скачать книгу бесплатно
Вороны не зря были так настороженны. Мудрые птицы знали, что в моем, на первый взгляд, скучающем виде крылась целая груда коварства, и потеря их самого черного с отливом пера была моим сокровенным желанием. Бекки просто лопнула бы от зависти, принеси я в наш ящик такой жирный трофей. Но хорошо сложенные и ухоженные птицы знали цену каждому своему перу, и я быстро понял, что шансов у меня практически нет. Оттого мой взгляд хаотично шарил по земле в надежде на случайное чудо, пока не наткнулся на какой-то маленький камешек с желтоватыми прожилками. Я подошел поближе и увидел, что это вовсе не камешек, а маленькая бронзовая статуэтка, потемневшая от времени и желтеющая только на выступающих складках. Маленький воин, в шлеме, со щитом и топором, ровно стоял на небольшой овальной подставке, мирно дожидаясь войны. Находка не подпадала под ценность нашего с Бекки ящика с сокровищами, но была очень милой. Такой, что хочется оставить её себе. Подходило время встречи с Лизой, и я, сунув статуэтку в карман кошелька, где обычно хранил мелочь, быстро направился к оговоренному месту встречи в углу парка.
* * *
Мы не виделись с Лизой меньше месяца. С момента нашего с ней знакомства это было первое расставание, причем вызванное обстоятельствами, а не нашим решением. Хоть времени прошло мало, Лиза как будто поменялась. Возможно, причиной изменений была болезнь.
– Привет, зайка, как ты? – выпалил я, ещё не успев до нее дойти.
– Хорошо, только скучала, – ответила Лиза, находясь рядом со мной уже в движении перед поцелуем. После холодного, почти дружеского объятия мы взялись за руки и медленно пошли через парк, где я уже пятнадцать минут наматывал круги.
– Что там с тобой случилось, что ты аж в больницу угодила? – спросил я.
– Да так, ничего особо серьезного: обследовали, назначили кое-какие лекарства, и сегодня утром выписали. Но я все равно очень рада, что ты приехал меня проведать.
Лиза выглядела как обычно, но в ней явно читалась какая-то озабоченность, излишняя серьезность. Странно, что я раньше этого не замечал. Она была такой же, как и всё предыдущее время, в точности до последнего штриха, но теперь я заметил качественно выполненный макияж, всю обдуманность мелочей и деталей её внешности и педантичную их подборку. Всё было кропотливо собрано и доведено почти до идеального сочетания. Возможно, осеннее солнце было под нужным углом и высветило все изъяны идеализма, тщательно скрываемые четыре года. Я попытался вспомнить её другой, и понял, что другой я её не видел. Даже когда мы проводили ночи вместе, я не заставал её спящей, взлохмаченной и помятой. В памяти оставалась только Лиза, выходящая из ванной комнаты уже такой, как я вижу её сейчас. Меня немного встревожил такой факт, ведь если смыть нарисованное, она может даже выглядеть по-другому. На ум сразу почему-то пришла старая зубатая баба-яга, сплошь утыканная зелеными бородавками, с тремя черными волосками, растущими на носу, которая делала магические па со своим сухим мухомором, и бац – становилась красавицей. Эта мысль меня так позабавила, что все мускулы моего лица напряглись, пытаясь сдержать улыбку.
– Эй, ты чего такой загадочный? – толкнула меня Лиза, держа под руку.
– Да так, всякие глупые мысли в голову лезут. Я тут пока тебя ждал, даже подумывал, не начать ли пугать ворон диким криком – может, какая из них обронит перышко.
– Ох уж эта ваша с Бекки охота за сокровищами! – хитро, но очень по-взрослому сказала она. – Вам бы стоило после двадцати на марки переключиться, а то люди начнут вас побаиваться.
– Ну, с марками у нас полное незнание, а тут опыт многих лет. Приятно чувствовать себя профи хоть в чем-то.
