтузиазм какой-то возникал – видимо это что-то такое гормональное у нас внутри происходило.

Более того. Такой в процессе этих просмотров здоровый карьеризм развивался, так хотелось тоже побыстрее начальником стать. Чтоб тебе – и свой кабинет, и чистую столовую с официантками, и такую же секретаршу – эдакую кудрявую чертовку и выдумщицу. М-да…

Кроме того такой смачный комплексный обед и у самого начальника всегда стимулировал мощнейший трудовой порыв. Поэтому он, по цепочке, тут же вызывал к себе на ковер нижний чин. Клизму ему хорошенькую вставит по самые не хочу, стружку с него, лентяя и мерзавца, снимет, сексуальный час ему устроит, свой долг перед родиной выполнит – хо-ро-шо! А тот уже бежит к своим подчиненным и теперь уже им вставляет…

От этого и весь коллектив по цепочке взбодрялся и тоже начинал чувствовать, что день сегодня прожит не зря. Долг перед Родиной выполнен сполна. И по пути домой можно с чистой совестью кружечку холодного пивка хватануть. Хватанул и идешь себе дальше, и все внутри тебя звенит от счастья. Нет, что там ни говори, а в социалистической собственности на средства производства было все-таки что-то такое продуктивное, вдохновляющее, зовущее к новым трудовым подвигам! Совок, короче.

Даже иногда возникало подозрение, что вся эта херня с вентилятором специально для молодых специалистов была начальниками подстроена. Эдакий стимул к плодотворному творческому порыву. Своеобразная кузница технических и научных кадров. Дескать – вот смотрите! И вы в принципе можете всего этого добиться, если не в настольный хоккей будите втихаря, как дети малые, рубиться, когда начальник якобы на совещание ушел, а всемерно повышать свой сильно опавший после института научно-технический потенциал.

Вот что такое обед! А вы говорите – ланч. Он у них там в Америке тоже, стати, одновременно по всей стране и у всех ровно в двенадцать. В это время тоже лучше никуда не соваться. Загрызут. Вроде бы похоже, но все-таки не то…

Видел я в Америке эти их ланчи. Каждый достает свою индивидуальную пластмассовую баночку и хрум, хрум из нее свое… Как кролики, ей богу…

Нет. Что ни говори, а у нас интереснее, веселее. Это я вам пока лишь про начальство рассказал. Но ведь и простые служащие есть. Их на любом ящике больше всего. У них таких дивных условий для полноценного обеденного перерыва, конечно же, не было, но, как говориться, – голь на выдумку хитра.

Вот и у нас в соседней лаборатории двое сотрудников тоже перестали вдруг в столовую ходить. Все уже гурьбой на обед, а они, видите ли, еще сидят:

– Сейчас, сейчас, – говорят, – не успеваем мы – срочная работа у нас. Да, и аппетита нету. Идите, мол, идите, не ждите нас. Мы может быть потом вас догоним.

И чуть ли не каждый день у них так. Заподозрили, конечно, неладное. Догадывались, что у них там за работа такая аккордная. Они же разнополые были. И физиономии у них перед обедом уж больно становились какие-то озабоченные, с каким-то тайным налетом предвкушения и даже блудливости. Но сослуживцы, товарищи по работе, то же ведь не звери – подумали так: да черт с ними! А вдруг это у них любовь? А что? Разве не бывает? Настоящее чувство со всеми вытекающими из этого последствиями. В виде, например, внезапной семимесячной беременности со срочной комсомольской свадьбой, – вот уж гульнем тогда всей лабораторией на халяву! На такое мероприятие руководство запросто и общий отгул может всем дать, а профсоюз еще и денег подбросить. Так что, полезное дело. Пущай себе…

А вышло совсем наоборот. У нас там рядом с нашей третьей площадкой стройка шла. Соседнее здание нового цеха поднимали. Поэтому вдоль всего корпуса железнодорожные пути были проложены, по которым ползал высоченный стрелочный кран. И вот однажды, в обед, крановщик чего-то там замешкался, но уже тоже едет на своем кране на другой конец стройки чтобы до столовой побыстрее добраться. Случайно на свою беду глянул в окно и обо всем на свете забыл, даже об обеде…

Его кабина проплывает мимо окон восьмого этажа, а там, как раз, наши эти молодые заканчивают свою срочную работу прямо на монтажном столе. Да так увлеченно, так слаженно, что сразу становится ясно, что именно эта работа для них сейчас самое главное в их научной жизни. Темп бешеный…

Это еще хорошо, что стрела у крана очень удачно здание прошила. Прошла – прямо наискось, аккурат через два угловых окна. Навылет.

