скачать книгу бесплатно
– «Макс Парао, правильнее, Максуд Ибн Пталеми Ибн Цезара, единственный сын эмира аравийского и итальянской принцессы. Из-за брака с немусульманкой родственники отказались от отца и лишили его всех прав на многомиллионное наследство. В 1962 году в результате автокатастрофы на горной дороге потерял родителей Смерть их переживал тяжело: мучили головные боли и галлюцинации. Жил в Италии у тетки, окончил математическую школу имени Джованни Бьянкини и математический колледж. Несколько раз уже в зрелом возрасте обращался к психиатру. Испытывает постоянно необъяснимую тревогу. Видит тревожные сны. После смерти родственницы в Италии уехал во Фламингию поступать в университет. Здесь и познакомился с Ивом Гратоном. Отличительные приметы: имеет на предплечье татуировку непонятного значения – вроде кланового знака».
– А вот общая сводка, – Никума с вызовом взглянул на адвокатов: – «Политикой не интересуются, богаты, талантливы, успешны».
– Не понимаю, что вы хотите от нас? – нарушил молчание Парао.
– Знаете, я не стал бы вас беспокоить ради сотни-другой тысяч долларов. Речь идет даже не о миллионе или десяти. Речь идет о таких деньгах, которые невозможно заработать и за десять человеческих жизней. Скажите вот вы, – Никума ткнул пальцем в Гратона, – сколько вам денег нужно?
– Я располагаю этой суммой, – парировал Ив. – Да и все, кто мечтают о многомиллионных барышах, должны были бы помнить, о чем им надо просить Все вышнего: «Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне».
– Если вам не нужны деньги, значит, вам нужна власть. Будем называть вещи своими именами.
– Любая власть порочна, – налил себе в бокал минеральной Гратон.
Полковник не стал с ним вступать в полемику, а продолжил:
– Одним нужна власть ради денег, другим деньги ради власти. Два этих понятия имеют точку пересечения. Власть и деньги – неразделимы.
– А что нужно лично вам? – спросил Макс.
– Мне – деньги. Я пятнадцать лет прожил в Африке, среди кошмара. Я не верю в Бога, но если есть ад, то он ничто по сравнению с африканскими странами: голод, нищета, болезни, всякая зараза – люди мрут там как мухи, нет таких болезней, которых бы там не было. И это на богатейшем континенте! Своими богатствами они могли бы озолотить весь мир. А у них нет возможности купить себе банан, который растет на соседней пальме.
– Значит, вы хотите накормить всю Африку? – Гратон взглянул с насмешкой.
– Сначала хотел, но потом понял: кто же мне это позволит сделать? В Африку вбухивают миллиарды, но куда они деваются, вот в чем вопрос. Поразмыслив, я понял, что лучше не лезть не в свое дело.
– А нам предлагаете, – не унимался Гратон.
– Не совсем так. Мы будем просто использовать некоторые слова, например, ключевое слово «Африка» и второе из важнейших – «алмазы».
Макс достал из дипломата лист бумаги и сделал какие-то записи. Протянул их полковнику.
– Да вы действительно гений. Обжора не ошибся.
– Это незаконно, – произнес Гратон, бросив взгляд на Макса.
Полковник парировал:
–Легализация беззакония и есть закон.
– Нет, я в этом не участвую, – сказал Гратон.
Как всегда в минуты чрезвычайного волнения или, лучше сказать, чрезвычайной экзальтации, глаза его вспыхнули, и он должен был говорить. Он говорил ровно восемь минут. Полковник замерял его речь по секундной стрелке на часах. Однако не дал говорившему привести все аргументы, встал, поправил мундир и рявкнул как на плацу:
– Прежде чем вы уйдете, глупый квебекский осел, я хочу сказать прямо, как военный, что я о вас думаю. Вы пожалеете, что не прислушались к нашим доводам. Ступайте вон и больше никогда не показывайтесь мне на глаза.
Полковник смачно выругался.
