скачать книгу бесплатно
– А что в этой лавке? – спросила Летиция, разглядывая синий глаз с красным зрачком – в какой-то момент ей показалось, что этот зрачок смотрит прямо на неё.
В окне лавки стояли бутылочки тёмно-зелёного стекла, на горлышке каждой из которых были повязаны разноцветные нитки. Позади них виднелись склянки с настойками, висели пучки сушёной травы, а поверху шла косичка, сплетённая из маленьких красных луковиц, словно праздничная гирлянда. Над дверью Летиция разглядела потемневшую от времени вывеску: «Лекарственные настои мд. Лафайетт».
– Это нехорошая лавка, – уклончиво ответила Аннет и взобралась в коляску, – здесь торгуют всякими зельями и амулетами. Едем.
– Зельями? – удивлённо спросила Летиция. – Какими зельями?
– Ну… приворотными, отворотными… и не только, – добавила Аннет, раздражённо расправляя складки на платье, – глупости всё это.
А Летиция едва рот не открыла.
Вот так запросто торгуют приворотными зельями? И все об этом знают? А куда же смотрят городские власти? И святые отцы?
Бабушка Жозефина, наверное, отстегала бы её чётками только за то, что она вообще стояла рядом с этими склянками. Но, с другой стороны, бабушки здесь не было, а она уже вполне взрослая женщина и сама может решать, где ей стоять. Хотя это, конечно, было жутко неприлично, но и также жутко любопытно. Ведь в прошлой жизни, той, что была в Старом Свете, видеть лавки с зельями вот так запросто ей не приходилось. И она невольно задержалась, заглядывая в загадочное окно.
Дверь «нехорошей» лавки открылась внезапно в тот самый момент, когда Летиция подобрала юбку, чтобы сесть рядом с кузиной в коляску. Из лавки вышла ньора – чёрная, как эбеновое дерево, в высоком оранжевом тийоне, с рядами ярких бус на шее, и уже собиралась было направиться по своим делам, как взгляд её упал на кузин Бернар.
Что её так напугало, Летиция так и не поняла, но женщина отпрянула, прильнув к стене, и зажала рот рукой. Её чёрные глаза расширились от ужаса, так, что едва не вылезли из орбит, даже белки стали видны, а полные губы затряслись. Она что-то пробормотала, но слов было не разобрать, да и язык показался Летиции незнакомым. Единственное слово, что она смогла отчётливо расслышать – «экбалам». Женщина повторила его несколько раз, развернулась и со всех ног бросилась прочь по улице.
– Да поехали же! Что застыл? – недовольно воскликнула Аннет и ткнула возницу в спину ручкой веера.
– Что она сказала?
– Понятия не имею, – фыркнула Аннет, – да кому вообще интересно, что говорят ньоры?
* * *
Суаре у Фрессонов проходило в дальнем саду. Был ещё ближний сад – регулярный, где дорожки усыпал белый гравий, а кусты были пострижены в виде различных фигур: слонов, лошадей и птиц. Этот сад обрамлял дом в классическом стиле с белыми мраморными колоннами и большой верандой. В этом саду полагалось просто гулять, прикрываясь зонтиком от солнца, и показывать гостям плоды трудов искусного садовника. Ни на что больше этот сад не годился.
А вот дальше, там, где парадная часть усадьбы заканчивалась и природа брала своё, находился уютный уголок, заросший раскидистыми катальпами, которые неспешно роняли на траву цветы, похожие на маленьких белых бабочек. Лето встречало гостей водопадом лиловой глицинии, свисавшей кистями над входом в беседку, и на большой террасе с видом на Аирский залив стояли накрытые скатертями столы.
Над поляной витал умопомрачительный запах жареного мяса и лёгкий дымок от дубовых поленьев. Слуга нарезал мясо тонкими ломтиками, так, чтобы белые господа могли легко подцепить их вилкой и, поливая тамариндовым соусом, разносил между гостями.
Летиция чувствовала себя неловко, внезапно оказавшись объектом пристального внимания изысканного альбервилльского общества. Все здесь знали друг друга давно, и новая фигура – племянница Готье Бернара, пожаловавшая прямо из Старого Света – вызывала жгучее любопытство.
Впервые с того момента, как Летиция ступила на эту землю, ей стало не по себе. А вдруг кто-нибудь, вернувшись из Старого Света, расскажет историю её мужа? Вдруг кто-нибудь её узнает? Вероятность этого, конечно, была небольшой, но всё равно от мыслей об этом хотелось сжаться в комочек и перестать привлекать к себе излишнее внимание. Только сделать это было очень непросто.
