banner banner banner
Два лета одного года.
Два лета одного года.
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Два лета одного года.

скачать книгу бесплатно


– Готов поспорить, что мы будем у стен всего через полчаса.

– С меня сигарета, если успеешь точно в срок, – сразу согласился Эрик, поскольку напарники знали, что этой дорогой в редких случаях пользовались только машины городских служб.

– Довоенная? – иронично набивал цену предстоящему зрелищу водитель.

– Я таких уже полгода не встречал, – пожаловался рыжеволосый Хартман, насмешливо фыркнув.

Ставки были сделаны. Фаренгейт одним движением дернул за рычаг, и салон роскошного кабриолета накрыла черная тканевая крыша, после чего автомобиль рывком дернулся с места в направлении серости городских стен.

Хартман не хотел возвращаться к безликому бетону, что стал гарантом мнимого спокойствия и символом краха старого мира, словно тысячелетний храм периметра последней столицы существовали всегда и, попросту не существовало времени, когда его не было.

Над проспектом бессмысленно повисли провода, некогда протянутые между узнаваемыми железными крышами и вытянутыми окнами чердаков. На шум выглянули дьявольские вороны, они стали единственными зрителями зрелища.

– Забавно вспоминать, но раньше ты предпочитал машинам велосипед, – напомнил вдруг Эрик.

– И он мне был не нужен: я жил слишком близко к университету, – поправил пассажира несколько легкомысленный профессор Фаренгейт.

Пара ворон со стеклянными глазами по неясным причинам бросились сопровождать машину, быть может, их привлекла ее необычайно яркая окраска или отливающие хромом детали решетки радиатора и подвески вместе с серебрящимися дисками. Хартман нашел эту слежку малоприятной и не без доли отчетливой иронии в словах выговорил:

– Использовать дорогу смерти в качестве полигона, чтобы с ветерком наслаждаться жизнью, разогнавшись в безумной гонке. Как легкомысленно.

– Боюсь, так могут только люди, – запросто сказал Фрэнк, словно не находил в этом наблюдении ничего удивительного, словно видел это столько раз, что и вовек не сосчитать.

– По моему мнению, это и есть самое верное решение, ведь никому не под силу противостоять концу света, будто бы сама вселенная решила изжить нас из этого мира или в какой-то момент сама попросту стала рассыпаться на части, – продолжал свой монолог полный задумчивости Фаренгейт. – Никто не знает, почему это однажды произошло, мы лишь можем видеть последствия…

– Все равно что безвольные наблюдатели, верно? – сквозь рев мотора добавил Эрик, когда героям ненадолго приоткрылись полутени парящих в облаках островов, куда заказан путь обыкновенным горожанам.

– Верно.

Собеседники ненадолго замолчали, вглядываясь в холодную полутьму в небе и думая каждый о своем, хотя Фрэнк мысленно продолжил свой монолог. Пара ворон, увязавшихся за машиной несколькими минутами ранее, уже давно остались позади.

Рыжеволосый напарник коснулся нерабочей магнитолы: герои еще не установили антенну, решив сделать это на завершающем этапе ремонта, хотя во всем Париже, как и за его пределами, ловило всего две частоты: «джазовый мотив» и канал оповещения.

– Неужели быстрая езда смогла сделать тебя разговорчивее? – с интересом заметил Хартман, за окном мимо него проносились многочисленные улочки и оставленные людьми в панике магазины, большинство их которых уже была разграблена.

– Быть может, ты прав, мой друг, – тяжело выдохнул и выговорил водитель в старомодной шляпе. – Что может быть честнее, чем наслаждаться жизнью на руинах нашей умирающей цивилизации? Развлекаться, посещать рестораны, кинотеатры и воспринимать нелюдей в качестве туристов из каких-то далеких стран, словно двенадцать лет назад ничего не произошло.

С подлинным блаженством прислушавшись к чистому реву мотора, что определил успех недельной работы, Фаренгейт поделился еще парой мыслей, навеянных рядами ржавых заборов с колючей проволокой у самой дороги:

– Надеть и больше никогда не снимать розовые очки, дважды в сутки принимать растворенные в сахаре антидепрессанты, пока по остальному континенту за пределами стен ступает апокалипсис.

