скачать книгу бесплатно
– Эй, кто тут из вас Иларий? – крикнул со двора гордый человек. – Ведьма говорит, ты за нее вступишься. Она имя твое произнесла, когда заговоренной дождевой водой на меня плеснула. А ведь будь я послабей, убила бы.
Проха зарычал, пытаясь прикусить напряженного мануса за штанину. Прихватить, заставить пойти с собой. Манус развернулся и стряхнул белые змейки с длинных пальцев прямо в песью морду. Проха почувствовал, как слабеют лапы, а в рот словно патоки налили – слиплись зубы, не рыкнуть, не куснуть. Иларий поднял ладонь и сплел пальцы вновь.
Проха понял, что надо бежать. На дрожащих лапах сделала пару шагов к двери и рухнул широкой головой поперек порога. Услышал, как хрустнули зубы.
«Ну, ты пожалеешь у меня, Илажка, – подумал он сердито. – Я-то тебя… А ты-то меня… Прав был Юрек, хоть и дурной человек, а прав. Верно, и у Немирки ты рвал, и у Каськи. Вон она как блажит, валяется…»
Не дождавшись отклика Илария, Владислав склонился над ревущей в три ручья Каськой. Черная коса ее, выбившись из-под платка, растрепалась, на бледном лице алели полные опухшие губы.
– Не признается твой защитник, не отзывается. Видно, и ему ты не нужна. А ведь за него ты меня убить хотела. Жалеешь?
– Нет! – Каська задрала подбородок, прошипела тихо, шаря рукой по земле. – Думаешь, можно людей губить и ответу не ведать? Не ведьма я, зато ведьму знаю. Выпросила у нее Землицы ради средство за мужа убитого отомстить. Жаль не сказала, что для тебя, проклятого душегуба. Может, посильнее бы она мне что дала…
– Знаешь ведьму? – Владислав склонился к ней, ухватил за косу, поволок по земле. – Игор, возьми. Отведи куда-нибудь, где зевак поменьше. Нам с этой… честной горожанкой потолковать надо бы.
– Нет! Не надо! Люди добрые, что же… – захлебнулась слезами Каська. От смелости ее не осталось и следа.
– Имя ведьмы? – глухо проговорил Влад. – Все одно узнаю.
Он пристально посмотрел в глаза Катаржине. И от этого взгляда та начала словно бы оседать, перестала цепляться за траву, моргнула, словно внезапно почувствовала сильную сонливость. Моргнула раз, другой.
– Ворожит-то как лихо, – громким шепотом заметил кто-то в толпе зевак с невольным восхищением. – И руки не подымет. Вот силища.
– На то и высший маг. Думаешь, он только на свадьбе деньги тебе за щеку совать годен? – фыркнул кто-то в ответ.
Каська услышала. Встрепенулась, с видимым усилием борясь с подступающим сном. Вновь вцепилась в траву, вонзила розовые ногти в землю.
– Землица-матушка, женская заступница, помоги рабе твоей, – прошептала она медлительно, но с таким страданием, что не оставалось сомнений – борется простенькая колдунья с заклятьем высшего мага и сил не хватает даже на малое. Вот и решилась помощи последней просить. – Отведи злых делателей, помоги, смилуйся.
Руки Катаржины слабо засветились зеленоватым.
– Смотри-ка ты, и правда правоверная, как есть Землица свята, – улыбнулся князь. – Знатно тебе голову ведьма небова задурила, что ты на убийство пошла. Ну да ничего. Ты только дай мне лицо ее в твоей памяти увидеть, а уж мы ее с Игором отыщем и…
Он не успел договорить. Катаржина подняла светящуюся руку, провела ладонью по лицу – и словно бы лопнули невидимые нити, связывавшие ее. Сонливость исчезла, Катаржина вскочила на ноги и бросилась в толпу. Зеваки отхлынули от нее в стороны, словно от прокаженной. Кому охота оказаться на пути у боевого колдовства высшего мага? Да еще и, сказывают, отповедь его не берет.
Но маг не ударил. Только коротко кивнул своему великану. Тот в несколько широких прыжков, только плащ плеснул, словно крыло, оказался рядом с беглянкой.
Она бросилась назад, заметалась.
Хлопок был таким оглушительным, что бабы попа?дали, голося от испуга, а мужчины зажали уши руками. Несколько голосов закричали одновременно.