– Да, пожалуй, ты прав, но за воронами не гоняйся, что люди подумают! – сказала она почти по-матерински, после чего добавила: – Не люблю ворон, они ассоциируются у меня со смертью.
– Да, думаю, Прометей с тобой бы согласился на все сто.
Она хихикнула, снова меня подтолкнула, крепко держа под руку.
– Ты голоден? Может, пойдем пообедаем где-нибудь?
– Я пообедал с родителями, но с радостью выпил бы кофе. А ты если хочешь, можешь перекусить.
– Хорошо, идем.
Она повернула к себе мое лицо и смачно чмокнула меня в губы – так громко, что находящиеся поблизости «предвестники смерти», мирно ковыряющие клювами землю, настороженно подняли свои головы.
Остаток дня мы провели вместе, обсуждая погоду, планы на будущее, расстояние, которое между нами вклинилось. Как я узнал, Лиза начала искать работу, но пока ничего более-менее подходящего не подвернулось. Времяпровождение прошло по стандартному сценарию. Единственное, чем это отличалось от всех предыдущих встреч, так только тем, что я постоянно пытался угадать комплекс мероприятий, совершаемых этой женщиной для превращения в известную мне Лизу. А образ бабы-яги время от времени выползал и ехидненько меня поддразнивал, шепелявя кривыми, выпирающими изо рта зубами: «Да ты, парень, и половины всего не знаешь о нас, о женшчынах…»
* * *
К вечеру погода испортилась, я еле успел домой до дождя. Ко мне сразу спустилась мама: её кухонные владения и личная комната были на втором этаже.
– Ну что, как Лиза, с ней всё в порядке?
– Да, мам, всё хорошо. Её уже выписали из больницы, ничего серьезного не произошло.
– Слава богу, а то мы тут уже всякого надумали, когда узнали, что ты едешь её проведать! Мы скоро будем ужинать, ты голоден?
– Да, не отказался бы от запеченного целиком поросёночка.
– Приедешь на Рождество – будет тебе запеченная целиком индюшка, мой брутальный охотник с Дикого Запада! А пока довольствуйся запеченной запеканкой. Через двадцать минут поднимайся к столу.
– Хорошо, мам, и завари мне чаю покрепче.
Ветер вперемешку с дождем завывал всё сильнее. Пока я принял душ и переоделся, погода разыгралась не на шутку, так что пришлось опустить ролеты на окнах. Когда сели ужинать, за окном уже творилось что-то неимоверное. Бекки, немного поёрзав, сорвалась с места и подняла ставню у окна, ближнего к столу:
– Ну, интересно же! Когда мы ещё увидим такую бурю!
Признаться, все сидящие за столом были с ней согласны, просто Бекки была из нас самой живой и мобильной. Но, к сожалению, рассмотреть особо ничего не удалось: ветер так бил дождем в окно, что мы видели только плавные водяные разводы, вырывающиеся из темноты и расползающиеся на стекле окна причудливыми фигурами. Весь ужин мы прислушивались к тому, как усиливались порывы. Бекки поставила рекорд по скоростному заглатыванию пищи не пережёвывая. Маме даже пришлось пару раз сделать ей замечание.
– Извини, мам, там все равно всё перетрется, а мне нужно на улицу, – бормотала сестра, глотая следующий непережёванный кусок. Отец сдержанно улыбался, а мама снисходительно качала головой.
– Раз уж вымокнешь, посмотри, не ломает ли ветром мой бамбук, и если что, подвяжи его шнуром из садового домика.
– Хорошо, мам, гляну. Спасибо за ужин, – буркнула Бекки с набитым ртом, уже убегая из-за стола.
– Беги уже, девочка дождя, я сама за тобой уберу, – нежно сказала мама, и мы втроем понимающе переглянулись.
Не успели мы допить чай, как во всем доме погас свет.
– Ух ты! – сказал отец. – Давненько уже такого не было, я даже забыл, что это вообще возможно.