– Научиться жить по-новому, чтобы не сойти с ума, – после непродолжительной паузы прокомментировал Хартман, у ног которого лежала бутылка выпитого коньяка. – Быть может, от нас этого и хотят?

В эту секунду взгляд пассажира был устремлен к мрачному небу, вернее к каменным глыбам парящих островов, где новая аристократия уже, наверное, успела свить себе резиденции и роскошные дворцы, чтобы с комфортом встретить закат человечества, как и всего мира.

Никому из жителей нижнего города не позволялось заглянуть за мглу, что стала самой настоящей границей между теми, кто был облечен властью и богатством, и всеми остальными, запертыми в клетке бетонных стен. Даже в редкие ясные дни сказочные острова оставались недоступны для глаз посторонних, надежно скрывая тайну верхнего Парижа траурной дымкой облаков. Фаренгейт полагал, что в частности именно по этой причине воздушный транспорт позволялось иметь только периметральной гвардии.

Одинокий автомобиль на безумной скорости мчался по длинному проспекту, ставшему неким памятником ушедшей навсегда эпохе, словно в своей небывалой роскоши демонстрируя превосходство не только перед современниками, но и словно перед теми, кто когда-нибудь населял эти дома с милыми окошками.

Должно быть, оба героя в это мгновенье подумали об одном, вернее о том времени, когда дорогие сердцу люди жили, и им можно было в любое время с легкостью позвонить. Мимо машины пронеслась и вскоре осталась далеко позади одинокая телефонная будка.

– Кажется, стоит только набрать нужный номер, поднять трубку, и на конце провода будет слышен голос, – признался тоскливо и одновременно с этим несколько мечтательно Эрик, словно те, кто был ему дорог и навечно сгинул в пожарище старого мира, сейчас на самом деле был жив и счастлив, находясь где-то очень далеко от извечной мглы этого мрачного города.

Фаренгейт и Хартман прекрасно осознавали, что это было не так, что в реальность оказалась намного трагичнее: старый мир пал. И точкой невозврата стал тот миг, когда связи между людьми были навсегда утрачены, а коммуникация далее десяти километров от стен стала невозможной. Бессмысленно висящие на орбите спутники давно взбесились, точно вдруг разом осознали собственное одиночество, и были обречены созерцать затянувшуюся агонию человечества из космоса, откуда так запросто фиксировались последствия поступи белого тумана.

Вдали стали видны железные пролеты моста, обнажились и тусклые огонь прожекторов на городских стенах, Фрэнк сбавил ход и вслух заключил:

– Многие говорят, что такие как мы принадлежат к потерянному поколению, ведь мы с тобой в сознательном возрасте застали старый мир, а потом в одночасье его потеряли.

Автомобиль грациозно покатился по пролетам широкого моста, холодные воды Сены сразу приковали взгляд Эрика, тот лишь приободрил коллегу:

– Полагаю, что те, кому не посчастливилось родиться после конца света, воспринимают окружающий хаос, как нечто должное. Их трагедия заключается в том, что им уже никогда не понять вкуса той беззаботной жизни, которую знали прежде мы.

Разговор двух приятелей был закончен, как вдруг внезапно оба заметили на противоположной стороне моста размытое черное пятно, что секундой позже разделились на несколько тучных тел, неумолимо приближаясь к героям, как волны в океане, как необъяснимый почти животный страх. Напарники удивленно переглянулись. Водитель предпочел затормозить, а потом, когда из мглы выскочили бронированные грузовики периметральной гвардии, вовсе остановился. Герои не ожидали встретить их здесь сегодня, особенно днем.

– Они словно туннельные крысы, рожденные в темноте и никогда не видевшие света, – неясно дополнил свои слова Эрик или уже был увлечен проходящими мимо роскошного кабриолета колонной броневиками.

Хартман, равно как и Фаренгейт, прекрасно знал, что в трюмах таких грузовиков до места расстрела перевозили разного рода тварей, вовсе не имеющих паспортов, или тех, кому сегодня не посчастливилось быть раздавленным бессмысленной военной машиной охранителей стен.

