Как я разводила мух. Рассказы

– Привыкайте к собакам. Они вас не

должны тронуть. Я надеюсь. Кормить их

будете вы, – жестко подытожила Адель.

Ночью я не спала. Я находилась в стрес-

се. Куда меня занесло?! Зачем я сюда прие-

хала?! Погибнуть на чужбине от зубов зве-

рюг? И кто меня будет искать в этом горном

ущелье, за высоким глухим забором? И ка-

кая тогда уж мне будет разница!

И мерещился мне всю ночь родной дом у

станции метро Позняки, моя жизнь, доселе

беспечная и счастливая. И Вовочка Черня-

ев, наш председатель, грозно потрясающий

в руках решением суда. Вот же выбрали на

свою голову! Ужо тебе! А за окном долго

кричала ночная птица и кто-то ухал.

В десять утра меня разбудил звонок.

Адель. Приглашала в дом, на чай. Я выгля-

нула в окно. С неба падали хлопья снега.

И горы, окружающие дворец, теперь уже

были молочно-белыми. Я напялила на себя

униформу и открыла дверь в сказочный

мир снежной зимы.

Когда я вышла из гостевого дома, меня

окружили собаки. Их выпустили из волье-

ра, а я и забыла о них, и пошла по двору.

«Спокойно. Без паники! Адреналин на

замок!» – приказала молча я себе. А вслух

спокойно произнесла, соблюдая беспечную

и миролюбивую интонацию:

– Ну что, пацаны! Как спалось? Чего

вам там снилось? Как жизнь собачья? А я

вот ни в одном глазу.

«Пацаны» понимающе шевельнули

хвостами. Вернее, тем, что от этих хвостов

осталось в результате упорного вмешатель-

ства человека в личную жизнь собаки. И

сопроводили меня до самого крыльца бар-

ского дома.

– Ой! Я смотрю, вас мои бубочки не тро-

нули! А я и забыла вас предупредить о том,

что собаки выпущены, – изумленно встре-

тила меня на крыльце Адель. – Ларису,

нашу бывшую домработницу, они не при-

няли. Алабай подмял Ларису, сел на нее и

не отпускал до нашего прихода. Она тоже

была из Украины. Откуда-то из Луганска.

«И где же эта Лариса? Не съели ли ее ваши

песики?» – хотелось мне задать вопрос.

Но надо было вести себя сообразно выбран-

ной мною роли безропотной служанки.

– Мы даем вам неделю испытательного

срока. Нам нужен родной человек в дом, —

сказала Адель.

Мы пили чай. Точнее, пила чай я одна.

Хозяйка, очевидно, не желая играть в де-

мократию со своей прислугой, только гово-

рила. О моих обязанностях.

Как выяснилось, обязанностей было

много. Дом в три этажа, баня, бассейн,

спортзал, летняя кухня, барбекюшница,

беседка, крыльцо дома. Все это предстояло

мне держать в чистоте и блеске.

Адель выдала мне тетрадь, с перечнем

моих обязанностей. Это напоминало школь-

ный дневник. И чье-то ослиное упорство.

Понедельник. Уборка: Парадное крыль-

цо. Дом. Баня. Бассейн. Спортзал. Летняя

кухня, барбекюшница, беседка. Стирка.

Глажка. Приготовление еды.

Вторник. Уборка: Парадное крыльцо.

Дом. Баня. Бассейн. Спортзал. Летняя кух-

ня, барбекюшница, беседка. Стирка. Глаж-

ка. Приготовление еды.

Среда и далее все повторялось с ослиным

упорством.

Помимо всего, мне предстояло кормить

собак. По особому рецепту. Мясо нарезать

мелкими кусками, заливать кипятком,

тщательно сливать воду, добавлять олив-

ковое масло.

Кормить трех котов.

Я взглянула на этот «дневник» и ужас-

нулась. Тут нетрудно и загнуться.

«Вот тебе и помощница по хозяйству!

Вот тебе и родной человек!» – обреченно

подумала я и мысленно нащупала дулю

в кармане. Это тебе не мастер-классы по

написанию рассказов, о которых соседка

Светка и не подозревала! Но мне же хоте-

лось сменить обстановку, найти новые эмо-

ции! Хотела – и получила! И моя полная

впечатлений жизнь началась.

Девять утра. Я уже во дворе. Идет снег. И

светит солнце. Горы вокруг поместья вели-

чественные. Слева, сразу за забором, вдоль

каменистого русла, журчит река. А воздух!