От такой наглости Гратон побагровел, встал из-за стола:
– Макс, ты со мной? – произнес он еле слышно и посмотрел на компаньона, но тот отвел глаза в сторону и не ответил. Тогда Ив достал деньги, бросил их на стол: – Это за мой ужин!
– Ив, Ив, ну, что ты кипятишься? – сказал ему вдогонку Макс, но тот даже не обернулся.
– Рано или поздно это должно было произойти, – заметил полковник. – Двух лидеров не бывает. Такова жизнь. Вам нужна власть, и я это понимаю. И вы это понимаете, не стоит лукавить.
– Да, власть мне нужна, – сказал Макс.
– А власть дают только деньги, огромные деньги.
– А вам не нужна власть? – адвокат посмотрел на полковника.
–Мне лично нет. Я всю жизнь хожу по лезвию бритвы. Все, что я хочу, – прожечь остаток своей жизни, не прожить, а именно прожечь, ставя все на кон. Вы знаете принцип русской рулетки? Вот и я хочу так жить. Все-таки я по происхождению русский казак.
– Вы предлагаете мне стать лидером, но чего?
– А того, что вы сами пожелаете.
– Но мой партнер прав, подобные сделки с алмазами противозаконны, и легализовать их нельзя.
– А законно продавать марихуану, таблетки, женщин? Законно? А убивать ни в чем неповинных людей законно? А грабить своих граждан путем всевозможных поборов? Вы знаете, я могу перечислять и дальше, но вы, как юрист, знаете лучше меня. Если человек, который участвует в игре, не знает, когда ему остановиться и слить свои акции, то он будет раздавлен этой финансовой машиной, то есть погибнет от собственной жадности. А если вовремя выйдет, то заработает столько, сколько ни один банк мира ему не даст. Если то, что я предлагаю, хуже или страшнее того, что уже существует, то я откажусь от этой затеи.
– Однозначного ответа нет, что лучше, а что хуже, – заметил Макс.
– Вы юлите, а мне нужен четкий ответ. Вы готовы принять наше предложение?
– Да! Я отвечаю да! – произнес Макс Парао таким тоном, как будто давал клятву. «Все-таки я способен на большее, чем быть просто адвокатом» – подумал он в этот момент.
Человек со странной фамилией
Полковник Эндрю Никума – в своем песочного цвета френче, с фламинго на обшлагах – нарушал воинский устав уже тем, что не носил орденов. Даже колодок не носил. А было у него шестнадцать боевых наград. Первая – крест за храбрость – была получена еще во Французском легионе. Как он туда попал? Но сначала об истории жизни отчаянного вояки Андрея Гавриловича Никумы, родившегося в казачьей станице Заплетская 8 декабря 1965 года.
Фамилия Никума кажется немного странной, учитывая место рождения, но такие попадаются у казаков – кум, кума, ни кума. Однако будущему генералу и командиру «Кобры» фамилия досталась от деда – Петра Маркеловича, и кума тут, как говорится, рядом не лежала. Дед, как и все в роду звавшийся Кононенко, был посажен в годы культа личности за «вредительство, склонность к троцкизму и работу на враждебное иностранное государство – Францию». Выпускник Ростовского агротехникума поспорил с председателем колхоза, куда его распределили, по поводу весеннего пересева. Спор был пустяковый. Главное, что председатель приревновал парня к жене, натравил на него уполномоченного местного ОГПУ товарища Савелова, а тот заглянул в библиотечную карточку агротехника, и политическое чутье его обострилось: в списке прочитанных книг значились Бальзак, Стендаль, Флобер, Мольер, Монтень плюс «Самоучитель французского языка» Получил он «десятку» отсидел только три и, как говорится, смыл позор кровью. Когда началась война, ушел добровольцем из лагеря на фронт. Их полковой писарь, заполняя красноармейскую книжку на рядового Кононенко в состоянии сильного алкогольного опьянения, выхватил часть из перенесенного в заявлении слова «тех-никума» и оставил в качестве фамилии это самое: Никума. Петр Маркелович возражать не стал, подумал, Кононенок-то в станице тридцать два человека, а Никума будет он один.