Молодые наши потом рассказывали, что вроде бы что-то такое тоже почувствовали. Вроде бы были какие-то толчки в соседней комнате, но останавливаться они не стали, а решили так – просто, мол, это им так кажется от экстаза и взаимной возвышенности чувств. Возвышенности в том смысле, что высоко и на шатком столе…

Но ведь и этого крановщика тоже можно понять. Он то уж совсем тут не виноват. Малый, кстати, оказался не промах. Быстро сориентировался в такой сложной ситуации и прямо из своей кабины позвонил в охрану и молодых заложил:

– ЧП, мол, – в третьем корпусе. Бегом давайте! На последний этаж и в конце коридора. Двое в режимной зоне. Возможно диверсия!

Те мгновенно этих голубков и застукали, прямо за работой. Еще тепленьких и взяли. Крановщика, кстати, тоже. Мало ли что. На восьмом этаже у нас первый режим секретности был – самый высокий на всем нашем ящике.

Большой скандал тогда возник из-за этого, а разговоров потом – на целую неделю хватило. Даже внеочередное закрытое комсомольское собрание созывали. Не для всех, а только для тех у кого первый допуск был. Кстати, крановщик правильно тогда поступил, что ничего врать не стал и сразу куда надо доложил. Иначе за всю жизнь бы не расплатился. Какое-то оборудование очень дорогое он там своей стрелой раздолбал. А так, – вошли в его положение:

– «Ну, потому что, ну, как же ж, блин, нам работать, тогда… Я же, гражданин уполномоченный, не доктор, на. Я простой рабочий, – крановщик, на… А они ну, прямо перед самым носом…. А я же все-таки не грузовик какой-то. Я кран, на! Во мне18 тонн… Да еще так неожиданно. Я же ж тоже ж, живой, на… Ну, а как же ж? Я же ж при исполнении, а они там, на… прямо перед самым моим носом и на столе… Прямо, как кролики, на…»

Нет! Комиссия абсолютно правильно тогда поступила. Оправдали его. Полностью. Даже без занесения, потому что:

– «Ну, – это же просто срам, товарищи комсомольцы, и пятно на всю организацию! А мы ведь, вы знаете, на правах райкома! Мы – пример! А тут, понимаете, такое, да еще и в рабочее время, вернее, в обеденный перерыв, но все равно – ведь прямо на рабочем месте. Позор!!!»

И молодым этим правильно тогда по строгачу влепили. Каждому. По комсомольской линии. И кварталки лишили. Ну, потому что: «Вы ж понимаете, мы – молодые специалисты, должны высоко нести знамя… и все такое прочее, а они аморалку нам такую подложили. Если уж в конце концов так уж вам приспичило, внезапный зов, так сказать, природы, ну, идите за территорию, за железку, через полотно в парк. Туда все ходят. А то, – это уж совсем тогда, товарищи, такая нескромность в рядах получается, такая распущенность нравов, что ни в какие ворота, вернее, пардон, буквально ни в… Ни туда – ни сюда. Вернее… Ой, да, слов просто с вами нету!

Это уже комсорг наш – Инесска. У нее первая форма была. Сама, кстати, такая блядь – пробу негде ставить! Но, она то, ладно. Ей можно. Она мать-одиночка. А ребенку нужен отец. Вот она и…

Но, не о ней сейчас речь. О ней потом будет.

Так что здорово дали им тогда по рукам. Хорошо дали. А свадьбы не было. Какая там свадьба! Они после этого друг на дружку даже смотреть не могли. Каждый почему-то считал, что во всем другой виноват…

Я ж тебе просила, – шипела она, – Я ж тебя умоляла: Николаша, давай! Давай, миленький! Давай быстрее – войти могут.

– Я думал ты это в смысле страсти, – зло шептал тот в ответ…

– Господи! Да от чего там твоего страсть то может произойти! Не смеши меня…

Короче разругались вдрызг. Этот Николаша даже в нашу лабораторию перевелся, – от нее подальше. Но самое главное, после этого случая оставаться в обеденный перерыв на рабочем месте можно было только с письменного разрешения начальства.