Она чувствовала, как её придирчиво рассматривают дамы, изучая гостью от носков туфель, до кончиков волос, уложенных по настоянию Аннет в гладкую причёску. Надо ли говорить, что Летиция провела перед зеркалом весь остаток дня, доводя свой облик до совершенства. Ей так хотелось не ударить в грязь лицом перед знакомыми семьи Бернар, что даже голова разболелась, и заботливая Люсиль принесла какой-то успокоительный отвар. Столько тонкостей! Куда девать веер, какой рукой брать тарелку, куда класть салфетку, как приветствовать пожилых дам – во всем здесь были свои особенности.
Но какое счастье, что Летиция послушала свою кузину и приняла во внимание все местные традиции! Кое-какие огрехи вроде слишком яркого цвета платья, конечно, оказались замечены, но их Летиции снисходительно простили. А в остальном промахов у неё не оказалось. И судя по тому нарочито-безразличному выражению лиц, которое стремились изобразить дамы, глядя на новенькую, Летиция поняла – выглядит она хорошо. И судя по выражениям лиц мужчин – даже очень.
Она вспомнила напутствия мадам Мормонтель о том, что в незнакомом обществе надлежит вести себя скромно, но с достоинством, не изображать недотрогу, но и не позволять лишнего, не лезть с разговорами, а лишь поддерживать лёгкую беседу…
Наставления бабушки по этикету содержали, наверное, страниц триста, но сейчас Летиция разом вспомнила их все и стала вести себя так, что мадам Мормонтель наверняка поставила бы ей высший балл. Пусть не думают, что она бедная родственница-полукровка, да и к тому же не знающая правил поведения в обществе. По части образования и манер бабушка Мормонтель могла бы дать фору придворным дамам самой королевы.
– …да, очень красивый город, – отвечала Летиция на очередной вопрос очередной дамы о том, как она находит Альбервилль. – Такая удивительная архитектура, такое смешение стилей, такие краски…
– …жара? Нет, я совсем от неё не страдаю. Но я родом из этих мест – наверное, я всё-таки привычна к ней больше, чем думала…
– …о да, я очень люблю кофе! Вы знаете, в Старом Свете его совершенно не умеют делать…
– …согласна, этот соус придаёт мясу потрясающий вкус…
– …я не считаю, что справедливо наказывать тех, кто не имеет права за себя постоять…
– …не думаю, что одно только то, что ребёнок родился у рабыни, делает его рабом, в этом есть что-то, противное Богу…
Летиция не сразу поняла, что в её ситуации безупречные манеры – это, кажется, не очень хорошо. Вернее, даже плохо. Будь она проще, допусти пару ошибок и нелепостей, урони, наконец, соус на платье, все бы выдохнули со словами «Так мы и думали!» и успокоились бы. Но она своими безупречными манерами словно бросила вызов всем дамам альбервилльского общества, которые разом потеряли часть внимания своих мужчин. И лишь когда Жильбер Фрессон – сын хозяина дома, забросив разговоры с дядей Готье, устроился в кресле рядом и принялся подробно расспрашивать её о Старом Свете и взглядах на рабство, она поняла, что, кажется, перегнула палку и с этикетом, и с наведением красоты.
О-ля-ля! А ведь бабушка просила не выделяться! Сидеть тише воды, ниже травы. Ну вот, посидела…
И ещё ей, конечно, следовало бы попридержать язык. Потому что сложенные на коленях руки в тонких прозрачных нитяных перчатках и безупречная осанка, скромный взгляд и улыбка вежливости вместе со словами благодарности за поданую тарелку, и кокетливая вуалетка, и сетка, что стягивала непокорные волосы – всё это на фоне тех слов, что она говорила, было словно красная тряпка, какой дразнят быка. И мужчины альбервилльского общества, разумеется, не могли не принять этот вызов. Потому что никакой скромной позой не могла она скрыть того, что видели они в её глазах.
– Вы, может, аболиционистка?[13 - Аболиционизм – движение за отмену рабства и освобождение рабов.] – возмущённо спросила дама с буклями, ковыряя на тарелке салатные листья.
– Простите, мадам, но я не знаю, кто это или что это, – ответила Летиция как можно более почтительно.
– В Старом Свете все поголовно аболиционисты. Они думают, что сахар растёт на деревьях и падает оттуда прямо в мешки! – возмутилась другая дама с розовым фаншоном[14 - Фаншон – женский головной убор из тюля, кисеи и кружев.] на голове, напоминавшим взбитые сливки на свадебном торте.
