скачать книгу бесплатно
Жак не мог скрыть своего неудовольствия, он не сказал ни слова, только наморщил брови.
Женевьева тоже, кажется, была недовольна этим визитом. Мать вторила эмоциям сына.
Также, как и он, она не сказала ни слова.
– А, наш маленький мельник! – сказал аббат. – Конечно, он может войти! Нам всегда приятно его видеть, не правда ли, Женевьева?
Аббат сказал правду: в домике на набережной Театен всегда с удовольствием встречали Элюа Денизора.
Мельник вошел. Элюа Денизор, был никто иной, как ле Борньо.
Видевшие несколько минут тому назад агента полиции, как например, аббат Дюбуа, граф де Борн, маркиза де Парабер, не узнали бы его в переодетом мельнике. Метаморфоза в костюме, движении, походке, в манерах, во внешности была поразительная.
Только по двум чертам можно было судить, как велика разница между тем и другим: ле Борньо был рыжий и одноглазый, а Элюа Денизор с черной шевелюрой и владел обоими глазами хотя в эту минуту скромно опускал их в пол, как подобает молодому крестьянину, когда он является к почтенным лицам. Прежде всего, он поклонился Женевьеве и Эдме.
Потом горячо пожал руки аббату Морину и Жаку.
– Что за дело привело вас к нам сегодня, Элюа? – спросил аббат. – Если не ошибаюсь, вы, кажется, уже были в Париже в начале этого месяца?
– Мне нужно было приехать в начале следующего, – возразил Элюа, – вы не ошибаетесь, господин аббат. Но мельник предполагает, а булочник располагает, особенно, когда не платит денег.
– Да! Да! Да! Понимаю! Вам нужно сыскать неплательщика!
– Да, чтоб он не убежал. На рассвете я выехал из Лимей, в одиннадцать был в Париже, а в двенадцать – в предместье Сент-Антуан, у нашего должника, от которого, по наставлению отца, я согласовал все условия. От булочника я вышел в час, мне захотелось завтракать, и я зашел поесть… Мы с отцом договорились, что я вернусь на мельницу сегодня же вечером, но так как дилижанс из Парижа едет только вечером, и у меня появилось много свободного времени, то я и зашел засвидетельствовать свое почтение госпоже Фойоль и её сыну. Я не надеялся встретить вас здесь днем и очень рад вас видеть, господин аббат. Теперь скажите мне: не беспокоит ли вас мое посещение?
Эдме, казалось, ожидала конца его фразы и подхватила:
– Мне нужно уходить, я здесь нахожусь, по меньшей мере, целый час.
– Нет, – весело сказал аббат, – по меньшей мере, восемьдесят минут!
– Вы преувеличиваете, мой добрый друг, – сказал Жак, – когда Эдме пришла, была только половина второго…
– А теперь три четверти третьего, – я не сильно ошибся! Я очень доволен, что Эдме осталась у нас сегодня дольше, чем она хотела потому, что мне всегда приятно ее видеть, и потому, что я могу ей представить честного малого, о котором, мы ей уже говорили – Элюа Денизор.
– В самом деле, – сказала Эдме, – ваше имя мне знакомо. Вы тот молодой человек…
– Которого я и Жак имели удовольствие спасти из неприятного положения, – сказал аббат.
– Милостивый государь, – возразила Эдме, подходя к Элюа Денизору, – я рада с вами познакомиться, потому что меня также спасли от большой опасности…
– Только на этот раз без меня! – прервал аббат смеясь. – Это дело Жака.
– Господин Жаком и графом де Горном, – сказал Элюа. – Господин аббат и господин Жак рассказывали мне о вашем приключении, сударыня.
– Так же, как они мне рассказывали о вашем, – возразила Эдме. – Из этого следует, что вы так же, как я, никогда не забудете оказанной нам услуги, и вы не должны удивляться тому, что я рада вас встретить у наших общих благодетелей.
Элюа Денизор поклонился молодой девушке.
– Благодарю вас за ваши добрые слова, – сказал Элюа. – Вы говорите, что вам рассказали о моём приключении? Я не думаю, чтобы вам рассказали все, что сделали для меня в этом доме. Позвольте мне рассказать вам, чем я обязан господин аббату, господину Жаку и госпоже Фойоль.
Между тремя названными лицами послышалось недовольство, когда они услышали предложение Денизора.