История, леденящая кровь

Человек несет свою судьбу

привязанной к шее.

Коран.

Между прочим, Василий в этом рассказе – это я сам и есть. А эта история, произошедшая со мной, относится к разряду историй, которые, маясь от тоски и духоты приходится иногда читать на пыльных стендах, стоя в нескончаемой очереди какого-нибудь присутствия – в псих диспансере, в ДЭЗе, в поликлинике, или в ГАИ.

Такие стенды объединяет всегда присутствующий в них и на первый взгляд вроде бы невинный подзаголовок: «Это может случиться с каждым!»

Ну и что тут такого? – скажете вы, – жизнь штука сложная, мало ли что в ней может случиться. Кирпич, например, с крыши может на голову упасть. И тут я с вами полностью согласен. Может. Чисто теоретически вы абсолютно правы. Такие истории, действительно, могут случиться с каждым. Да, с кем угодно могут случится! В любого пальцем ткни – теоретически может и с ним случится. Но вот что поразительно – теория – теорией, но на практике все они почему-то случаются ни с кем-нибудь, а именно со мной…

Вот тут-то и таится главная загадка! Я бы даже сказал – удивительная аномалия. Почему именно я? Может у меня какое-то негативное притяжение на такие случаи? Или биополе какое-то особенное? А может у меня с головой, что не так? Или с кармой? Или защитная аура пробита? Вот через эту дыру и долбят…

И вот что больше всего-то обидно – уж больно мизерна вероятность возникновения подобных случаев. Тьфу, а не вероятность – один случай на миллиард, – ноль без палочки, а вот же – на тебе! Одно за другим! И я всегда тут как тут – будто звал кто! Именно в это мгновение, точно на нужном месте, и уже с угодливо подставленной под удар задницей и открытым кошельком в руке! Беда прямо какая-то и сплошное разорение…

Одно утешает – я такой на свете не один.

Вот, например, известный писатель Пришвин пошел как-то в лес за бессмертными образами русской природы для учебников литературы и хрестоматий, а там как раз гроза. Гуманитарий Пришвин плохо знал про электричество и, как маленький ребенок, спрятался от грозы под большим деревом на поляне, то есть в самом опасном месте. А тут вдруг из чащи леса выходит растревоженный грозой огромный медведь. Он встает на задние лапы, рычит дурным голосом и, качаясь, как пьяный, тоже идет прямо под дерево, чтобы задрать там великого писателя…

И можете себе представить? Именно в этот момент небо разверзлось и молния шандарахнула прямо по поляне, и убила не Пришвина, грубо поправ тем самым хорошо всем известные законы электричества, а подлеца медведя.

Вот так, на беду всем двоечникам, и был спасен для русской словесности писатель М. М. Пришвин.

А теперь сами подсчитайте вероятность такого события. Мизер! Да что там мизер – просто нет никакой вероятности! Нуль! А нуль в математике – это и значит Судьба.

Я тут, кстати, тоже сразу хочу предупредить – я, хоть и не такой везунчик, как этот «певец среднерусской природы», поэтому во время грозы всегда дома сижу, но все равно на свою Судьбу никогда не ропщу. Ибо ее представительницы, имеющие, кстати, еще и весьма подозрительное для славянского уха обобщающее имя Мойры, дамы весьма капризные. Сегодня они могут вызывающе повернуться к вам своим внушительным задом, а завтра, вдруг, наоборот, – всеми соблазнительными фасадными прелестями.

А если уж вам совсем подфартило, то кто-нибудь из этих суровых и неподкупных гражданок может вам даже и улыбнуться. Но улыбка Судьбы – это абсолютная редкость. Такая же, как пресловутый джекпот, который мало кто на самом деле и видел-то в реальности. Так что даже и забудьте про это.

Настоящему нормальному человеку – не баловню Судьбы, она может улыбнуться всего-то пару раз в жизни, да и то, скорее в виде ехидной ухмылки.