– И сам собой ещё заворачивается в папиросную бумагу! – поддакнула другая пожилая дама в лиловом шёлке.
– Молодёжь, как побывает в Старом Свете, так приезжает оттуда с этими дурными идеями! – дама в розовом фаншоне недовольно отставила тарелку. – А вы что скажете, мсье Жильбер? Вы же сами учились в Старом Свете.
– Знаете, мадам Армонт, у моего отца, к счастью, нет рабов, но если бы они были, то в этом вопросе я солидарен с мадмуазель Бернар – это не гуманно. Что мешает нам нанимать работников так же, как это делают в Старом Свете? И платить им за работу? – ответил Жильбер Фрессон и при этом ободряюще улыбнулся Летиции.
И, наверное, эту поддержку можно было бы считать данью вежливости, ведь Жильбер – сын хозяина, которому по традиции следовало примирять позиции всех гостей, чтобы праздник проходил непринуждённо. Но только в его улыбке слишком уж много было теплоты, и сидел он совсем рядом, а голубые глаза откровенно любовались лицом Летиции. Он то подавал тарелку, то салфетку, то зонтик поправлял, и лишь когда Летиция перехватила полный ненависти взгляд Аннет Бернар, то поняла, что кажется, за один вечер нарушила все заветы бабушки и нажила себе смертельного врага.
– Платить ньорам? Как можно? – мадам Армонт так и замерла с ложкой в руке. – Мсье Жильбер, у меня такое даже в голове не укладывается!
И в подтверждение этих слов она мелко потрясла головой, отчего её фаншон затрепыхался совсем, как уши у спаниеля.
Конечно, внимание хозяина дома Летиции было приятно, но не более того. Жильбер Фрессон был «слишком слащав», как выразилась бы бабушка. Ведь по мнению мадам Мормонтель, мужчина должен быть чуть красивее лошади, иначе – жди беды. А мсье Жильбер был красив: правильные черты лица, голубые глаза, русые волосы и губы с чувственным изгибом, такие, на которые хочется смотреть, думая о всяких неподобающих вещах…
Он был одет со вкусом и безупречно вежлив, и он слишком похож был на Антуана Морье – её покойного мужа. А с того момента, как в их дом постучала полиция с дурными вестями, Летиция перестала верить «слащавым мужчинам», более того – таких мужчин она теперь старалась всеми силами избегать. Но как избежать внимания хозяина дома? Особенно, если она ему понравилась?
А она ему понравилась.
– Вы позволите, – мсье Жильбер придержал стул, когда Летиция собралась уходить. Гости постепенно разъезжались, и пришло время прощаться. – Я ещё хотел бы познакомить вас с дедушкой.
И хотя Летиция не горела желанием знакомиться с родственниками жениха своей кузины, но отказывать в такой ситуации было бы очень невежливо.
Рауль Фрессон показался Летиции крайне неприятным человеком. Высокий и худой, в чёрной шляпе, которую он не считал нужным снимать даже в присутствии дам, он стоял, прислонившись к столбику беседки, и рассматривал гостью внимательно и оценивающе, совсем как скаковую лошадь. Или как рабыню, выставленную на продажу. Измождённое, жёлчное лицо старшего Фрессона покрывала седая щетина, но в то же время он совсем не выглядел стариком, а, скорее, человеком, с которым лучше не встречаться на тёмной улице.
Он пропустил мимо ушей рассказ внука о приезде Летиции из Старого Света, а спросил напрямик, как ей показалось, с какой-то странной насмешкой в голосе:
– Так, выходит, ты – дочка Жюльена? Хотя похожа, да… А я слышал от Готье, что ты померла от лихорадки в тот год. А ты, значит, живучая…
На этом смотрины закончились – Рауль Фрессон развернулся и, не прощаясь, ушёл.
Жильбер проводил гостью до коляски. Поцеловав руку и чуть удержал в своей, спрашивая, посетит ли Летиция ежегодный бал. И его взгляд, и тихий голос, и то, как он склонялся к ней всякий раз, словно хотел расслышать, что она говорит, хоть со слухом у него и было всё в порядке – всё это говорило только об одном: он совершенно ею очарован. А поодаль стояла Аннет Бернар, с серым лицом, и делала вид, что очень занята увлекательным разговором с мадам Армонт.