Он, ничуть не растерявшись, подошёл к комоду, почти на ощупь достал оттуда спички, зажег одну и, пока она не погасла, выудил три подсвечника со сгоревшими наполовину свечами. Поджег все три другой спичкой и поставил на стол.
– Пе?тре, возьми, пожалуйста, две свечи и оставь одну у двери возле входа в дом, чтобы наша повелительница стихий не пробиралась в темноте.
– Хорошо, пап.
Я взял два подсвечника и направился на первый этаж к входной двери. Я всегда уважал, даже поражался умению своего отца четко и обдуманно выполнять любые действия, практически не прилагая усилий. Этот факт свидетельствовал о прекрасной организации его ума. Мне всегда хотелось верить, что я когда-нибудь смогу быть хоть чуточку на него похожим. Оставив одну зажженную свечу у входа, я еще не успел вернуться со второй, а отец уже заканчивал разговор с диспетчером:
– Сколько, по-вашему, займет устранение неполадки? Да, большое спасибо, хорошего вам вечера.
Он повесил трубку и вернулся за стол объяснить, что произошло.
– В нашем районе буря сломала дерево как раз тогда, когда по дороге проезжала машина. Водителю ничего не оставалось, кроме как вывернуть в распределительный щиток, или как оно там называется. Света не будет не менее трех часов.
– Надеюсь, в холодильниках ничего не случится? – нахмурившись, задала вопрос мама, больше сама себе, чем кому-то из нас.
– Не волнуйся, Тереза, они даже не почувствуют. У тебя что, в детстве никогда не пропадал свет?
Мама в задумчивости уставилась вверх:
– Нет, что-то не припомню.
Тут в комнату ворвалась мокрая, блестящая от азарта зверушка с подсвечником в руках, отдаленно напоминающая Ребекку.
– Вот это класс! Вот это улёт, улётней всех самых улётных улётов! Вы бы только видели!
– Бекки, аккуратнее со свечей, иначе завтра ты будешь полдня улётно отковыривать весь наляпанный на пол парафин, стеарин или что там они сейчас в этих свечах используют, – сказала мама. – Как там мой бамбук?
– Да что ему станется, камыш камышом. Мы же не в Китае, где он растет по десять метров, – пробубнила Бекки с выражением Чеширского Кота.
– Камыш! Вы слышали?! И такое говорит человек, у которого кактусы вянут! – вспылила мама, и если бы не вмешался отец, Бекки получила бы по полной. Альпийская горка, озерцо с пятнистыми карпиками и все, что было посажено вокруг дома, было предметом большей гордости нашей мамы.
– Дорогая, не волнуйся, ты вспомни себя в её возрасте. Всему своё время.
– Да, мам, – виновато подхватила Бекки, – не злись. Я тоже скоро заведу себе пару карапузиков, а когда они вырастут, начну обсаживать дом камышами, бамбуком и другой травой, которая будет в тренде на тот момент.
Все четверо хихикнули. Я четко осознал, чего мне не хватало во время учёбы. Атмосферы родного места, поддержки каждого члена нашей семьи, того факта, что обрывками фраз мы могли так точно и позитивно передавать тончайшие оттенки сложностей этого мира, и самое важное – слышать и понимать сказанное другими. Именно такая обстановка и называется домом, местом, куда хочется вернуться, которое хочется перенести в быт уже своих детей, взяв за основу самое лучшее из своего взросления.
– Это всё, конечно, очень хорошо, – подытожил отец. – Но, не считая двух фонарей, находящихся в садовом домике, у нас нет других благ цивилизации. Предлагаю не пользоваться фонарями, а приготовиться ко сну, используя только свечи. Добро пожаловать в позапрошлое тысячелетие!
– Папа, ты супер! – сразу же выпалила Бекки. – Всем пока, я сушиться и спать.
Я тоже поблагодарил за ужин и, взяв одну из свечей, отправился к себе в комнату. Буря постепенно стихала, ветра уже почти не было, слышалось только неровное биение капель о подоконник. Приведя в порядок свои вещи, подготовившись ко сну и расстелив постель, я достал из кошелька свою новую находку и, немного рассмотрев её в таком необычном свете, поставил возле себя на тумбочку. Свеча почти догорела, но спать не хотелось. Нужно было поискать, есть ли здесь ещё свечи. В гостевом крыле дома, кроме самой комнаты, расположились ещё сауна, душевая, туалет и кухня. Где-то должно заваляться пару древних светильников, свечных таблеток для аромалампы или похожих источников яркого тепла. Поиски не принесли результата, и я уже стал подумывать, кого буду считать, чтобы уснуть – овечек или барашков. Но тут в забытом всеми углу кухни я нашел толстую рождественскую свечу, которую уже несколько раз зажигали и, не дожидаясь, чтобы фитиль прогрел её до краев, гасили. После многократного использования она больше напоминала макет рудника по открытой добыче руды, в центре которого торчал чёрный скрюченный фитилек, окруженный волнами парафина. Но её было более чем достаточно для освещения, и мой угасающий огонёк был без труда перенесен на найденную свечу. Еще некоторое время я баловался, макая сгоревшую спичку в жидкий парафин и поджигая огарок, но очень скоро коротенький остаток фитилька утонул, первая свечка догорела, и мы остались один на один с рождественской красавицей.
* * *
Буйство природы медленно затихало. Я удобно устроился на диване и, наслаждаясь прелестями домашнего уюта, смотрел на маленький огонек пузатой свечи. Постепенно все события последних дней отдалялись, я просто смотрел на свечу, и чем дольше это делал, тем выразительней казалось пламя огня и второстепенней – окружающий его мир. Все, что было вокруг – темнело и сливалось с мраком ночи, уходило на задний план и растворялось. Я всматривался в огонь, и с каждой секундой плотнее и непроницаемее становился мир – весь, кроме сферы, согретой огнем пламени. Всё, кем был я раньше, всё, что я делал и чего добился – было там, далеко, запечатано мраком. И только некий я сам в этот конкретный момент находился здесь, внутри теплого сгустка света. Без одежды, без кожи, без тела. Некий, с кем я никогда не считался, погрязнув в бесконечных диалогах своего сознания. Но тут была тишина, говоруны остались запечатанными спасительной темнотой, и осталось что-то другое, ещё не осознанное, но простое и чистое.
Шум бури постепенно затихал, и темнота уплотнилась ещё и тишиной. По мере горения расплавленный парафин постепенно затапливал фитиль, и огонь медленно угасал. Сфера существования так же медленно уменьшалась, и хоть мыслей как таковых уже не было, концентрация сознания и того, чем я был в остатке – росла. Я почувствовал причастность к этому маленькому огоньку, почувствовал его важность, его необходимость. Ничто не имело сейчас той ценности, которую мы с ним представляли, и той силы, которая была в нас заключена. Мое дыхание было ровным и спокойным, я даже не был уверен, делался ли мной вдох или выдох в тот конкретный момент. Но я точно знал, кто я, ощущал свою безликую масштабность и значимость. Сфера неумолимо уменьшалась в размерах, свеча гасла под натиском собственного же тепла, эмоции возрастали. И вот мрак поглотил всю комнату, ярко играющая вниманием свеча почти угасла – и дошла до предела маленького голубоватого шарика, болтающегося на холме фитилька, слегка возвышающегося в озере, недавно созданном теплом большого огня. Маленький шарик был настолько хрупок, что любое резкое движение или неравномерность дыхания сразу же сдули бы его со спасительного холма. Будучи сразу элементом великой силы и великой слабости, он сумел собрать в себе всю мою концентрацию в одну точку, сделав меня неимоверно огромным существом. Теперь оставалось только держать себя в состоянии полного отсутствия мыслей, чтобы случайно не навредить какой-нибудь из существующих галактик. Огонь же сжался до своих минимальных размеров, после которых мог бы только потухнуть, и остался таковым, всем своим видом заявляя, что так может продолжать гореть почти бесконечно долго. И тогда во мне возникло чувство неимоверной радости, радости оттого, что огонь всё ещё горит, мал, но горит. Радости за то, что всё запечатанное темнотой и отделенное от меня настоящего сейчас не мешает. Света от точки уже давно не исходило, но ее застывшая стабильность родила во мне счастье, не требующее объяснений или каких-либо подтверждений извне. Совершенно новые для меня чувства были настолько сильны, что я и не понял, как уснул, от восторга и переизбытка сложных эмоций, так и не узнав, как же в конечном счете погасла свеча.
* * *
Стефан и Фрейя были очень собраны и что-то отмечали в своих бумагах, хотя, по ощущениям, уже давно пора было сделать паузу.
– Может, передохнем? – спросил я.
– Петр, решать не нам. Согласно поставленной задаче, мы привязаны к этой палате на всё время, круглосуточно, тока не каталогизируем ваш рассказ. Тут главное – не упускать важные для нас подробности, – деловито ответил Стефан.
– Тогда давайте сделаем небольшой перерыв и продолжим.
Великие каталогизаторы ушли, и я остался наедине со своими мыслями. Необходимость озвучить перипетии последнего периода моей жизни сильно меня взволновала. Одно дело – помнить, и совершенно другое – подробно пересказать яркие эмоции. Ко всему прочему, добавилось чувство глубокого сожаления о том, что ко мне не вернется та степень осознания окружающего мира, доступная ранее. Но в любом случае, я стал мудрее, опытнее. События последнего периода жизни сделали меня намного богаче.
Инквизитор и восьмибитная цаца вернулись, и мы продолжили.
* * *
Утро следующего дня началось очень рано. Я проснулся преображенным, полным шумных мыслей в голове, которые невпопад спорили друг с другом, создавая сумбур и неразбериху. Рядом стояла погасшая толстенькая свеча и милая бронзовая фигурка. Я не помнил, когда уснул, гасил ли свечу, и чем всё закончилось. Завтрак у нас дома всегда подавался по расписанию, так что у меня ещё была уйма времени собраться с мыслями. Выполнив почти машинально все стандартные процедуры нового дня, я собрался немного прогуляться. Свечка была бережно прибрана в шкаф, а разобраться с фигуркой оказалось сложнее. Окинув взглядом комнату, я так и не решил, какое бы место для нее подошло. Полочки, подоконники и всё, что выступало хотя бы на сантиметр, было осмотрено, но куда бы я её ни поставил, – выглядело это нелепо. Самым простым решением оказалось сунуть её в маленький кармашек своих штанов. Довольный, что нашлось применение загадочному никогда не использующемуся карманчику, я вышел на прогулку.
Пылкая перепалка самых ветреных из моих мыслей поутихла, и я стал понимать, что после происшествия со свечей всё изменилось. Не только я, но и весь мир вокруг меня стал другим. Ощущение свежести нового дня во вздохе, мягкая размеренность шагов, всё знакомое с детства вокруг как будто бы проступило наружу, проявилось из затянутой пелены. Мир наполнился разнообразием звуков, запахов и форм, всем тем, что окружало меня с рождения, но было ранее мне недоступно в силу каких-то неведомых причин. Окружающее было очень приятным, каждая мелочь, будь то трещинки в древесине соседского забора или цвета неба нового дня, в которые так умело окрасило его восходящее солнце, – всё имело свою красоту, свою ценность. Все бубнящие в голове мысли притихли и, уважительно кивая, вместе со мной участвовали в созерцании нового мира. Преображение было явным, причем прослеживалась четкая связь между тем неимоверным счастьем, которое я испытал вчера при беспокойстве за целостность маленького светящегося шарика свечи, и моим сегодняшним подъемом эмоций.
Конечно, схожие чувства у меня возникали и ранее: от первого поцелуя, после первого секса, от понравившегося подарка на день рождения или успешно сданного экзамена. Но теперь все те многогранные чувства были объединены с теми, которые мне ещё предстояло испытать, и выданы одной единой порцией. Я явно был не готов к такому повороту событий, и, наверное, не заслуживал такого подарка. Но, как говорят французы, «Другой бы спорил, но я не стану».
Прогулка была очень кстати, я получил заряд бодрости, а заодно осмотрел все последствия вчерашнего буйства природы. Огромная старая акация, с незапамятных времен растущая на перекрестке неподалеку от нашего дома, исчезла. От нее остался только гладко срезанный пенёк, вывернутый в сторону перекрестка. А вместо старенькой, неизвестно для чего поставленной металлической коробки стояла новенькая. С блестящим серебристым отливом и красиво нанесенным знаком, предупреждающим о таящемся в ней электричестве, она оставалась единственным доказательством объемов проделанной работы. Каких-то дополнительных свидетельств того, что данное место стало причиной столь знаменательных изменений в моей жизни, я не увидел. Ни веточки от акации, ни осколка автомобильного стекла, разбитого при аварии, видно не было. Не было даже стружки вокруг спиленного пня. Перекресток, как и все остальные улицы района, утром оказался опрятным и прибранным. Свидетельством того, что ночью бушевала буря, оставались лишь разбросанные во дворах частных владений обрывки всего того, что эта буря смогла отщипнуть от одних мест и перенести в другие.
Когда я вернулся, мама уже суетилась возле своей альпийской горки. Рядом стояло ведро, доверху набитое листвой чужих деревьев, ветками и каким-то хламом.
– Пе?тре, ты решил прогуляться?
– Да, мам, хотелось посмотреть, что творится вокруг.
– А я тут провожу обход своих владений, вроде бы без потерь. – Она почесала лоб запястьем, чуть выше садовой перчатки, и спросила: – Как там вокруг, сильно потрепало наш городок?
– Нет, почти не тронуло, и коммунальные службы, на удивление, быстро сработали. Такое впечатление, что и не было ничего.
– Хорошо, молодцы! Завтрак вовремя, не опаздывай.
Уже находясь дома, я понял, что все увиденные вокруг нюансы здесь были заметны мне и ранее. Внутри свитого моими родителями гнездышка все детали, цвета и запахи были проявлены всегда, и я не увидел ничего нового. Ту пелену невнятности, окутавшую весь мир, внутри семейного пространства родители годами кропотливо соскребывали, проявляли особенности домашнего уюта, наполняли его деталями и содержанием, понятным лишь нам четверым. Именно поэтому родной дом всегда был так приятен. Тут я не увидел ничего нового, а только понял, как все работает, как зрелость и завершенность отца в сочетании с любовью и заботой матери дают им возможность посостязаться с глубинной вселенской силой, дающей мгновенное счастье.
День обещал быть особенным, с Лизой я видеться не хотел, боясь, что она почувствует во мне изменения, которые я был не в состоянии пока объяснить. Я придумал отговорку о необходимости съездить в город, предместьем которого мы являлись, по делам, связанным с учебой, и моя выдумка удовлетворила и родителей, и Лизу, и меня. Это оказалось очень удачной идеей.
При поездке создавалось впечатление, что я отправился в какую-то экзотическую страну, в которую давно хотел попасть. Собирал о ней скудные сведенья, копил на неимоверно дорогой билет. И вот наконец тот день настал, вся длительная подготовка завершена, и цель достигнута. Я приехал, и взахлеб рассматриваю все достопримечательности, узнаю традиции, восхищаюсь экзотической природой, которой у нас нет. Где-то там, далеко отсюда, где я живу – серые будни, одинаковые дни сменяются одинаковыми ночами, а окружение простое и невзрачное. Другое дело здесь, куда я приехал. Здесь даже небо другое, и дышится легко, здесь всё не так. И тут главное – не встретить такого же, как я, уже давно копящего на билет в мою страну, чтобы вырваться из своих серых будней и невзрачного окружения. Ведь так может возникнуть внутренний конфликт понимания нашей человеческой глупости. Вот вдруг, бац, и мы встретились! Я, копивший на билет тут для поездки в его места, и он – копивший там, чтобы приехать в места, где живу я. И мы встретились. И поняли, что небо особенное всегда и везде, а мы настолько зацикленные, что нам попросту некогда поднять голову здесь, у себя дома. Ведь это небо проще увидеть где-то вдали, спровоцировав внимание дороговизной билета.
И теперь с перекошенным от удивления лицом я туристом ходил по давно известным местам и не мог смекнуть, где находился эти предыдущие годы. Дали бы мне в руки тогда фотоаппарат, я бы ещё и фоток наделал на память. Так, со слегка придурковатым лицом, полный внимания к давно известной обстановке, я и потратил все силы в тот день.
Да, день прошел очень продуктивно, полный мелких открытий, смятения и неуважительных выпадов по отношению к себе прежнему. А вечер обещал быть ещё интереснее, ведь у меня припасена большущая свеча, которую не терпелось зажечь вновь.
Мама заметила во мне изменения, как только я вернулся домой.
– У тебя всё в порядке, Пе?тре? Какой-то ты странный… – спросила она, слегка прищурившись.
– Да, мам, всё хорошо, только сильно устал, ног не чувствую, – ответил я почти машинально и словил себя на мысли, что действительно сильно устал, и физически, и морально, от навалившейся глыбы новой информации. – Даже есть особо не хочется.
– Ничего, Пе?тре, прохладный душ быстро приведет тебя в порядок и вернет аппетит, а легкий ужин никому еще не вредил. Даже не хочу слышать отговорок, я на тебя тоже накрою стол.
– В вопросах еды я и не буду пытаться с тобой спорить, шансы мои все равно стремятся к нулю.
– Вот-вот! – Она, улыбаясь, потрепала ладошкой мои волосы и легонько подтолкнула в сторону гостевого крыла дома.
Всё сказанное ею было в точку: душ, легкий ужин и милая беседа в кругу семьи возымели свое целебное действие. Тяжесть дня спала, оставив только приятную физическую усталость. С нетерпением дождавшись, когда весь дом затихнет, с трепетом первого свидания в сердце я зажег свечу. Умостился поудобнее – и стал ждать.
Свеча проделала всю ту же процедуру, что и в предыдущий вечер: сначала выжгла небольшую ямку, оголив часть фитиля, а после, по мере того как разгоралась, находящийся выше уровня этого фитиля парафин стал медленно плавиться и уменьшать пламя. Физика процесса была проста и понятна. Я смотрел на пламя, откинув всё остальное. Но ничего из того, что было вчера, не происходило даже отдаленно. Мысли то и дело путались с воспоминаниями и желанием новой порции чуда, а огонек тихо угасал. Он так же, как и вчера, становился меньше, его яркие тона уходили, оставляя только голубой отлив, но, к моему сожалению, праздник жизни на том и закончился. Надувающийся пузырь разочарования лопнул со струйкой дыма от угасания свечи, и я остался сидеть в темноте. Небо оказалось затянуто тучами, окно комнаты выходило в ту сторону, где не стояло ни единого фонаря, потому темень была такой, что сложно разглядеть даже свою руку. Она казалась где-то тут, но непонятно, была ли она короткой или удлинялась больше, чем положено. Такая неоднозначность показалась весьма забавной, и я переключил внимание на ноги, то лилипутские, то вытягивающиеся или закручивающиеся в спираль. Я пошевелил пальцами рук и ног, и они тут же, как по мановению волшебной палочки, сразу приобрели свой естественный размер. В темноте было всё равно, открыты или закрыты мои глаза – это я понял, как только их закрыл, а очертания моих рук и ног остались прежними. Я перевел взгляд на предметы в комнате, и память быстро очертила их контуры светло-серыми линиями. Приятно удивившись, как всё точно передано, и ещё раз осмотрев детали обстановки, я решил не ограничиваться пределами комнаты и попробовать свои силы в большем. Сквозь темноту проступали всё новые детали нашего дома, причем всё, что уже проявилось, так и оставалось видным в трёхмерности черного пространства. Все закоулки памяти, хранившие подмеченные особенности нашего дома, выдавали мне информацию с бритвенной точностью, сразу же без каких-либо замедлений или оговорок. Создавалось впечатление, что кто-то долго готовился к презентации, кропотливо по крупицам собирал всю нужную информацию и систематизировал её только с одной целью – предоставить её по первому моему требованию.
Монохромная модель дома медленно прорисовывалась и наполнялась деталями. Вместе с этим слух становился все чувствительней: завывание ветра в приоткрытом на микровентиляцию окне кухни, бульканье какой-то жидкости в компрессоре холодильника – слышалось и улавливалось абсолютно всё. Раздался слабый шум из спальни Бекки, и я увидел, как она переворачивается на другой бок во сне, сладко причмокивая и смешно складывая губы. Это её мастерская, хоть и менее детализированная, где она готовится создавать свои будущие шедевры. В тот момент я поймал себя на мысли, что не видел спальню Бекки после её переделывания в мастерскую, а только слышал об этом. Еще раз, с удивлением осмотревшись, я мысленно устремился туда, где точно не был. Окрестности, соседский дом, его очертания, комнаты, элементы интерьера, мебель – всё намного размытее, чем в нашем доме. Их было видно, только когда специально обращаешь внимание, без возможности удержать в памяти черно-белую презентацию, но всё же их можно было видеть. Я переключился на другие дома поблизости: там ещё кто-то не спал, супруги вели еле различимый разговор, но я мог его слышать без особого труда. Сразу же постаравшись переместиться дальше, чтобы не подслушивать, я сделал ещё пару кругов по окрестностям и в восторженно приподнятом настроении вернулся в свою комнату. А открыв глаза – оставался всё в той же темноте, тут же нашел подготовленную ко сну постель. Так, хоть и сильно уставший, но весьма довольный экспериментом, я заснул крепким богатырским сном.
* * *
Утро следующего дня началось с ощущения своей особенности. Рассказывать кому-нибудь из моих близких не очень хотелось – уж больно непонятно и нереально ощущались ночные видения. Нужно было самому сначала разобраться, а не тревожить родных невнятными домыслами. Сразу же, как только проснулась Бекки, я напросился к ней посмотреть мастерскую.
– Ты так и не показала, во что превратила комнату, где прошли лучшие годы моей жизни! Надеюсь, Бекки, у тебя есть достойное оправдание тому, что я живу в гостевой части?
– Не будь жадиной, Пе?тре, что за фантастическое жлобство! Вот когда мои картины начнут продавать на аукционах, вспомнишь мои слова, и тебе будет стыдно за то, что эти стены терпели такого среднестатистического подростка. Идем.
Она взяла меня за руку и завела в комнату, полную творческого беспорядка. Всюду стояли баночки с красками, валялись кисточки, карандаши и мелки. По углам был рассыпан ворох бумаг большого и малого формата, скрученных в трубочки и подпертых дощечками. На столике – недоеденная пачка печенья и пара чашек со вчерашним чаем, стаканы с грязной водой от красок – всё было именно так, как подобает настоящему художнику, хоть и не соответствовало порядкам нашего дома. Но самое главное, что меня интересовало, так это общее расположение предметов, и оно было именно таким, каким я видел его вчера. Стол, стулья, стоящий в углу мольберт – всё было в точности похожим на то, что я увидел вчера ночью. Конечно же, без того огромного вороха непонятных вещей, который не может привидеться даже больной фантазии шизофреника.
– Да, Бекки, вижу, что пространство комнаты используется в полной мере. А что по этому поводу думают родители?