Да. Эти Мойры – они такие. Всего их три сестрички. Каждая имеет собственное имя и особую миссию: первая – Клото (прядущая) начинает прясть нить жизни; вторая – Лахесис (дающая жребий, она-то и выдумывает для нас всякие каверзы и казусы) продолжает эту ее нелегкую работу, сплетая различные узоры и петли, третья – Атропос (неотвратимая). У нее работа простая – обрезает нить и все – кобздец! Приехали… Следующий!

***

Но ближе к делу, господа. Конкретный случай.

Причем сразу хочу предупредить, что на этот раз облом получился у меня особенно неприятный, можно даже сказать, – гадкий. Да вы и сами сейчас в этом убедитесь.

Дело в том, что уже много лет я езжу на дачу на старенькой двухдверной «Ниве». Правда, слово «езжу» тут совсем не подходит. Правильней сказать передвигаюсь. Старая она совсем стала. Почти ничего в ней уже не работает. Да и силы для езды у нее практически уже никакой. Сложно с ней…

И вот, вдруг, подфартило. Представляете! Как раз та самая улыбка Судьбы. Так совпало, что на краткий миг: и некие халявные деньги появились, и готовая, подходящая для нас машина для покупки, да и жена дала добро. Случай, можно сказать, уникальный.

Причем машина не какая-то там, неизвестная или чужая, или по объявлению, а, можно сказать, своя, – проверенная и надежная. Машина моего хорошего банного приятеля Володи Жукова, которую он готов мне продать, потому, как тоже покупает себе другую – новую, импортную и дорогую.

И процесс пошел. Причем поначалу так гладко, легко и весело, как обычно у всех в таких удачных случаях и бывает. Покупка новой машины вообще вещь всегда приятная.

Мы с ним встретились, заехали в какую-то контору, за пять минут оформили машину на меня, (деньги за нее я отдал ему заранее). Он лихо подбросил меня на ней до самого дома, мы, поздравив друг друга, радостно с ним распрощались, и с этого момента его серебристая красавица осталась жить прямо на тротуаре у моего подъезда. Я же, время от времени, благосклонно поглядывая на нее сверху из окна, стал по приложенной к ней инструкции изучать, как ей надо пользоваться – на какие кнопки нажимать, что можно крутить, причем, сколько хочешь, а что категорически крутить не допускается и всякое такое. На следующее утро я планировал стартовать на ней прямо на дачу.

И прошла ночь, и наступил день, и я стартовал…

Было лето. Прекрасное раннее воскресное утро. Такое раннее, что улицы были еще пусты. И даже на больших магистралях алчные гаишники еще не вышли на дневную охоту, а, намаявшись за ночь, дремали в витринах своих стеклянных будок. Светлый пустой и просторный город. И я в нем. И никого. Сказка!

Буквально через пять минут после старта – к хорошему привыкаешь быстро – я немного освоился, расслабился и стал потихоньку изучать изнутри безграничные возможности моей новой ласточки.

Боже! По сравнению с простоватой и непредсказуемой «Нивой», эта была тиха и послушна, как восточная наложница, а как чувствительна – ну, просто – трепетная лань!

Я лишь чуть подавал руль вправо, и она тут же пугливо жалась к обочине, я нажимал на газ, и она легко взмывала в туманную утреннюю дымку набегающей дороги. Чудо!

Восторг свободного, но подконтрольного движения буквально охватил меня всего. Я потихоньку наращивал скорость, а внутри все тихо и радостно звенело от счастья. Небрежным движением указательного пальца я вонзил кассету в магнитофон, и тот отозвался мгновенно и адекватно:

ВотНовый поворот,И мотор ревет,Что он нам несет —Пропасть или взлет,Омут или брод,И не разберешь,Пока не повернешь…

За па-ва-рот! – радостно орал я вместе с Макаревичем, еще сильнее нажимая на податливую железку газа.

