скачать книгу бесплатно
Федька уморительно припрыгнул и даже руками хлопнул по бедрам.
– Аль ты не в уме? – воскликнул он. – Два сорок! Да у кого есть теперь столько денег? У казны разве! Я – бедный смерд, Федька убогий, и два сорок! Полсорока хочешь, а то бери себе! – грубо окончил он и отодвинул от себя торбу.
Глаза Эхе вдруг потухли, лицо побледнело, он уныло опустил голову, но здравый смысл подсказал ему, что все равно выхода ему нет, и он покорно ответил:
– Хорошо! Ты меня ограбил, а не я. Только я возьму себе два – три яхонта.
Федька так обрадовался своей сделке, что не стал спорить. Эхе со смутным пониманием отобрал четыре лучших камня и тщательно спрятал их за пояс.
– Постой за дверьми, пока я управлюсь! Я скоро, – сказал Федька.
Эхе послушно вышел и остановился в сенях, слушая, как Федька отпирает свой рундук и звенит деньгами. В эту минуту со двора к сеням подошли люди, заинтересовавшие Эхе. Рыжий, кривой поводырь, бросив на дворе медведя, тянул за руку хорошенького мальчика, так и заливавшегося слезами; маленький раскосый мужичонка шел рядом и держал мальчика за другую руку. Они вошли в сени и, наткнувшись на воина, спросили его:
– Федька у себя в каморе, не ведаешь?
– Зачем у вас этот мальчик? Вы его у боярина украли, верно? – вместо ответа спросил добродушный капитан.
– Ну, латинец, ты за своим добром присматривай, а другому в кошель не запускай лапу! – грубо ответил рыжий.
– А я вот хочу знать! – вспыхнул Эхе, но в эту минуту Федька раскрыл дверь, увидел, в чем дело, и поспешно позвал к себе воина.
– На тебе деньги, считай! – сказал он, махая рукой рыжему, который ввел ребенка.
Эхе успел заметить их, считая деньги и укладывая их за пояс, и вдруг у него мелькнула мысль.
– Я у тебя ночевать буду. Я хотел на Кукуй, но не знаю пути, – сказал он.
Федька ласково кивнул ему.
– Исполать! {Буквально: многая лета!} Иди, иди! Там все найдешь – и табак, и карты, и зернь, и вино, и… кралю по душе! – ответил он и вытолкал шведа из горницы. – Прямо через сенцы иди. Вона дверь!
Эхе пошел, но едва дверь за Федькой закрылась, вернулся к ней и стал слушать. Гудел рыжий, пищал раскосый, шепелявил Федька, жалобно плакал мальчик, и Эхе, с трудом прислушиваясь к быстрой речи, понял, что мальчик приведен по приказу Федьки за десять рублей, что он – боярский сын. Послышался звон денег, и Эхе едва успел войти в общую горницу, как сзади него послышались голоса рыжего и Федьки.
Войдя в большую горницу, капитан не узнал ее сразу – такое буйное веселье царило в ней вместо прежней тишины. В большой печи ярко горел огонь, несмотря на душный летний вечер, в трех углах, в высоких поставцах, горели пучки лучин, наполняя густым, едким дымом горницу и застилая им низкий потолок. За двумя длинными столами, что стояли по сторонам горницы, в различных позах сидели и мужчины, и женщины, с разгоряченными лицами. Одни играли в зернь, другие – в кости, третьи, собравшись кучкою, просто пили водку и пиво. Среди мужчин виднелись и дерюга, и поскона, и суконный кафтан. Почти полуодетый, сидел пьяный ярыга у конца стола и, стуча оловянной чаркою, кричал:
– Лей еще в мою голову! Остались еще алтыны от материнского благословения!
Подле него расположились несколько стрельцов, дальше – знакомые нам скоморохи, какой?то купчик из рядов – все с пьяными лицами, и между ними женщины, простоволосые, с набеленными и нарумяненными лицами, с накрашенными бровями и черными зубами.
По горнице, услуживая гостям, юрко сновали два подростка в синих дерюжных рубашках без опоясок, грязные и босоногие. В углу горницы, подле печи, стояли бочка с водкою и два бочонка с пивом, и подле них сидел тот самый парень, который отворил капитану калитку.
Никто не заметил появления Эхе, и веселье шло своим чередом, только одна из размалеванных женщин подошла к нему и, грубо захохотав, сказала:
– Садись, гостюшка дорогой, тряхни мошной, а я тебя потешу! – Она кивнула мальчишке, и тот мигом поднес ей в оловянной стопке водку. Женщина взяла стопку и кланяясь произнесла:
– По боярскому обычаю вкушай, гостюшка, да меня в губы алые поцелуй, не кобенься!
Немец взглянул в ее наглые глаза, почувствовал за своим поясом тяжелые рубли и, обняв размалеванную красавицу, крепко поцеловал ее, после чего залпом осушил стопку.
– Вот по – нашему, хлоп, и нет! – закричала ярыжка.
– Иди к нам, ратный человек! – позвали капитана стрельцы.
Эхе, сев подле них, взял на колени красавицу.
– Тащи, малец, братину! – крикнул один из стрельцов, – немчины славно рубятся, поглядим, как пьют.
– Дело говоришь, Михеич! – весело отозвался другой стрелец, помоложе.
Мальчишка поставил на стол муравленый {Покрытый глазурью зеленого цвета.} горшок, наполненный водкой, и небольшой ковшик. Михеич разлил им водку по стопкам.
– Откуда рубец у тебя, немчин? – спросил он.
– Этот? – спросил Эхе, – ваш русский побил, в Москве когда были.
– Эге – ге, – усмехнулся Михеич, – может, и мой бердыш. Я тогда с князем Пожарским у Никитских ворот с немцами бился.
– Жарко было! – сказал Эхе. – Кругом горит, все кричат… тут русский воин, там русский… и меч, и смола, и камни.
– А ты что ж думал, немчин, что мы матушку – Москву вам, псам, отдадим? – подходя пьяной походкой, спросил ярыжка.
– Я ничего не думал. Я служил у генерала Понтуса Делагарди, а он – у генерала Гонсевского служил!
– Ну, вот и намяли бока! – захохотали кругом.
Эхе покраснел.
– Потому что поляк глуп, – сказал он.
В эту минуту у играющих поднялся спор, потом – драка. Кружки опрокинулись, вино разлилось, дерущиеся повалились на пол. Их окружили и поощряли веселым смехом:
– Бей его, жидовина!..
– Под микитки ему!.. Так его!
– За усы тяни! Завоет! – кричали зрители.
Дерущиеся поднялись с окровавленными лицами.
– Схизматик {Схизматик – здесь: неправославный.} поганый.
– Лях!
– Я те заткну глотку!
– Смиритесь, почтенные! – вмешался и тут ярыжка, – поцелуйтесь, православные! Будем снова играть!
Один из дерущихся словно охладел.
– А откуда у тебя деньги, ежели ты крест пропил! – спросил он.
– А вот он! – засмеялся ярыжка, показывая зажатые в кулак алтыны.
– Братцы, ограбил он нас!.. – закричал тот, – пока дрались, он денежки уволок. Мои алтыны! Держи!
Но уже было поздно: ярыжка скользнул за дверь и мчался по двору так, что его подошвы хлопали, словно лошадиные копыта.
– Ну, подожди, окаянный, я тебя сцапаю! – прохрипел ограбленный.
– А ты подерись еще малость!
Не ходи кума на мост,
Там провалишься, —
раздалась пьяная песнь скоморохов, и они пустились в пляс.
Одна из женщин затопталась на месте, махая платком, сорванным с головы.
– Люблю! Отхватывай, Аленка! – закричал захмелевший молодой стрелец.
В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили и о чем?то спорили. Эхе перешел на другое место и сел подле них, все думая услыхать имя хорошенького мальчика.
– Волчья сыть! Пять рублей кожею дал, – сказал рыжий.
– Себе и бери ее, а нам серебро отдай, – ответил раскосый.
– Нет, брать все пополам. Кожу пропьем, а эти разделим. Эй, Аленка! – закричал рыжий.
К нему подбежала толстая женщина.
– Пить будем! Тащи красоулю!
– Важно, ой, важно! – вскрикивал купчик, глядя на пляшущих скоморохов, и, вдруг взвизгнув, сам пустился притоптывать.
Я в кусточки пошла,
Добра молодца нашла!
Стены затряслись от топота ног.
– Вот как у нас, немчин! – кричал купчик отплясывая, – умеешь так?.. Уф! – И он упал на лавку, вытирая грязной рукою вспотевший лоб. – Будет плясать! – сказал он, – пить станем. Всех пою! – Молчаливый до времени, он стал теперь амфитрионом {То есть предводителем.} и, разливая всем по кружкам водку, заговорил с каждым. – Пирование теперь у нас будет… Эх!
– Закурим! – отозвался угрюмый подьячий.
– Чай, и вы за тем сюда пришли? – спросил Михеич скоморохов.
– Вестимо, за тем же, – ответил раскосый – товарищ рыжего, – теперь, говорят, на площадь?то мед, пиво выкатят, на три дня гулянка!
– Слышь, из тюрем выпустят!
– Всем ярыжкам награда будет!
– Ну?
– Кому плетью, кому просто тычком!
Все засмеялись.
– Что же будет завтра? – спросил начинавший хмелеть Эхе.
– Ах, ты, немчин, немчин! – с укором сказал купчик, – завтра наш царь – батюшка своего батюшку встретит. Из полона вызволил его, от ляхов поганых {Филарет (до пострижения – Федор) Никитич Романов в сане митрополита ростовского был отправлен под Смоленск вместе с другими послами к польскому королю Сигизмунду просить сына его на всероссийский престол с тем, чтобы он принял православие; но Сигизмунд, раздраженный этой просьбой, отправил его в плен в Польшу, где он и пробыл девять лет. (Примеч. авт.)}!
– Нас?то завтра по всей дороге вытянут. Стой! – гордо заявил молодой стрелец.
– А вы, чай, к Федьке за ребятишками? – спросила тем временем толстая баба у рыжего.
– Вестимо, не без этого, – ответил он, – калечных надо да плясунишку.
– Есть у него, есть! – сказала та, – намедни он их штук шесть купил. Жмох!
– Уж это как быть должно!
Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза. Размалеванная женщина шептала ему:
– Возьми с собой в клеть!
– Идем! – ответил Эхе и встал, шатаясь от выпитой водки.
Купчик хотел с ним поцеловаться, поднялся, но тут же покачнулся, упал под стол и моментально захрапел.
Женщина провела капитана в клеть, что стояла особняком в глубине двора, но Эхе не мог заснуть, несмотря на выпитое им. Он снял тяжелые сапоги и латы, отвязал меч, но из осторожности не снимал кушака и камзола. Ему было невыносимо душно в тесной клети, он вышел на двор, обошел избу и вошел в сад, тянувшийся позади нее. Бродя по саду, он наткнулся на большой деревянный сарай с маленькими оконцами.
Чем?то таинственным, мрачным веяло от этого здания, запрятанного в чаще, особенно теперь, среди ночной тишины и мрака. Эхе, положив руку на нож, осторожно обошел вокруг сарая и уже хотел уйти, как вдруг в стороне послышались шаги. Он спрятался за дерево и увидел Федьку Беспалого. Тот вел за руку мальчика и говорил ему:
– Ну, ну, не хнычь! Здесь много таких же мальчишек… и девчонки есть. Тебе весело будет!
– Мамка моя! Мамка моя!.. Не хочу тут быть! – тихо воскликнул мальчик, задыхаясь от слез.
– И мамка сюда придет! Ну, иди, что ли! – и, отворив дверь сарая, Федька толкнул туда мальчика и снова запер дверь висячим замком. Эхе вышел из засады, когда Федька удалился, и неохотно побрел в свою клеть. В своей походной жизни он видел всякие виды и приучился не вмешиваться в чужие дела, но этот мальчик и его участь как?то интересовали его помимо воли. Он вошел в клеть, но спать уже не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Наконец он встал, надел латы, взял шлем, опоясался мечом и вышел на двор, а потом на пустынную улицу.
III
Княжья расправа
Князь Теряев – Распояхин во время своего пребывания в Москве всегда гостил у Федора Ивановича Шереметева, начальника вновь основанного аптекарского приказа, с которым сдружился после неудачного похода под Новгородом против Делагарди; тогда князь был ранен и лечился через него у Дия.
Федор Иванович души в нем не чаял, отчасти чуя в своем друге могучую силу и недюжинный ум, и отвел ему две горницы в своем доме в Китай – городе.
Сейчас, после разорения, построил ему эти хоромы немец из слободы. Затейливо они были выстроены: с теремами, с башенками, с клетями и холодушками, с расписными печами внутри и затейливыми балясинами снаружи. На обширном дворе раскинулись еще добрый десяток изб да бани, да сараи, потому что Федор Иванович держал до полутысячи человек челяди, как подобало в то время знатному человеку.