Летиция представила, что её ждёт по возвращении в дом Бернаров, и отрицательно покачала головой. Сослалась на занятость и необходимость уехать на плантацию и всеми силами избегала смотреть Жильберу в глаза. Но он всё же поймал её взгляд, уже когда она села в коляску, и, видимо как-то иначе истолковав её смущение, улыбнулся.
Ну что за беда! Вот же навязался на её голову! Зачем только она сюда поехала!
Домой они с Аннет возвращались в гробовом молчании, и, наскоро попрощавшись, Летиция поднялась к себе.
Ну что за муха её укусила болтать о несправедливости рабства! Стоило бы сидеть помалкивать, да восторгаться домом Фрессонов или скатертями на столе!
Но история с поркой слуг в доме дяди Готье задела её за живое. Да и откуда ей было знать, что Жильбер Фрессон – гуманист и сторонник отмены рабства?
Вот правильно говорила ей бабушка: язык – твой враг, Летиция!
Она заперла дверь на засов, задула свечу и долго лежала, прислушиваясь, не попробует ли кто войти. Но было тихо. Потом помолилась мысленно и пришла к выводу, что, наверное, ей лучше как можно быстрее отплыть на плантацию, что бы там ни говорил дядя. Стать врагом Аннет Бернар – совсем ей это ни к чему. И этот «слащавый» Фрессон с его ухаживаниями даром ей не нужен.
И, кажется, впервые она была по-настоящему согласна с бабушкой в таком вопросе.
Этой ночью она спала крепко, её не тревожили странные сновидения, и поутру на полу не было никаких глаз из кукурузной муки. И Летиция подумала – прошлый рисунок, видимо, был просто дурацкой шуткой. Может быть, даже подстроенной руками Аннет.
Глава 5. Бутылка рома, чёрный петух, пять сигар и стручков ванили
– Папа?! Да она же просто… просто… сучка! – выпалила Аннет.
Вся покрытая красными пятнами, она тихо рыдала в кабинете отца.
– Святой Луи! Аннет! Да разве можно так выражаться! – воскликнул Готье, но скорее по привычке, а не потому, что хотел одёрнуть дочь.
Сам он, нахмурив лоб, мерил шагами комнату из угла в угол, слушая рассказ Аннет о том, как за каких-то пару часов та почти лишилась жениха усилиями своей новообретённой кузины.
– …и она… она ещё и говорила со мной, – Аннет давилась слезами, – как ни в чём не бывало! А я ведь помогала ей… Советы давала! Отправь её на плантацию, папа?! Пусть едет на болота, с глаз долой! Зачем ты вообще оставил её здесь?
– Хватит! – Готье взял дочь за плечи. – Перестань рыдать!
– Вышвырни её! Пусть проваливает к деду, пусть там её лихорадка сожрёт!
– Успокойся! – Готье достал платок и протянул его дочери. – Я придумаю, как избавиться от неё, но в наших же интересах, чтобы она не попала на плантацию как можно дольше.
– Зачем? Пусть катится к аллигаторам! Платья ей покупаешь! А она же… Она же – просто дрянь!
С этим Готье как раз был согласен, но дочь следовало успокоить – как бы её истерика совсем всё не испортила.
– Присядь, Аннет, – он подтолкнул дочь к стулу, плеснул из графина воды в стакан и протянул ей, – вот, возьми, выпей и успокойся. Слезами тут ничего не решишь. Ты же у меня разумная девушка? А теперь послушай…
Готье присел в кресло рядом, закинул ногу на ногу и, сцепив пальцы, обхватил колено. Он смотрел задумчиво в тёмное окно, за которым среди седых нитей ведьминых волос, свисавших с ветвей старого дуба, мелькали редкие пока ещё светлячки. Вскоре нарастающая летняя жара пригонит сюда целые стаи этих насекомых, призрачным сиянием озаряющих леса и болота в долине Арбонны.
Аннет выпила воды и плакать перестала. Прикладывая к щекам батистовый платок, спросила, внимательно глядя на отца:
– Почему нужно, чтобы она не попала на плантацию?
– Я тебе объясню, но ты должна держать язык за зубами. Надеюсь, ты понимаешь, что это в наших общих интересах? – ответил Готье, переводя взгляд на дочь.
Аннет умна – вся в него, и лишнего болтать не станет.
– Мы с твоей мамой не говорили тебе этого, но твой дед, будь он неладен, совсем спятил. Написал новое завещание, в котором отдаёт Летиции Бернар бо?льшую часть своего имущества, – Готье вздохнул и добавил тише: – А точнее сказать – он отдаёт ей всё. Всю плантацию «Утиный остров».
