Брызги первых дождей. Невыдуманные истории

Опыт езды в тряских, темных и душных машинах у туристов ГКШ есть. Чтобы не укачивало и не смущало, безо всякого смущения надо орать песни без остановки, смеяться, дурить – все, что угодно, только не сидеть и не ждать, когда к горлу подкатит комок. Конечно, в ЗИЛке было не до гитары, но орали мы на славу. Пермяки лупились изумленно, а Сережа, который уже пообвык с нами, посидев ночью у костра, вошел от чего-то в экстаз и начал подпрыгивать на мне дополнительно к тому, что машину бросало. Я страдал и подтягивал.

Потом на каком-то особо большом ухабе Сережа подлетел вместе с Сашкой настолько, что за время их возвращения я успел обдумать и привести в действие план, состоявший в следующем: подпрыгнул посильнее, воспарил над кучей рюкзаков, а потом рухнул на нее. Не скажу, чтобы поза была особо удобной, но зато сверху – никого. Лежать на роге «Ермака» было невозможно, я скрючился и сел. Сережа оценил ситуацию и вышвырнул Сашку вслед за мной. Тот упал удобнее и откатился к окну, размером 15 на 20 сантиметров, где и лежал, перехватывая весь поступавший кислород.

ЗИЛок ехал немилосердно. В фургоне скоро нечем стало дышать, хотя изредка приоткрывали дверь, строго следя, чтобы Сергей, уже позеленевший, не вылетел наружу. В наиболее активные элементы все пели и балагурили. Вспомнили передачи советского и made in nenashe радио и, в меру способностей, подстраивали под них известные песни, а когда песня надоедала, Надежда громовым голосом извещала: «Помехи!», и все хрипели-трещали-скрежетали, изображая, как доблестные радиотехнические службы накрывают всяческие империалистические волны качественным глушением. Интересный метод. Вообще-то в штабе принято допевать начатую песню до конца, и часто бывает, что она уж и надоест десять раз, а ее все тянут. А тут – «Помехи!» – КХГРРГГКХГРКГХ… С другой стороны, когда устали после часа езды и слишком часто стали обращаться к помощи помех, все быстро скисли, и наиболее бодрые с тоской и тревогой оглядывали зеленеющих окружающих, прикидывая, куда отскакивать, если что. Впрочем, как известно, если что, то начинается цепная реакция, и тут… Я бы на верхотуре еще, может быть, и уцелел…

К концу полуторачасового пути смешно мне уже не было, и только великая пятая основная сила, которой не ведают физики (стадное чувство), поддерживало дух туристов и мой, в том числе, на допустимом уровне. Ведь, с одной стороны, в заповедях штабиста написано: дави стадное чувство, всегда имей свое мнение. С другой стороны – иногда своего мнения лучше бывает не иметь, тогда, когда стадное чувство принимает форму коллективного мышления, «закона джунглей». Или когда «стадо» полагает, что надо, все-таки, держаться и не раскисать, как в этом случае. 62 63

Машина вильнула в сторону, затормозила так, что я чуть не въехал на рюкзачный монблан, и встала. Сначала, после тряски, и не дошло, потом поняли – приехали. Вылезли, выпотрошили фургон от рюкзаков, шофер сказал – ни пуха, его послали к черту, и он уехал. Третий мост, задний, почему-то вращался медленнее первых двух: интересно, как он нас вообще довез?

День, на нашу голову, разгулялся. Светило яркое утреннее солнышко – время подходило к одиннадцати часам, небо нежно голубело, и было уже не так холодно, не дуло. Может быть потому, что отъехали на сорок километров, а в предгорьях это совсем немало. Руководы сходили «до ветра», заодно посмотрели лыжню и приказали – встать на лыжи.

Пермяки собрались минут на пятнадцать раньше и лихо ушли – первая пермская группа, с завхозом Сережей. Они собирались, не доходя до Сольвы, завернуть на перевал Ходовой и уйти в Пермскую область. Вторая группа решила идти с нами вместе до Сольвы. Собирались они еще хуже нас.

Между делом я спросил Влада, а отдал ли он «носок». Оказалось, нет. Начальник после вчерашнего пришел на работу с головной болью и тряскими руками и сказал, с трудом шевеля языком:

– Дать им машину; десятку сверх путевки – мне, десятку шоферу, и пусть проваливают.

Путевка до Крива тоже стоила червонец, так что с группы вышло всего ничего, и носок цел, если не разбился. 64

Начальник задержался – лыжи Нади, взятые на время у Надежды Ивановны, капризничали, некоторые личности еще не приготовились, и вперед, по лыжне первой пермской группы, героически пошла Татьяна.

На лыжах я не стоял давненько, кроме легкой пробежки месяц назад по Измайлову, и не скажу, чтобы ходьба с самого начала доставила мне удовольствие. Однако, были такие, кому, по объективным причинам, она доставила еще меньше радости, хотя рюкзаки самые приличные, после кэпа, были у нас с Витей, а у меня еще и кинокамера на шее болталась, так и призывая согнуться и постоять… согнувшись.

Таня остановилась – лыжня пропала. Совместными усилиями догадались, что пермяки пошли по Сольве, речке со светлым, изумрудно-зеленым и, на вид, очень непрочным льдом. Немного поколебавшись, решились идти по реке. Все равно руководителя не было рядом и спросить было не у кого. Выбрали на всякий случай интервал метров пять, пошли.

Ходьба напоминала блиставший некогда номер фигуриста Игоря Бобрина «пьяница на катке». Наибольшие усилия уходили не на перемещение, а на то, чтобы удерживать лыжи от расползания, себя – от отклонения с курса. Не у всех получалось: Серега шел тяжеловато, а Юлька все грозилась свалиться. А встать из положения лежа со льда, когда на ногах – лыжи, это проблема. Это генерал на себе проверял.

Свернули с реки. Доска с надписью «Заповедник Денежкин камень…» и дальше в том же духе, изрядно побитая из ружей. От доски в лес широкая дорога, на нее ушли пермяки, и те, и другие, а мы встали ждать руковода с Надей. Остановка была своевременная – километра полтора всего прошли, а у меня, например, появилась уже мысль о том, как бы поскорее закончить этот переход. Бледно, вернее, наоборот, чересчур румяно, смотрелись отдельные личности вроде Юли и Кости, да и все были не прочь отдохнуть. Поскольку это был первый день, что такое – десять километров на лыжах по плохой дороге мало кто мог себе представить ясно, я так не мог, а поскольку шли (и стояли) уже час с небольшим, у наименее сообразительной части народа появились мысли – а может, уже половину прошли? Santa simplicitas! 65

Появился Влад. Он «пас» Надежду, которая шла очень тяжело. И так-то, я подозреваю, не ходок она, да лыжи у нее барахлили. Она шла, поминутно приостанавливаясь, выпрямляясь, будто спина ноет, охая и снова делая шаг за шагом. Мы наблюдали это и вовсю отдыхали. Первая усталость сбегала с плеч и спины на лыжи и дальше – в начавший уже таять под теплыми яркими солнечными лучами снег. Без очков не совсем приятно было щуриться на белый свет. Юлька догадалась – сложила очки на самое дно рюкзака и уверяла, что они ей ни к чему, хотя лыжню не видно от блеска. Костя стоял и кряхтел под своим пудом, пока ему настоятельно не посоветовали его снять. Степа кому-то починял рюкзак или лыжу. Сергей в голос «хвалил» свои надежные почти что горнолыжные крепления, так что снег слетал с близвисящих сосновых веток.

Странное дело – у нас, даже на нашей широте, преобладает еловый лес, а тут, на целых полтора градуса севернее, в основном, сосенки и промеж – всякая лиственность и лиственницы, не соль ровные, как на Североуральской аллее, но все же красивые, с набухающими уже почками.

Кэп подошел, постоял, вдохнул покрепче и скомандовал – ходу. Идти по дороге, что сворачивает от реки в лес, до самой Сольвы, не ошибешься. И то хлеб, а то почнет Татьяна смотреть – куда идти, еще в Баяновку вернемся…

Пошли. Я выпустил вперед почти всех по причине собственного большого «умения» ходить на лыжах. Сзади остались только начальник с Надеждой.

Сначала шли кучно, что-то около пяти минут, потом начали растягиваться. Кто побыстрее, во главе с Витькой, уходили вперед. Сергея с Юлей я скоро догнал. Оглядываясь назад, видел, что Надюша совсем скисла. Ужо намается с ней кэп.

Минут через тридцать я, что называется, врубился. Известно, что самое главное – не видеть ничего, кроме трех метров дороги впереди себя, не думать ни о чем вообще и двигать конечностями ритмично, тогда идти будет легко, пойдешь автоматически, меньше уставая. Идя так, догнал Таню. На мокрой лыжне ее буковые «Бескиды» стали давать отдачу, и идти стало невесело. Мои, божьим попущением плохо, бугристо, смоленные, большой отдачи не давали. Но и вперед не ехали.

Поворот. Дорога, нитка плохой, разбитой лыжни по следу «Бурана». Сосны. Небо. Поворот. Дорога. Сидят туристы, свои. Отдыхают. Иришка весела – интересно, какой у нее рюкзак? Наташка говорит, что на лыжах ей больше нравится, чем пешком – что-то по ней не заметно. Степа улыбается. Через силу, похоже. Эдик спрашивает, что делать, чтобы «Ермак» не тер спину. Святая простота… Про себя думаю – носи пионерский прыщик, отвечаю что-то невнятное. Наташка раздает аскорбинки – и то хлеб. Сережа напряженно соображает, что бы сделать с лыжами. Сашка, как всегда, бодр и весел, относительно остальных.

На переходе от машины к Сольве

Виктора нет: решил уйти вперед. Немного поспорив, догонит ли он пермяков, заметил, что тот вернулся и стоит на повороте метрах в четырехстах. Решил пойти с ним, оторваться от основных масс.

Дойдя до него – он стоял и ждал – с удивлением заметил, что за мной топает Коля Попов. Ладно, поглядим на тебя опосля, я думаю, толпа нас не догонит.

Сколько переходов шли дальше – трудно вспомнить. Витка сразу повернулся и навострил лыжи так, что я еле стал поспевать, а Коля отстал. Я сказал – притормози, он проконстатировал и продолжал двигаться тем же ходом. Ладно, бог даст, не скисну.

Что врубилось в память надолго, это совершенно фантастическое небо, настолько синее, что страшно было смотреть в него, казалось, что земля переворачивается, и можно упасть туда, в глубину невозможную. Сосны, пока смотришь в небо, казалось, отливали резким медным светом, их зелень чернела и пропадала, растворяясь в бездонной сини…

Вышли на поворот – впереди что-то виднеется. Решили, что догнали первую пермскую группу – вторую мы уже давно оставили сзади, они проводили нас недобрыми, а может, просто донельзя уставшими взглядами. Остановились, думали – пусть себе посидят и идут, не будем гоняться. Коля уже выглядел не лучшим образом, да и у меня припекало внутри. Обтер лицо снегом, жестким, как битый лед – полегчало.

Из-за поворота вдруг показалась Ира, за ней – Степа. Вот это да, подумал я, мы ломились, как лоси, а они нас догнали. Не пойдет. Надо посоветовать им подольше отдохнуть.

– А что это там, впереди?

– Пермяки сидят, – ответил я. Витька для уточнения посмотрел в бинокль… и выразительно, но, естественно, беззвучно, пошевелил губами. Впереди стоял сломанный «Буран», который я, по солнечной слепоте, принял за сваленные в кучу рюкзаки. Два мужика копались в его ходовой части. Да, долго б мы ждали их ухода…

Встали, пошли. Лыжи безбожно липли к мокрой лыжне, солнце светило.

Мужики натягивали гусеницу и тихо, устало матерились. По всему видно было, что сидят они уже долго и вряд ли скоро починятся.

– Сколько до Сольвы? – спросили мы.

– Километра два-три.

Три километра! Потом это были всего-навсего две трети перехода, потом, когда мы свыклись с ходьбой, и лыжи ехали на нас, а не наоборот. Теперь же это была астрономическая цифра. Три тысячи метров, шесть-семь тысяч шагов, триста тысяч сантиметров, три миллиона миллиметров!.. Эта цифра означала, что мы прошли около двух третей пути, а как хотелось, чтобы поворот – и Сольва… 66

Идем. На полную. Долго идем – может, пятнадцать минут, может, двадцать. Долго!? Да, долго. Степы нет сзади. Никого нет впереди, и нет карты, которая может ответить, далеко ли еще.

– Надо было отобрать у Влада карту, раз уж мы вперед ушли, – здраво рассудил Витя. Но не ждать же, в самом деле, всех!.. 67

Спустились в какую-то ложбину. Наледь, хлюпает под ногами, и чуть в стороне, под маленькими елками, лужицы вокруг стволов. Вода! Снимаю рюкзак, роняю на снег, беру из кармана витькиного «Ермака» фляжку и иду под елочки. С трудом – ноги-то, оказывается, не гнутся! – приседаю, вытаскиваю из ножен нож, углубляю лужицу настолько, чтобы можно было окунуть фляжку, потом черпаю колпачком…

А потом мы долго-долго пьем тягучую, невероятно холодную, метастабильную, наверное, жидкость, пахнущую теплым, талым снегом, хвойной корой и сияющим небом, которое спокойно смотрит на нас сверху и слепит нас солнцем. Странная штука – человек. Я знаю, что с каждым разом все труднее одевать рюкзак, снова начинать движение, но так и тянет скинуть промокший от спины мешок, расщелкнуть крепления, сесть сверху и протянуть (нет, пока еще – вытянуть!) ноги, закрыть глаза и… И нельзя, а надо – идти, идти…

Отворот налево. «Главный Уральский хребет, 10 км». Оборачиваюсь – Николая и не видно. Пока решаем, куда идти – подходит, плетется еле-еле.

– Что, Коля, перекур?

– Да нет, поплетусь еще, – хрипло выдохнул он. Да, умеет себя до конца отдать. Уважаю. Идем. Идем. Свело ногу – сначала у меня, потом у Витьки.

Идем. Поворот.

– Алилуйя, – негромко и спокойно сказал Виктор. Я понял, что это значит: пришли.

Жердяной заборишко и поляна. Сольва! Выходим из лесу. Впереди стеной, заслоняя полмира, стоят горы. Хребет.

Главный Уральский хребет. Ура ему, он такой великий и могучий! Ура Денежкину, он справа, и снег на нем отсвечивает своей нетронутой белизной! Ура Сольве, трем домам на здоровущей поляне, они простояли века чтобы встретить нас! Ура нам!.. 68

Сначала я снимаю Колю и Витьку, потом он – меня, а серые северные олешки у одно из изб ходят на привязи и мотают тупыми, будто обрубленными, мордами с черными носами. А хребет стоит и дурманит своим величием. 69

Кто-то направился к нам от одной из изб.

– Добрый день!

– День добрый.

– Дошли?

– Дошли.

– А еще идут?

– Идут.

– И много?

– Много. А здесь уже стоят?

– Стоят, в избе. И вам там места хватит.

– Ну, ладно, идем туда.

Какое счастье идти без лыж по мягкой желтой прошлогодней траве к избе, к жилью, к отдыху!

– Петрович! – из избы высунулся мужик со здоровой русой курчавой бородой, приятный на вид. Они из Черемуховки, Петрович, руковод, привел сюда пионеров, и будут здесь до понедельника. И мы тоже.

– Хотите – там чай, холодный, правда.

Хотите ли!.. Странный вопрос. Правда, как только рюкзаки упали на землю около дома, а лыжи были прислонены к стене, я почувствовал себя значительно бодрей и с удивлением узнал, что могу еще довольно резво двигаться и светски беседовать с Петровичем и одним из его группы, старшим из ребят, дай Бог памяти, как же его… склероз замучил…

После чая с сухариками я влез в унты и почувствовал себя на восьмом небе. 70

Мы успели развесить мокрые носки и портянки на стене избы, отдохнуть немного – черемуховцы, хожалые, видно, туристы, показали избу – безоконную коробку с двухэтажными нарами, нижний ярус которых они готовы были нам отдать, правда, вонь в избе стояла, и темно было подозрительно… Кэп придет, пусть решает.

Кто-то показался на горизонте, минут через тридцать-сорок после нас. Таня и Славик. Тут уж мы не скупились на радушие. А рюкзачок-то у Танюши легче пуха тополиного…

– А где Степа с Иринкой?

– А они там – отстали, километр, наверное, с небольшим.

– Что ж они?

– А кто их знает…

Черемуховский паренек позвал показать, где вода, но показался еще кто-то. Лена. Потом Саша, Эдик. За ними только Степа и Ирина. Потом остальные. Кэпа пока нет.

А у Лены рюкзачок ничего, по сравнению с девчачьими – раза в полтора…

Пошли за водой с котелками, Саше с Колей сунули в зубы топор и послали за дровами, нам показали, куда, и предупредили, что дрова – дефицит, идти далече.

Мужики, которые нас встречали, оказались из контрольно-спасательного отряда Североуральской КСС. Вот соседство… Неплохие люди, говорят черемуховцы. Притаскивают «Бураном» три лесины, мы их пилим, одну себе, две – им. Да, мирный симбиоз… 71 72

Когда набирали воду, подошел кэп, попросил кружку. Пил с удовольствием, быстро. Ругал девчонок – Надю с Наташкой. Идут, говорит, …, два шага шагнут и садятся: «Мы устали, мы отдохнем»…

Идем назад с котлами, полными воды. Впереди показываются наши дровосеки, волокут зеленую елку. Вот чудаки – с другой буквы.

Совсем рядом с прорубью с водой – нечто вроде естественного противоядерного убежища, как определил Витька, пятачок радиусом метров восемь, вдавленный в землю, и каменные увалы метра по три с юга, запада и севера.

– Вот здесь и встанем, а избы – нафиг их, – сказал кэп.

Потом поглядел на небо, горы и удовлетворенно молвил:

– А здорово мы всех … (обманули), ведь на сутки обогнали!..

В самом деле – те группы, что приехали с нами, пошли на Сольву через Всеволодо-Благодатское, а там только пешком, и два дня ходьбы, так что придут они только завтра к вечеру, а начальник, добрая душа, сократил нам путь на тридцать километров и, естественно, на сутки с лишним!..

– Здесь палатку поставите, снег пусть девочки мисками раскидают, а я пока дровами займусь, а то эти… приволокли же… Я еще понимаю, если б они лиственницу завалили, за сухую приняли, без иголок, но елка сырая она ж и не горит… – и кэп отпустил еще пару комплиментов дроворубам.– Пошли, перетащимся сюда.

– Вы руководитель? – подошел сбоку мужичок из КСО.– Пойдемте.

Руковод невозмутимо двинулся за ним, а мы потопали тащить народ и вещи на место нового бивака. Туристы представляли собой картину не первый сорт, здорово побила их дорога. Мы пошутили – сказали, что надо пройти еще пару километров и начали снимать со стены свои носки. Интересно было посмотреть на народ – кто недовольно, но беспрекословно, кто равнодушно, кто со стоном, кто чуть ли не с испугом…

Подошел кэп и тихо матюкнулся.

– Витек, доставай «носок», – КСОшники прикопались к срубленной елке и обещали составить акт в МКК. После вручения носка они успокоились. 73

Рюкзаки перенесли. Влад с компанией двинулся за дровами, поручив ставить палатку. Общими усилиями размели с полянки снежок, причем из девчонок двигалась только Лена, Таня делала вид, что двигалась, остальные и вида не делали. А раскиданная полянка выглядела так привлекательно, особенно сухой пятачок в ее серединке – такой, наверное, теплый, приятный, мягкий, уютный… Ирина стояла у кустов и тихо шаталась. Я стаскал рюкзаки в кучу, выбрав помягче, раскинул поверх пенку и сказал: падайте. девчонки повалились, на них бросили спальник – спите себе. Уснули, как убитые. Их прикрыли от ветра стенкой «Ермаков» и стали ждать, когда подсохнет полянка. Лениво сосали карамельки и отдыхали вовсю. Старое костровище Витька раскидал от снега, я огородил его невысоким заборчиком из валявшихся рядом камней.

Раздался рев мотора – на «Буране» подкатил КСОшник. Принесла нелегкая, подумал я, и зря. Он решил помочь нашим навозить дров, ибо в ближайших двух километрах все сушины уже выпластаны нашими предшественниками. Что это он так расщедрился, подумалось мне. 74

Мнут через двадцать КСОшник вернулся, таща на буксире три лесины. Alarm! и зашумела пила.

Приехал сзади за КСОшником кэп, глянул на кучу рюкзаков, глянул под спальник, сказал недовольно: «Это что еще за?..» Выяснив ситуацию, разрешил – пусть лежат.

Напилили дрова, наготовили колышки и принялись ставить палатку. Колья в землю не шли, и растяжки зацепили за деревья и принесенные валуны. Ничего, быстро поставили, если учитывать, что все устали, и шевелиться людям не хотелось.

Костер горел, и что-то варилось, будоража пустые желудки запахом пищи. А проглотили ее так споро, что я уж и не помню, чего глотал…

Перед ужином кэп собрал комсомольское собрание, как он выразился, в шатре, лежа.

– Есть две возможности, – провозгласил он.– Либо завтра идут все, а дежурные, то есть проштрафившиеся, – он выразительно посмотрел на дровосеков, и общество гыгыкнуло, осожалев по-новому потерю «носка», – остаются в лагере. Либо завтра идет половина покрепче, послезавтра – все остальные.

Дружно проголосовали за второй вариант. Кэп подытожил: завтра идут Витя, Сергей, Затонский, Лена, Степан, Юля и Татьяна. «Была б погода», – подумали хором вышеозначенные.

К вечеру погода особо не испортилась, но на звезды потихоньку наволакивало подозрительные облака. Они были необычайно растянуты и истерзаны отрогами хребта, но высокая хмарь держалась устойчиво. Настроение было приподнятое, все слегка возбуждены предстоящим, шутили и смеялись по пустякам, потому что уже отлежались, отсиделись и отходились после долгого перехода, и силы бурлили.

На костре что-то сушилось и дымилось, идиллически пованивая и угрожая упасть в котелок. Котелок благоухал ужином – бурлившие силы требовали килокалорий. Некоторые личности, которым очень уж хотелось выспаться, полезли спать, не дожидаясь ужина, но большинство ходило вокруг костра или не слишком далеко около.

Ужин был вкусен и продолжителен. Выпили весь чай и хотели еще, но наиболее трезвые умы забеспокоились, кабы чего не произошло ночью непредвиденного, и погнали народ в палатку.

В палатке случился скромный инцидент. Эдик слегка задержался у костра (или где-то неподалеку), а Коля, лежавший в соседнем спальнике, начал активно воевать за территорию, дабы не тесно было спать, и так успешно, что Эдику осталось около десяти сантиметров жизненного пространства. Тот возмутился, но залезть не смог. Мы сжались так, что Костя выдохнул и не мог вдохнуть долго, а когда вдохнул, то просочившийся в спальник Эдик выдохнул. Так они и дышали, пока более-менее не установилось динамическое равновесие. При этом возник такой базар… Соседи не желали уступить лишние пять сантиметров с таким упорством, и все это под шуточку, со смешком, что даже я обиделся – воздержусь от серьезных комментариев. Витька вполне серьезно пообещал, что не скажет соседнему спальнику больше ни разу ни «доброе утро», ни «спокойной ночи», но и это не подействовало. Расшалились, …, не остановишь… 75

Ночью было происшествие. Божьим промыслом я проснулся от какого-то хлопка, и увидел, что лыжа, опора шатра, провалилась в дыру, где была привязана, и купол медленно падает, слегка вздымаемый порывами ветра. А дуло так, что по палатке бродили приличные сквозняки, и народу не хотелось вылезать. Я выскользнул из зажима Эдик-Костя и подпер палатку. На ребрах заиграл свежий воздух. Секунд через десять вылез опухший от неудачного соседства Славик. Проблему с дырой решили просто – одели на конец лыжи валенок и уперли в потолок. Когда, подрожав минуту, залезали в спальники, раздался могучий треск – сломался носок лыжи. но палатка устояла, сечение валенка не позволяло ему проникнуть в отверстие, и я, мысленно плюнув, уснул опять. 76

День 4. 26 марта 1988 г., суббота. Первое восхождение

Это был главный день, из-за которого мы полтора суток торчали в поезде, день шли, и еще сорок четыре километра предстояло преодолеть – до Всеволодки. В этот день мы должны получить вознаграждение за перенесенные трудности и сохранить воспоминание об этом хотя бы надолго, если не получится навсегда. И я ждал, что впечатление будет огромно и невмещаемо, прекрасно и величественно. Помню свой первый поход на Усьву и чудесное чувство, которое долго хранил в себе, но в дальнейшем такого не повторялось, видимо привык или черств слегка стал, невменяем в определенной степени. А хотелось бы. 77 78

Собирались долговато. Руковод слегка нервничал. Вчера, когда уже улеглись все страсти, часам к одиннадцати ночи, вернулась сверху группа из Набережных Челнов, а ведь ушли они наверх часов после десяти. Кэп не хотел возвращаться затемно.

Мы с Витькой спросили – обязательно ли брать лыжи? Нет, сказал Влад, но я поеду вниз от Желтой Сопки, а вы, естественно, потопаете пешком. И черт с этим, дружно сказали мы и, скинув лыжные ботинки, напялили унты. 79

Подниматься, как вчера в двух словах объяснил кэп, предстояло следующим образом. Сначала на отрог Денежкина, Желтую Сопку, 852 м., потом по ней дойти до самого массива, и подъем до 1492 м. В длину – двенадцать километров в один конец. Если впереться туда с рюкзаками, это будет перевал категории 1А и, соответственно, кусочек горного похода первой категории сложности. Вообще, Влад не очень-то распространялся, что и как, видимо, считая, что ему виднее. Это мне не шибко нравилось, но я не протестовал, так как жираф действительно был длинней, в прямом и переносном смысле, и на Денежкин шел в восьмой раз. Больше, чем я – на Усьву. 80 81

Вышли. Влад со Славиком встали на лыжи и попэрли впереди. Таня со Степой было тоже, но они свои лыжи вскоре закопали в снег около дороги.

Шли ходко – еще бы, без рюкзаков и не так идти можно. Минут за пятьдесят дошли до подъема на сопку – как утверждал начальник, четыре километра. Мне показалось, что не больше трех. Потом кэп сказал: «Масса!», – заземлился и стал сосать бычок. Девушки питались снегом. Вокруг начинались красивые места – лес становился суровее и холоднее, и больше напоминал наш темный Западный Урал, чем лес вокруг Сольвы или по Кривинской дороге. Сольвинский лес уже остался внизу, а горделивый Уральский хребет, казалось, поднимается вместе с нами, становясь все выше и выше, взлетая над окружающей местностью. Небо над хребтом было невероятного густо-синего оттенка близкой грозы и быстро светлело выше отрогов до белесости туч. Еловые лапы покачивались на фоне этого великолепия от ветерка, пролетавшего поверх, но внизу было тихо. Настроение было подходящее: дайте мне точку опоры, и я Бог весть, чего натворю. 82