Гаты. Перевод и толкование

Такое понимание авестийского suwra-, помимо всех лингвистических и иных доводов, прекрасно подходит к образу Йимы «добро-стадного» – царя прежде всего кочевников и пастухов, владетелей скота. А для того, чтобы пасти скот, ему нужен рожок созывать скот и кнут погонять его. Для чего ему нужна была бы стрела (без лука?), кольцо, венок, кинжал или пахотное орудие – плуг?

По существу, добавить к интерпретации Ж. Дюшен-Гийемена нечего, но можно, кажется, несколько уточнить этимологию авестийского слова. Профессор Ж. Дюшен-Гийемен сопоставляет авестийское suwra- с тем же персидским suftan, surāx «дырка» и проч. Целесообразнее видеть в авестийском слове результат метатезы в группе двух сонорных звуков, столь частой во многих языках в том числе и в иранских: ср. авест. suxra-, перс. surx «красный», перс., тадж. (диалектное) daryo, dayro «река, море» и т. д. Пример из авестийского в сходной группе сонорных: vafra- «снег», ср. перс. barf и авест. varafa- (также varfā-, vafra- по рукописям). По аналогии с этими метатезами можно предположить и о возможной подмене suwra- // sruwa- и тем самым связать это слово с авест. sruva-, srva- «рог», хорошо представленном во многих иранских языках: перс. surū, пехл. srū (w), хорезмийское šw, согдийское sry, осетинское si//siwæ, ваханское şəw и проч., – все к древнеиранскому *sruvā-, «рог», сопоставляемого обычно с древнеиндийским śŗńga-, греческим κερασ, русским корова и с другими индоевропейскими словами от основы ќŗvо- «рогатое (животное, скот)».

Можно предположить, что соотношение между авестийскими словами suwra- и sruva-, srva- «рог» определяется их «дэвовским» или «ахуровским» качеством, т.е. принадлежностью либо к миру Добра, либо Зла, как это часто случается в авестийской лексике. Так, вторые варианты явно характеризуют злые, «дэвовские» существа. Это такие определения, как например, srvaēna-, srvara- (<*sru-bara-) – «рогатый» (имя дракона), nivaštakō.srva- «с загнутыми рогами»… Что касется двух эпитетов чудовищного Снавидки, описываемого как srvo. zana- и asəngō. gāum (Йашт 19.43) и убитого бесстрашным Кэрсаспой, то понимание первого из двух, как «со свинцовыми челюстями» (как соглашается И. Гершевич с В.Б.Хеннингом, считая это «привлекательным» переводом – as «attractive» translation), более привлекательным кажется перевод моего Учителя Сергея Николаевича Соколова (8 июня 1923 – 14 июня 1985), реконструировавшего первый как srvō. zan [gr] a-, дословно «с рогатыми ногами», т.е. «с копытами (букв. „рого-ногий“)». Получается подходящая параллель ко второму эпитету asəngō.gav- дословно «каменно-рукий».

Получается, что авест. suwra-, sruva- – это слова из двух диалектов – ахуровского и дэвовского, а означают и пастушеский рожок, и просто рог. Йима был царём не земледельцев, а пастухов – земледельческие орудия были ему ни к чему. Знаменательно, что арийские слова для обозначения «кнута» и «рога» были заимствованы северными соседями ариев – уральцами, они есть во многих угро-финских языках Сибири и Восточной Европы: коми орс, удмуртское урыс, (с закономерным развитием -štr-> *-sr-> -rs- в старых заимствованиях), вогульское (манси) aštər, венгерское ostor «кнут» и проч.; венгерское szarv, финское sarvi, коми śur, удмуртское ѕür, мордовское śuro, марийское šur «рог» и проч.

Таким образом, оба орудия (кнут и пастушеский рожок), используемые Йимой для расширения Земли, были столь необычными для северных соседей ариев, охотников и рыболовов – уральцев, что пришлось заимствовать их названия.

