Дорога на Голгофу, серия «Фемидизм Кандинского»

Заключение судмедэксперта. Ну-ка, ну-ка… Да, пожалуй, предчувствия его не обманывают. Вскрытие проводил другой эксперт, заключение составлено на скорую руку, и, кажется, не хватает важных подробностей. Подпись – Л. К. Лисицын. Надо показать заключение Ольге и расспросить про Л. К. Лисицына.

Гордей Алессандрович подвинул папку к краю стойки и сразу вернулся в образ:

– Итак, она звалась Светлана, – продекламировал он бессмертные строки с поправкой на обстоятельства.

Девочка подняла серые глаза и робко поинтересовалась:

– Вы закончили?

– Ни в коем случае! – решительно заявил Кандинский. – Скажите, кофе какой страны вы предпочитаете в это время суток?

– Не знаю… – улыбнулась Светлана. – А вы какое предпочитаете?

Кандинский поморгал в замешательстве.

– Э… Какое время суток я предпочитаю? – уточнил он.

– Нет, какое кофе! – простодушно пояснила девочка и протянула адвокату удостоверение.

Кандинский загрустил. Он принял из рук девочки красную корочку с золотым двуглавым орлом, убрал ее во внутренний карман.

– Никакое, – ответил он и цыкнул зубом. – Сегодня я буду пить чай.

Адвокат окинул помещение светлым взором и объявил:

– Благодарю за сотрудничество, леди и джентльмены. Было приятно работать с вами. Всем спасибо, все свободны.

Развернулся на каблуках и уверенно вышел вон.

Через пять минут, следуя указаниям навигатора, он двигался по пустой Москве. Ветровое стекло покрывалось теплыми каплями скучного летнего дождя. Капли быстро набухали, полнели, собирались в лужицы, исчезали под взмахами новых силиконовых щеток. Окна были закрыты, кондиционер гнал прохладный воздух, Гордей Алессандрович прихлебывал кофе, купленный на придорожной АЗС.

– Какое, – цедил он сквозь зубы, – никакое. Наберут по объявлению, а потом у них документы в портфелях пропадают, договоры не заключаются.

К отделению Следственного комитета Кандинский подъехал в прескверном расположении духа. И причиной была вовсе не безграмотная девочка. Размышляя о потерянном поколении, Гордей Алессандрович, в конце концов, пришел к совершенно неутешительному выводу, что он старый занудный дурак.

Следственный отдел располагался на первом этаже стандартной панельной девятиэтажки в спальном районе. Правое крыло помещения занимал собственно следственный отдел, левое облюбовал отдел Росгвардии. Парковку заполонили лучшие образцы отечественного автопрома с красными полосами по бортам. Когда Кандинский видел рослых мужиков в камуфляже, втиснутых в салон «Лады Гранты», он не мог не испытывать своего рода сочувствия, поскольку эдак любого здорового человека можно сделать клаустрофобом.

В холле Гордей Алессандрович уперся в массивный турникет с горящим красным индикатором. Слева из пластиковой будки его окликнул сиплый голос:

– Вы куда?

Кандинский повернул голову в сторону окошка. В лицо ударила волна теплого воздуха, несшего сложный микс застарелого пота, гречневой каши с луком и сапожной ваксы армейского типа. Из глубины смотрели любопытные глаза, заросшие густой растительностью, красные губы двигались, что-то пережевывая.

Вахтер перехватил взгляд адвоката, подернул рукава камуфляжа и повернулся к посетителю боком, чтобы продемонстрировать на правом рукаве шеврон казачьего Войска Донского.

– Чего смотришь, казака не видал? – весело просипел он, подмигнув заплывшим глазом.

Гордей Алессандрович развернул удостоверение:

– Мне нужен следователь Конуров.

– Кону-уров, – значительно протянул вахтер, словно говоря:

«Ишь ты куда замахнулся! Это дело трудное, не всякому по плечу!»

– Конуров, – подтвердил Гордей Алессандрович. – Самый обыкновенный Конуров.

– Ну, это так не делается, – озабоченно проговорил вахтер, не глядя на удостоверение адвоката. – Этот вопрос надо увязать. То есть согласовать надо.

– Так согласуйте, увяжите, утрясите, – серьезно произнес Кандинский. – Дело важное, отлагательств не терпит.