Проха видел, как мертворожденные из прислуги кинулись врассыпную, а маги остались. И бежать бы им, да как. Небольшое, но яркое, блестящее как глаз змеи радужное око распахнулось посередь двора и, зацепив всех разом, потянуло к себе. Игор был посильнее, и то упал на землю. Попытался ползти прочь, но око держало крепко, тянуло к себе, тащило. Каська с криком покатилась по траве в сторону семицветной смертельной ловушки. Крик в одно мгновение иссяк – скрутило невыносимой болью горло, только ворочался в открытом рту, извивался язык. Проха в бессилии заскулил. Не сотвори с ним манус такого паскудства, он бросился бы на выручку и, верно, сумел бы помочь. Не должно живое существо так мучиться.
Не выдержал зова и Иларий, хоть и стоял далеко, и впрямую око его не видело. Он переступил через неподвижного пса и шагнул во двор, словно кто тащил его за грудки. Уцепился изо всех сил за притолоку и пристенок руками.
Высший маг ударил в разноцветное око со всей силы. Оно мигнуло и словно бы чуть померкло, но видно было, что быстро второй раз Чернцу столько силы не скопить. Заметно стало, что и его затягивает в свою глубину око топи.
– Бейте! Кто-нибудь! Успеем ее спасти! – крикнул Владислав, опуская руки. Его тотчас рвануло вперед. Но маг даже не пытался сопротивляться. Он упал на траву и запустил руку в перекинутую через плечо суму.
Каська заходилась в беззвучном крике. Ее локти и колени выломились под странным углом, позвоночник выгнулся словно древко лука. Юбки набухали кровью.
Проха скосил глаза на Илария. Тот выпростал руку, приготовившись ударить, но вместо этого послал белые змейки себе под ноги. Сапоги мага затянуло льдом, но притяжение топи, видимо, немного ослабло. Иларий смог сделать шаг назад, за ним другой. По его лицу тек пот. Он отступал медленно, подкармливая ноги магией. Проха уже не мог его видеть – только слышал, как шаги становятся все увереннее, все скорее.
Каську резко сложило пополам с ужасающим хрустом. Язык вывалился из ее рта, из глаз потекли кровавые слезы.
Великан Игор вцепился в какую-то жердину, что валялась на дворе, и медленно, с усилием, гнал по ней белые – нет, не змейки, на них не хватало силы, – снежинки-огоньки. Сбросил их в чрево топи. И в этот момент Чернец справился с сумкой, вытащил склянку и, размахнувшись, запустил в семицветный злой глаз.
Склянка разбилась о блестящую поверхность, и из того места, куда она попала, по выпуклому радужному зрачку смерти пошли трещины. Ветвясь, они скоро достигли края, и око лопнуло, окатив осколками великана, князя, Катаржину и голову несчастного Прохи.
Он заскулил.
Великан ткнулся лбом в землю. Видно, дорого дался ему последний удар. Князь поднялся и на нетвердых ногах, осеняя себя земным знаком, приблизился к комку плоти, в котором уже трудно было узнать красавицу Катаржину. Казалось, не может в ней остаться жизни, однако она еще жила. Из разорванного криком рта спорхнул невесомый вздох-всхлип.
– Зря ты поверила отступнице от правой веры. Дуры бабы, все сердце им шепчет. А в сердце ума мало, кровь одна. Сердцем жить – дни в крови окончить. Тех, за кого ты хотела мне мстить, я не убивал. А двоих – даже имен никогда не слышал. Много на мне грехов, только эти – не мои. Но я тебе ошибку прощаю. Земля добра, верно, и она тебя простит.
Владислав опустился на колени перед хрипло всхлипывавшей грудой изломанных костей и теплого мяса, запустил руки в кровавое, нащупал подбородок Каськи и, захватив привычным движением, резко дернул. С хрустом переломилась шея. Последняя дрожь утихла, истерзанное топью тело словно бы осталось прежним, а только одного взгляда довольно было, чтобы понять – нет в нем больше живой души. Куда ушла – вниз, в благословенные чертоги Земли, или в небо, метаться над миром с ветрами, искупать грехи, – то не в человеческом разумении.