– Вы шутите, – сказал аббат, – Элюа, вы не можете задержать Эдме, рассказывая ей то, о чем она и так хорошо знает, как и вы!
– Мне бы хотелось послушать, – сказала она. – Наш мальчик подождет дольше обыкновенного и, может быть, тетушка меня выбранит. Но расскажите, расскажите! Я слушаю вас…
– И так, сударыня, – начал Элюа, – это было семь месяцев тому назад, в конце февраля. Мой отец – мельник из Лимея, прелестной деревушки, близ Манто, – послал меня в Париж, следить за процессом, который у нас был с родными. Однажды вечером я возвращался из оперы и шел через Пон-Рояль, по набережной к особняку, где я жил, как вдруг перед этим домом, какой-то человек, вор должно быть, схватил меня за шиворот.
Я не трус и не слабак: я бы освободился от этого человека, если бы он, не сжал мне горло левой рукой и не ударил меня правой по голове, так что я упал без сознания. Падая. я вскрикнул. Этот крик услышал аббат, который, к счастью еще не лег спать. Он открыл окно и, увидав меня неподвижно лежащим на набережной, разбудил господин Жака и они оба пришли ко мне на помощь. Эта помощь мне была необходима, иначе я не увидал бы больше ни отца, ни моей деревни. Не то, чтоб моя рана была опасна, – удары по голове заживают быстро, но в феврале было холодно, и я истекал кровью. Провалявшись всю ночь на мостовой, я не знаю в каком состоянии, я был утром! Короче, сударыня, благодаря аббату и господин Жаку, нападение этого вора-убийцы прошло для меня без трагических последствий, напротив, оно дало мне радость ощутить незнакомое до тех пор для меня чувство признательности, которая угаснет только с моим последним вздохом. Вы даже не можете себе представить, какой заботой меня окружили в этом доме на протяжении двух недель… Позвали хорошего доктора, Венсена Дюбуа. Мне был нужен покой. Опасности не было, но болел я мучительно. Мне устроили постель, вот здесь у печки. Около меня всегда были господин аббат, Жак или госпожа Фойоль. Мне давали оздоровительные напитки, а когда я стал поправляться, мне приносили бульон. Я никогда не забуду тех разговоров, когда я был маленьким: моя мать и деревенский священник говорили мне о Боге, что Ему нужно молиться и бояться Его. Но вы научили меня большему, любить Его всеми силами!..
Элюа Денизор с глубоким волнением произнес последние слова. Это волнение передалось всем слушателям. Глаза Женевьевы и Эдме наполнились слезами, а аббат и Жак улыбались сквозь слезы.
– Я закончил, сударыня, – возразил Денизор, обращаясь к Эдме. – Теперь вы хорошо понимаете, что я обязан госпоже Фойоль, господин аббату и господин Жаку…
– Но Эдме уже знает о ваших чувствах к нам, и вы, Элюа, будьте великодушны к ней – ее и так будут бранить, что она долго гостит у нас.
– Не задерживайте ее! – сказал аббат.
Эдме распростилась и ушла вместе с Женевьевой, которая выразила желание проводить ее.
***
Оставшиеся несколько минут молчали, как это случается часто после длинного разговора… все думали про себя.
Жак чистил кисть, аббат смотрел в окно. А Элюа Денизор рассеянно смотрел на картину, назначенную для Эдме.
– О! – невольно вырвалось у маленького мельника. – Это же лес Роменвиль.
– Да, – отвечал Жак, – лес Роменвиль. Вы знаете этот лес, Элюа?
– У вас есть покупатели в Роменвиле? – весело спросил аббат.
Элюа отрицательно покачал головой.
– Нет, – возразил он, может быть рассердившись, что не прикусил себе язык перед этим восклицанием, – нет, я никого не знаю в лесу Роменвиль, но во время моего пребывания в Париже, два года тому назад, однажды, в воскресенье я ходил туда с двоюродным братом, который живет в предместье Тампль.
– И после одной единственной прогулки по лесу вы его так хорошо запомнили? – сказал аббат. – Это делает честь вашей памяти!
Элюа ничего не ответил на этот комплимент.
– Как хороша живопись! – сказал он со вздохом, переводя взгляд от леса Роменвиль на другие картины.
– Вы хотели бы быть живописцем Элюа? – спросил Жак.
– Конечно, если бы я мог выбирать, я бы выбрал то, чем вы занимаетесь, а не то, чем я теперь занимаюсь.