Фонарные столбы, надвигаясь, буквально прыгали прямо на меня и исчезали в кисейном утреннем тумане за моей спиной. Стрелка спидометра выползла на абсолютно недоступную мне ранее на моей «Ниве» отметку – 120 км. в час! Какой кайф, – подумал я! А ведь это еще не предел! Я покрепче сжал руль и наддал еще. Машина рванула, а сзади, со спины, ей вслед ударило восходящее солнце. Впереди на дороге сразу же появилась длинная, бешено несущаяся вместе со мной тень моего железного скакуна. Под горячими утренними лучами дымка тумана мгновенно растаяла. Радостная и безоблачная даль накатывала прямо на капот…

Я, распевая уже вовсю, еще поддал громкости:

И пугаться нет причины,Если вы еще мужчины,ВыКое в чем сильны.Выезжайте за ворота,И не бойтесь поворота,Пусть…

– Добрым будет путь, – мотая головой, и вцепившись в баранку, тоже в экстазе орал и я…

И тут вдруг конь подо мной слегка взбрыкнул, впервые за все утро. Сначала всего один раз, потом вдруг еще, еще… Стал как-то конвульсивно подергиваться…

Я нажал на газ, поиграл сцеплением, – но все тщетно. Моя скорость стала катастрофически падать, на панели загорелись какие-то красные значки, я вырубил музыку, и в наступившей тишине понял, что машина подо мной уже мертва, а ее остывающее тело несется по дороге, лишь в силу инерции…

Я с трудом дотянул до очень кстати подвернувшегося кармана стоянки и там припарковался.

Попробовал снова завестись. Фиг вам! Никак. Вышел, с трудом открыл капот и тупо уставился внутрь. Там, внутри, все было для меня пока совершенно незнакомо. Я оторвал взгляд от масляных кишочков подкапотного пространства и прямо перед собой, как бывает только в сказках, увидел невысокого и толстого человечка, который, небрежно облокотившись одной рукой на мою машину, иронически смотрел на меня черными маслинами своих прищуренных армянских глаз. В другой руке у него была спичка, которой он от нечего делать меланхолически ковырял в зубах.

– Проблемы, да? – с армянским акцентом сочувственно произнес он, и его жирный живот под засаленной лиловой майкой волнующе заколыхался.

– Вот, – не заводится, – в растерянности я развел руками.

– Конечно, не заводится. В ней мотор поломался. Могу помочь. Да?

– Сколько?

– 300. Да?

– Вы же еще не знаете в чем тут дело? – удивился я, – может тут и чинить-то ничего не надо.

– Почему не знаю? – знаю. Диагностика на любой станции – 600, – я – всего 300 прошу. Будешь машина чинить? Если нет, то я поехал. Всё куругом еще закрыто. Толко я один на дороге.

– Ну, ладно, – мое мажорное настроение испарялось с удивительной быстротой.

– Хорошо, дорогой, – сделаем. Ты только деньги давай, а мы сделаем.

Я дал, и мы с ним начали делать…

– Садись за руль, – скомандовал он и мгновенно оголил карбюратор:

– Вот так провода со свечь на свечь меняешь, да! Один туда меняешь, другой сюда, – поучал он меня, производя внутри капота какие-то замысловатые магические манипуляции, – и даешь карбюратор чуть-чуть пирасраться, да. Понял? Искру ему даешь…

Он вытер руки о свою огромную задницу:

– Заводи!!! – прокричал он вдруг внезапно и страшно.

Я завел и тут же в ужасе подпрыгнул на сиденье, потому что прямо передо мной в моторе что-то рвануло стрельнув в небо желто-голубым пламенем.

– Еще! – сладострастно заорал он, и я опять повернул ключ зажигания.

– Еще!

Проезжающие рядом машины сначала в ужасе шарахались, а потом притормаживали. Их водители в изумлении наблюдали за этим фантастическим зрелищем.

– Да что ты боишься! – орал на меня этот толстый лиловый мешок с глазами, – не отпускай ключ! Курути давай! Еще курути! Давай! Давай!

И я крутил. Ба-бах! Ба-бах! Бах-бах-бах! Уже серии взрывов сотрясали воздух. Казалось, что на шоссе идет бой. У меня в глазах уже рябило от вспышек…

– Поехал! – орал он, – Трогай прямо с места! – он мгновенно вставил провода на место и, нахлобучив воздушный фильтр на карбюратор, с силой хлопнул нежным капотом моего серебристого мустанга, оставив на нем черные отпечатки своих пальцев:

– Газ! Газ! Больше газу! Больше! Реви газом!

– Вот урод! – ругал я сам себя за то, что связался с ним.

Газуя и с трудом набирая скорость, внутренне удивляясь при этом тому, что эти сатанинские манипуляции все-таки как-то оживили и стронули безнадежную ситуацию с мертвой точки.