В скором времени колонна адских грузовиков снова затерялась в полутьме дневного марева позади. Никто из напарников больше не проронил ни слова, будто бы именно эта незначительная деталь могла привлечь излишнее внимание расстрельной команды, что в промышленных масштабах досрочно выписывала из этого чистилища всех, кто даже потенциально считался опасным или был не согласен. Должно быть, именно допущение позволяло столь таинственному руководству периметральной гвардии диктовать свою волю под дулом автоматов и пребывать в неясном статусе, бессрочно исполняя функции правительства последнего города.

Мужчины все не решались прервать тишину, точно их могли подслушать даже в машине, ведь им обоим доводилось слышать о широкой сети информаторов и доносчиков. Фаренгейт также знал и о ночных рейдах, после которых некоторых горожан искать было совершенно бессмысленно, потому что однажды стал случайным свидетелем этого зрелища, по своей лицемерной бесчеловечности напоминающим скорее события хрустальной ночи. Тоска по довоенным временам, постоянная борьба за существование и извечная угроза со стороны белого тумана никоим образом не предрасполагала к появлению самой идеи о малейшем сопротивлении.

Немногословный Хартман включил магнитолу, и в салоне зазвучала приятая музыка, разбавив повисшую в воздухе напряженность. Недосказанность заместилась словами какой-то незамысловатой песни, повествующей о сельской жизни нищего фермера на среднем западе американского континента, где в то время острая нужда вознаграждалась полной свободой. Кабриолет с героями исчез за воротами бетонной стены, чья беспредельная безликость была не так выразительна за частоколом из антенн.

Перед глазами напарников вновь предстали привычные улочки, что полнились огнями газовых фонарей и витрин магазинов, даже прохожие в разных одеждах выглядели беззаботными, ни на секунду не задумываясь о своем удручающем положении, словно горожане однажды заключили контракт, согласно статьям которого неприступные стены Парижа даровали им мнимую безопасность, взамен забирая их свободу и, вероятно, их души.

Фаренгейт хорошо помнил, как он, впервые оказавшись внутри периметра, никак не мог понять, почему горожане могли радовать себя кулинарными изысками в многочисленных ресторанах и кафе с такой легкостью в упор не замечать нужды ближних, кому за стенами порой не доставалось хлеба. Казалось, словно обладание злополучным паспортом определяло принадлежность к человеческому роду или вовсе к роду разумных существ. В тот день Фрэнк списал это на обыкновенный человеческий эгоизм и нежелание знать все правду, ведь именно это позволяет закрывать глаза на все несправедливости, будто бы нуждающимся может помочь кто-нибудь другой. К следующему утру белый туман подступил к Парижу и в один миг похоронил всех, кто остался за стенами, многие встретили свой конец во сне. Счастливая смерть. Фрэнку оставалось с этим просто смириться, и он поступил именно так.

– Помниться, ты обещал к этому времени домчать нас до мастерской получасом ранее, – неожиданно напомнил водителю Хартман, взглянув на наручные часы, их циферблат был электронным.

Стрелки механических часов после конца света по необъяснимой причине шли в обратную сторону или вовсе замирали, будто бы весь мир навсегда лишился временного постоянства.

– Получасом ранее речь шла только о городских стенах, – поправил забывчивого напарника Фрэнк.

Внезапно Фаренгейту пришлось нажать на педаль тормоза, от чего кабриолет застыл посреди оживленной улицы в паре метров от низкорослых гномов в затертых робах, чьих могучих руках лежал громоздкий рояль. Они несли его к подъезду, как того требовала прекрасная владелица. Водитель даже нашел себя завороженным движениями тонких рук миловидной девушки в платье, она продолжала деловито указывать рабочим, в какую из дверей было необходимо занести дорогой инструмент.

Хартман без труда заметил секундное замешательство напарника, увлеченного вниманием к этой незнакомке, чьи золотистые волосы посреди болезненной серости улицы казались необыкновенными, поэтому сказал с легкой усмешкой:

– За рулем такого автомобиля у тебя есть все шансы ее заинтересовать.

