скачать книгу бесплатно
Дружба аббата Морина с Женевьевой Фойоль, после её болезни, еще более укрепилась и стала еще нежней, внимательней.
Часто, очень часто с того дня, когда Женевьева целовала своего сына, аббат мельком глядел на нее и шептал со слезами в голосе.
– Чудная женщина! Чудная женщина!..
***
– Что случилось? – сказала Гильомета, увидав аббата Морина на пороге дома раньше обычного. – Господин аббат, ведь вы каждый день возвращаетесь в шесть часов вечера!
– Где Жак? – спросил он.
– В своей мастерской, – отвечала Гильомета.
– И Женевьева там?
– Да, господин аббат.
Аббат быстро поднялся по лестнице на второй этаж и тихо открыл дверь в мастерскую. Они не слышали, как он вошел и не заметили его. Аббат несколько секунд смотрел на них. Жак сидел у мольберта и рисовал, а его мать вязала у окна.
Когда его взгляд скользнул с молодого человека на его мать, он тихо прошептал:
– Чудная женщина! Чудная женщина!
Жак поднял глаза.
– Добрый друг! – воскликнул он.
– Господин аббат! – обрадовалась не менее Гильометы Женевьева.
– Да, это я, – сказал аббат, садясь в кресло, подвинутое ему Жаком. – Я сегодня изменил моим профессорским обязанностям ради вашего сына!
– Ради моего сына! – повторила Женевьева.
– Я обещался Жаку оказать небольшую услугу, а что обещано, нужно, исполнять, не правда ли? Итак, я исполнил свое обязательство и надеюсь, что Жак будет мной доволен! Хотя я еще не знаю о решении по делу, но не могу сдержаться, чтобы не рассказать обо всем Жаку. Вы думаете я неправ, Женевьева?
Женевьева ничего не поняла и молчала в ответ.
Жак понял и покраснел от удовольствия.
– Вам удалось, мой добрый друг? – сказал он.
– Да.
– Вы видели?
– Того кого нужно было увидеть. Конечно.
– И?..
– И мне обещали, что она будет завтра или послезавтра представлена на рассмотрение знаменитого светила.
– Какое счастье! Как вы любезны, мой добрый друг, и как я вам очень благодарен.
Жак обнял аббата.
– Вот в чем дело, – сказал Жак, становясь перед матерью на колени, – ты меня простишь, дорогая матушка, поскольку несколько часов у меня была тайна от тебя? Мой добрый друг просил не говорить тебе о важной для меня попытке, чтобы не огорчить тебя, если бы она не удалась. Ты помнишь пейзаж, который тебе так нравится – вид Сен-Клу, от которого еще вчера ты пришла в восторг?
Женевьева утвердительно кивнула головой.
– Да, помню, – ответила она. – Где же эта прелестная картина? Ты ее продал? Господин аббат нашел покупателя?
– Нет еще, – сказал аббат, – но есть надежда.
– Ты слышишь? – возразил Жак, обращаясь к матери, – есть надежда! Угадай, кто покупатель? Угадай!.. Нет, ты не угадаешь, я тебе лучше скажу: его королевское высочество герцог Орлеанский, монсеньор регент. Наш дорогой доктор и друг Венсен Дюбуа передал аббату Морину рекомендательное письмо к аббату Дюбуа, своему брату, первому министру регента. Мой друг отправился сегодня утром на прием, аббат Дюбуа его хорошо принял и обещал показать мою картину его королевскому величеству! Герцог Орлеанский любит живопись. Он ценитель и знаток. Если ему понравится мой «вид Сен-Клу», он, может быть, его купит. Но меня льстит не то, что я получу деньги, а то, что мое имя станет известно, когда эта картина будет куплена регентом, и у меня появится надежда, что я получу заказы при дворе… Что с тобой, дорогая матушка? Отчего ты так побледнела? Ты дрожишь, у тебя слезы на глазах?.. Что с тобой?
И правда, Женевьева задрожала, когда Жак назвал предполагаемого покупателя, и еще больше разволновалась, когда Жак рассказывал все подробности. Смертельная бледность покрыла её лицо, нервная дрожь пробежала по её телу и глаза наполнились слезами.
Она смотрела на Жака, беспокойно спрашивающего у неё об этом волнении, и не знала, что ему отвечать.
Аббат пришел к ней на помощь.