В финно-угорских языках, в том числе и в коми, выявлены десятки заимствований из арийского (индоиранского – рубежа 2-го тыс. до н.э. и древнеиранского – 1-е тыс. до н.э.), поддающихся в некоторых случаях относительной хронологической стратификации. Очевидно, что лесные (таёжные) охотники-рыболовы угры общались со своими южными соседями – кочевниками-скотоводами ариями на всём том пространстве Евразии, где степь граничит с лесом широкой лесостепной полосой. Судя по заимствованиям, скотоводы арии, начинавшие заниматься земледелием, выступали как более влиятельные в социальном и культурном плане. От них угры усваивали такие слова хозяйственной сферы (скотоводства и земледелия), как коми ош «бык», мос «корова», меж», «баран», пода «скот», ромидз «жвачка» (важный скотоводческий термин – в пищу может быть разрешено мясо тех животных, которые вторично пережевывают возвращенную из желудка пищу), вурун «шерсть», бурысь «конская грива», верзь– «ездить верхом», сюр «рог», орс «кнут», вора «вымя», ворк «почки», амысь «сошник», сю «рожь», йики «ость»… В строительстве и домашнем обиходе: горт «дом», сод «мост», пад «дорога», майог «колышек», майов «закваска», нянь «хлеб», сур «пиво», пож «решето», нямод «портянки», небог «книга», огыр «горящий уголь»… В социальной организации и культуре: озыр «богач», оксы «князь», морт «человек», вер «деверь, брат мужа, мужчина», зон «парень», арт «порядок», ури «мир, покой», шуд «счастье»… Выясняется, что у финно-угров нет исконных слов для некоторых местоимений, числительных (1, 7 и др.), ср. коми дас «десять», сё «сто», сюрс «тысяча», вспомогательных слов – предлогов, ср. коми васна «ради, для» (др.-перс. vašna «по воле»), для ряда, видимо, игравших особую роль в арийско-уральских контактах, диких животных: коми вурд «выдра», вурдысь «крот».

Существовали, вероятно, зоны арийско-угорского двуязычия, следствием чего был и взаимообмен верованиями и семейной обрядностью. Угры учились у ариев разводить и пасти мелкий и крупный скот, выращивать и печь хлеб, выделывать металл и воевать…, но также разбойничать и красть, как показывает коми гуны «воровать» – явное заимствование из арийского.

Заимствовались и имена мифологических персонажей: коми гундыр «чудовище» (др.-инд. gandharva-, греч. κενταυροσ, шугнанское žindurv «оборотень»), орт «призрак, двойник» (др.-ир. fra-vart-), имя бога северного ветра – войпель. Бессмысленно объяснение этого имени, как означающего будто бы «Северное (вой) ухо (пель – ср. пельмени из пель-нянь „хлебные ушки“, в котором нянь из иранского nān „хлеб“)». Коми вой «ночь, север» и войпель «северный ветер» усвоены из древнеиранского vayu- «смертельный северный ветер – Вайу», также с эпитетом upara- (karya-) «преодлевающий, побеждающий» (воспеваемого, как олицетворение смерти, в зороастрийском тексте, читаемом на похоронах, Приложение 3).

В продолжение рассказа о «золотом веке» каждый раз, когда Йима трижды расширяет Землю по велению Ахура-Мазды, он обращается в южную сторону: «… и вот Йима выступил вперёд на путь солнца в полдень…». Он ударяет по Земле кнутом и, очевидно, дует в рожок, обращается к Земле с просьбой расступиться, и Земля каждый раз увеличивается на треть.

Южное направление, разумеется, «ахуровское», т.е. доброе, счастливое, в противоположность «дэвовскому» – северному, смертоносному, где царит упомянутый выше Вайу. Это тройное расширение Земли в южную сторону может быть воспоминанием о миграциях ариев с севера на юг. Есть и еще свидетельства в пользу южных направлений миграций древних ариев. Это авестийские обозначения частей света: apāxtara- «северный», букв. «задний», fratara- и pourva- «южный», букв. «передний». Расширение Йимой Земли в южную сторону может быть причислено к числу подобных свидетельств.