– Будь любезен, Эрик, оставь свои советы при себе, – по-дружески нагрубил Фрэнк.

Напарники уже мысленно предположили, что очаровательная незнакомка, вероятно, была актрисой или танцовщицей в местном театре, если, конечно, не состояла в успешной музыкальной труппе, выступая поздними вечерами в ресторанах.

Пара тучных рабочих, наконец, перенесла элегантный инструмент через дорогу прямо к дверному проему одного из ухоженных подъездов, что не могло не обрадовать незнакомку. На ее лице проступила робкая полуулыбка, будто бы она все еще находилась в образе какой-то на редкость сдержанной героини.

Фаренгейт предпочел не досматривать представление, а нажал на педаль газа, и роскошный кабриолет покатился вдоль линии газовых фонарей вверх по улице. Из-за постоянного тумана освещение городское освещение работало почти круглосуточно, прерываясь лишь на короткий период между полуднем и пятью часами вечера.

– Жаль, что ты решил уехать. Мог бы любезно предложить помочь поднять рояль по лестнице: она совершенно точно живет на втором или третьем этаже, если не на чердачном помещении, хотя она уж слишком хороша собою, чтобы жить прямо под крышей, – никак не унимался Эрик.

Шляпа снова лежала на локонах рыжих волос развеселенного пассажира, но в следующее мгновение сползла, смешно повиснув прямо надо лбом, что не могло не позабавить Фаренгейта.

– За годы жизни на улицах этого города я усвоил одну важную вещь, напарник: если тебе не угрожают расстрелом, то работать следует только за монеты. Ведь их звон никогда не лжет, в отличие от слов, сказанных людьми, – несколько задумчиво проговорил проницательный Фрэнк, приближаясь к знакомому адресу в тихом переулке. – Хотя работа в мастерской в некоторые убыточные месяцы является скорее исключением.

– Ты прав, просто на секунду я даже позавидовал этой незнакомке. Она может заниматься любимым делом, найдя свой островок спокойствия посреди целого океана безумия, – объяснился Эрик, на его лице проступила полуулыбка, она выглядела точно такой же, как и у этой девушки.

– А разве ты не отыскал этот островок в мастерской? – поинтересовался герой, бросив короткий взгляд в зеркало, откуда на него своими уставшими от жизни глазами взглянул мужчина с грубой щетиной и проседью в темных волосах.

В глубине себя Фаренгейту все еще было сложно поверить или скорее даже принять, что этим человеком теперь являлся он сам, даже его стремительно седеющие волосы казались ненастоящими, точно он был вынужден наложить грим для роли в кино или театральной постановке.

– Я ведь уже неоднократно признавался, что нахожусь там, чтобы только оплачивать мое пребывание в барах, – рассмеялся теперь уже смехом обреченного Хартман. – Иными словами я занимаюсь ремонтом машин только ради дешевой выпивки.

– Выходит, расплачиваешься целым днем работы в мастерской за несколько часов у барной стойки, – справедливо предположил Фрэнк, в то время как полюбившийся напарникам всего за неделю работ кабриолет, наконец, достиг гаражных ворот. – Как мне это знакомо.

– Быть может, именно поэтому наша мастерская еще держится на плаву, – не без толики иронии проронил Хартман.

В следующие полтора часа герои установили хромированные детали на кузов и повесили новенькие номера с трехзначным набором цифр лазурного синего цвета на стерильном белом глянце, от чего блистательный кабриолет стал выглядеть еще лучше и еще более роскошно, словно он только недавно был доставлен из резиденции какого-то ближневосточного монарха, если таковые остались и сумели сохранить свое состояние и статус после конца света. Приятели торопились управиться с работой в срок. Фрэнк заканчивал намывать широкую радиаторную решетку, что одним своим видом подчеркивала премиальное положение владельца этой дорогущей машины, а Эрик сумел установить длинные стеклоочистители на изогнутое лобовое стекло.