– Не все же могут стать художниками, – сказал аббат. – Но ваше ремесло тоже полезное, благодаря ему тоже можно зарабатывать на жизнь, когда, умеешь и хочешь работать. К тому же, вы ни в чем не можете упрекнуть вашу семью, Элюа. Для сына деревенского жителя, вы получили очень хорошее образование. Вы хорошо выражаетесь и пишете не дурно… Я видел.
– Да, как сын крестьянина, я, может знаю больше чем вообще знают мои собратья, но, к сожалению, это еще не значит, что я много знаю.
Разговаривая с аббатом, Элюа продолжал рассматривать наброски и этюды…
– Господин Жак, где маленькая картина… вы помните, на которой вы работали, когда я у вас был в последний раз?
– Вид Сен-Клу?
– Да, вид Сен-Клу. Как он хорош!
– Вот потому, что я того же мнения об этой картине, потому что вид Сен-Клу лучшее произведении Жака, я унес ее сегодня утром из мастерской и она может никогда сюда не вернется.
– Вы ее продали?
– Дело еще не закончено, но мы надеемся, что случится, как мы планируем. Нам нечего бояться мой друг, что вы будете смеяться над нами, что мы продаем шкуру медведя, не убив его, поэтому я вам все расскажу: его королевское высочество, герцог Орлеанский, регент, Франции, известен своей любовью к искусствам и снисходительностью к художникам. Говорят, в Пале-Рояль у него роскошная галерея, почти вся составленная на его собственные средства и состоит из произведений французских и иностранных живописцев. Поэтому, мы считаем, как и вы, Элюа, что вид «Сен-Клу» очень хорош, я подумал, что эта замечательная картина может занять достойное место в галерее его королевского высочества, герцога Орлеанского.
– Вы знаете, что доктор Венсен Дюбуа, брат аббата, Дюбуа, первого министра регента. Я просил доктора дать мне рекомендательное письмо, и он исполнил мою просьбу. Сегодня утром я совершил удачную попытку и не пошел на уроки, потому вы меня и застали дома. В одиннадцать часов я был в Пале-Рояль, где аббат Дюбуа, меня принял и любезно обещал доказать картину его высочеству, герцогу Орлеанскому. Мы надеемся, что регент ее купит.
– Я буду утешаться мыслью, что ею любуются более достойные и что она сделает честь тому, кто ее нарисовал.
Элюа Денизор говорил очень искренне и радостно, обернувшись к Жаку. Но под внешностью Элюа Денизора еще больше радовался ле Борнье, узнавший откуда Дюбуа стало известно о дружбе графа де Горна с его соседом.
Но Элюа Денизор пришел к своим друзьям не для того, чтоб узнать то, о чем он уже давно догадывался по своей природной сметливости.
– Первый, министр, регента, аббат Дюбуа был с вами любезен господин аббат? – спросил Элюа Денизор, с самым искренним удивлением.
– Очень любезен, – возразил, смеясь аббат Морин.
– Говорят, это редко случается.
– Вот потому я ему еще больше за это благодарен! – сказал аббат.
– Будете ли вы уверены, в любезности аббата Дюбуа, когда узнаете, что он желает организовать неприятности… человеку, которого вы оба любите?
– Если мы узнаем, что аббат Дюбуа планирует неприятности… человеку, которого мы любим? – медленно повторил Морин. – Что вы хотите сказать, Элюа? Объясните.
– Объясните, Элюа! – настаивал Жак.
Маленький, мельник все еще колебался.
– Господи! – сказал он. – Может быть, это только одни предположения, но тот, кто это говорил, не шутил. Его слова меня поразили так, что я непременно хотел их передать господину Жаку, на всякий случай… Поскольку я не предполагал встретить вас сегодня дома, господин аббат.
– И так, как вы нас встретили обоих, мой друг, расскажите о том, что вы нам хотели сказать. В чем дело? Что это за человек, которого мы любим… и которому аббат Дюбуа желает зла?
– Этот человек… Вы интересуетесь графом Антуаном де Горном, не правда ли господа?
– Да, да! – нетерпеливо сказали Жак и аббат. – Что же дальше? Эта человек, ненавистен аббату Дюбуа, – граф Антуан де Горн. Бедный молодой человек должен остерегаться ненависти монсеньора регента, которого он оскорбил!
Жак пожал плечами.