Во второй главе Видевдата Йима с помощью пастушьего рожка и кнута не только расширяет Землю, но и созывает людей (и загоняет – как скот!), мужчин и женщин, в некое сооружение, построенное им по велению Ахура-Мазды, чтобы защитить арийский народ и имущество от природных бедствий (обильного снегопада и последующего паводка, наводнения и затопления водой).

Сооружение, построенное Йимой, называлось Var (a) – и понималось иногда как «крепость», или «подземное убежище». Этимология слова совершенно прозрачна: корень VAR «хранить, покрывать, защищать». Йимовский Вар описан очень реалистично и детально. Говорится, что сделан он был из земли, это была земляная конструкция, земляная архитектура. Ахура-Мазда учил Йиму «топтать землю пятками и мять её руками… так, как люди лепят намокшую землю».

С самого начала авестийское var- понималось как прямоугольное сооружение в связи со словом čaθruša- (от čaθwar-, čatur- «четыре»), которое следует рассмотреть более внимательно.

Йима строит это убежище в Арйанам-Ваэджа, которое долгое время идентифицировалось с Хорезмом (Большим Хорезмом).

Поэтому, когда знаменитой Хорезмской экспедицией С.П.Толстова были открыты в Хорезме прямоугольные крепости ранне-ахеменидского времени, то Сергей Павлович доказывал, что это и есть укрытия-Вара, описанные в Видевдате (Толстов 1948, с.79 – 81). Это отождествление, как заметил профессор Карл Йеттмар в своей статье «Fortified „Ceremoniаl centres“ of the Indo-Iranians» (1981, c.226), имело «удивительный успех». Оно было принято многими иранистами. Можно, например, показать, писал К. Йеттмар, что Г. Виденгрен при переводе этого пассажа в Видевдате приспособил его так, чтобы он подошёл под описание Толстова (Die Religionen Irans, 1965, c.271).

Между тем, Хорезм (пусть и «Большой») не может быть отождествлен с Арйанам-Ваэджа. Это было показано и профессором Хумбахом в его статье «About Gōpatshāh, his country and Khwarasmian hypothesis» (Festschrift for Prof. Mary Boyce, 1985), а позднее и профессором Д.Н.МакКензи в статье «Khwaresmian and Avestan» («East and West», 1988, vol.38). Как совершенно правильно отметил профессор МакКензи, единственным поводом для отождествления Хорезма с мифической прародиной ариев является лишь то, что Хорезм был самой холодной областью Ирана («it was the coldest part of Iran»). На Арйанам-Ваэджа зима, как сообщается в Видевдате, длилась десять месяцев.

Тем не менее, гипотеза, впервые предложенная Марквартом (в 1901 году), что Заратуштра был хорезмийцем по происхождению, была принята и Э. Бенвенистом (в 1933), и В. Хеннингом (в 1949).Позднее была выдвинута гипотеза о «Большом Хорезме», включающем почти все северные провинции иранских стран. Профессор МакКензи, приведя и исторические и лингвистические данные, показывает, что нет никаких свидетельств в пользу близости между хорезмийским и авестийским («no positive evidence of a close relationship between Khwarezmian and Avestan»).

В связи с сооружением укрытия-Вар несколько раз повторяется выражение kэmčiţ paiti čaθrušanąm, правильный перевод которого очень важен для понимания первоначального облика мифического Вара, построенного Йимой для укрытия ариев и их имущества от природных катастроф (Так эти бедствия описываются в Видевдате:

«…на этот злой плотский мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод…, и сначала тучи снега выпадут снегом на высочайших горах на глубину реки Ардви… Третья часть же… скота останется в живых… потом из-за таяния снегов потекут воды, и чудом, … для плотского мира покажется, если увидят где след овцы…», см. Приложение 1).

Ахура-Мазда велит Йиме выстроить Вар, размером kəmčiţ paiti čaθrušanąm. Это выражение понималось и переводилось по-разному.

Хр. Бартоломэ считал что čaθruša- означает «Seite eines Vierecks’ («сторона четырёхугольника», «сторона квадрата»). Ханс Райхельт переводил во множественном числе как «four sides (of a four-sided figure: «четыре стороны четырёх-сторонней фигуры») ’ (1911), «по всем четырём сторонам» у Фрица Воллфа (1910), автора стандартного перевода на немецкий язык. В целом, все западные учёные, привыкшие к прямоугольным формам жилищ, переводили это выражение как описывающее четырёхугольное, четырёх-стороннее сооружение (по этимологической связи čaθruša- с числом «четыре»).