Заказ приобретал окончательный вид, позволяя напарникам рассчитывать, в каком заведении сегодняшним вечером они будут проводить время. Фаренгейт знал, что, как и во все месяцы до этого, потратит в «Вавилоне» или ближайшем ресторане все до последней монеты, в то время как Хартман отложит часть выручки в банк, хотя в конечном итоге все равно спустит все в следующем кутеже. И каждый из них будет прав по-своему, ведь они уже неоднократно были свидетелями того, как деньги, совершенно обесцениваясь, превращались в цветную бумагу пригодную лишь для растопки печи в холодную зиму.

В назначенный час к дверям мастерской прибыл еще один роскошный автомобиль, отличающийся от того, что стоял в гараже, лишь цветом и наполнением салона. Герои в рабочих халатах сразу поняли, кто именно пришел за машиной, однако, к их удивлению, сначала в дверях показался стройный юноша в отглаженном лакейском кителе с двумя рядами сверкающих золотом пуговиц на груди, а уже за ним в помещение на своих огромных лапах прошагал прямоходящий волк в деловом костюме и заметным перстнем на пальце.

Фаренгейту стало не по себе, когда он снова посмотрел на морду Больцмана под цилиндром, в желтоватых хищных глазах которого таилась какая-то запечатленная в инстинктивном порыве угроза, словно заказчик в тот же миг был готов броситься на исполнителей и с легкостью разорвать их на куски.

Выпрямившись возле сверкающей своей первозданной чистотой машины, Хартман незамедлительно поприветствовал влиятельного гостя:

– Мсье, добрый день, рады видеть вас в мастерской в назначенный час.

– Доброго дня, – коротко добавил Фрэнк, повторив за коллегой.

– Решил лично удостовериться в результате работ и забрать ее у вас, – разборчивым голосом на чистейшем французском языке произнес Больцман и, приблизившись к героям, поочередно пожал им руки.

К собственному удивлению, Фрэнк нашел шерсть лап животного с острыми когтями довольно мягкой и даже приятной, сравни скорее кошачьей. Молчаливый лакей с одухотворенным видом остался стоять у дверей, будто бы выжидая мгновенья, когда потребуется и будет уместным его скорейшее вмешательство.

– Вы не пожалеете: двигатель пересобрали почти полностью, от чего он работает идеально, заменили масла, установили новые лампы в фарах. Ход плавный, – последовательно вспоминал весь проделанный объем работ Эрик, в первые минуты он даже растерялся, удивленный личным присутствием заказчика.

Фаренгейт лишь вытер руки почерневшей тряпкой, прежде чем поднять засов на воротах.

– Нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме, – формально проговорил прямоходящий волк, превосходящий всех присутствующих в помещении людей почти в полтора раза, а вместе с цилиндром – вдвое.

Когда важный заказчик со всем вниманием рассматривал автомобиль, Эрик искренне засиял от чувства глубокого удовлетворения, а Фрэнк поймал себя на мысли, что Большой Больцман предпочитал кабриолеты из-за своего нечеловеческого роста.

– Вижу, что работа выполнена добросовестно, – произнес долгожданные слова прямоходящий волк, одетый в белоснежную рубашку с галстуком под черным пиджаком и собранные у суставов брюки.

Следом Больцман заглянул в салон и, непредумышленно продемонстрировав героям звериный оскал, от чего приятелям показалось, будто бы лицо заказчика исказилась в какой-то малопонятной гримасе, пожаловался:

– Знаете, ведь в наше время так непросто отыскать добропорядочных людей.

Фрэнку вдруг показалось, что искушенный роскошью заказчик под последним словом подразумевал обладателей паспорта гражданина и верноподданного, хотя это могло быть так.

Острые клыки громадного животного на мгновенье сделали Фаренгейта несколько тревожным, секундное замешательство почти наверняка заметил молчаливый лакей, хотя Фрэнк не мог определить, были ли его тревожные мысли обыкновенными предрассудками. Годы жизни в последнем городе позволили герою понять, что даже причудливые человекоподобные животные, вышедшие из лесов после конца света, умели чувствовать, страдать, любить и мыслить, также как и люди. Таким образом, различия между ними существовали лишь в облике и манерах: порой вчерашние животные имели более четкие представления о чести и морали, нежели представители человеческого рода, ограничившихся своим высокомерием.