– А, я понимаю, что это значит, моя добрая Женевьева, – сказал он, наклонясь к ней, – вы испугались, что Жака позовут к регенту… В эту минуту у вас говорит сердце матери. Вы должны радоваться, что вашему сыну, начинающему художнику, открывается такая блестящая дорога. Вы боитесь, чтобы Жаку не повредил воздух, которым дышат в Пале-Рояле, вы страшитесь за неизбежные для него столкновения. Дорогая моя, есть много правды в том, что говорят о регенте, но есть много лжи. Во всяком случае, правда то, что он имеет вкус, этого никто не оспаривает, и он покровительствует искусству. Что же тут дурного, если у нашего Жака будет могущественный покровитель в лице его королевского высочества герцога Орлеанского. Вы боитесь, что его там удержат силой? Умная овечка не позволит волку себя похитить! Она знает, как вернуться в стадо. К тому же, как ни говорят о волке Филиппе Орлеанском, у него доброе благородное сердце и он может быть великодушен с овечкой. Я вас успокоил, моя добрая Женевьева. Вы не сердитесь на меня, что я способствовал тому, чтобы регент как-нибудь пригласил вашего сына во дворец и сказал бы, протянув ему руку: «У вас есть талант, молодой человек, я позабочусь о вашей будущности». Слезы полились из глаз Женевьевы, но она уже не дрожала, не бледнела и только улыбка играла на её лице.
– Я безумная, аббат, – отвечала она, – простите меня! Все, что вы ни сделаете – хорошо! Дай Бог, чтоб ваши надежды исполнились, и регент стал покровителем Жака!
Едва Женевьева закончила эту фразу, на пороге мастерской явилась Гильомета:
– Сударыня, мадемуазель Эдме стоит внизу и спрашивает: можете ли вы ее принять?
Маленькая торговка и маленький мельник
Эдме – молодая девушка, которую, как аббат Морин рассказывал аббату Дюбуа, Жак Фойоль и граф де Горн, шесть недель тому назад, спасли от нападения воров, когда она возвращалась домой со своей теткой госпожой Леклерк.
Госпожа Леклерк и её племянница, спасенные от воров, горячо благодарили своих избавителей и просили нас как-нибудь зайти к ним в магазин, когда они будут на улице Бок.
Хотя граф де Горн был тронут этими просьбами, но он мало об них думал и на протяжении шести недель заходил к ним пару раз на десять минут.
Жак поступил иначе. На другой же день, после ночного приключения, он отправился узнать о здоровье тетки и племянницы. Они долго разговаривали. Узнав, что молодой живописец живет неподалеку от них на набережной Театен вместе со своей матерью, они просили позволения прийти в воскресенье к Женевьеве Фойоль.
Аббат Морин, которому было известно о приключении, собрал сведения о тетке и племяннице Леклерк. Сведения были удовлетворительными. Госпожа Леклерк была добрая и честная вдова, – она взяла к себе свою сиротку племянницу Эдме, воспитала ее, работая за двоих.
Жак объявил тетке и племяннице, что его мать и его добрый друг аббат Морин ждут их.
Они пришли в следующее воскресенье и затем не пропускали ни одного праздника, чтобы не зайти в гости.
Но Эдме, кроме воскресения, всегда находила предлог уйти из магазина и несколько раз в неделю бывала у Женевьевы.
Недоволен был только пятнадцатилетний крестьянский мальчик Викторин Каше, который всегда провожал Эдме на набережную Театен, в знакомый нам домик и потом ждал ее у дверей.
После ночного приключения, госпожа Леклерк даже днем не пускала свою племянницу одну.
Впрочем, Викторин Каше не сильно жаловался. Ему на улице было веселее, чем в магазине. Он смотрел, как лодки плыли по реке, проезжали кареты, как на набережной гуляли красивые мужчины и дамы, время быстро шло в ожидании Эдме.
На вопрос Гильометы, Женевьева и Жак сказали в один голос:
– Конечно, мы можем принять Эдме.
Аббат ничего не сказал. Он был занят осмотром наброска будущей картины Жака, но успел взглянуть на молодого человека, бросившегося встречать Эдме.
Девушка вошла.
Представьте себе белокурую шестнадцатилетнюю малютку: голубые глаза, прямой носик, пунцовые губки, живая как птичка, – и перед вами портрет Эдме.
– Здравствуйте, госпожа Фойоль, здравствуйте Жак.
Эдме поцеловала Женевьеву и фамильярно кивнула головкой Жаку, потом с удивлением, почти с ужасом, вскрикнула:
– Господин аббат здесь!
– Да, я здесь, – сказал, аббат Морин, улыбаясь её удивлению. – Разве вас это стесняет?
– О, нет, но…
– Когда Эдме к нам приходит, – сказала Женевьева, – она обычно вас не застает.