Между тем, выражение этого встречается ещё в нескольких пассажах Видевдата, которые позволяют установить его истинный смысл. Так, в Шестом фрагарде (главе) объясняется какое количество воды становится загрязненным и непригодным для использования, если в ней обнаружится какая-нибудь мертвечина (ритуалы очищения составляют основное содержания жреческого кодекса Видевдата, досл. «Закона против дэвов»). В проточной воде не-чистыми считаются девять шагов вниз по течению и три шага вверх по течению, а в стоячей воде – шесть шагов kэmčiţ paiti čaθrušanąm, т.е., очевидно, досл., «на все четыре стороны» (Vd.6.30 – 31). Аналогичное значение имеет это выражение в Седьмой главе и при описаниях загрязненности мертвечиной дров, зерна, травы (Vd. 7.28 – 35), а также и в Девятой главе при описании площадки для ритуальных обрядов очищения (Vd.9.2).

Итак, Ахура-Мазда приказывает Йиме построить Вар размером в один «пробег коня» (т.е. две тысячи шагов двумя ногами) не «по четырём сторонам», а «на четыре стороны», «на все четыре стороны», т.е. подразумевается сооружение не прямоугольное, а круглое, состоящее из трёх кругов концентрических земляных стен (расстояние между каждой из стен в «пробег коня»), во внешней стене было девять проходов, в средней – шесть и во внутренней – три. Во внутренний велено было снести семя всякого скота, людей, собак, птиц и красных горящих огней. Средний предназначался для жилищ людей, а во внешнем были помещения для скота.

Таким образом, Вар, сооруженный Йимой по велению Ахура-Мазды, по конфигурации идентичен круглым поселениям с концентрическими земляными стенами, открытым археологами на Южном Урале (раскопки поселения Аркаим под руководством Г.Б.Здановича), и напоминает круглые города Северного Афганистана (раскопки В.И.Сарианиди), на что впервые обратил внимание архитектор Л.Л.Гуревич (1983, 1989). Мифический Вар Йимы, разумеется, превосходит их своими грандиозными размерами: он должен был быть 12 тысяч шагов в диаметре (около 6 вёрст, тогда как диаметр Аркаима около 300 метров). Неподалеку от Аркаима (также экспедицией Г.Б.Здановича) обнаружены захоронения с колесницами (могильник Синташта), раскопаны и древние ступки (см. иллюстрации в Приложениях). Датируются эти памятники примерно серединой II-го тысячелетия до нашей эры, т.е. предполагаемой эпохой распада индоиранской (арийской) общности на иранскую и индоарийскую.

Отсюда, из полосы степей, во II-ом тысячелетии до нашей эры могла начаться экспансия ариев (или языка ариев?) на юг. В сторону юга расширяет землю первый царь ариев, царь-пастух, Yima-, букв. «близнец», ставший у индоариев первым смертным и царём в царстве мёртвых. У уральцев-коми Йома – ведьма, живущая в лесных болотах, насылающая болезни и смерть. Йима расширяет землю при помощи двух орудий, данных ему Ахура-Маздой, – кнута-стрекала и пастушьего рожка. Оба названия этих предметов заимствованы уральцами у ариев, заимствовано и название убежища, построенного Йимой для защиты людей и скота от стихийных бедствий (снегопада и последующего таянья снегов), – венгерское var, varos «город». Нашлись и уральские параллели к этому арийскому мифу – удмуртская сказка о первом человеке.

На рубеже II—I-го тысячелетий до нашей эры языковые потомки индоиранцев, называющие себя ариями, уже прочно обосновались в Средней Азии, к северу, западу и югу от Памира и Восточного Гиндукуша, о чём свидетельствуют многочисленные географические названия, образованные по древнеиранским моделям: названия рек, восходящие к древнеиранским vahvi- «благая, благодатная» (Ох-, Вах-); vaxšu- «растящая» (Вахш, Окс); haitu-mant- «переправная (обильная мостами [этимологически, букв. «сетями»], бродами)» (Хильменд) и проч.

