скачать книгу бесплатно
– Мало понимаешь в птицеводстве, товарищ капитан. Кура, она на месте сидеть не должна, она от этого продукт некачественный дает. Я с того и делаю всех конкурентов, потому что птица у меня в естественных условиях несется. Вон петухи, видишь? Племенные быки! Сам подходить боюсь.
– Ну а так санинспекция постоянно трясет.
– Она трясет не за кур, а за кошелек. Я тут хоть мрамором все выложу – им один хрен.
– Это да, – признал участковый.
Крыльцо перед входом считалось особой гордостью хозяина. Два чугунных столба, выполненных в виде стволов деревьев, поддерживали полукруглый навес, увитый металлическими виноградными лозами, под козырьком на мощной цепи – светильник, стилизованный под газовый фонарь. Хунько уверял, что за всю эту икебану выложил две с половиной тысячи долларов. Возможно, не врал.
Когда подходили, дубовая дверь с наложенной поверху узорчатой кованой решеткой распахнулась. Вышел Толик, узбек, числившийся у Тараса кем-то вроде управляющего. Федорову было известно, что по паспорту он Тахир, но Толик привычнее. Следом за Толиком неожиданно вышла Клавдия Степановна, местная старушка, в клеенчатом пальто и длинной шерстяной юбке, из-под которой массивными утюгами торчали галоши. Увидев участкового, даже подпрыгнула от неожиданности.
– Здравствуй, Володя, – прошелестела испу-ганно.
Тетя Клава значилась в деревне колдуньей. Ну, то есть колдуньей она стала после развала СССР, раньше наоборот – работала в райкоме. Но никого это не смущало. Старшее поколение рассказывало, что бабка ее тоже в свое время по колдовской части значилась. Федоров относился с пониманием: чем еще бывшей партийной работнице на жизнь заработать? Тем более что вид она имела подходящий: маленькая, сгорбленная, с длинным носом – вылитая Баба-яга из мультфильма «Ну, погоди». Голос у нее был тихий, но пронзительно-шипящий. Федоров уже хотел поинтересоваться, что она тут делает, но не успел.
– Ну как? – требовательно спросил Тарас.
– Все сделала, все решила, – затараторила колдунья. – Окна до завтрашнего утра не расшторивай, понял? И вот это не снимай.
Оттопыренный кривой палец угрожающе ткнул вверх. Ручка у старушки была маленькая, сморщенная и худая до синевы – не рука, а куриная лапа. Федоров поднял глаза: к чугунным завиткам светильника был привязан пучок высохшей травы.
– Понял, – серьезно сказал Хунько. – Толик, проводи.
– Хорошо! – по-восточному певуче растягивая гласные, кивнул Толик.
– И вот это чтобы быстро смыл! – Тарас обличающим жестом указал на следы колес. – Понял?
– Сейчас сделаем, хозяин, – засуетился узбек.
– Вот то-то! Пошли.
– Володя, – окликнула тетя Клава.
– Чего? – Федоров изумленно обернулся.
– Ты не зайдешь ко мне?
– Зачем это, тетя Клава? Погадаешь?
– Разговор… Ладно, сама как-нибудь зайду.
– Ну давай, – пожал плечами участковый.
Широкий холл с вешалками по обеим сторонам двери. Арка с двустворчатой стеклянной дверью. За ней гостиная. Стены обшиты состаренным деревом, толстые балки под потолком. Огромный, в полстены, камин. По бокам высокие окна, наглухо закрытые плотными шторами. Стойка бара с крутящимися стульями, частокол бутылок на полках. Помещение вполне сгодилось бы на роль небольшого салуна для съемок вестерна.
– Чего у тебя тетя Клава делала? – поинтересовался Федоров, заметив над окном, на карнизе, пучок травы.
– На удачу заговаривала.
– Веришь в это?
– А мне один хрен. Лишним не будет. – Хунько, обогнув стойку, занял место бармена. – Чего налить, капитан?
– Виски, – заявил Федоров, оседлав стул, похожий на вбитый в пол гвоздь.
– Одобряю!
Тарас достал из-под стойки пару массивных граненых бокалов, прихватил со стены нарядную бутылку. Плеснул. Чокнулись, выпили. Хоть и бокалы американские, и виски вместо водки, а пьем залпом, отметил Федоров. Хунько облизнул губы и стал еще больше похож на Джабу Хатта.
– О чем говорить хотел? – хриплым после алкоголя голосом спросил он.
– Отец Андрей, настоятель наш, руку где-то сломал. Слышал?
– Откуда? – поднял брови Хунько.
– Деревня. Слухи быстро разносятся.
– Я слухи не собираю.
– А я вот прислушиваюсь. Говорят, видели его вчера с двумя бугаями. Не из местных. Говорят, очень на твоих ребят похожи.
– Вранье, Владимир Николаич. Опять Черемезовы, небось, наябедничали. Покою мне от них нету, все жалуются и жалуются. Завидуют, шакалы гнилые.