Вахтер, услышавший то, что хотел услышать, мгновенно обратился лицом, наделенным властью:

– Телефон видишь? – Он ткнул перстом в трубку, прикрученную к стене. – Вот и согласовывай! У нищих слуг нет, понял!

Довольный своей отповедью, он спрятался в берлоге, а закипающий Кандинский снял трубку внутреннего телефона. Список абонентов висел рядом. Гордей Алессандрович набрал номер. Спустя три длинных гудка трубка щелкнула и брюзгливо ответила:

– Да.

Мембрана в аппарате стояла качественная. Чтобы сберечь барабанные перепонки, Кандинский убрал трубку подальше от уха и официальным тоном произнес:

– Добрый день. Меня зовут Гордей Кандинский. Адвокат. Я приехал в интересах Матвея Хлорина.

Он сделал паузу, чтобы дать собеседнику возможность ответить, однако голос в трубке звучал отдаленно, словно разговаривал кем-то другим:

– …материалы проверки… Я говорю, материалы проверки! Что непонятно?

Выдав в эфир эту фразу, брюзгливый голос вернулся к Кандинскому:

– Да, я слушаю.

– Слушаете? – удостоверился Гордей Алессандрович.

– Да, да, слушаю, – нетерпеливо подтвердил голос.

– Я приехал в интересах Матвея Хлорина, – раздельно повторил свирепеющий Гордей Алессандрович.

– Хлорина?

– Да, Матвея Хлорина.

– Ну, и что хотели? – надменно осведомился голос после короткой паузы.

Кандинский глубоко вдохнул, выдохнул и лишь тогда пояснил:

– Я хочу передать ордер и согласовать дату предстоящих следственных действий.

– М-м-м… – протянул голос задумчиво.

Мгновение он молчал, потом небрежно сообщил:

– У Хлорина уже есть адвокат, его право на защиту обеспечено. Если желаете вступить в дело, то согласно закона, представляйте ордер и ходатайство, а мы рассмотрим.

Короткие гудки известили Гордея Алессандровича об окончании разговора. Вне себя от бешенства, Кандинский сжал трубку так, что несчастный пластик закряхтел. Затем повесил на рычажок – она соскочила. Кандинский мысленно трижды ударил трубкой о телефонный аппарат, расколотив его в клочья. В реальности же он аккуратно пристроил трубку на место. Затем посмотрел на окошко вахтера и наткнулся на довольную улыбку охранника. Вахтер хлебнул из кружки, прополоскал чаем рот. Потом поковырял пальцем в зубах, подцепил ногтем остатки мяса и вальяжно оповестил адвоката:

– Ничего не поделаешь, начальство есть начальство. Так-то.

Заведомо осознавая полную бессмысленность своих действий, Кандинский набрал внутренний номер руководителя следственного отдела, потом номер заместителя, но ни тот, ни другой не ответили. Впрочем, это было ожидаемо и, как ни странно, подействовало на Кандинского отрезвляюще. Он наклонился к окошку вахтера и поманил его пальцем. Когда тот приблизился, Гордей Алессандрович выпучил разноцветные глаза и гаркнул:

– Терпи, казак, атаманом будешь!

Вахтер отпрянул, загремев стулом.

– Ну ты не очень-то! Не очень! – неуверенно произнес он и на всякий случай осенил себя крестным знамением.

Удовлетворенный произведенным эффектом, Кандинский, облокотившись на ящик для обращений, от руки набросал ходатайство на имя следователя:

«… в связи с заключенным мною соглашением о защите интересов Хлорина М.А., с учетом положений статей сорок девятой и пятидесятой Уголовно-процессуального кодекса РФ, прошу приобщить к материалам уголовного дела ордер адвоката, ознакомить с материалами дела в части произведенных с Хлориным следственных и иных процессуальных действий, выдать копию постановления о привлечении

Хлорина в качестве обвиняемого…»

Перечитал, хотел было поставить подпись и число, но, подумав, добавил: «…считаю необходимым напомнить Вам о недопустимости нарушения федерального законодательства при производстве расследования, волокиты, а равно нарушения права Хлорина М.А. на защиту…»

К ходатайству он приложил ордер и опустил писанину в щель деревянной коробки.