Проха съежился от страха, пытаясь шевельнуться. Получилось. Он поскреб все еще непослушными лапами доски пола, тяжело перевалился с бока на живот и пополз в глубь дома. От одной смерти к другой.
Глава 7
Темный дом пах скверно. По?том, гнилью, мочой. Окна в жилище возчика отродясь не было, дверь Агнешка, уходя, плотно затворила и заперла на засов, чтоб никто не зашел и не увидел призрачного хозяина, лежащего без дыхания на лавке, а у него в ногах – спящую крепким колдовским сном стряпуху Ханну. И теперь сама поплатилась за свою непредусмотрительность. Не думала, что седоком Борислава окажется сам Чернец и что знакомы они, оказывается. Хотела в Черне порассмотреть, новости послушать, узнать, далеко ли продвинулся в поисках вечоркинской ведьмы Чернец и что намерен делать. Бегала в прошлый раз собакой, так слишком сильно толкали, не прибили едва, вот и решила, что на грозного бородатого дядьку никто не замахнется.
Прогадала. Многие в Черне, видно, знают возчика. То девка Бяломястовской лебеди принялась просить, чтоб взял ее с собой. От беды, мол. И девка хорошая, незлая, сразу ее Агнешка вспомнила – русая коса до заду да язык по ветру. Видно, притащили ее в Черну из Бялого для госпожи, да не сильно жаловали. Только от беды на дядькиной кобыле не уедешь – это Агнешка знала на собственном хребте. Сиди, девка, за матушкой-княгиней и беду не кличь. Захочет, так везде найдет.
Вот и накликала. На трескотню свою приманила. Возьми и найми возницу, да не кто-нибудь, а Чернский князь со своим дикарем громадным. Признал старого слугу, милость решил проявить.
Да только милостью этой чуть Агнешку да бедолагу возчика не уморил. Не признаваться ж было, что нельзя ей надолго отлучаться от того, в чье тело она без спроса залезла. Дорого она за эту науку заплатила. Когда тащил через нее из земли Иларий назад свою потерянную магию, едва не умерла, из тела вышла и назад возвращаться не хотела. Проходимец-пес вернул.
Тогда так же было. Так, да не так. В тот первый раз в опасности была она одна. А тут – по глупости, из любопытства – хорошему человеку гибель принесла.
Агнешка поднялась на слабых, трясущихся руках. Подползла к лавке, приложила ухо к груди возчика. Жив! Стукает еще сердце – хоть и редко, и тихо, а все можно различить.
Водой окатить?
Агнешка поднялась, толкнула дверь. Вспомнила, что сама с той стороны заперла на засов. Кто ж знал, что вернется тело в дом, где душа спит? Что все двери колдовским путем минует?
Она прижалась к створке и едва успела отпрянуть, когда ударил в нее чей-то грубый кулак.
– Был он там, говоришь? – пророкотал кто-то гулким басом. – Подвел Ивайло и бойцов под колдовство Чернца?
– Был, – всхлипнул кто-то рядом. – Землицу поцелую, был! Хотели его спутать, как уговаривались, да он противиться стал. Не в полную силу, но словно и взаправду. А потом оказалось, не книжник это, а Чернец сам. А при нем дикарь его страшный.
– Значит, спутался наш дядька с Чернцем? – спросил первый голос громче. Еще раз грохнул по двери кулак.
Агнешка забилась в угол, закопавшись в какую-то старую одежду, которую стащила скопом с вешалки.
– Что стучишь-то? Дома его нет.
– А мы поглядим, что есть, – проговорил первый голос. Шаркнуло деревом по дереву, со скрипом отворилась дверь. Тотчас заохали, запричитали о колдовстве.
Полуживого возчика выволокли наружу, окатили водой. Слышно было, как он фыркает, приходя в себя, как ругается, что штаны изгадил, да пытается дознаться, кто его опоил.
Агнешка тряслась под одежами, чувствуя, как накатывает слабость и тошнота.
– Значит, не ты был в лесу?
Возчик, не переставая браниться, начал спрашивать, сколько ж вообще времени он спал. Когда ему сказали о гибели Ивайло от рук закрайца Игора, Славко замолчал. Умолкли и те, кто был с ним.
– Ханна где? – наконец спросил он сурово.
– Кто?
– Стряпуха где?
– Здесь где-то, верно.
– Она меня опоила, – прорычал Славко. – Сбежала, не иначе.