Прозрачен и чист до головокружения. По-

сле загаженного Киева я попала на курорт.

Попала!

Да ладно. Мыслить надо положитель-

но! Представляю, как здесь будет хорошо

весной.

Я убираю крыльцо. От снега. Метлой из

пластмассы голубого цвета. Крыльцо по-

крыто скользкой плиткой. Равновесие удер-

жать сложно. Я, как телушка на льду. Ноги

разъезжаются! Мгновение – и я падаю с ди-

ким криком на пол, получив метлой по лбу.

И какой дурак делал ступеньки из такой

гладкой плитки?! Это же надо иметь такие

мозги! Дятел! Наверное, гастарбайтеры.

Собаки тут же. У алабая глаза какие-то

человеческие. Холодные. Недоверчивые.

Смотрит испытующе. Обрубок его хвоста в

застывшем положении. И я понимаю, что в

любой момент могу стать жертвой нападе-

ния этой хищной твари.

Ротвейлер более простоват. На мои при-

ветливые слова повиливает своей бесхвос-

той задницей.

– Ну что, пацаны! Берите лопаты! И

вперед, снег убирать! Такова жисть!

«Пацаны» смотрят на меня непонима-

юще, но, кажется, нейтрализованы. Есть

меня не собираются. Пока.

Слова хозяйки о том, что алабай спосо-

бен убить человека, меня бодрят. И я, нео-

жиданно для себя, завожу мажорную укра-

инскую песню.

– «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пид-

вела…» Эх! Ля! Тра-ля-ля!

Всех слов любимой народом песни я от

страха вспомнить не могу. Но зато источаю

положительную энергетику. Жить захо-

чешь, не то источать будешь!

Зверюги в такт моему пению весело

крутятся у меня под ногами, на скользкой

мраморной плитке. Их лапы тоже разъез-

жаются, и псы как будто приплясывают. У

ротвейлера коричневый копчик крутится

пропеллером. У алабая обрубок хвоста едва

заметно, но подвиливает.

Может, я так хорошо пою? А может, они

вовсе и не злые ребята!

Адель показывает мне, как надо при-

водить в блеск дом. У нее в прачечной це-

лый арсенал подручных средств. Швабры

разных мастей, невиданные щетки, упа-

ковки салфеток и шкаф флаконов с быто-

вой химией.

В доме, кстати, стойкий запах стираль-

ного порошка. И от самой хозяйки пахнет

букетом из французских духов и «Ариэля».

Странные люди! Ратуют за здоровье, за

чистоту дома, а загрязняют свой организм.

Вместо кислорода дышат всякой дрянью. За

здоровьем они приехали в горное ущелье!

Пока я изображаю из себя Золушку, хо-

зяйка тоже не сидит сложа руки. Она бук-

вально ходит за мной по пятам. Контроли-

рует качество работы. Проверяет чистоту

бумажной салфеткой.

Вижу, осталась довольна.

Да я и без контроля честно и добросо-

вестно могу трудиться. Я украинка. Хоть и

притворяюсь филиппинкой! Работящая и

выносливая. Недаром фашисты нас эшело-

нами вывозили в Германию на работы.

И москвичи припахать любят.

Как я доползла к вечеру до своего госте-

вого домика, уж и не помню. Зато спала,

как убитая. И никаких вредных мыслей!

Особенно про Вовочку Черняева.

Я кормлю их мясом и форелью. Собак.

Мясо – свежая говядина килограмма четы-

ре. На двоих. Кромсаю мясо в летней кухне.

Большим ножом. За десять минут целый

тазик. Уже наловчилась. Насобачилась.

Делаю все качественно. И не только пото-

му, что хозяйка постоянно присутствует за

моей спиной. Ведется видеонаблюдение.

Сейчас придет. Проверять, какими куска-

ми нарезано мясо. Если чуть больше по

размеру, начнет выговаривать.

Говядина псам на завтрак. Форель, све-

жайшая, цвета маренго, по две штуки на

нос. Это им на ужин. На обед – тазик су-

хого корма. Надо бы самой попробовать.

Форель.

Мясо в больших черных мешках два раза

в неделю привозит местный фермер. Два

огромных морозильных шкафа до потолка

забиты отборной говядиной для собак. Фо-

рель покупают на рыбном рынке. Кстати,

в озерце у беседки живет живая форель по

имени Фаина.