Оказавшись в салоне своего автомобиля, Кандинский откинулся в кресле и пару минут сидел неподвижно, переживая всю гамму эмоций, полученных в следственном отделе. Нет, воля ваша, а сегодня усталому человеку требуется разрядка. Такого пинг-понга он не ожидал. Проклятье сновидения снова сработало, как часовой механизм у хорошего взрывника. И снова Гордей Алессандрович поймал себя на том, что совершенно не понимает резонов служителей закона. Ну, какой, объясните Христа ради, смысл заставлять его заниматься бумажной акробатикой, если итог один: представлять интересы обвиняемого будет только тот адвокат, которого выберет обвиняемый.

Кандинский включил телефон, открыл мессенджер, выбрал абонента и набрал сообщение: «Я подъеду сегодня. Не возражаешь?» Долгие три минуты телефон молчал, потом мелодично квакнул, и на экране появился ответ: «Извини, сегодня никак. Давай завтра».

Гордей Алессандрович досадливо поморщился. Он давно смирился с тем, что в системе ценностей Макса дружеское участие занимало не слишком высокое место, поскольку на первых двух строчках прочно закрепились профессия и женщины, и все равно почувствовал обиду.

– Чертов бабник, – пробормотал Кандинский. – Ладно, завтра так завтра.

Он повертел телефон в руке, размышляя, не пригласить ли на ужин Коновалову. Поймав себя на новом приступе нерешительности, он в который раз обругал себя за странную, совершенно не свойственную ему робость.

Их роман длился больше года, и приходилось признать, что Гордей Алессандрович не только не в силах контролировать отношения, но вообще не может быть уверен ни в чем, что их касается. Насколько проще было бы закрутить скоротечную интрижку с девочкой из канцелярии! Кофе, ресторан, две-три встречи в отелях, поездка на острова, потом она попросит новый телефон, и он перестанет отвечать на звонки и сообщения. Телефон, впрочем, подарит. На прощанье.

С Ольгой он ни в чем не мог быть уверен наверняка. На приглашение она могла откликнуться с восторгом, проигнорировать или ответить вспышкой холодной брезгливости. Предсказать результат не смог бы даже Господь Бог, если бы Ему вдруг стало любопытно, что делается в душе полоумного судмедэксперта.

Говоря коротко, у Кандинского не было ни единого шанса контролировать их отношения. Помимо работы в морге, Ольга оказывала своим подопечным услуги, именуемые посмертным макияжем. Поскольку живые, стремясь загладить свою вину перед мертвыми, щедро оплачивали ритуальные мероприятия, в деньгах Ольга не нуждалась. При этом жила на окраине Москвы в обшарпанной двушке. Однажды Кандинский оказался в ее обители и тут же решил, что больше ноги его не будет в этой пещере юрского периода. На кислую мину возлюбленного Ольга внимания не обратила, а на предложение переехать к нему ответила таким взглядом, что Кандинский об этом более не заикался.

Казалось, что у Ольги вообще не было слабостей, кроме одной: она почему-то любила съемную квартиру Кандинского в Калошином переулке. В особенный восторг ее приводило бутафорское зеркало, видимо, служившее когда-то театральным реквизитом, а ныне висевшее в прихожей в несуразной нише, напрочь исключавшей полноценное использование по прямому назначению. Ольга гладила раму, кончиками пальцев касалась холодной поверхности стекла, и глаза ее застывали, как у ее клиентов на разделочном столе. Вопросы Кандинского игнорировала или коротко отвечала, что он все равно не поймет.

Когда они были еще на «вы», Гордей Алессандрович спросил, почему коллеги называют ее Хельгой.

– Потому что в морге холодно, как в аду, – объяснила Коновалова.

– По моим сведениям, в аду горячо, – возразил Кандинский. – Адское пекло, адские печи, черти со сковородками и все такое. Разве нет?

– Это для христиан, – усмехнулась Ольга. – Скандинавский ад – это ледяная пустыня, и директором служит богиня Хелла.

– Женщина дьявол? Любопытно. Если не ошибаюсь, «ад» по-английски – «хелл»? – смекнул Кандинский.

– Вы сообразительнее, чем кажетесь, – отпустила комплимент Коновалова.

Гордей Алессандрович увяз в романе без обязательств, перспектив и будущего. Мимолетная связь затянулась на неопределенный срок, и, что самое противное, чем дольше роман длился, тем меньше интересовали Кандинского канцелярские девочки.

В конце концов, Кандинскому пришло в голову, что сегодня у него есть не только желание, но и причина для встречи. Он отправил Ольге приглашение на ужин.