Фаренгейт открыл ворота гаража вновь. По помещению загулял морозный ветер, увядающие цветы в окне второго этажа противоположного дома оставались неподвижны, а личность искусного скрипача – неизвестной.

– Меня вполне устраивает ваша работа, – наконец, огласил свой вердикт заказчик, от чего преисполненный облегчения Хартман выдохнул.

– Никола, будь так любезен: передай Эрику все, что ему причитается, – обратился теперь уже к лакею Больцман, на что тот вытащил из кармана звенящий мешочек с золотом и сделал несколько шагов навстречу владельцу мастерской. – Ровно пятьсот нумлонов.

Фрэнк оставался неподвижен и молчалив, а Эрик, не успев произнести ни слова, был перебит.

– Будете пересчитывать? – поинтересовался искренне волк, будто бы ему было по-настоящему интересно, как решит поступить рабочий.

На этот раз Хартман, справедливо полагая, что столь влиятельный и состоятельный клиент не станет обсчитывать мастерскую, ответил без промедления:

– У нас нет оснований вам не доверять.

– Прошу, – проговорил ангельским голосом Никола, тут же вручив заявленную сумму Эрику.

Сразу после безмолвный юноша поспешил удалиться обратно к дверям, словно его присутствие в зале могло быть нежелательным, а предстоящий разговор для него – недопустимым.

– Взаправду польщен вашим доверием к такому дикому зверю как я, чего нельзя сказать о многих других людях, – усмехнулся несколько самодовольный волк, жестом руки приказав своему верному помощнику сесть за руль желтого кабриолета, что тот незамедлительно и безропотно исполнил. – Во всяком случае, каким бы представительным ни был образ партнера, не следует доверять ему слепо: в вашем мире звон монет может решить почти любую проблему

– Я помогу вытолкать его наружу, – обратился теперь уже к Николе Хартман, в то время как Фаренгейт, не сумев отыскать себе места, остался в мастерской, пока ее покидало полюбившееся обоим напарникам изделие.

В помещении остался только Фрэнк и Больцман, которого за его деловитую хватку и внешность было принято называть Большим, хотя это слово могло служить в качестве фамилии. Заказчик оставался предельно наблюдателен, будто бы даже сейчас мысленно решал какою-то задачу, смысл которой был известен только ему, затем он, совершенно точно обратившись к Фрэнку, вполголоса прокомментировал наблюдения:

– Ваш товарищ хорошо понимает, куда дует ветер, с ним, а вернее с вами, можно работать.

– Именно поэтому я здесь.

– Вы ведь условились делить все пополам? – напрямую спросил у героя проницательный Больцман, казалось, словно он понимал людей и их поведение только по запаху, как самый настоящий хищник.

– Разве об этом так легко догадаться? – косвенно подтвердил Фрэнк, наблюдая за тем, с какой грациозностью роскошный желтый кабриолет неспешно удалялся от ворот мастерской по переулку, точно списанное судно в своем последнем параде.

Возле второй машины стоял водитель в лакейском кителе, он курил сигарету и ни на мгновенье не спускал глаз с хозяина, точно размер его жалования напрямую зависел только от этого полного рабской верности взгляда.

– Вы очень похожи, – объяснился коротко человекоподобный зверь.

Вскоре Больцман распрощался с напарниками и удалился прочь, чтобы залезть в салон второго автомобиля, кабриолет вместе с незнакомым водителем заметно прогнулся под весом хозяина. Сделка была закончена. Закончена успешно.

Хартман поспешил закрыть ворота на засов и вскоре облегченно передал обещанную сумму приятелю. Коллеги не скрывали радости от удачной сделки: Эрик вытащил из сейфа мутный коньяк, а Фрэнк почти сразу снял грязный рабочий халат.

Двери в каморку кабинета, как и всегда, оставались открытыми, позволяя каждому гостю разглядеть скудное убранство, а владелец мастерской, усевшись на ящик рядом с героем, с некоторой долей надежды в голосе произнес:

– Думаю, он еще вернется.

– Не похоже, что он часто попадает в аварии, а наша работа в следующее пару лет заставит кабриолет работать безотказно, – не стал обнадеживать мечтательного напарника Фаренгейт.