Псы терпеливо ждут, пока я расклады-

ваю им еду по кормушкам. Кормушки – в

вольере. Я все еще пою бравым голосом

украинские песни, когда собаки рядом. От

страха. Слова перевираю.

– «Нэсэ вода Галю – коромысло гнэться.

А за нэю Йванко, мов барвинок, въеться…»

Алабай носит гордое имя Шерхан. Он

заносчивый и неприступный. На длинных

ногах. И белый, как полярный медведь.

Морда вытянутая, как у трактора «Бела-

русь», зловещая. Глаза азиатские, хитрые.

В сравнении с ним ротвейлер Горд —

простой жлобок. Он не отходит от меня,

тычется носом мне в руки и начинает злоб-

но рычать на Шерхана, когда тот пытается

подойти ко мне близко. Ревнует. Этого мне

еще не хватало!

Шерхан младше Гордика на шесть лет.

Ему два года. У них тут своя дедовщина. В

такие моменты я тышком-нышком улепе-

тываю от греха подальше. За двери летней

кухни.

Сварганила и себе супец. Из «собачьего»

мяса. С луком, специями. Запах – на все

ущелье! Ем. Смотрю предвыборную агита-

цию по плазме. Про Жириновского, жесто-

ко обращающегося со своим ослом.

Где же Адель? Что-то долго ее нет?

Заходит Адель.

– Вы так быстро с мясом справляетесь!

Я вас уже готова полюбить! Я восемь лет

мясо крошила. Вы мне так помогаете! —

приторно-ласково признается Адель, до-

тошно разглядывая размеры нарезанных

мною кусков. И мне кажется, что из ее прозрачно-

серых глаз вот-вот потекут слезы.

Пробует суп. Вскидывает удовлетворен-

но бровки и забирает кастрюлю к себе в

дом. Потом мне приходит смс-ка: «Спаси-

бо. Очень вкусно. Поели с удовольствием.

Завтра приготовьте борщ».

Ну, вот и настал мой звездный час! Зав-

тра я им покажу класс! Украинский борщ

– мой конек!

Но мой борщ, вершина моей кулинарии,

которого я сварганила целую кастрюляку,

так и остался нетронутым! Хозяевам он не

понравился. Они любят жидкие щи. А в

моем борще ложка стоит!

Мы наблюдаем друг за другом. Я за Аде-

лью. Исподтишка. Адель за мной. Шпионит.

С пультом. По плазме. Лежа в подушках на

диванах зала-студии. Я передвигаюсь по

поместью, и каждый мой шаг фиксируется

видеонаблюдением.

Собаки сыты. Сидят во дворе, скучают.

Падает снег. Шерхан ловит пастью снежин-

ки. Гордик тяжело направляется ко мне. Он

тучный, закормлен и с трудом бегает.

Я кидаю им оранжевый мячик, найден-

ный на подоконнике летней кухни. Хочу

развеселить их. Шерхан бросается к мячу.

Но Гордик рычит, становится в боевую

стойку и прячет мяч в пасти.

Выходит на крыльцо Адель.

– Мария! Не надо давать им мяч! Ни в

коем случае! Мы этого не делаем! Они при-

выкнут по газонам топтаться! Или начнут

грызться, и их тогда только водой надо бу-

дет разнимать. В эти моменты вы им, смо-

трите, не попадитесь. Иначе они могут, не

разобравшись, и разорвать. Мои знакомые

все удивляются, как это у меня два кобеля

вместе живут! Вот же, выдрессировала, – с

гордостью говорит Адель.

Мячик я уже не бросаю собакам. Но мне

их жалко. Они скучают, ничем не занятые.

Никто с ними не играет. И хозяйка кричит

на них, когда они начинают бегать по за-

снеженным газонам. Бесцельное существо-

вание. Только кормежка три раза в день.

Я не выдерживаю и, пока хозяева па-

рятся в бане, бросаю каждому псу по па-

лочке, взятой в дровнике. Псы не сразу

понимают, что им надо делать. А потом

носятся остервенело по двору, заливаясь

счастливым лаем. Палочки раздроблены в

пыль. И мне не надо заметать следы моего

самоуправства.

Моя жалость к собакам вышла боком.

Мой пример оказался заразителен. Гордик,

более шаловливый, нежели Шерхан, ста-

щил вязанку дров и уселся грызть их на за-

снеженной клумбе.

