Земля незнаемая. Сборник

– Скажите кому-нибудь, пусть принесут бритву.

Говорить не пришлось, из окна первого этажа кто-то уже выскочил с «Жиллетом» в руках. Один из спасателей быстро выбрил редкие мягкие волосы в указанном девочкой месте.

Толик скальпелем сделал надрез, словно всю жизнь этим занимался. Брызнула было кровь, Катя повела рукой над надрезом, кровь перестала течь. Оперирующий хирург поводил кончиком хромированной перки, нашел на желтоватой кости темное пятнышко и завертел ручку коловорота. Катя негромко сказала:

– Осторожно, не повреди покровы.

Полезли костяные розовые стружки, черненькая девочка смывала их сильной струей физраствора из баллончика.

Алексей в полном восторге следил за ребятишками. Мысли проскакивали короткие, отчетливые:

– Это они в шесть лет трепанацию делают. А в двадцать?

Мальчик меж тем небрежно отбросил инструмент.

– Готово. Катя, выводим. Собрались, и-и, взяли!

На поверхности кости появился отвратительный желто-зеленый гнойник, ветерок донес жуткую вонь. Толпа охнула.

Толик небрежно поддел капсулу пинцетом, вырвал.

– Катя, быстро заращивай покровы, нарасти кость, да как следует. Натаха, делаем основное. Блокируй пораженную зону, я займусь переключением нейронов.

Катя вздохнула:

– Зона слишком велика, ему никогда не быть здоровым человеком.

Толик, выполняя короткие резкие пассы, рассеянно проговорил:

– Ничего, ничего, он у нас еще в футбол играть будет, женится, детишек настрогает…

Алексея в очередной раз поразило жутковатое сочетание детского облика с совсем недетской речью и выражением лиц.

Белобрысая Катя заливалась потом, пальцы ее над ранкой заметно дрожали. Толик по-прежнему рассеянно сказал:

– Терпи, Катюша, терпи. Это тебе не с голограммками баловаться.

Потрясенный Алексей увидел, как затягиваются мозговые покровы, нарастает костная ткань, покрываясь по краям кожей.

– Готово, – Катя мокрая как мышонок сделала шаг в сторону и без сил опустилась на выгоревшую траву.

– Молодец, Катюшка! – одобрил оперирующий хирург и бросил через плечо:

– Принесите нам побольше хорошего шоколада и минералки.

Тут же кто-то из толпы, сорвавшись, понесся к ближайшему магазину.

– Сейчас мы ему нейрончики перемкнем, пусть другие участки берут на себя функции поврежденной зоны. Натаха, стимулируй центры обмена веществ, ему понадобится много энергии.

И спасателям:

– Введите ему глюкозу.

Толпа дружно охнула. И было отчего: лицо Витеньки на глазах теряло желтизну и болезненную одутловатость, приобретало черты совершенно нормального молодого мужчины. Он на глазах худел, сквозь таявшие жировые отложения стали прорисовываться мышцы.

Какая-то истеричная старуха в толпе завизжала:

– Диаволы, живому человеку дырки в голове бьют!

Её постоянная товарка по скамейке так саданула кликушу локтем, что та задохнулась и замолчала.

– Ты сама диаволица Лилит, а это ангелочки божии, вишь, врачи ничего сделать не смогли, а они солдатика вылечили.

– Все, закончили, – Толик жадно пил минералку, – теперь он будет спать суток двое. Потом кормите его как следует и пусть побольше гуляет.

Толпа почтительно молчала. Сорвал обертку с шоколадной плитки, сказал:

– Пошли, девчонки.

Алексей взял на руки лежавшую без сил Катю и мгновенно ощутил нечто вроде мощнейшего разряда. На секунду потемнело в глазах, он качнулся, затем выправился и зашагал к садику.