Кафе, на которое пал выбор, находилось на Арбате неподалеку от его дома. Ольга появилась на полчаса позже условленного, но не это удивило Кандинского, а ее совершенно измочаленный вид. Лицо осунулось, под глазами залегли тени, нос заострился и как будто стал больше. Бескровные губы почти сливались с бледной кожей.

Гордей только руками всплеснул.

– Могилы всю ночь копала? – поинтересовался он, отодвигая кресло для возлюбленной.

Ольга, не заметив его ухаживания, прошла мимо, тяжело осела на диване. Она рассеянно посмотрела на Гордея и отрицательно мотнула головой.

– Не-а. Вчера готовила одного жмура к встрече с валькирией, потом всю ночь дулась в покер, спустила весь гонорар. Сегодня вскрыла троих. Задолбалась – сил нет.

Подошел официант.

– Пива! – потребовала Коновалова и, подумав, добавила: – Два пива. Что-нибудь нефильтрованное.

Официант кивнул:

– Сделаем. Что желаете к пиву? Рекомендую рыбную нарезку.

– На ваш выбор.

– Понимаю.

Официант поклонился и сгинул.

– Не знал, что ты умеешь в покер, – заметил Кандинский. – И как тебе… – он замешкался, подбирая слово, – везет?

– Не всегда, как видишь, – вяло ответила Ольга.

– Это интересно. Что за компания?

– Компания… – Коновалова вяло махнула рукой, – разно- шерстная. Я бы сказала, пестрая компания: депутат, генерал ФСБ, судья Мосгорсуда…

– Ого! Цокольный этаж высшего общества.

– Мои будущие клиенты.

Официант принес пиво, поставил на стол блюдо с закусками. Ольга немедленно завладела ледяным бокалом и припала к кромке. Сделав несколько глотков, она произнесла:

– О, фак май лайф!

Ольга поставила бокал на стол, отправила в рот кусок осетра горячего копчения и долго смаковала вкус, прикрыв глаза.

– Хорошо-то как, господи! Вот это то, ради чего стоит жить, – заявила она, откинувшись на спинку дивана.

Гордей Алессандрович не удержался от улыбки.

– Ты являешь собой модель человека, удовлетворенного полностью, – сказал он с некоторой завистью.

– Нет, – возразила Ольга. – Вот если бы еще выспаться… Ты пустишь меня на ночлег?

– Хм… Это будет стоить тебе некоторых конфиденциальных сведений.

– Шантаж? – скривилась Коновалова. – Ну валяй. Чего тебе надо?

– Немного. – Кандинский стал серьезен. – Помнишь, с месяц назад ты выезжала на убой в Бачурино? Клиентом была некто Антонина Жулина.

– Помню. – Ольга пожала плечами. – Не мое вскрытие. Могу ошибаться, но, кажется, криминала там не было.

– Вскрытие проводил некто Лисицын Л.К. Кто это?

– Константиныч. То есть Леонид Константинович Лисицын, – пояснила Ольга. – Народный прозектор Советского Союза. Слеп, как крот, и рассеян, как жюльверновский доктор Паганель. Проверь потом по заключению: на гистологию отправил фрагмент печени, подногтевое содержимое вообще не отбирал. Если криминал есть, подавай ходатайство об эксгумации трупа, найдешь еще много интересного.

Тут она посмотрела не Гордея с веселым изумлением и воскликнула:

– Кандинский! У меня ощущение, что ты используешь мою личное расположение в корыстных целях!

– Странно, что это пришло тебе в голову только сейчас, – не стал отпираться Гордей Алессандрович. – Должен же я получить компенсацию за претерпеваемые неудобства.

– Хам, лицемер и циник, – заявила Ольга. – Даже не пытайся сегодня подкатывать с грязными предложениями.

– Вот тебе, бабушка, и настольный теннис, – вздохнул Кандинский. – Облом по всем фронтам.

Гордей Алессандрович не знал, что список провалов на сегодня еще не исчерпан. В то же самое время следователь Конуров, скрипя зубами, читал заявление Матвея об отказе от данных ранее показаний, а затем с нарастающим бешенством изучал ходатайство о допуске адвоката Кандинского к защите обвиняемого Хлорина.

Ознакомившись с ходатайством, он вынес постановление об отказе, завизировал его своей подписью и пробормотал:

– Хрен тебе.

Постановление Конуров отправил в коллегию адвокатов, в которой состоял Кандинский.