– Мое замечание было просто шуткой. Я уверен, что не стесняю и не могу стеснить в чем бы то ни было Эдме, когда она бывает у своих друзей. Как здоровье вашей тетушки?
– Очень хорошо, господин аббат. Благодарю вас.
– А ваши дела идут хорошо?
– Да, господин аббат. В особенности вчера, торговля была хороша. Сегодня… я позволила себе прийти… потому что… Я вам скажу, мы получили на этих днях от наших поставщиков из Алансона ящик превосходных кружев!..
– Для продажи?
– Конечно.
– А! Вы продаете и кружева?
– Да, господин аббат. Но я, в особенности, хотела сказать госпоже Фойоль что так как у нас теперь есть много хорошего, я и моя тетушка, мы были бы очень рады, если бы она приняла от нас маленькое фишю[8 - Фишю – тонкий треугольный или сложенный по диагонали квадратный платок из лёгкой ткани (муслина, батиста) или кружев, прикрывавший шею и декольте.], которое мы ей приготовили. Нравится ли оно вам, госпожа Фойоль?
– О, дорогое дитя, фишю из алансонских кружев!.. Это слишком дорогой подарок, слишком хорош для меня!
– О, сударыня!
– Отчего же вы не хотите принять, мой друг, когда вам так мило предлагают.
– Дорогая матушка, отчего тебе не принять это фишю!..
***
Аббат и Жак упросили Женевьеву принять подарок, а Эдме поблагодарила их взглядом.
Первый шаг был сделан, волнение, причиненное маленькой торговке присутствием аббата, рассеялось. Жак, огорченный при виде её замешательства, просиял, заметив на её лице радость.
– Ну хорошо, так как вы все этого желаете, я принимаю подарок, – сказала Женевьева, на которую Эдме уже надела кружевное фишю. – Но с условием, Эдме, чтобы вы тоже приняли подарок не от меня, но от моего сына.
Эдме покраснела, Жак тоже.
Действительно у них были одинаковые мысли.
– Что же вы хотите, чтобы Жак мне, подарил, сударыня? – прошептала молодая девушка.
– Я уверена, что Жак угадает! – ответила Женевьева.
– Да! Да! Матушка! – воскликнул Жак. – Вы любите картины, Эдме?.. Вместо фишю я вам предлагаю… мы вам предлагаем ту, которая вам, больше всего понравится. Выбирайте.
– Выбирайте! – весело повторяла Женевьева.
– Это нельзя сравнивать с вашими кружевами, – добавил Жак, – но я, по крайней мере, надеюсь, что она будет иметь ценность для вас как память.
– О! – сказала Эдме, – даже маленькая картина стоит всех кружев на свете!
– Всех кружев на свете – это будет, пожалуй, слишком! – сказал, смеясь аббат, – впрочем, произведениями Жака уже нельзя пренебрегать. Его подарок стоит вашего, Эдме.
– В сто раз драгоценнее моего господин аббат! Господа, я в каком затруднении: не знаю, что выбрать из всех этих картин!.. К тому же, я боюсь, что тетушка меня будет бранить.
– Она не будет вас бранить, когда узнает, что вас вынудили взять подарок.
– Правда! Потому что, если бы я не взяла вашей картины, ваша матушка не взяла бы фишю… так нужно… Итак, поскольку вы мне позволили выбирать, Жак?.. Сделать выбор очень трудно: мне нравятся все ваши этюды! Кажется, это так называется: этюды? Но больше всего мне нравится вот этот… потому что мне кажется, что я отдыхала под их зеленью… я видела этот домик под большим дубом… и даже знаю эту козочку, которая щиплет траву на берегу ручья!..
В то время, пока Эдме говорила, Жак снял картину со стены и поставил ее на мольберт.
– Ничего нет необыкновенного, что этот пейзаж вам знаком Эдме, – сказал, он. – Вы гуляли когда-нибудь в лесу Роменвиль, около Парижа?
– Да, да! Я прошлым летом была там два раза с тетушкой.
– Это и есть лес Роменвиль.
– Правда, я не ошиблась, я узнала эти деревья, домик, козу…
– И эти деревья, домик и коза с этой минуты принадлежат вам. Нужно только покрыть лаком, сделать рамку… И вид леса Роменвиль украсит вашу комнату.
– Да, вы еще будете работать над ней! Это долго?
– Нет, успокойтесь! Через неделю картина будет готова.
– Сударыня, Элюа Денизор просит позволения засвидетельствовать вам свое почтение, – сказала Гильомета, появляясь в дверях и прерывая разговор Жака и Эдме.