Кто-то промыл отгораживающие мир грязные стекла: он засиял тысячами раньше незаметных оттенков и запах огромным количеством запахов. Что-то случилось со зрением, теперь было видно все сразу: близкое можно было увидеть будто бы издали, а на далеких деревьях Алексей легко различал даже прожилки на листьях. Во всем теле кипела невероятная огромная радость. Кажется, он даже лишился веса. Наплывало пронзительное и ясное понимание окружающего мира – словно кто-то стирал мутную бумажку с яркой переводнушки. В полном восторге он попробовал подлететь, и у него получилось. Катя вяло сказала:

– Не балуй, не пугай людей. Им и так сегодня досталось – за год не переварят.

Помолчала, потом добавила:

– Сейчас ты меня в спальне уложишь и посидишь немного со мной. А то как бы у тебя инфаркта не случилось. Во время приобщения надо медитировать, чтобы отключить сознание.

Уже совсем засыпая, бормотала:

– Это здорово с солдатом получилось. Мы бы сами не додумались. Возьми у Толика шоколаду, а то они все сами слопают…

Прижав спящего ребенка, Алексей вошел в темный проем двери.

Чудотворец

Осеннее солнце жарило невыносимо. У шестиклассника Витьки Савина плавилась левая сторона головы, в висок бухало, в глазах все плыло. Плечо под форменной курткой горело как от горчичника. На чистенькой тетрадной странице в самом начале стояло a+b. Витька с горечью размышлял:

– И какой козел эти a и b выдумал?

С арифметикой у него все было в порядке. Он, как орешки, щелкал любые, самые сложные задачи, но на алгебре застрял. Уж как ему ни пытались объяснить смысл а и b – ничего не понимал.

Витька с сонной ненавистью уставился в переносицу очкастого Николая Ивановича. Вот уж кого терпеть не мог.”Рохля” – это было приклеено им. Старое непонятное слово, слышанное от бабки, намертво въелось в математика. Витька не любил его за неловкость, легкую сутулость, за рыжеватые дурацкие кудри, за немодный пиджак, а пуще всего – за совершенно фантастические какие-то штаны. С пузырями на коленях, отвисшие на заду, да еще и короткие.

Витька доверял своей бабке. Она, первый раз увидев Николая Ивановича, пренебрежительно процедила:

– Учителишка подстреленный!

Не любил Витька Николая Ивановича, хотя тот был добр по отношению к независимому и хулиганистому пацану до неприличия. Старался объяснить ему смысл этих проклятых а и b, был терпелив и доброжелателен. За это Витька ненавидел его еще больше. Впрочем, он так же не любил “англичанина” Аркадия Васильевича, стройного, мускулистого, слегка высокомерного, в шикарном велюровом пиджаке и брюках “Боби дримс” – Витька был сложным человеком.

Он отвел глаза от надоевшей очкастой физиономии и взглянул на парту. На изрезанной и многократно закрашенной грязно-зеленой поверхности ее в солнечном луче ослепительно заблистал никелированный одиннадцатимиллиметровый “Камелот Дельвиг”. Витька остолбенело смотрел на плоскую выборку ствола, на коричневую рубчатую рукоятку, на матово сияющие желтенькие донышки гильз в барабане. Осторожно поднял тяжеленный револьвер, с усилием взвел звонко щелкнувший курок и, подставив левую руку под ствол, тщательно совместил мушку с прорезью. Прямо под переносицу очкастого. Медленно и плавно потянул спуск…

Что-то помешало. Револьвер исчез, а раздраженный Витька уставился на Николая Ивановича, пытаясь понять, что же не дало ему влепить одиннадцать миллиметров в стальной оболочке прямо в лоб нелюбимому математику.

Поганенькая, дешевая, незапамятных еще времен, ручка потихоньку всплыла перед носом Николая Ивановича, повисела спокойно, потом начала раскачиваться. Учитель рассеянно, сквозь очки, смотрел на нее.

Ручка ускоряла движения, потом с пулевой скоростью врезалась в

окно. Раздался короткий треск, и класс остолбенело уставился на двойную дыру в стеклах. Первая дырка была обляпана по краям синим пластиком.

Отверстия в стекле дымились, воняло горелой пластмассой. Витька, как зачарованный, не отрывая взгляда от пробоин, подошел к окну. Осторожно прикоснулся к краю аккуратной круглой дырочки и резко отдернул руку – края были оплавлены и горячи. Повернулся к учителю, уставил в него палец и с глубоким убеждением сказал:

– Полтергейст!

Глубокая тишина повисла в классе. Все сидели, раскрыв рты – смотрели на не менее растерянного Николая Ивановича. Трясущимися руками он совершал множество всяких ненужных движений. Один Витька был как рыба в воде – наворачивалась великая тайна. Поднял кулак:

– Всем молчать, никому ни слова. На перемене любым способом привести Игоря Огнева из 11”б” и показать ему это. Все!

Повернулся к учителю, почтительно и совсем по-книжному сказал:

– Вы, Николай Иванович, наиболее заинтересованы во всеобщем молчании.

И, не выдержав умственного напряжения, простецки добавил:

–А то ведь вас того… За ненормального примут.

***

Оглушительно зазвенел судовой колокол громкого боя, которым все мальчишки втайне гордились. Николай Иванович, ссутулившись от неловкости, быстро вышел, а класс, после секундного молчания, взорвался.

Одиннадцатиклассника Игореху Огнева старшие кликали лордом, а малыши называли индейцем Джо. Был он победителем решительно всех олимпиад, в десятом закончил подготовительное отделение и сейчас вполне мог бы учиться на первом курсе, но у него была сложная любовь с ослепительной Нинкой Зайцевой из параллельного – женщины многих сгубили.

Он долго смотрел на оплавленные отверстия, тихонечко насвистывая сквозь зубы. Сморщил от напряжения свой орлиный нос, стараясь выражаться понятнее:

– Если бы я этого не видел, я бы сказал, что это невозможно. Видите ли, мальки, в чем дело: ручка имеет ничтожную массу, и чтобы пробить такую плотную среду как стекло, ее нужно разогнать до немыслимых скоростей. Она бы просто испарилась от трения о воздух, не долетев до окна.

Похоже, стекло пробито мощным силовым шнуром, а уж ручка попала в него как пустая бочка в водопад.

Он поколупал стекло ухоженным ногтем и осторожно спросил:

– А кто же автор этого феномена?

Но, увидев застывшие в напряжении лица шестиклассников, засмеялся:

– Понимаю, тайна. Под пытками не выдадите.

Повернулся и пошел к выходу – сухой, широкоплечий, нелюбопытный.

***

Витька тщательно отскреб от стекла пластик и аккуратно заклеил отверстия скотчем – они стали почти не видны. Шестиклассники молчали насмерть, но информация все же просочилась – за Николаем Ивановичем стал ходить десяток первоклашек, разинув глупые рты. Они таскались за ним всюду, на переменках стояли возле учительской. Их спрашивали, что им нужно, они, конечно, ничего объяснить не могли – стояли и все.

Витька неожиданно подружился с Николаем Ивановичем. Ушло неизвестно куда раздражение, не замечались больше потертый пиджак и немодные штаны – учитель был не таким как другие. Сразу почему-то Витька разобрался в алгебре и проявлял недюжинные способности. А таинственная сила “очкастого” выползала каждый день как квашня из кадки. Лакированная указка могла проплыть между рядами и слегка тюкнуть в макушку зарвавшегося игрока в морской бой, влажная губка сама собой смахивала меловую путаницу очередного плавающего у доски. Хотя шестиклассники стали вдруг на удивление легко усваивать математику.

В седьмом классе Натаха Сырцова, издерганная бесконечными родительскими ссорами, забилась в истерике прямо на уроке. Николай Иванович, проведя несколько раз ладонью перед ее лицом, мгновенно успокоил ее, и она проспала до самого звонка. После этого повеселела и перестала обращать внимание на грызню предков.

Каждая такая маленькая демонстрация вызывала тихую бурю восторга, и класс долго не мог успокоиться. Слухи дошли до учительской и Николай Иванович заработал у коллег презрительную кличку “фокусник”. Директриса Аркадия Павловна стала косо посматривать в сторону математика. Впрочем, она была человеком с огромным административным опытом и не спешила с приговором, ибо тот всегда был окончательным.

В пустой рекреации на третьем этаже гулко перекатывалось эхо. В окна бил сильный и нежный свет от недавно выпавшего снега. В этом свете Николай Иванович был виден ярко и празднично, очень отчетливо – до последней веснушки.

Он стал благожелательным и уверенным в себе. Это до такой степени не шло ему, что у Витьки где-то внутри отчетливо скреб по стеклу здоровенный ножик. Такое с ним постоянно случалось при виде какой-нибудь фальши.

Сейчас он мрачно выговаривал учителю:

– Николай Иванович, что это вы вытворяете? Ладно дуру Натаху вылечить – сам Бог велел. Но зачем вы биологичке вместо пирожка розу подсунули – она два часа в себя прийти не могла. Упекут вас в психушку, верьте моему слову. Эх! – Витька огорченно махнул рукой.

Николай Иванович рассеянно покивал:

– Витенька, да все я знаю. Но что я могу поделать – оно лезет из меня.

***

В знании взрослого мира Витька был на голову выше учителя – гроза разразилась.

В маленькой “дежурной” учительской сидел физик Василий Пантелеевич – человек неколебимый духовно и физически. Мария Константиновна, биологичка и профсоюзная деятельница, женщина чрезвычайно нервная и впечатлительная, что-то шептала про себя, лихорадочно перебирала многочисленные свои бумажки.

Николай Иванович просматривал тетради. В маленькой комнатке пахло нагретой пылью и старой краской. В окна, навсегда затянутые шторами, струился желтый скучный свет.

Василий Пантелеевич благожелательно, поверх очков, взглянул на Николая Ивановича:

– Э-э, коллега, приношу глубочайшие извинения. До меня дошли слухи о ваших этаких… фокусах что ли. Простите великодушно, но не пристало это как-то учителю. Ну, скажем, на вечере художественной самодеятельности – куда ни шло. Но на уроках… Ай-ай – Василий Пантелеевич огорченно покачал головой.

– А почему вы решили, что это фокусы?

– А что по-вашему, чудеса что ли? – мгновенно взъярилась биологичка, вспомнив как она испугалась, уколов руку о розовые шипы, – Скажите, какой чудотворец нашелся!

Николай Иванович взял со стола толстый синий фломастер и медленно приподнялся над стулом. Деликатно постучал друг об

дружку башмаками, стряхивая несуществующий сор, и легко взмыл к потолку. Осторожно, боясь испачкаться, облетел по периметру комнату и отчетливо расписался маленькими буковками под самым потолком. Потом так же легко опустился на стул.

–Что вы на это скажете, Василий Пантелеевич?

Биологичка остолбенела, на лице же Василия Пантелеевича не изобразилось ровно ничего.

– Видите ли, голубчик, я не специалист по трюкам, хотя признаю – трюк замечательный.

Рассерженный Николай Иванович вскочил:

– Но как я его сделал, этот трюк? Объясните, вы же физик!

Василий Пантелеевич равнодушно укладывал очки в футляр:

– Ну, голубчик, искусство факиров насчитывает не одну тысячу лет. Откуда я знаю, как это делается? Мне твердо ведомо: чудес не бывает, а значит все остальное – трюкачество.

Раздался истошный визг – это Мария Константиновна пришла в себя:

– Прекратите, прекратите свои мерзкие штучки! Вы монстр, отвратительное чудовище, вам не место в школе – биологичка с немыслимой быстротой стучала рукой по столу, взметая целый вихрь разлетающихся бумажек.

На этот раз Аркадия Павловна среагировала мгновенно: Николай Иванович вылетел из школы “по собственному желанию”. Уход сильно огорчил его, он потерял твердь под ногами. В поисках хлеба насущного он устроился в цирк, где в него мертвой хваткой вцепились двое оборотистых ребят. На новом поприще успех был ошеломительный – Николаю Ивановичу вначале очень понравилась полная свобода и возможность исследовать свои новые способности. Шестиклассники с контрамарками бегали в цирк, где Николай Иванович, словно распоясавшийся Хоттабыч, творил невероятные чудеса. Все это, однако, ему быстро приелось, и он задумал уходить. Не тут-то было: оборотистые циркачи, вкусившие огромных денег, просто-напросто заперли капризного иллюзиониста в старой львиной клетке. Витька с товарищами потратил немало усилий, чтобы вызволить его оттуда. Соблазнившийся необычным делом, начальник местного отделения милиции, был на вершине славы: о шумном процессе писали центральные газеты.

Скандальная известность вовсе осточертела Николаю Ивановичу: он устроился дворником, занял крошечную служебную квартирку и зажил уединенно и замкнуто. Изредка встречался с Витькой и, к его большому огорчению, стал попивать.

После томительной вереницы промозглых октябрьских дней, полных холода и неживого серого света, сердитый ветер растащил ошметки грязных туч и утих. Ночью вызвездило и похолодало еще сильнее, а утром малиновое солнце неохотно всплыло над озябшими крышами. Повисело, маленькое и негреющее, потом разозлилось и полыхнуло в полную силу. Заблистало старое серебро инея на пожухлой траве, воздух стал тонок и сух, быстро наполняясь нежным теплом. Задымили дворницкие костры, дымы расползлись плоскими тучами, пронизанными золотыми широкими стрелами солнечных лучей.

Витька, моментально отогревшись под скоротечным осенним солнцем, легкомысленно подпрыгивая, шел по бульвару. В правой руке он нес пакет, в нем, заботливо укутанные в старые газеты, помещались пирожки с капустой и картошкой – бабка была великой мастерицей по этой части. Пирожки предназначались для Николая Ивановича. Витька перемахнул невысокий забор и оказался во дворе автошколы, где в одном из флигельков квартировал учитель.

Огромный широкий двор был засыпан ослепительно-желтыми кленовыми листьями. Николай Иванович пригорюнившись, сидел на скамейке в курилке. Витька остановился за деревом, острая жалость царапнула сердце – Николай Иванович сильно сдал за последнее время. Под глазами мешки, не брился дня три, не меньше, стал совсем неряшлив в одежде. У скамейки валялись метлы, лопаты и прочий дворницкий инструмент.

Перед учителем кружился маленький смерчик из кленовых листьев. Николай Иванович поворачивал голову, и смерчик послушно перемещался за его взглядом. Вот он стал разрастаться, лезть в высоту, к нему змеясь, ползли ручейки листьев со всего двора. Вдруг весь ковер зашевелился и стал стремительно стягиваться к основанию мерцающего извилистого столба. В воздухе нарастал гулкий рев, уши закладывало. Взлетели с крыш листы ржавого железа, решетки штакетников, ударяясь о землю, карикатурно шагали к центру гигантской воронки. Сорванное с веревок белье, всякая балконная дребедень, хлам из сараюшек, да и сами сарайчики, развалившиеся на доски, ныряли в бешено крутящуюся муть и мгновенно уносились куда-то ввысь. Витька в ужасе мертвой хваткой вцепился в ствол огромного клена. Тот ощутимо трещал, наклонившись в сторону смерча.

Николай Иванович, как король Лир, гневно потрясал поднятыми к небу кулаками, что-то орал широко открытым ртом. Витька, до боли зажмурив глаза, отчаянно заверещал тоненьким заячьим голосом. И сейчас же все стихло, только стучали и громыхали падающие с неба ржавые листы железа, да кружилась над городом, медленно опадая, гигантская туча осенних листьев.

“Провинциальные ведомости”, 10 октября. В нашем городе произошло удивительное явление,которое метеорологи никак не могут объяснить – они в полной растерянности. Вчера, в половине одиннадцатого, в районе второй автошколы возник гигантский смерч, наделавший немало бед – ущерб оценивается в сотни тысяч рублей. По счастливой случайности обошлось без жертв. Впрочем, один пострадавший есть. Вскоре после исчезновения смерча, в ближайшее отделение милиции в совершенно невменяемом состоянии прибежал молодой мужчина, как впоследствии выяснилось – дворник муниципального хозяйства, и стал кричать, что

это он вызвал такую ужасную беду и должен нести за это ответственность перед людьми. Да, здоровье нации сильно подорвано нелегкими временами. Бедняга отправлен в психиатрическую клинику.

Обложка полностью выполнена автором.

-