Серия 8

Спустя три дня после описанных событий Гордей Алессандрович толкался в пробке на Садовом кольце и на чем стоит белый свет костерил московские власти: зимой столица стоит в пробках из-за снега, летом – по причине ежегодной укладки нового асфальта. Перманентное благоустройство столицы выводило из равновесия. В конце концов, в этом городе когда-нибудь настанет время без пробок или нет? Вот же оно, долгожданное лето. Народ разлетелся кто куда, машин меньше, пространства больше. Казалось бы, катись ко всем чертям, соблюдая скоростной режим и требования разметки!

Но нет.

Выходят из зимней спячки монструозные асфальтоукладчики, люди в оранжевых жилетах перекрывают две полосы из трех, и Мос- ква замирает в ожидании окончания работ, которые прекращаются с первым снегом.

Поистине удивительная вещь – управление городским хозяйством. Вообще, если внимательно приглядеться к окружающему миру, можно обнаружить множество самых удивительных вещей и явлений: съезды коммунистических партий; том-ям без кокосового молока; соревнования прокуроров по футболу или по шахматам. Но нет и быть не может для адвоката ничего более удивительного, чем отказ следователя в допуске к работе с подзащитным.

Получив конуровское постановление, Кандинский даже злости не испытал, ибо все доступные эмоции провалились в бездну изумления. Он трижды перечитал текст казенной бумаги и не смог придумать ни одной причины появления на свет этого нелепого документа. Чего добивался следователь, вынося отказ, какую цель преследовал? Воля ваша, понять этого Кандинский не мог. Отказ никак не вытекал из предпосылок, логики и последовательности событий. Он легко обжалует постановление в суде и в результате, безусловно, будет допущен к работе с подзащитным, а следователь с большой долей вероятности получит от судьи хорошую трепку. Так зачем же он сам нарывается на неприятности, во имя чего?

Выйдя из кратковременной комы, Гордей Алессандрович написал жалобу и лично отвез ее в судебную канцелярию. Вероятно, бумага произвела должное впечатление, потому что уже вечером помощник судьи известил Кандинского, что заседание назначено на послезавтра.

В указанный день Кандинский толкался в пробке, проклиная ежегодный асфальтовый перфоманс имени столичного градоначальника.

Он все-таки успел. В последнюю минуту почти вбежал в зал заседаний и сразу увидел Конурова, успевшего занять свое место. При виде молодого следователя Кандинский испытал почти отеческое умиление. Он неспешно приблизился к оппоненту и, озабоченно глядя ему в глаза, сказал:

– Здравствуй, мальчик. Позови, пожалуйста, маму.

Конуров побагровел. Он набрал в грудь воздуха, чтобы дать отпор наглому адвокату, но, как назло, на ум не приходило ни одного колкого ответа, поэтому он сподобился только на совершенно логичный вопрос, который вышел из него вместе с выпущенным воздухом:

– Чего?!

Кандинский только этого и ждал. Он деловито переложил портфель из руки в руку и пояснил:

– Я говорю, взрослые дома есть? Сейчас здесь состоится порка, хотелось бы, чтобы присутствовал кто-нибудь из родителей.

В этот момент в зал втянулась короткая колонна, состоявшая из прокурора, секретаря и судьи, и готовому сорваться на крик Конурову пришлось быстро остыть.

Кандинский, распаленный своей эскападой, готовый к бою, занял свое место. Вот теперь он был зол по-настоящему. Мало что могло разозлить Гордея Алессандровича, как бессмысленное злоупотреб- ление властью.

– Сопляк в погонах, крысеныш мелкий, маменькин сынок, – цедил свозь зубы Кандинский, глядя на противника.

Напротив него разместился прокурор, оказавшийся квадратной тетушкой предпенсионного возраста. Гордей Алессандрович приветствовал ее легким поклоном головы. На приветствие прокурор не ответила, но одарила адвоката благосклонной усмешкой.

Судья, невысокая спортивная блондинка лет сорока с лицом неприветливым и даже сердитым, вспорхнула на трибуну. Судью Кандинский знал и имел все основания принять ее скверное расположение духа на свой счет. Звали судью Светланой Ивановной Беловой. Помнится, он здорово с ней лаялся в прошлом году на одном деле по неуплате налогов.

Между тем судья раскрыла папку и без предисловий объявила:

– Предметом рассмотрения является жалоба адвоката Кандинского Г.А. в порядке статьи сто двадцать пятой УПК РФ на постановление следователя Конурова об отказе в допуске к защите Матвея Хлорина.