– Черемезовы тут ни при чем. И без них глаз достаточно. Хочу с твоими охранниками поговорить.
– О чем? – Хунько снова плеснул в бокалы. – Что ты им скажешь? Не ломал ли кто из вас руку местному священнику? Надеешься, кто-то расколется?
Федоров взял тяжелый стакан – стекло на дне в пару сантиметров толщиной, – поболтал виски. Выпил, не чокаясь.
– Я ведь найду, – не глядя на Тараса, тихо заявил он.
– Сомневаюсь.
Хунько лихо вбросил виски в открытый рот, сморщился, потряс головой, вытер губы рукавом.
– Не нравится мне этот отец Андрей. Мутный он какой-то. У меня, признаться, были подозрения, что это он икону слямзил.
– И людей завалил?
– Кто их там разберет, бородатых, на что они способны. Я не знаю, кто с ним поработал. Но это больше не повторится.
– А ты кто такой, чтобы решать, с кем «работать», а с кем нет? – Федоров в упор посмотрел на Тараса.
– Я свои границы вижу, капитан. – Хунько придвинул ногой стул, уселся напротив. – И за них не выступаю. Но и ты не наглей. Я тут половину алкашей халтурой обеспечиваю. Одних налогов на пол-лимона в год плачу. Это моя деревня. Я не меньше тебя в порядке заинтересован.
– Плохо ты заговорил, Хунько. Нагло.
– Чего?! – Тарас откинулся назад.
Рот его растянулся в задорной улыбке, но глаза заискрились бешенством. Хунько втянул голову в шею, отчего из-под воротника рубашки выперла жирная складка, как брюхо у жабы. Настолько разительной была эта метаморфоза – был человек, а стал упырь, – что Федоров поначалу испугался. Но испуг почти сразу смыла злость: он подобрался, готовый вскочить, перелететь через стойку и, схватив жирного червя за загривок, извозить рожей по рядам бутылок. Вот только пусть хоть слово вылетит из этого детского рта, один намек на звук… Но Хунько, видимо, разглядел что-то в лице участкового: обмяк, снова приняв человеческий облик.
– Все, все, все! – быстро проговорил он, подняв перед собой пухлые ладони.
Глаза его потухли, только где-то в глубине засела злоба. Хунько обид не забывает – это Федоров знал.
– Все. Понял. Перенервничал сегодня. Бывает, сам понимаешь, – зачастил Тарас. – Моих там не было. И больше не будет. А те, кто был, будут наказаны. Договорились? Поп сам виноват, с кулаками набросился. Я с ним рассчитаюсь. И за причиненные неудобства, и за травму. Решим. Забыли. Давай мировую.
– Просто всё у тебя, – процедил Федоров, беря стакан.
– А чего усложнять? Поп заяву накатал, что ли? Чего ты впереди паровоза бежишь? Я виноват, я признаю. Готов заплатить за глупость. По закону что полагается? Тот же штраф.
Федоров тяжело посмотрел на Тараса – была в его словах логика. И резон. И обсуждать вроде бы больше нечего. Покаялся бизнесмен, готов возместить ущерб. И главное – поп-то действительно не сказал ничего. И не скажет.
– Вот еще что, – спохватился Хунько. – Совсем забыл. Я же тебе тут…
Он почти бегом рванул из бара через внутреннюю дверь. Федоров, снова поболтав стакан, выпил и закурил. Послышались приближающиеся шаги: хозяин вернулся с длинным кейсом, обитым черной кожей.
– Вот. У тебя тут день рождения был…
– Ну да, – кивнул Федоров. – Пару месяцев назад.
– Так я об том же, – радостно заулыбался Тарас.
Он плюхнул кейс на стол, развернул к участковому.
– Поздравляю. Ты же у нас заядлый охотник.
Федоров знал, что внутри. Он неспешно затянулся, потушил сигарету в пепельнице и придвинул к себе кейс. Щелкнул замками, откинул крышку. На красном бархате лежало ружье. Вороненые стволы, ореховый приклад, развинченный на секции шомпол, узорная масленка… Двустволка. Holland & Holland.
– Надеюсь, на охоту как-нибудь вместе съездим. – Хунько провел пальцем по изгибу приклада.
– Съездим, – кивнул Федоров, вытаскивая стволы из футляра. – Если захочешь.
– Ну вот и договорились. Так?
– Знаешь, Тарас…
Глава 8
…неизвестно, но можно предположить, что из-за этого самого дела. С другой стороны – участковый к Хуньке и просто так, бывало, захаживал. Тот его подкармливал. «Подкармливать» – этим термином Клавдия Степановна обзавелась лет пять назад. То ли где-то услышала, то ли прочитала. Ей казалось, что он очень точно передает суть этого позорного сосуществования чиновников и бандитов-спекулянтов.
– А сама-то ты кто? – тут же откликнулся внутренний голос. – Колдунья из бывших партаппаратчиков? Хунька и тебя прикармливает. За веники твои и бормотания вон сколько отвалил.
– Помолчи уже, дура! – произнесла Клавдия Степановна вслух.
И тут же воровато огляделась: нет, все нормально, в переулке никого. Имелась у ней такая проблема – внутренний голос. Для кого-то, может быть, образное выражение, а для Клавдии Степановны самая что ни на есть реальность. Бывало, такие словесные баталии в голове разыгрывались, что ум за разум заходил. Тайком от местных в районную поликлинику даже ездила. Врач успокоил бабку: никакого раздвоения личности, просто особенности самовосприятия, зато не скучно.
Что верно, то верно. Скучать внутренний голос не давал. Принадлежал он женщине – не старой, лет под пятьдесят. У Клавдии Степановна давно сложился ее образ: крупная высокая, с короткой стрижкой, очень похожа на актрису Нонну Мордюкову. Обращалась по имени-отчеству, держалась в рамках приличий, но ехидные ее вопросы всегда били в цель. За это Клавдия Степановна с ней не церемонилась, называла Нонкой-шалапуткой, иной раз, в пылу спора, могла и матом приложить.
Клавдия Степановна, когда выходила утром из дома, оделась по погоде: с утра дождь был. И сейчас, когда сквозь прореженные тучи стало проглядывать солнце, в вязаной кофте и пальто становилось жарковато. Она остановилась у калитки Чертковых, чтобы перевести дух. Обернулась: в конце переулка, у высокого забора, виднелась Хунькина машина – большая, черная, с блестящими металлическими полосами. Зачем такая бандура одному человеку? Не меньше «рафиков», что раньше от деревни до Калуги ходили. Как-то они, эти черные, называются…
– Джипы! – подсказала Нонна.
– Все-то ты знаешь, – с издевкой похвалила Клавдия Степановна.
– Да и тебе бы, мать, не мешало. В двадцать первом веке, небось, живешь-то.
– Слушай, подруга…
Забор у Чертковых был старый, покосившийся, редкие доски хранили следы зеленой краски. За забором, в зарослях облетевшей сирени, стоял одноэтажный дом, тоже зеленый. Вообще, в деревне было много зеленого: мужики, что на заводе работали, однажды, лет тридцать назад, еще при СССР, приволокли несколько бочек этой краски – что-то там на складе то ли списали, то ли забыли оформить при инвентаризации… Вся деревня тогда этой краской выкрасилась, до сих пор оттереться не может. Чертковы вот тоже. Хотя Надька, владелица, конечно, аккуратно все сделала: сам сруб зеленый, а резные элементы – наличники и свесы крыши – белые. Маленький, с аккуратной полумансардой, дом смотрелся очень нарядно. Но давно уже тут никто не жил, с тех пор как Надька вслед за мужем, Борисом Сергеевичем, на кладбище перебралась. Дом как-то обмяк, краска облупилась, рубероид на крыше лоскутами поотлетал… И вот сейчас показалось Клавдии Степановне, что из слепого окна, залепленного пылью, смотрит кто-то. Длинное белое лицо…
– Блик солнечный, чего всполошилась-то? Завязывай со своим колдовством – мерещиться ничего не будет!
– Шла бы ты! – осерчала почему-то Клавдия Степановна.
Сердце от той рожи, в окне померещившейся, ёкнуло, зашло куда-то за ребро и там застряло. Клавдия Степановна даже пощупала под грудью, не выпирает ли из-под кожи пульсирующий желвак. Еще раз присмотрелась: нет, пустое окно. Тут как раз солнце за тучу зашло, отблески на стекле потухли, и стало видно часть комнаты с буфетом. Клавдия Степановна вспомнила, что в этом буфете у Надьки стояла хрустальная ваза, всегда полная конфет.
– Пойдем, колдунья, – с грустной улыбкой покивала Нонна.
– Скоро и мой дом так вот, с пустыми окнами…
– Васька со своей приедут, в наследство вступят.
– Где там! Продадут если только. Да кто ж его купит, в нашей глухомани?
– У тебя яблони какие! Вишни. Как дача кому-никому да сгодится.
Клавдия Степановна вышла из переулка на площадь. Возле двери магазина замерла знакомая фигура – Федор: тельняшка из-под мятого телогрея, галифе, кирзачи. Левый ус традиционно задран кверху – всегда любил подкручивать, как гусар.
– О! Любовь твоя за водкой выбралась, – пошутила спутница.
– Молчи, понимала бы что! – смущенно прошипела Клавдия Степановна.
– Здорова, Клава! – крикнул Федор Иваныч, передумав заходить в магазин.
– Привет героям-танкистам! – задорно отозвалась Клавдия Степановна. – Как живешь-можешь?
– Да потихоньку.
– За пол-литрой?
– Обижаешь, подруга. Внучек ко мне сегодня заскочит, надо что-то к чаю.
– Внучек! – фыркнула Нонна. – Сбрендил на старости лет.
– Познакомишь, может быть? – Клавдия Степановна обрадовалась посетившей ее идее. – А то все говорят, говорят, а я и не видела.
– Дык ты заходи ко мне. Часам к пяти, значит.