Агнешка задохнулась. Словно тисками сдавил горло страх.
Сама виновата. Не умела постоять в сторонке, тихо пожить. Снова бежать. Не станут лесные братья разбирать, что к чему да зачем – не на вилы, так на ножи поднимут. Она не маг, ей неважно, на какие: костяные или стальные. Подставил под гнев лесных братьев ее Чернский князь.
От мысли о Чернце страх, сжимавший сердце, отчего-то не усилил, а ослабил хватку. Вспомнилось лицо Чернца, трепещущие крылья носа и радостный огонь в глазах: «Почти нашел я управу на радугу». Следом за серыми глазами властителя Черны всплыло в памяти материнское лицо. Искаженное страданием, залитое кровавыми слезами.
«Если бы тогда, шесть лет назад, нашел ты управу на топь, княже! – подумала Агнешка горько. – В ножки тебе упала бы. Душу земную продала за твое снадобье! Лишь бы не приломала топь-матушку».
Сама Агнешка топи боялась куда меньше, чем злых лесных братьев за стеной. Что ей, от рождения магией не наделенной, может сделать радужное око? А вот обманутые друзья, что дали кров, работу, позволили хоть недолго побыть в безопасности, могут, и по праву. Переломленные ребра долгонько крестоцветом лечить, на помощь мага у Агнешки отродясь грошей не водилось. Да разве станет маг помогать какой-то деревенской мертвячке? Вот если бы и вправду была Агнешка гордой словницей Ханной, пошла бы в услужение к Чернцу. Хоть, говорят, и знается он с демонами небовыми, и душегуб, и кровопивец, а дело задумал такое великое, что помочь ему незазорно. Может, чью-то мать спасет снадобье Владислава Радомировича.
А раньше свою бы жизнь спасти…
Глава 8
О своей шкуре подумать впору. Волки за стеной грызутся от жадности да от страха. И всего-то промеж ними и бедной заблудшей душой – на три пальца дерева.
Иларий запустил руку в темные волосы, взъерошил. Перепутались черные, как смоль, локоны, и мысли перепутались, смешались. Не знал он, что делать, как быть.
Думал, если запереть Якуба, получится спасти его от беды. Радовался, что не сунулся наследник во двор, когда дуру Каську приломала топь. Удумала, поганица, на самого Чернца с каким-то бабьим снадобьем кинуться. Как жив был муж – так был и нелюб, и гадок, и неласков, и жаден, а как помер – так мстить за него побежала. И самого Илария едва под Влада Чернского не подвела.
Думал, легко ушел, хорошо. Топь глядела в глаза, а не приломала, Чернский Влад стоял рядом, а не признал своего гербового мага.
Уже решил Иларий, что все к добру складывается. Остается привести Якуба на Бяломястовский святой камень, пролить каплю крови – и не будет у мануса Илария бед, как у кошки на печи. Станет князем Якуб, будет манусу при нем вольготное житье. Все как по-масляному шло: у большого белого камня на поляне за городом собрались окрестные князья, княжичи или послы. Все так торопились место получше себе выгадать, чтобы видно было, как скоро отзовется камень предков на кровь Якуба Казимировича, что про то, как на самом княжеском дворе топь око распахнула, и не знал никто. Чернец и его великан смолчали. Даже виду не подали, что только что в смертельный бой вступили с радугой. Вступили и каким-то небовым колдовством победили. Но о том после подумать время будет…
Прошел Чернец и опустился на траву у камня. Словно не на священный обряд пришел, а на луг – глядеть, как девки на солнцеворот в салки бегают. Перед Владиславом расступились. Глаза от него отвели. Стали оглядываться, наследника смотрели.
– Кубусь где, Иларий? – вынырнул из толпы Тадеуш. Иларий даже удивился тому, как переменился дальнегатчинец. Не юнец уже, а зрелый муж. Со своей бедой, со своей болью.
– Скоро будет, – пообещал он, думая, как улизнуть, пока другие не привязались с расспросами.
– Боится? – не отставал Тадек.
– Якуб? Чего?
– Того, что, топью приломанного, земля его не признает, – шепнул Тадеуш. – Иларий, отведи меня к нему.
– Вот еще, – фыркнул манус.
– Зря ты его от всех прячешь, Иларий. Будто не понимаете вы оба, что соседи на стороне Кубуся. Общими силами навалимся и уроним че…
Тадеуш огляделся опасливо. Поймал внимательный взгляд Чернского князя, потянул Илария с собой прочь от святого камня и благородных зевак.
– Скопом повалим Чернца. Эльжбета будет свободна. Перейдут и Черна, и Бялое к ее сыну. Всем счастье, Иларий. Князья только и ждут, чтобы Якуб их повел. Без него это что? Захват. Война. А с ним, сыном убиенного князя Казимежа, это дело святое.
Глаза Тадека горели диким блеском, на щеках пламенел румянец. Манус невольно подумал, не болен ли дальнегатчинец. Хватало ему последнее время одного болезного.
От мысли о Якубе подкатила дурнота. Иларий кое-как оторвался от навязчивого приятеля и едва не бегом кинулся обратно ко княжескому терему. Нужно было Якуба проводить, чтоб в дороге не стал дурить.
Пробежал по переходам. Распахнул дверь, не обратив внимания, что приоткрыта. Остолбенел.
Якуб Бяломястовский сидел на полу, нелепо свесив голову на плечо. Белоснежный платок с прорезями для глаз съехал ниже, наполз на нос, глотал хозяина словно голавль. Из-под него виднелась сизая нижняя губа, с которой тянулась нитка слюны. И руки, лежащие безвольно вдоль тела княжича, тоже были сизые, страшные.
Иларий подхватил тело. Перерезал костяным ножом удавку. Положил княжича навзничь на пол, опустился рядом на колени, суетливо вынул из голенища маленькую глиняную бутылочку с травяным настоем, что оставила, уходя, в своем лесном домике лекарка Агнешка. Вылил остатки настоя на руки, растер. Снова склонился над покойником, шаря ладонями по телу – искал в нем жизни, хоть малую искру, хоть отзвук ее. Белые змейки с шустрых пальцев мануса ныряли в складки одежды, роились на губах Якуба и возвращались ни с чем.
Манус в отчаянии оттолкнул мертвеца, вскочил на ноги, не в силах сохранять спокойствие.
Шорох за окном был едва различим, но, напружиненный как загнанный зверь перед прыжком, Иларий услышал. Рванулся к оконцу, глянул вниз, держа наготове опутанные белыми змейками силы руки.
– Я это, Илажи! – проговорили снизу. Под сиреневыми кустами говорящего видно не было, да голос Иларий легко узнал.
– Что ты под окно приволокся, господин Тадеуш? Что тебе наследник Бялого – девка, что ли?
– Не мог я через двери, – зашептал тот. – За мной великан чернский пошел. Следит. Верно, Владислав мысли мои зацепил.
Иларий похолодел. Даже выскочить не получится незамеченному, прыгнуть в седло да пятками Вражко поторопить. Догонят. Ведь теперь, после смерти Якуба, все это Владиславов удел! Его еще нерожденного сына!
– Думаешь, никто не признал тебя, пока ты под окнами лазил? – дрогнувшим голосом попытался отвадить прочь от окон дальнегатчинца манус. Можно было б попытаться спрыгнуть. Не такая высота, чтоб ноги приломать, а боль терпеть княжьи маги обучены. Не вышло. Крепко в голову Тадеушу засела его мысль, не хотел он отступиться.
– Дай с Якубом переговорить, Иларий! Землицей прошу! Мне поскорее уехать надо. Хочу до Эленьки добраться. Сказать ей, чтоб не плакала. Что все складывается, как уговорено.
– Вот и поезжай. В земной грех не вводи, – зашипел манус. Кто-то постучал в затворенную дверь, позвал тихо: «Батюшка Якуб, гости послали спросить, все ли ладно».
– Ладно все. Скоро будет наследник, – крикнул Иларий, отвернувшись от окна.
– Совсем плох? – тотчас всполошился Тадеуш. – Почему сам не ответил?
Иларий бросил взгляд на неподвижное тело на полу, на налившиеся мертвенной синевой губы Якуба. На смерть, не угодную никому, неуместную, с которой остался он один на один. Как всегда был – без помощи, среди предателей. Должен ему дальнегатчинец – так теперь самое время долги отдать.
– Плох, говоришь? – рассердился он на неотвязного. – Полезай, сам гляди!