Она обвела зал колючими глазами, остановила взгляд на Кандинском.

– Адвокат, вы поддерживаете доводы своей жалобы?

– Безусловно, ваша честь! – решительно ответил Кандинский. – И хочу добавить, что такое беспрецедентное поведение следователя не только грубо нарушает право Хлорина на защиту и ставит под сомнение профессиональную пригодность следователя, но и в целом вызывает у граждан недоверие к работе правоохранительной системы.

Кандинский был абсолютно уверен в своей правоте, но поведение Беловой вызывало у него некоторые опасения. Была она как-то уж слишком взвинчена. Пока Гордей Алессандрович отвечал на вопрос, она нервно постукивала карандашом по столу и поправляла мантию. Тем не менее выслушала ответ адвоката, не перебивая, и затем обратилась к следователю:

– Конуров, что можете сказать в обоснование вашего отказа?

Андрей Вячеславович, чувствовавший до начала заседания сильную робость, приободрился: судья явно злилась на адвоката, написавшего жалобу на его абсолютно законное постановление. Конуров встал и твердо ответил:

– Ваша честь, у Хлорина уже есть защитник, а значит, никаких нарушений прав не допускалось. Мой отказ Кандинскому связан с другим. Адвоката допускают в уголовное дело только при предъявлении ордера и удостоверения. Адвокат Кандинский удостоверение не показал. И это не мои фантазии, так требует закон!

– Это все? – осведомилась судья, не глядя на Конурова.

– Да, ваша честь.

Судья с громким звуком захлопнула папку, по-гусиному вытянула шею и, уже не скрывая злости, зашипела, как разъяренная гаргулья:

– Уважаемый следователь, я прямо здесь и сейчас, не сходя с места, предоставлю вам уникальный шанс, какой выпадает раз в жизни: можете немедленно посмотреть на удостоверение адвоката Кандинского.

Не ожидавший такого поворота, Конуров побледнел, а Белова визгливо закричала:

– Почему не пропустили к себе в кабинет! Почему не посмотрели удостоверение адвоката?

Раздавленный Конуров пробормотал:

– Я был занят расследованием иных дел, и там еще… руководство вызывало.

– Иных дел?! – изумилась Белова. – И много ли иных дел вы раскрыли за сэкономленные пять минут? Всю преступность побороли? Всех воров закрыли? Ни одного на свободе не оставили?

На несчастного Конурова жалко было смотреть. Он переминался с ноги на ногу, не решаясь присесть. Это был тот самый момент, когда больше всего на свете он хотел провалиться сквозь землю или хотя бы спрятаться под столом.

– Садитесь! – скомандовала наконец судья, и Конуров тихо опустился на стул.

Белова налила в стакан воды из бутылки, отхлебнула и уже спокойнее произнесла:

– Что скажет представитель прокуратуры?

Тетушка-прокурор встала и примирительно произнесла:

– Ваша честь, прошу обратить внимание, что настоящим обращением адвоката в суд обжалуется только постановление следователя, которое с точки зрения Уголовно-процессуального кодекса является законным и обоснованным, поскольку вынесено надлежащим лицом, в нем есть ссылки на нормы, резолютивная часть не противоречит описательно-мотивировочной. В этой связи прошу отказать в удо- влетворении жалобы адвоката. Все же формальности соблюдены.

С каждым словом прокурора глаза судьи становились все шире, а на лице проступало выражение сочувствия сумасшедшему. Выслушав аргументацию прокуратуры, Белова смежила веки, безнадежно покачала головой, после чего ушла в совещательную комнату. Однако не прошло и десяти минут, как она вышла в зал и огласила:

– Заслушав доводы сторон, суд постановил жалобу адвоката Кандинского удовлетворить в полном объеме, признать постановление следователя Конурова незаконным, обязать устранить допущенные нарушения. – Она опустила бумаги, посмотрела поверх очков на следователя и добавила: – Если подобное повторится, я напишу частник на имя руководителя управления, и вас, Конуров, распогонят. Вы меня поняли?

Белова сошла с трибуны и первой покинула зал. За ней потянулись остальные.

Пользуясь моментом, Кандинский приблизился к следователю, вяло собиравшему бумаги в портфель. Он откашлялся, а когда Конуров поднял глаза, произнес голосом, полным сострадания: