Саксофон Гавриила

Вечером у меня были актёрские курсы. Моё третье занятие, но я уже представлял себя играющим самые разные роли, от милиционера до Калигулы, от бомжа до Гамлета, и так далее. Абонемент на десять занятий актёрского мастерства мне подарила Лена, на мой день рождения.

В тот день в группе нас было двенадцать человек. Неуклюжий и жалкий, с худым лицом и пятнистой черно-серо-белой бородой, мужичок лет пятидесяти, манерная и яркая, наверняка подражавшая Ренате Литвиновой, женщина средних лет, трое молодых, все время над чем-то хихикающих оболтусов, красивая девушка с розовыми пятнами на щеках, ещё несколько менее примечательных субъектов разного возраста и пола, которые не произвели на меня какого-либо впечатления, и Дима.

– Ну-ну… – Чуть растягивая и произнося «н» в нос, повторил преподаватель, – начнём с нашего обычного. Дневная сценка. Ну-ну… Начнём с… Начнём с Ильи. Давай, сразу под танки. Иди сюда, – он знаком показал мне место на импровизированной сцене. Я поднялся с пола и встал на указанное место. Сердце забилось чаще, во рту пересохло.

– Значит, Илья, любая сценка из твоего сегодняшнего дня. Что тебя впечатлило, поразило, запомнилось. Изобрази нам сейчас эту сценку. Можно без слов, а можно и со словами. Можно от твоего лица, а можно от лица какого-нибудь участника этой сцены. Полная свобода. Задание понятно?

Я немного подумал («только ничего из того, что связано с Машей», – решил сразу), посмотрел на зрителей, сидевших на полу. Взгляд остановился на Арсентии – мужике с пятнистой бородой. Тот, словно подбадривая меня, еле заметно кивал головой.

Я обернулся к преподавателю:

– Да, понятно.

– Даю минуту, чтобы подготовиться и собраться. Потом отпускаешь мысли, открываешь сердце – и вперёд!

Я потёр щеки. А что такого особенного было за день, кроме Маши? Кроме неё – обычный день, будничные дела, ничего примечательного.

Снова посмотрел на Арсентия. Чёрные глаза из-под лохматых бровей уставились на меня – как-то бессмысленно. И я вспомнил… Утром в подъезде… Прокашлялся, сглотнул слюну. Ещё прокашлялся. Сгорбился, поднял плечи, взъерошил волосы, расставил в стороны полусогнутые ноги.

– Зы-зы-здравствуй, сы- сы- сынок, – заикаясь, наигранно скрипучим голосом начал я. – Ты сы сы сы какой квартиры.

Трое оболтусов захихикали, за ними – кто-то ещё. Ободрённый реакцией публики, я продолжил смелее:

– Сы сы сы пятой? И я сы сы сы пятой.

Раздался дружный хохот. Преподаватель тоже улыбнулся и одарил меня благожелательным взглядом.

– Только сы сы другого до-дома, на-на-напротив. Ты ко-ко-кошечку не видел? Бе-бе-белую, сы сы пятном. Не видел? Убежала от ба-ба-бабки. Пе-пе-пенсии нет, я ей мо-мо-молочка ку-ку-пить не могу, вот и у-у-убежала. Гы- гы-где искать, ума не пи-пи-приложу. – Я картинно развёл руки и сморщил какую-то физиономию.

– Молодец, молодец, – похлопал меня по плечу преподаватель. – Грустная история, но, молодец, хорошо показал.

Потом были другие упражнения, сценки, этюды. Три часа пролетели незаметно. После окончания занятия все двенадцать учеников были радостно возбуждены:

трое оболтусов непрерывно хихикали,

Арсентий шевелил бровями и пятнистой бородой,

Дима с чуть заметной улыбкой, высокомерно подняв голову, оглядывал окружающих гордо блестевшими глазами.

Я же, наоборот, чувствовал внутреннее умиротворение и спокойствие.

Когда я вернулся домой, Лена смотрела телевизор. Она дежурно поцеловала меня в щеку:

– Ужин в холодильнике. Разогреешь сам?

Я прошёл в прихожую переодеться.

– Ты не сварила компот сегодня?

– Ты не просил. Но я виновата. Как любящая хозяйка, я всегда должна помнить, что ты любишь яблочный компот.

– Я не обвиняю тебя, милая, – повесив брюки в шкаф, я вернулся в комнату и чмокнул её в щеку, – но компот ты можешь варить в любое время – и никогда не ошибёшься. Я всегда пью его с удовольствием.

– Так оно и будет. Непременно.

Вкус компота, который варила Лена, напоминал мне детство. Он был точь-в-точь таким, как у маминого компота. Я даже удивился, когда в первый раз его попробовал. «Точь-в-точь как у моей мамы!» – воскликнул невольно тогда. «Рада, что угодила тебе», – Лена расплылась в довольной улыбке.

Лена и внешне была немного похожа на мою маму. Полноватой фигурой, цветом волос, чем-то неуловимым в плавных чертах лица и мимике. Может быть, из-за этого мы так легко сошлись с ней?

– Лена, ты не видела мои новые серые носки?

– Я их выбросила.

– Почему?

– Шутка.

Носки оказались за диваном. Наверное, в этом был виноват секс накануне.

– Лена, ты не видела мой ремень?

Она появилась в дверях, молча посмотрела на меня с озабоченным видом.

– Почему ты не отвечаешь? – Удивился я.

– Ты потерял две вещи в один день. Это очень странно.

Лена исчезла из дверного проёма так же быстро, как в нем возникла. Возможно, она решила, что меня подменили инопланетяне. Может, действительно, подменили? Я посмотрел на свои ладони. Линии жизни и сердца все те же. Потом вдруг заметил ремень под шкафом. Наверное, тоже был виноват вчерашний секс.

– Илья, я сегодня подумала об одной вещи. Расположение нашего дивана в комнате не соответствует фэн шую.

– Ты уже думала об этом. И даже говорила мне.

– Да, действительно… Ну… Может, нам переставить диван? У меня большая неуверенность из-за этого не-фэн-шуя.

– Неуверенность, когда лежишь на диване, или когда смотришь на него?

Она задумалась:

– Я даже не знаю. По-моему, когда смотрю, то больше.

– Но если мы переставим его, то нужно будет куда-то выбросить тумбочку с телевизором.

– Я не хочу.

– Я тоже.

Лена продавала мобильные телефоны. Вместе с сестрой Ирочкой, которая была младше её на три года, владела тремя салонами сотовой связи. В её сумочке обычно можно было найти несколько моделей телефонов – Nokia, Samsung или LG. Иногда Лена была неразговорчивой, а иногда – болтливой, в зависимости от настроения. Мне больше нравились те моменты, когда Лена была в настроении говорить – болтать о ерунде, сплетничать, улыбаться. Язык её развязывался, взгляд блуждал по сторонам, внимание свободно гуляло по самым разным предметам и темам, ни на чем не сосредотачиваясь надолго. В такие моменты могло даже показаться, что она слегка пьяна от собственного потока речи.

Мы с Леной сидели за столом на кухне друг напротив друга. Я смотрел на её длинные, каштанового цвета, волосы. Она – то на меня, то на окружающие предметы.

– Слушай, я ещё не рассказала тебе самое главное! Я вчера ночью видела НЛО.

Я рассмеялся.

– Нет, серьёзно… Я видела настоящее НЛО, почти самым утром. По-моему, оно меня и разбудило. Я почувствовала какой-то свет на лице, как будто мягкое и нежное прикосновение. Проснулась, открыла глаза, и – смотрю – прямо передо мной в окне светящийся разными огнями объект. И свет этот такой тёплый и нежный. Как будто он специально хотел меня приласкать, подружиться со мной, показывал мне себя, чтобы познакомиться. Типа, посмотри на меня, я – добрый, я – твой друг. Я хочу установить с тобой контакт. Чтобы ты, возможно, стала послом доброй воли от твоей планеты, и через тебя мы установили бы контакты между нашими цивилизациями. Короче, очень тёплое и дружелюбное шло от него свечение. И я как будто наполнилась этим свечением, этой инопланетной энергией. Это совершенно непередаваемые ощущения.

– Почему ты меня не разбудила? – С сомнением в голосе спросил я.

– Жалко было тебя будить. К тому же он как будто светил только для меня.

– Ага-ага… – Сомнения во мне прибавилось. – И что потом было?

– Ну… Мы минут пятнадцать так друг на друга смотрели, а потом оно – фьють – и улетело.

– Как оно улетело?

– Прямо взяло – и улетело. Сначала ещё покачивалось немного из стороны в сторону, потом влево так – фьють-фьють-фьють – и улетело из окна.

– А ты что сделала?

– Ничего. Оно же улетело. Я просто закрыла глаза и уснула.

– И ты даже не попыталась его сфотографировать? Просто взяла и уснула?

– Да, просто уснула. Оно ведь улетело. Но такое классное чувство внутри было. – Она восторженно закатила глаза, – что я не одна… Что мы, земляне, не одни.

Почему мы так запросто познакомились и сошлись с Леной? С ней все происходило легко. Меня это немного удивляло. Временами, поддавшись неожиданной паранойе, я даже находил это подозрительным. Мы оказывались так похожи почти во всех мелочах, почти во всех предпочтениях и вкусах… Мы не спорили, не ругались. Иногда казалось, что все в этой жизни само идёт к нам в руки…

Я усмехнулся.

– Давай я отведу тебя к психотерапевту, – Лена неожиданно переменила тему, – он тебе поможет. Он всем помогает.

– М-м… – У меня не было желания идти к психотерапевту, но мне не хотелось расстраивать Лену. Я никогда ещё не видел её расстроенной, но внутреннее чувство подсказывало мне, что это может быть не очень приятным зрелищем. Хотя как я мог знать – я ведь пока ещё никогда не видел её расстроенной… – Ну давай…

– Вот и славненько! И не беспокойся об оплате за сеансы, я сама оплачу, Игорь Иванович мне по старому знакомству сделает хорошую скидку.

Вот и славненько… На следующий день мы пошли к психотерапевту.

3

Игорь Иванович обаятелен и харизматичен. На вид ему лет шестьдесят. Небольшие нежные ручки, мягкие черты лица, ухоженная залысина. Он подвижен, гибок и вездесущ. Кажется, что он запросто пройдёт через любую замочную скважину.

– Здравствуйте, господа. Проходите пожалуйста. Леночка, давно тебя не видел, – он встал из-за стола, подошёл к Лене и обменялся с ней церемонным поцелуем в щеку.

– Здравствуйте, Игорь Иванович. Я на секунду… – Лена рассеянно огляделась по сторонам. – Я просто вместе с ним… – Кивнула на меня. – Мой друг. Кошмары мучают, не дают спать.

Мы с Игорем Ивановичем обменялись рукопожатием.

– Ну а у тебя как дела? – При взгляде на Лену глазки психотерапевта становились маслянистыми, заискивающими и, кажется, похотливыми.

– Да у меня все в порядке, слава Богу. Кручусь, кружусь в танце жизни…

– Главное, чтобы голова не закружилась, – Игорь Иванович мелко рассмеялся.

– Голова пока на месте, – мило улыбнулась Лена. – Ну ладно, я пойду – дела. Илью вам оставляю.

– Ну хорошо, хорошо. Значит, с вами будем общаться, – Игорь Иванович посмотрел на меня задорным взглядом и одел очки.

И он начал со мной общаться. Рассказал несколько анекдотов, несколько забавных случаев из практики, несколько весёлых историй о своих детях.

– Жизнь – очень простая штука. – Говорил он, – очень простая благодаря тому, что человек просто-напросто не может делать много дел одновременно. Поэтому все просто: сделал одно дело, потом другое, потом третье… и так далее. А представь, если человек мог бы одновременно делать десять дел. Ему тогда жизнь показалась бы гораздо более сложной штукой. Или, может быть, я не прав?

– Правы, – хмыкнул я.

– А вас все равно что-то мучает? – Он наклонился ко мне, глаза его увлажнились, а в голосе появилась бархатно-душевная нотка.

– Ну… Да… Кошмары.

– Кошмары не могут быть сами по себе. Сны – это проявление нашего подсознания, которое предупреждает нас о чем-то, что может случиться, или, наоборот, пытается избавиться от переживаний прошлого и, так сказать, выпускает пар, – Игорь Иванович снял очки и потёр переносицу. – Поэтому ключ нужно искать в прошлом или в будущем. А будущее – это только следствие прошлого. Так что ключ в любом случае – в прошлом. В ваших воспоминаниях.

– Но я не помню ничего такого особенного.

– Вы не помните, но подсознание помнит. Иначе не было бы кошмаров. Я буду извлекать воспоминания из вашего подсознания, с помощью гипноза.

– Гипноза? – Невольно повторил я.

– Да, обычного гипноза… Ну, может, не совсем обычного. У меня есть своя методика, свои ноу-хау, – Игорь Иванович с самодовольной улыбкой потёр руки. – Я найду те воспоминания и потом мы особым образом их проработаем, поменяем знак с «минуса» на «плюс». Видите, методика проста, так что не нужно ничего бояться.

– Да я и не боюсь, – пожал я плечами.

– Ну тогда приступим, – ещё шире улыбнулся Игорь Иванович.

Он усадил меня в глубокое кожаное кресло-диван, потом нажал какую-то педальку, и спинка кресла откинулась назад; я оказался почти в лежачем положении.

– Вот и хорошо. Располагайтесь удобнее, руки – на подлокотники. Голову можно пониже, – психотерапевт помог мне комфортнее устроиться на моем ложе.

Потом он установил видеокамеру и сел на стул рядом со мной. Я вдруг подумал о детях Игоря Ивановича. Интересно, погружает ли он их в гипноз? Наверное удобно быть гипнотизёром, когда дело касается воспитания детей. Не хочет сын кашу есть – повертеть перед его носом пальцем, ввести в транс и скормить всю тарелку, пока он где-то витает. Не хочет дочка спать идти – опять повертеть пальцем и, как на поводке, довести до кровати и уложить. Не хочет сын уроки делать– опять быстренько в транс, и тот в трансе за полчаса все самые сложные задачки перерешает. В общем, сплошные преимущества.

Но перед моими глазами Игорь Иванович пальцем не вертел… Наоборот – попросил их закрыть, включил расслабляющую музыку и тихим медитативным голосом предлагал мне представить то белые круги, то цветы в космосе, то моё тело, излучающее тепло и летящее в пространстве.

– Посмотри на свои ноги. – В какой-то момент попросил он. – Какая на них обувь? В какой ты одежде?

– Я бос. Я наг. Только длинные волосы до бёдер. Почти до колен. Я могу прикрыть наготу своими волосами.

– Что ты видишь вокруг?

– Холмы. Степь. Какие-то мазанки у холмов.

– Хорошо. Теперь я сосчитаю до пяти, щёлкну пальцами, и ты попадёшь в одну из ситуаций из своего прошлого, которая тебя беспокоит. Я начинаю считать. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Раздался лёгкий щелчок пальцев.

– Посмотри на свои ноги. Какая на них обувь?

– Я опять босиком. Стою на пыльной земле.

– Что ты видишь вокруг?

– Ко мне бежит толстый мальчик. Я тоже ещё мальчик. Мне лет семь-восемь. За толстым бежит худой. Это два брата, они – мои соседи. Толстый подбегает ко мне и сбивает меня с ног. Садится сверху. Худой плюёт мне в лицо. Пыль забивается в нос. Трудно дышать. Я рыдаю от бессилия. От рыданий ещё тяжелее дышать. Толстый бьёт меня кулаками. Это мой заклятый враг, он часто бьёт меня и издевается надо мной. А его худой брат любит плеваться. Он тоже часто издевается надо мной. Меня вообще часто бьют, потому что я никогда не даю сдачи. Я не могу никого ударить – из-за того, что боюсь сделать другим больно. Я предпочитаю стерпеть побои и унижения, но не сделать другим больно. Ведь если я сделаю кому-то больно, то в мире что-то нарушится, он может исчезнуть. Из-за этого надо мной часто смеются, считают слабым на голову. Бьют и унижают.

– Хорошо, понятно. Теперь почувствуй, как твои руки сжимают металл. Пальцы продеты в отверстия кастетов. От этих кастетов и руки словно наливаются железом. Сейчас этими железными кулаками ты будешь готов дать отпор обидчикам. Ты больше не задыхаешься. Ты поднимаешь руку с кастетом для удара. Ты это видишь?

– Да. Я поднял правую руку с кастетом и готов ударить толстого мальчишку. Он боится и слазит с меня. Я встаю, чтобы ударить его. Оба брата в страхе бегут от меня.

– Очень хорошо. Ты остался хозяином той ситуации. Тебя устраивает твоя новая роль в ней. Теперь нам пришло время перенестись в другую ситуацию дискомфорта и боли. Я опять буду считать до пяти и потом щёлкну пальцами. После этого ты перенесёшься в другую ситуацию, вызывающую чувство боли и разочарования. Один. Два. Три. Четыре. Пять. – Щелчок. – Посмотри на свои ноги. Какая сейчас на них обувь?

– Сандалии.

– Что происходит вокруг?

– Я около небольшого дома. Что-то жду. Из дома выходит девочка лет двенадцати. Я люблю её. У неё длинные тёмные волосы, сросшиеся на переносице брови и жёлтые глаза. Она выходит не одна, рядом с ней идёт её подруга. Они идут по дороге прочь от меня. Я направляюсь за ними на расстоянии нескольких шагов. Девочки о чем-то шепчутся и смеются. Теперь из переулка появляется толстый мальчишка – мой враг. Он идёт ко мне, словно хочет что-то спросить. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Неожиданно он, не говоря ни слова, сильно бьёт меня в грудь. Мне трудно дышать, я медленно опускаюсь на землю. Моя любимая вместе с подругой оборачиваются. Они смотрят на нас и ещё громче смеются. Толстяк, ободрённый их вниманием, пинает меня в бок, и я падаю в пыль. Девушки продолжают смеяться. Толстяк улыбается и идёт к ним. Втроём они идут прочь от меня. Я лежу в пыли, пытаюсь откашляться.

– Хорошо, понятно. Теперь немного исправим эту ситуацию…

– Я вижу что-то ещё… Что-то неприятное… На земле недалеко от меня я вижу жука-жужелицу, который терзает своими челюстями извивающуюся от боли мохнатую гусеницу. Гусеница, как и я, вся в пыли. Она дёргается в агонии. И тут у меня появляется как будто внутреннее зрение. Я закрываю глаза и вижу человека с бородой, с искажённым от злости лицом. На его губах – кровь. Капли крови текут по бороде. Он считает золотые монеты. Горы золотых монет. Вокруг него – телохранители: огромные и мускулистые, самодовольные, с презрительными лицами, с равнодушными и пустыми глазами. Потом видение исчезает, и в этот миг я необыкновенно ясно осознаю, что этот мир принадлежит тем, кто силён, богат, жесток и бездушен. Что земная жизнь несправедлива, жестока и отвратительна. Это понимание наполняет всего меня, до самой глубины сердца, до каждой клеточки моего тела. Я чувствую, что это понимание теперь будет присутствовать во мне всегда, физически, в каждом атоме моего тела.

– Да-да, я понимаю. Давай теперь все-таки изменим эту ситуацию. Твоя ещё детская эмоциональная вовлеченность и острота переживания в тот момент заставили тебя увидеть стакан, наполненный водой, пустым. Просто потому, что ты ожидал там увидеть вино, но там прозрачная вода, которую ты не видишь. Давай немного поменяем угол зрения, проведём так называемый рефрейминг. Сместим рамку, через которую мы видим мир, и, возможно, увидим что-то ещё, что она нам пока не даёт рассмотреть. Представь эту же ситуацию. В ней ты вёл себя как очень чувствительный и добрый мальчик, который не может причинить боль другим людям, который ждёт от других людей такого же доброго и открытого отношения к миру. Почему ты такой? Потому что у тебя было замечательное детство, полное любви родителей. Ты чувствителен и доверчив, потому что с самого малого возраста, с младенчества привык доверять окружающим тебя близким людям и отвечать добром на их добро. Ты счастливый человек, если был окружён заботой и теплом, скажем прямо – тепличными условиями домашнего быта и родительской любви, которые позволили тебе сохранить наивное восприятие и доброту. И ты должен быть благодарен судьбе за это. А проявляющаяся агрессия твоего врага–толстяка – это явный признак нарушенной психики вследствие несчастного детства. Судя по всему, он с младенчества не получал необходимой ребёнку любви и ласки, а, возможно, и полностью был их лишён. Его немотивированная агрессия не может быть ничем иным, как следствием агрессии, проявленной ранее по отношению к нему самому. Скорее всего, он рос в неблагополучной семье, и его бил отец, или старший брат, или мать, или они все вместе. И, в отличие от тебя, которого могли побить только иногда, где-то за пределами родного дома, и ты всегда мог найти убежище в домашней обстановке, этого толстяка били дома, и у него убежища не было нигде. То есть в целом этот толстяк гораздо более несчастен, чем ты, и заслуживает только жалости. Давай теперь снова полностью вернёмся в ту ситуацию. Представь, как ты поднимаешься с земли, боль мгновенно и полностью проходит. Ты зовёшь толстяка. Как его, кстати, зовут?

– Пётр.

– Ты зовёшь Петю, говоришь, что знаешь о его проблемах, хочешь помочь ему, хочешь пригласить к себе домой, где он мог бы находить для себя убежище. Петя чувствует, что ты говоришь это искренне, и твоё участие и искреннее сочувствие пробивают броню его напускной жестокости. Он сбрасывает с себя маску хулигана и благодарит тебя, жмёт твою руку. Ты это видишь?

– Да. Я вижу, как Пётр идёт ко мне, в его глазах слезы. Он благодарит меня и обнимает. Говорит, что ещё никто никогда не предлагал ему помощь.

– Отлично. Что ещё ты видишь и слышишь?

– Он называет меня другом и говорит, что у него никогда не было друзей. Теперь я буду его первым другом. Мы хотим вместе пойти ко мне домой… Но… мы не можем пойти.

– Что этому мешает?

– Мой отец и мои старшие братья часто бьют меня и не велят никого приводить домой. К тому же я совсем не чувствую себя дома, как в убежище. Я там никому не доверяю…

– М-м-м, – то ли растерянно, то ли разочарованно протянул психотерапевт. – Хорошо, эту проблему мы проработаем при следующем сеансе. А пока останемся в той ситуации, где ты сейчас находишься. Ты остался её хозяином. Твой враг стал твоим другом. Теперь он сам ищет у тебя поддержки и защиты. Тебя устраивает твоя новая роль в этом значимом событии из прошлого?

– Да, устраивает.

– И, значит, нам пришло время выйти из той ситуации, и одновременно с этим выйти из состояния гипноза. Я буду медленно считать до пяти, потом щёлкну пальцами, и после этого ты окажешься здесь, в кабинете психотерапевта, в удобном кресле. Ты почувствуешь себя обновлённым, взбодрённым, полным энергии и сил для новых дел. Итак, я начинаю считать. Один, два, три, четыре, пять.

Щелчок пальцев.

– Твои глаза закрыты. Ты находишься в кабинете психотерапевта, в удобном кресле. Теперь сделай глубокий вдох, сожми пальцы в кулаки, вытяни руки и ноги, полностью почувствуй своё тело. Ты возвращаешься в пространство этой комнаты.

4

Приём у психотерапевта мне, в принципе, понравился. Да и что там могло не понравится? Тихий кабинет, разговоры обо мне, моих чувствах и воспоминаниях. Неторопливая и приятная беседа. Воспоминания в состоянии гипноза были какими-то блеклыми, сонными, и не сильно волновали меня. Да и само состояние гипноза я представлял себе совсем по-другому. Я был уверен, что психотерапевт погрузит меня в полутранс – полусон, после которого я ничего не буду помнить. Но в течение всего времени сеанса я находился в сознании, и только картинки менялись перед глазами. Наверное, я даже мог бы (если захотел) в любой момент выйти из этого состояния.

Одним словом, мне не понравилась только сумма денег, которую Лена заплатила психотерапевту. Какая-то нехорошая сумма, несмотря на то, что её заплатил не я…

– У него сейчас финансовые проблемы, – задумчиво проговорила Лена, когда я высказал ей свою озабоченность. – Кредиты. Жена не работает. Двое детей.

– Откуда ты все знаешь?

– Я же тебе говорила – с его женой хорошо знакома. Она необыкновенная женщина. Тем более, что я заплатила вперёд, за несколько сеансов. Так что не беспокойся, серьёзно…

– Ты его оправдываешь? – Обиделся я.

– Нет. Пытаюсь разобраться в причинах. Это помогает.

Я подумал и решил, что мне это тоже немного помогло. Я вообще часто соглашался с Леной. Впрочем, не только с ней, но и с другими людьми тоже. Как сказала однажды Лена, бесконфликтность моего характера иногда трудно было отличить от конформизма.

Вечером мы с Леной выпили вина на балконе. С балкона моей квартиры (не моей, конечно, а хозяйки, у которой я арендовал) открывался хороший вид. Дома, деревья, улицы… Я пил и беззаботно смотрел в пространство перед собой. Было так хорошо, что ничего не хотелось.

– Тебе бы не хотелось… – Неуверенно заговорила Лена.

– Не-а, не хотелось… – Прервал я её, скривив ленивую гримасу.

– Фу, дурак, – она толкнула меня в плечо и замолчала. Поднесла к губам бокал с вином.

Мне понравилось, что она не стала продолжать фразу. Благодаря этому сцена получилась какой-то законченной и красивой – как в кино.

Мы красиво молчали. Потом, минут через пять или семь, Лена все-таки нарушила тишину:

– Мне иногда так хочется ребёнка…

Прозвучало тоже почти как в кино. Но я не мог придумать ничего красивого в ответ и потому молчал.

– А тебе никогда не хотелось ребёнка? – Спросила Лена ещё через некоторое время.

– М-м… Хотелось, наверное, м-м, иногда… – Честно ответил я. Больше мне нечего было сказать Лене.

– Пойдём сегодня куда-нибудь, – не то спросила, не то предложила Лена после очередной паузы.

– Пойдём в клуб, – тоже не то спросил, не то ответил на вопрос я.

– Опять в клуб… – Она сморщила носик. – Ты опять начнёшь пить, что-нибудь курить или глотать. Может, лучше в кино?

– Ты же любишь танцевать… А мне недавно порекомендовали новый клуб. Хорошо, давай сначала в кино, потом – в клуб.

– Ну давай…

Компромисс был найден.