– Это безумие, – удивился он. – Граф де Горн оскорбил регента! Но он нам говорил, помните, мой добрый друг, что с тех пор, как он в Париже, он видел регента только один раз!
– Одного выстрела довольно, чтоб убить! – многозначительно заметил Элюа. – Врага можно нажить за пять минут.
– Безумие! Глупости! – говорю вам. Так же, как ненависть аббата Дюбуа к графу! И откуда эта ненависть?
– Элюа нам все сообщит, рассказав то, что он слышал, не будем ему мешать бесполезными расспросами и возражениями, так как мы еще не знаем в чем дело, – сказал аббат, успокаивая Жака.
– Говорите, Элюа, – продолжал аббат, – мы вас слушаем, мой друг. Но, сначала скажите, где вы слыхали то, что вы говорили о графе де Горне.
– В небольшом трактире, в предместье Сен-Антуан, господин аббат. Я вам уже сказал, что, выйдя из булочной, я был голоден и зашел в первый попавшийся трактир и…
– И в этом трактире…
– Случай посадил меня рядом с двумя лицами, разговор которых возбудил мое внимание.
– К какому классу принадлежали эти люди?
– К какому… господин аббат, я не парижанин, и потому, согласитесь, мне трудно с первого взгляда различить, кто к какому классу принадлежит. Как мне кажется, один был клерк у нотариуса, а другой, который много говорил, – полицейский или солдат.
– Рассказывайте, я вас больше не буду ни спрашивать, ни прерывать!
– Войдя в трактир, – продолжил свой рассказ Денизор Жаку и аббату, – я разместился за столом, напротив сидевших уже там клерка и полицейского. Они завершали завтракать, а я только начинал. Около них стояло пять или шесть пустых бутылок. Или они много выпили, или им показалось, что я занят своим завтраком, или моя внешность не беспокоила их, только мое присутствие их не стесняло, и они продолжали громко разговаривать. Вначале я и не обращал на них внимания. Клерк нотариуса обратился к своему товарищу:
– А я все-таки утверждаю, невозможно, чтобы дворянин… принц, если он имеет право носить этот титул, потому что принадлежит к знаменитой фамилии в Брабанте, говорю тебе, невозможно, чтобы граф де Горн мог бояться мести такого неудавшегося священника, как аббат Дюбуа!
При этом хорошо знакомом для вас имени, я насторожил уши и стал слушать, как ответит полицейский:
– Ты ошибаешься, когда аббат Дюбуа кого-нибудь ненавидит – знатного вельможу, принца, или простого смертного, – тот уже может писать своим праотцам. Ты забываешь, что этот «неудавшийся священник», как ты называешь аббата Дюбуа, – первый министр, а у первого министра длинные руки.
– Что же граф де Горн сделал аббату Дюбуа?
– Этого я не знаю, и даже не стараюсь узнать, потому что иногда очень опасно быть любопытным! Я знаю только то, что за графом де Горном следят – и будет беда, если найдут хоть малейший предлог, для обвинения! … Он недолго останется в Париже!
– Ты тоже следишь за ним?
– Нет! У меня другая обязанность: я слежу за его любовницей, маркизой Парабер.
– Какое отношение имеет к делу маркиза де Парабер? Разве она тоже в немилости у аббата Дюбуа?
– Лично у аббата – нет, но она замешана в другом деле, между графом де Горном и монсеньором регентом. И регенту досталось! Как можно быть таким неосторожным, как граф де Горн!.. Едва он появился в Париж, как уже стал на ножах с регентом! Хочешь знать мое мнение, мой милый? Если бы я был другом графа де Горна, я бы не колебался ни минуты и сказал бы ему, «собирайте ваши пожитки и отправляйтесь скорей в Филадельфию, чтобы вам не пришлось опять попасть в старый замок де Верт, из которого вы так ловко выбрались. А если нет, доверьте вашу душу Богу, потому что раньше, чем через полгода, аббат Дюбуа уже это решил, а регент не будет противиться, – вы умрете, вас убьют в наказание за преступление, которое вы не совершали!»
В то время, когда Элюа рассказывал, а аббат Морин и Жак внимательно слушали, внизу послышался голос, от которого они вздрогнули все трое.
– Не беспокойтесь, добрая мадам Женевьева! Не беспокойся Гильомета! Они наверху, я сам доложу о себе, послышался знакомый голос.
– Это он! – сказал аббат Морин, быстро вставая.
– Кто он? – спросил Элюа, тоже вставая.