– Что? Да как же можно! – рот Аннет округлился. – Почему ты не сказал! Да я её теперь ненавижу ещё больше!
– Я не хотел никого расстраивать раньше времени… Но! – Готье поднял палец вверх. – В его завещании есть одна юридическая тонкость – там написано, что Летиция должна обязательно явиться к нему сама, и произойти это должно до его смерти. Понимаешь? Если это условие не будет исполнено, то завещание можно опротестовать. Его честь – судья Джером – меня в этом вопросе поддержит, и тогда плантацию как минимум поделят на всех наследников поровну.
– И мы что же, отдадим ей половину? – возмущённо спросила Аннет.
– Не половину, а третью часть – ты забываешь про дядю Аллена. Но сейчас-то ей вообще придётся отдать всё, – криво усмехнулся Готье.
– И она об этом знает? – Аннет от возмущения даже икнула.
– Нет, она не знает. Она думает, что наследует просто ферму на полуострове, кусок земли и полсотни рабов. Я сам диктовал письмо помощнику нотариуса и заплатил ему, чтобы тот не послал ей копию завещания. Хорошо, что Жак Перье уже стар и сам больше не пишет бумаг.
– Но, папа?! Она что же, может вот так запросто забрать у нас всё? – в голосе Аннет послышались нотки ужаса.
– Не волнуйся, ничего она не заберёт. Я уже придумал, как оставить всё наследство в наших руках. И я знаю, как сделать так, чтобы Жильбер Фрессон перестал интересоваться твоей кузиной в качестве потенциальной невесты.
– И как? – Аннет отставила стакан и впилась глазами в отца.
– Я рассказать тебе пока не могу. Но вот ты помочь мне можешь.
– Чем? Я всё сделаю, лишь бы избавиться от этой дряни! – с готовностью ответила Аннет, вытирая остатки слёз.
– Ты должна усмирить свой гнев и стать ей лучшей подругой. Ездить с ней по магазинам, в оперу, на балы, и постараться задержать её тут, в городе, как можно дольше. Сделай вид, что тебе безразличен Жильбер Фрессон, и даже похвали её за такой выбор – поверь, скоро он сам от неё отвернётся.
– Но, папа?! Я что, должна потакать этой дряни?
– Ты должна быть хитрее, Аннет. Чему я тебя учил? Чему тебя учила мама? Никто не должен видеть на наших лицах то, о чём мы думаем на самом деле. Ты должна стать для Летиции лучшей кузиной и удержать её в Альбервилле на неделю, а лучше – на две. Вот и всё, что нужно. Своди её в оперу, покупайте наряды, готовьтесь к балу. Ты же сможешь справиться с этим простым делом? – Готье понизил голос и чуть подался вперёд.
– Да! – энергично закивала Аннет.
– И всё рассказывай мне. Где она бывает, о чём говорит. А ещё забери от неё Люсиль. Я пришлю ей другую служанку. И помни: ни в коем случае нельзя говорить ей о том, что дед Анри переписал своё завещание – она должна думать, что ей достанется только ферма. Можешь рассказывать ей о том, как там ужасно, о комарах, лихорадке, аллигаторах и лихих людях на болотах. И что именно поэтому мы редко там бываем. А теперь иди, умойся и больше не давай воли чувствам, пока она здесь. И не забудь: от того, как хорошо ты умеешь держать себя в руках, зависит твоё… и наше общее будущее.
– Я всё сделаю, папа?! – с готовностью кивнула Аннет.
Когда она ушла, Готье послал за сыном. Филипп только что вернулся и ввалился в кабинет отца шумно, принеся с собой запах лошадиного пота и азарта – он снова был на скачках. Суаре у Фрессонов он предпочёл более весёлое времяпрепровождение. Выслушав рассказ отца о злоключениях несчастной Аннет, Филипп только фыркнул:
– Ну а чего ты хочешь! У кузины Летиции уж точно более аппетитные формы, чем у моей сестры, а Фрессон не слепой, да и не дурак…
– Ты у меня дурак, прости, Отец наш небесный! – разозлился Готье. – Ты что, не видишь, к чему всё идёт?
Что ни говори, а его сына Бог обделил умом, именно поэтому любимицей Готье Бернара всегда была Аннет.
– Ну а чего ты хочешь от меня? – пожал плечами Филипп. – Чтобы я утопил деда в болоте?