Дед и предположить не мог, что белобрысый Андрюха, которого он учил с малых лет сидеть в седле и любить Родину, когда-нибудь станет лопотать на французском как самый настоящий француз и, значит, осуществит через поколение ту самую работу на враждебное капиталистическое государство.
Родители Андрея, отец Гаврила Петрович и мать Евдокия Васильевна, были клубными работниками. Отец занимался хозяйственными делами в районном «очаге культуры»и вдобавок аккомпанировал на баяне самодеятельному хору. Мать преподавала на курсах кройки и шитья. Поэтому неудивительно, что их сын все свободное время пропадал в клубе. А там было две секции – бокса и самбо. И в обе секции он записался. Через год стал чемпионом по боксу среди юношей всего земледельческого края. Ему прочили большое будущее в спорте, но он, окончив восьмой класс, подался в Ленинград, решил стать моряком торгового флота, захотелось мир повидать. Окончил школу морского обучения – «шмоньку» выдали ему загранпаспорт. Советский контейнеровоз «Академик Стеклов» прибыл в порт Джибути с партией груза для этой африканской страны. Моряков, разбитых на пятерки, со старшим во главе, выпустили на берег. В кармане Андрея десять американских долларов, а вокруг бары с невиданными напитками и любыми сигаретами, доступные женщины цвета кофе – в общем, море удовольствия. Сначала оторвался от своей группы, потом пил виски с какой-то маленькой проституткой с глазами зверька, которая задирала все время подол своего цветастого платья в доказательство того, что на ней нет трусов. И в довершение праздника подрался. Его пытались отметелить пятеро чернокожих гигантов, а он как гладиатор, против которого выпустили африканских львов, отбивался всем, чем можно: выбил стулом витрину, опрокинул барную стойку, одному из нападавших разбил пузатой бутылкой из-под французского коньяка голову. Не посрамил, Андрюха, в общем, Балтийский торговый флот. Когда коротким хуком он свалил наземь очередное черное чудовище, наблюдавший за дракой парень в солдатском хаки, под погоном берет, снял со своего плеча руку обнимавшей его женщины, достал из кармана какую-то купюру и положил ее на стол, затем, обращаясь к Андрею Никуме, бросил короткое: «Пацан, а сейчас давай вместе деру!» Когда они вдвоем выбежали из бара, где-то рядом, уже совсем близко, доносилась сирена полицейской машины.
Его спасителем был Сергей, «парень из Рязани, где «пироги с глазами» – так он, во всяком случае, представился.
– А ты чего в шортах-то, как пионер? – спросил Андрей.
– Ну ты, дурья башка! Легионер я, а не пионер.
Сергей был солдатом Иностранного легиона, расквартированного в Джибути – бывшей колонии Франции, этом самом жарком месте на Земле, где температура летом достигает пятидесяти градусов при стопроцентной влажности.
– Прикинь, что тебя ждет, когда вернешься на корабль: разбор на комсомольском собрании, гауптвахта до конца плавания, и за границу тебя больше никогда не выпустят. Что, вернешься в свою деревню коровам хвосты крутить? А в Иностранном легионе – тысяча баксов в месяц, клевая жрачка и через три года ты – гражданин Франции и можешь всех слать «на».
Так он стал Андрэ, легионером 13-й полубригады Иностранного легиона (13° DBLE). Ему выдали белую пластиковую кепку и красные эполеты из ниток. Русских было там вместе с ним пятеро, два поляка, румын и югослав. «Восточный блок», как шутил шеф-капрал. Все они были по натуре пираты, отчаянные сорвиголовы и любимцы местных барменов и проституток. Вообще, к русским относились в легионе с уважением. Может быть, потому, что один из полков этой колониальной армии был создан на основе разбитой армии генерала Врангеля, о чем он прочел уже после в краткой истории Французского легиона.
– Запомни наше главное правило, – перевел ему Сергей слова командира, – легионер никогда не сдается в плен, все остальное, чему будем мы тебя здесь учить, только приложение к главному правилу.
Кобра вокруг руки – священный знак (44 год до нашей эры. 709 год от основания Рима)
Слава тебе, творец мира, бог правды и порядка, громовержец Зевс! Это ты укрепил род Птолемеев, дал им не только имя, но и царственную судьбу. Это ты возвеличил их города, украсил как драгоценную диадему их столицу – Александрию.
Возле старой Нильской дельты, на песчаной косе, в окружении крепостных стен и мраморных колонн в честь богов, возвышается этот город, соперник самого Рима. Когда-то сын македонского царя Филиппа Александр разбил здесь свой военный шатер. Прошло три столетия. И расцвела как роскошный цветок в пустыне Александрия: украсилась ровными улицами и высокими дворцами, многошумным цирком, библиотекой, в которой была как будто собрана вся мудрость мира, буйными садами и храмами во имя великих богов.
А в торговой гавани скопились корабли со всего света. Из Финикии везут пурпур, из Аравии благородные масла, с Крита – медь в слитках, из Парфянского царства – кожи, из Нубии – рабов, слоновую кость и ладан. А вот и большая римская триера— она идет доставить солдатское жалованье в запечатанных сундуках: серебряные сестерции, золотые денарии с профилем Цезаря и крылатой Венерой-победительницей на реверсе. Охраняют груз преторианцы когорты Марка Муция Старшего, сподвижника Цезаря в Африканских походах, двухметрового великана, известного среди легионеров своим аппетитом. Говорили, что однажды, поспорив на три тысячи сестерциев, он съел зараз жертвенного быка, которого сам же и убил кулаком. Вот и сейчас Муций что-то ест, облизывая толстые пальцы: кажется, баранью ногу, остро пахнущую чесноком.
На берегу два строя лучников, затянутых в чешуйчатые кольчуги, раскрасили небо горящими стрелами, салютуя кораблю из Рима. Грянули флейты и барабаны. Жрецы приготовились к молитве. Неужели такой почет коробам с золотом? Нет, не только звонкую монету подгоняют к берегу гребцы, навалившись разом на все сто семьдесят весел, под выкрики надсмотрщика. Есть груз и поценней. В окружении рабынь, под большим зонтиком из птичьих перьев, возлежит на леопардовых шкурах, всматриваясь через крупный изумруд на родной берег, царица славная, владычица Египта – Клеопатра[3 - Клеопатра VII Египетская (69–30 гг. до н. э.).].
Хвала Посейдону и Тривии, богине трех дорог, прибыла царица из Рима в добром здравии, но грустна. О, злосчастные иды[4 - Иды в лунном месяце – середина месяца, день полнолуния. Мартовские иды известны тем, что 15 марта 44 года был убит Юлий Цезарь.] марта! Не слушал Цезарь советов возлюбленной – поберечься не только врагов, но и друзей. Отвечал ей с усмешкой: «Лучше один раз умереть, чем сто раз ожидать смерти»
А ведь она все видела накануне, гадая, как учил ее халдейский оракул Мироний, в зеркале, отраженном в чаше с водой. Видела поверженную статую и смертельный удар Цезарю в затылок. Рана была небольшая, но кровь все равно обагрила тогу. От вида императорской крови обезумели заговорщики и уже тыкали заостренной бронзой, не ведая куда, ранив и себя, и друг друга.
Почему он ее не послушал? Почему она не смогла его удержать хотя бы чарами своей любви?
Сначала в ее отношении к Гаю Юлию была лишь благодарность. За то, что он освободил для нее царский трон, за то, что наказал наглых смутьянов – евнухов Потина и Ахилла, отобравших у нее законную царскую власть. Цезарь был лыс и в свое время добился от Сената права носить лавровый венок в любое время, когда ему заблагорассудится, а не только во время триумфа. Клеопатра изготовила для него смесь для ращения волос по старинному рецепту Птолемеев: жженые мыши, медвежье сало, зубы лошади и костный мозг оленя, все измельчить и втирать в голову. Но снадобье не помогало, хотя для Клеопатры это уже было неважно, она полюбила Гая Юлия Цезаря таким, каким он был: немолодым, плешивым, с горькими складками у рта.
– Отчего тебя прозвали Цезарь?
– Оттого, что во время родов меня вырезали из чрева моей матери. Но мать осталась жива, слава Артемиде Эфесской!
Клеопатре было двадцать, у нее было уже много мужчин. К Цезарю же она испытывала особое чувство – нет, не как к любовнику, а скорее как к отцу – она была ему послушна, гордилась им, он был для нее вроде самого ценного изумруда, от которого исходил священный свет. Когда Цезаря убили, Клеопатра бежала из Рима, она знала, как ее ненавидят этот старый болтун Цицерон, эти республиканцы, возжелавшие свободы.
– Сын мой, подойди ко мне, – сказала царица мальчику трех лет, одетому в короткую тунику и сандалии; на голову его был водружен золотой венок – это рабыни, играя с ним, нарядили его Фебусом, богом солнечного света. Ребенок, увлекшись игрой, бегал по палубе, резвился: то посмотрит, как ловко орудуют веслами гребцы, то подбежит к мачте и схватится за парус, то дернет выпушку из крашеного конского волоса на каске преторианца.
– Подойди ко мне, – повторила просьбу царица и обняла мальчика. – Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Ты сын Цезаря, Цезарион, но ты и мой сын, Птолемей, поэтому наследник Египетского царства, – она дотронулась до его плеча. – Посмотри, этот знак – кобра, обвитая вокруг твоей руки, это священное тавро Птолемеев. Это твое право на могущество. Ты волен распоряжаться всем и вся на этой земле. Тебе принадлежат все богатства Александрии. Ты можешь любого засыпать золотым дождем и взять любую жизнь. Ты сравним с богами на Олимпе, а я, Клеопатра, не только твоя любящая мать, но и твоя верная служанка! Ты понял меня?
Но ребенок, махнув головой, уже побежал к рабыням, придумавшим для него новую игру.
Когда показался Фаросский маяк и очертания александрийского берега, преторианцы надели доспехи. Море было спокойное – ни ветерка – надежды на парус никакой, а только на рабов, прикованных к веслам. Муций блаженно о чем-то думал, прикрыв глаза: то ли просто щурился от солнца, то ли предвкушал вкус перепелок в вине – нигде их не делали такими сочными, как в Александрии. Подали лодки.
Носильщики-нубийцы, черные, как ночь, с кожей, блестящей от оливкового масла, все одинакового роста и одетые в звериные шкуры, поднесли паланкин прямо к воде, и в него сели Клеопатра и Цезарион.
– Мир тебе, о величайшая из великих! – приветствовал Клеопатру казначей и главный канцлер Агамид, сложив ладони у лба и поклонившись. Голос его был высокий, как у всех евнухов, и какой-то блеющий. Когда-то он был воспитателем у ее отца – Птолемея Двенадцатого, который называл себя богом, но имел кличку Авлет (Флейтист). Отец действительно любил играть на флейте, выточенной из ослиных костей. Обучил его этому искусству Агамид. И не только этому, но и умению ездить верхом, стрелять из лука, владеть пращой. В детстве воспитатель заставлял своего ученика не носить богатых одежд и украшений, есть простую пищу и запивать ее обычной водой. Но кто сделал Авлета таким жестоким, готовым убить любого, кто, пусть даже по неосторожности, доставил ему неудобства, не говоря уже о тех, кто встал на пути или становился опасен? Раб, прислуживающий ему во время еды, не знал, вернется ли он к своей семье или будет заколот кинжалом, зверски задушен из-за того, что подал царю чуть пересоленную похлебку или слегка недожаренное мясо, а может быть, недостаточно почтительно взглянул на него. Лишь евнух-воспитатель мог управлять эмоциями своего ученика. Агамид был родом из Спарты. В юности захваченный в плен морскими разбойниками и оскопленный ими, он никогда не носил ошейник раба. Внешне приветливый, со сладенькой улыбкой на лице, он в душе носил ядовитую змею, готовую ужалить любого. Это именно он твердил своему ученику: «Никакой жалости! Судьба подчиняется только твердым!»
Вся дворцовая челядь в Александрии состояла из евнухов: от низших – поваров, конюхов, уборщиков, прислуги; средних – музыкантов, докторов, учителей и философов всех мастей, до высших – канцлера, всех генералов и даже командующего войсками. Кастрация была своеобразным допуском к царской службе. Исключения бывали, но редко. В основном для знатных иностранцев, с кем было не грех и породниться. Почему такой спрос был на евнухов? Считалось, что евнух – это универсальный человек, приспособленный к исполнению как мужских, так и женских обязанностей, причем одновременно. При правлении малолетних царей евнухам удавалось занимать практически позицию первого лица, они были для юных правителей и матерью, и отцом, и главным советчиком. И, что особо важно, поскольку евнух не мог оставить потомство, он был не опасен, считалось, что он не станет претендовать на власть.
Агамид посоветовал Флейтисту – уже позже, когда тот стал царем, – добиваться титула «друг и союзник римского народа» Против царя-изверга давно зрело возмущение в Александрии, а высказанное раболепие перед Римом лишь усилило гнев.
– Предатель, предатель! – кричал демос возле царских ворот.
Начавшееся в городе восстание напугало Птолемея, он сначала укрылся у понтийского царя Митридата, затем добрался до Рима с просьбой о военной помощи.
В Александрию вошли римские легионеры под командованием консула Помпея. Почти месяц к крепостной стене были прибиты тела казненных, птицы вырывали их внутренности. Затем трупы участников смуты сожгли, и пепел их разметали. Для устрашения. Тогда Агамид в награду был назначен главным советником и казначеем. А отец вскоре умер от непонятной болезни: тело его сморщилось, как гриб, и покрылось кровавой коростой. Говорили, что он был отравлен кем-то из родственников казненных. Врагов у Флейтиста было слишком много. В своем завещании Птолемей обращался к римскому народу с просьбой позаботиться о его детях. Просьбы были переданы Помпею как главному представителю на тот момент Рима в Египетском царстве. Консул Гней Помпей таким образом становился опекуном Клеопатры, двух ее братьев и сестры – Арсинои.
– Хайре! – ответила евнуху греческим приветствием Клеопатра. – Что же брат мой не пришел, царь Птолемей? Или государственные дела не дают ему возможности оторваться даже на полчаса, чтобы обнять сестру и племянника?
Сказав это, она вспомнила, что ее отрок-брат называл государственными делами, и не могла сдержаться от улыбки.
Улыбнулся и канцлер:
– Не ведаю, божественная! У государя столько забот и дум!
– А сестра моя, нежная, как лотос… Что слышно об Арсиное? – спросила царица.
– С берега реки Каистр, из города Эфес прислала почтового голубя с приветом тебе. Клеопатра видела сестру в последний раз, когда ее, закованную в цепях, вели за колесницей Цезаря. Это было во время триумфа после успешных походов в Галлию и Египетское царство. В колонне пленных, гневно откинув голову и скрежеща зубами, шли галлы – белолицые русые великаны во главе со своим вождем Версенжеториксом. Царь галлов – могучий старик, одетый в отрепья, со спутанными волосами – размахивал руками, похожими на бревна.
Толпа римлян улюлюкала. Какой-то смельчак подбежал к поверженному царю и бросил в него камень, в ответ вождь галлов зарычал как зверь и обнажил свои желтые зубы. Но в ту же секунду центурион, идущий в полном вооружении возле колонны пленников, копьем ткнул старика в плечо, и на лохмотьях одежды показалось алое пятно крови.
Арсиноя была цепями привязана к остальным пленникам, на ее красивой длинной шее висела петля из веревки, за нее другой солдат римской стражи время от времени дергал, принося девушке нестерпимую боль.
– Как козочка, которую ведут на заклание, – подумала в ту минуту Клеопатра.
Она была красива, даже более красива, чем ее удачливая сестра. Если Клеопатру сравнивали с царицей ночи – Луной, то Арсиноя была как Солнце – яркая, сверкающая. Противопоставление Луны и Солнца для двух дочерей царя Птолемея-флейтиста неслучайно. Матерью Клеопатры была черная нубийка, а матерью Арсинои – гречанка с острова Кипр. Клеопатра была старше сестры на четыре года, и та, несомненно, становилась ее соперницей в борьбе за власть в Египетском царстве. Так и произошло. Арсиноя встала во главе послушного ей войска под командованием евнуха Ганимеда, подняла восстание против Клеопатры. Если бы не помощь Цезаря… И вот она идет, гремя цепями, с веревкой на шее. А впереди – смерть от удушения той же самой веревкой на глазах римских зевак. Такой был обычно финал для пленников, следующих за колесницей триумфатора. У Клеопатры сжалось сердце, она вспомнила, как в детстве играла с маленькой сестрой, как обожала ее.
– Высокочтимый Цезарь, свет моих очей! – попросила она у возлюбленного, когда тот после проезда на колеснице в венке триумфатора присоединился к ней на трибуне римского цирка. – Прошу тебя, пощади мою сестру.
Гай Юлий ответил:
– А ты не будешь жалеть об этом?
– Даруй ей жизнь, для меня сейчас это главное, а потом я что-нибудь придумаю.
И она придумала. Все знают про весталок – служительниц храма римской богини домашнего очага Весты, но мало, кто знает про аркт[5 - Аркты – медведицы, молодые девушки, жрицы культа богини Артемиды.] – девушек-жриц, которые должны были прислуживать при греческом храме Артемиды в городе Эфесе. Должность эта была, несомненно, почетной, но и обязанности надо было выполнять важные, главными из них были две: поддерживать вечный огонь в храме и блюсти целомудрие. За нарушение обетов секли розгами и закапывали живьем в землю. Срок службы для аркт, как и для весталок, назначался в тридцать лет. После этого они становились свободными и могли выходить замуж.
Клеопатре, царице Египетской, от Арсинои – аркты храма Артемиды из города Эфеса, записка:
«Лучше б ты убила меня своей рукой, мерзкая тварь».
Подошли жрецы. Одежда их и высокие посохи были исписаны иероглифами во славу Осириса.
Агамид поклонился:
– Позволишь ли ты мне заняться неотложными делами?
Клеопатра ничего не ответила. «Он стал весьма самонадеян и нагл» – подумала она о советнике.
Когда жрецы прочитали молитву, она задернула занавеску. Нубийцы понесли паланкин во дворец.
Матерью Клеопатры была тоже нубийка – грациозная, как пантера. Почти сразу же после рождения дочери она была убита разгневанным на нее почему-то царем. А во дворце всё, как и три года назад: звон кифар, крик павлина, стоны наложниц, имитирующих оргазм. И он – Птолемей Четырнадцатый, названный еще и Дионисом, голый, в купальне с женщинами.
– Рад тебя видеть, – сказал он Клеопатре, когда рабы надевали на него короткую египетскую юбку из позолоченной кожи с эмалевым пояском. Птолемей оценивающе взглянул на сестру: – Ты очень красива. Все так же прекрасен твой стан и губы твои, как рубины, все золото мира я отдал бы за твою любовь.
– Оставим это, – помрачнела царица, – и прости, если я своим внезапным появлением помешала твоим играм.
– Мы будем пировать, – хлопнул Птолемей в ладоши. – Я хочу тебя видеть веселой. Ты жена моя, так повелел отец, так что слушайся меня. Эй, музыканты, сыграйте нам что-нибудь повеселей.