Адель увидела эту картину и вышла из

дому с плеткой в руках. Она жестоко била

Гордика и кричала на него. Он лежал на

брюхе, поджав уши и обхватив лапами мор-

ду. А плетка мелькала в воздухе со свистом,

беспощадно. Под Гордиком на белом снегу

образовалась трусливая желтая лужица. И

я, чувствуя себя виноватой, убегаю подаль-

ше, чтобы не видеть этой печальной сцены.

За сетчатым забором, позади дома, гро-

хочет горная река. Чистая, каменистая. Я

прижалась к сетке, глядя на воду и горы.

Скоро весна! Будет солнце! Сойдет снег

с гор, и они станут зелеными. Можно будет

купаться в этой реке. А в хозяйском озере у

беседки растает лед и покажется наконец-

то рыба Фаина.

Звонок на мобильный. Это моя подруж-

ка Мэрилин фон Брунненштрассе из Гер-

мании!

– Привет, Маруся! Как ты там, в творче-

ской командировке? Роман начала? Мужа

хозяйского соблазнила?

– Ни то, ни другое.

– Ты чего, работать туда поехала? Я бы

на твоем месте…

Машка никак не уймется! Свою карьеру

писательницы она начала с детских стиш-

ков. В Германии, в маленьком городке

Кляйнштатте, уже вышли три ее книжки.

Для детей.

Но ни денег, ни мировой славы Машка

пока не добилась. Хотя была уверена, что

ее детские стишки скоро переведут милли-

онными тиражами на все языки мира. И,

может быть даже, издатели купят у нее ав-

торские права! Пожизненно. Как у Андрея

Куркова, известного везунчика!

Машка не унывала. Она бегала по шко-

лам и детским садам, договаривалась о

встречах с сопливыми детишками, своими

читателями, и их родителями. Она писала

красочные объявления. Клеила их на стол-

бах, в центре Кляйнштатта. Приглашала

горожан на платные «лезунги» – чтения.

За пять ойро! Однако на «лезунги» народ

упорно не желал ходить.

– Наверное, все дело в моем имени! – ре-

шила Машка.

И придумала себе звучный псевдоним.

Мэрилин фон Брунненштрассе. Частица

«фон» – для пущей важности. Признак

дворянского рода, владеющего богатыми

и могучими княжествами или графствами.

Типа, писательница вам не халям-балям!

Не лаптем щи хлебает! А голубых кровей.

Хотя чваниться новоиспеченной дво-

рянке было абсолютно нечем: ни земель, ни

замков у Машки, эмигрировавшей в Гер-

манию из Казахстана, не было. Был дом на

несколько семей, который Машкиной се-

мье выделило государство в аренду. А ря-

дом с домом – сиротливый старый колодец.

«Бруннен» по-немецки.

Вот Машка его и приватизировала. В

своей новой фамилии.

И сейчас по немецкому Кляйнштатту

разъезжает на велосипеде настоящая Мэ-

рилин фон Брунненштрассе. Владелица,

блин, колодца. В городке Машку все уже

знают. От мала до велика. Улыбаются ей

при встречах, когда она выписывает на ве-

лике за «бротхенами» с маком и повидлом.

Но стишки так и не покупают, жадюги!

– Наверное, стихи для детей – это не со-

всем мое, – сделала как-то открытие Маш-

ка. – Может, мне на роман замахнуться?

– Ну, замахнись! Все может быть! Рома-

ны имеют коммерческую ценность.

– А про что роман-то лучше написать?

– Ну, лучше, наверное, про любовь! Са-

мая благодарная тема.

Так Машка с моего благословения при-

нялась за роман. Сменила читательскую

аудиторию. От детишек к их родителям. И

наваяла шедевр под названием «33 эроти-

ческих сна».

– Мария! Закройте собак в вольере! —

кричит мне Адель. – Пришел Радик. Впу-

стите его. – И видя мое недоумение, уточ-

няет: – Это наш дворник, таджик.

– Гастарбайтер? Я не одна такая! – сры-

вается у меня.

– Мы снимаем таджику дачу рядом, —

рассказывает Адель. – Собак мы всегда за-

крываем в вольере, когда он приходит. Не

хотим собак к нему приучать. Не доверяем.

Закрыть собак! Легко сказать! Эти зве-

рюги уже у ворот. Чуют чужого. Напряже-

ны. Я беру «вкусняшку». Свиное ухо. И бо-

дро кричу псам.

– Пацаны! Смотрите, что я вам дам! Ах,

как это смачно! Гордик! Шерик!

Псы неохотно идут на ухо. От еды их уже

воротит. Их уже ничем не удивишь, ника-

кими вкусняшками.

Скорее они идут на мои эмоционально-

восторженные слова. Я бросаю свиные

уши каждому в кормушку, жду, когда со-

баки неохотно зайдут в вольер, и быстро за-

крываю за ними калитку на засов.

Заходит дворник. Лет пятидесяти сухо-

щавый азиат. Взгляд вопросительный. Ми-

гом считывает мою социальную принад-

лежность. По страшненькому прикиду и

синему в горошек переднику. Смотрит без

одобрения. И даже высокомерно.

Я чисто из вежливости здороваюсь пер-

вой. Таджик отвечает на приветствие и тут

же удивленно спрашивает:

– Вы собак не боитесь?

– Не-а… Они ласковые, как кошки.

«Полоумную домработницу взяли», —

вероятнее всего, подумал таджик. И тут

же меня припахал. Заставил включить ру-

бильник у ворот. Открыть окно в бойлер-

ной, выключить горячую воду в кране у

дровника. А я, по наивности, услужила. С

какого-то переляку. То сделала, то откры-

ла, то включила. Хотя это его работа.

Я прытко бегаю по поместью, с готов-

ностью выполняю указания таджика. И

вдруг отчетливо понимаю, что меня тупо

используют. Будто я подписала договор об

оказании бытовых услуг этому таджику.

И понимаю, откуда ноги растут. Таджик в

доме уже два года. А я новенькая. Как сол-

дат первогодка. И тут дедовщина! А может,

просто ревность? Или азиатская хитрость?

А снег валит! Целый день. Мой гостевой

домик уже в белом плену.

Таджик расчистил двор от сугробов, про-

рубил лопатой дорожки от барского дворца

к воротам. Заваленный снежными горами

вход в мой домик оставил нетронутым. И

мне пришлось самой откапываться.

Адель худеет. Ничего не ест. Пьет толь-

ко соки фреш, которые я выжимаю каждое

утро из яблок, моркови и тыквы. Диабет

тут ей обеспечен, если верить Елене Ма-

лышевой с ее программой «Жить здорово».

Мне тревожно за Адель, и я, скинув с себя

обличье кроткой филиппинки, говорю ей

об этом.

– Я сама знаю, как мне жить, – высоко-

мерно осаждает мой пыл Адель.

И изнуряет себя на тренажерах. В спорт-

зале. Потом становится на весы, разочаро-

ванно смотрит на цифры. Сбросила всего

триста граммов. Ревностно всматривается

в меня и… предлагает мне взвеситься. У

меня – минус два килограмма. Я таю на

уборке дома.

Мы наблюдаем друг за другом. Мне она

уже понятна. Я же для нее, кажется, еще

загадка. Колбасы-сосисок не ем, от ветчи-

ны отказываюсь. Творожки в глазури игно-

рирую. Сгущенку и майонез с презрением

отвергаю. Насмотрелась «Среду обитания»!

Только здоровая пища!

Адель в недоумении.

Мы с ней в бассейне.

Я вылизываю бассейн. Шваброй с мах-

ровыми забубонами.

Бассейн шикарный, цвета белого золота.

Вода в нем – словно идеально обработан-

ный голубой топаз. Потолки высокие, как

в храме. Подсветки с бриллиантовым бле-

ском. Колонны величественные. Как зим-

ний кавказский хребет за высокими окна-

ми бассейна.

Адель кайфует в бассейне. Устраивает

показательные заплывы. В одну сторону

брасом. Назад кролем. И уже плывет на

спине. Демонстративно фыркает, нежится

в теплой глади, распластавшись лягушкой.

Я не люблю воду. Наверное, в прошлой

жизни я была «Титаником».

Фендебоберная махровая швабра, ку-

пленная вчера за тысячу рублей, все время

ломается. Спадает с ручки. И мне прихо-

дится помногу раз налаживать ее хитрый

механизм. Дорогие игрушки для богатых

лохов! Дурят наш народ, как хотят.

Адель все плавает. Я все на швабре

летаю.

А с потолка шикарного бассейна падает

штукатурка. По дорогим стенам и окнам

струится потный конденсат. А по углам

расползается зловещий грибок, любитель

влажности. Что-то не так сработали строи-

тели. Халтурщики!

Адель потеет во французской маске,

спрятав лицо в махровое полотенце. Она

лежит на диване в шелковых подушках.

Тут же ее Гена, в синем халате и с сигарел-

лой в зубах. Пялится в телевизор.

Я потею, протирая лестницу из ценно-

го бука, на трех этажах господского дома.

За эту буковую лестницу хозяева отвали-

ли миллион рублей. А она хрупкая и кро-

шится, как вафельные пирожные. На ней

уже оставлен четкий след от тапочка Гены,

как символ искренней веры хозяев в кри-

стальную честность строителей. И теперь

по лестнице все ходят бережно и босиком,

делая основной упор на поручни.

Сейчас я на уровне зала-студии, где раз-

леглись хозяева. Пот с моего лица льется

струями. Как конденсат по стенам их бас-

сейна. Поры открыты, кожа очищается!

Лицо сияет. Лучшая очистка для кожи,

между прочим! Натуральная.

Бутафорские очки сползли с моего мо-

крого лица. Косынка спала. Длинные шоколадно-

карамельные волосы рассыпались

по плечам. Мое бесформенное серое платье

из «Хуманы» сегодня в стирке. И я в узких

розовых брючках и в голубой футболке.

Чувствую, что он на меня смотрит.

У меня выражение лица предупредительно-

исполнительное, как и подобает настоя-

щей филиппинке. Маска, которую я не

снимаю уже почти месяц. У него… Да хрен

его знает, какое у него! Я не смотрю в их

сторону. Мое дело – швабра! И я продол-

жаю беззвучной и незаметной тенью пере-

двигаться по их дому.

Собакам от говядины и форели уже тош-

но. Они едят вяло и равнодушно. Я украд-

кой бросаю им сухарики и сыр. Но и от это-

го у них никакой радости.

Шерхан вообще воротит морду от миски.

И с любопытством наблюдает за черной

птицей с длинным оранжевым клювом, ко-

торая повадилась питаться с собачьего сто-

ла. И уже прописалась у вольера, на раз-

весистом дереве, а завидев меня, начинает

требовательно кричать, широко раскрывая

свой яркий клюв. И мне будто слышатся ее

каркающие слова:

– Маруся-я-я! Да-а-ай сыра!

Птица нагло ходит прямо у собачьей

морды, клюет только сыр «Пармезан», а су-

харики игнорирует. Разборчивая! И ухом

не ведет, что лишь миг – и она может по-

теряться в пасти волкодава.

Что это за птица? Я открываю ноутбук и

ищу птицу с оранжевым клювом. Она! На

фото – наша наглая приживалка. Это чер-

ный дрозд. Надо придумать ему кличку.

Коль уж он приручился и меня за свою хо-

зяйку принимает. Пармезан! Чем не клич-

ка для дрозда?

Адель вернулась из спортзала. Набега-

лась по дорожке. Красная и раздраженная.

И от нее пахнет «Ариэлем». И только в лет-

ней кухне воздух свежий. А на улице он

хрустальный.

Хозяйка собралась в город за покупка-

ми. Таджик Радик моет ее машину.

У Гордика сегодня день рождения. Адель

спрашивает меня, чего я хочу из еды.

– Да спасибо. Все есть. Разве что конфет

дешевых.

Адель молча уставилась на меня. В ее

глазах я читаю недоумение, злость и даже

обиду. И мне кажется, что вот-вот слезы

польются из ее прозрачно-серых глаз.

– Мы даже своим кошкам никогда ниче-

го дешевого не покупаем.

Вечером Адель принесла мне в летнюю

кухню два пакета с дорогими шоколадны-

ми конфетами. А собакам – куры-гриль в

серебристой фольге. И торт из фуагры. Псы

нюхнули торт и отвернулись.

Да, уж!

Таджик со мной не здоровается. Мужик

называется! И я делаю вид, что в упор не

вижу его, занятая своими обязанностями.

Я в доме. Он во дворе. Но мы все же пере-

секаемся, и эти встречи неприятны мне. Он

хмур и неприветлив. И умудряется почти

каждый день припахать меня. По мелочам.

А мне как-то неудобно отказать.

Два гастарбайтера в барском доме, объе-

диненные одним рабским положением, от-

кровенно враждуют!

И я начала закрывать дверь своего го-

стевого дома на ключ, чтобы хитрый азиат