Где-то здесь в предгорных и горных областях Центральной Азии родился и выступил со своей проповедью Заратуштра.

3. Заратуштра

«Ржавеет золото и истлевает сталь.

Крошится мрамор. К смерти всё готово.

Всего прочнее на земле печаль

И долговечней царственное слово».

Анна Ахматова

Нет сомнений в том, что арийский пророк по имени Заратуштра действительно существовал, а сложенные им Гаты дошли до нас именно в таком виде, в каком он их произнёс (не принимая во внимание, разумеется, искажений, сопутствовавших длительной сначала устной, а затем рукописной их передаче). Этот факт – прекрасное подтверждение того, что самое «долговечное», как сказала поэт, на земле – это Слово, а молитвы оказываются более прочными, чем храмы:

…И нет хором, прочнее веры —

Молитвы крепче есть, чем храмы.

Именно молитвы и считал Заратуштра самым действенным оружием против всех злых и враждебных сил.

Имя его Зарат-уштра (авест. Zaraθ-uštra- – обычное скотоводческое, означает примерно что-то вроде «Старо-верблюдый» (т.е. «владеющий старыми верблюдами») и относится к именам-оберегам, которые у многих народов Средней и Центральной Азии до сих пор даются детям для того, чтобы отвратить от них губительное воздействие злых сил. «Охранные» имена носили, видимо, и родители Заратуштры. Отца его звали Поуруш-аспа – «Серо-лошадный». Иметь лошадей этой масти до сих пор считается дурной приметой, например, в Таджикистане:

Asp-i sur – az gala dur – «Серую (сивую) лошадь – из табуна прочь!», – гласит таджикская поговорка.

Заратуштра происходит из семейства Спитама, что в буквальном переводе может значить «беловатый», «белесый». Это родовое имя сохранилось до наших дней среди языковых потомков скифов и алан – осетин: Sidæmon – «по этногоническим преданиям осетин, имя одного из родоначальников осетинского народа», как писал замечательный иранист и филолог Василий Иванович Абаев (1900 – 2001). По его предположениям, служение Заратуштры происходило на рубежах туранского (первоначально, кочевого скифского) и иранского (арийского) мира, переходившего к оседлости (изложено в ряде работ, упоминаемых в разделе «Литература», с.).

Мать пророка носила имя Дугдова (из древнеиранского duxta-γāva-), дословно, разумеется, не «доительница коров, доярка» и проч., а буквально «Выдоенно-коровная», «Имеющая выдоенных коров», «Та, чьи коровы выдоены», т.е. остались без молока.

Таких охранных, уничижительных имён среди древних ариев известно ещё несколько: «Не-быстро-верблюдый», «Тоще-быкий», «Тоще-лошадный». Царя-покровителя Заратуштры звали Виштаспа (авест. vištaspa- <*vi-šita-aspa-), что буквально может значить «Отпущенно-лошадный» («Тот, чьи лошади отпущены», т.е. то ли выпущены пастись, то ли разбежались?). В Таджикистане встречаются такие имена (nom-i past «низкие имена»): xošok «мусор», ĵorub «веник». А в одной семье, где умирали дети, новорожденную вообще нарекли be-nom «безымянная».

Заратуштра именует себя мантран («прорицатель») или заотар («жрец, священнослужитель») и происходит из священнического рода, так что произнесению изречений-мантр, очевидно, учился с детства. Время и место его деятельности осторожнее всего было бы наметить так: рубеж II—I тыс. до н.э., предгорные области Центральной Азии в самом широком понимании (от Южного Урала до Саяно-Алтая, включая, разумеется, и собственно среднеазиатские: Тянь-Шань, Памиро-Алай, Гиндукуш, Копетдаг и т.д.). Не лишёнными серьёзных аргументов кажутся гипотезы о родине Заратуштры в Бадахшане и о локализации мифической прародины ариев Арйана-Ваэджа в верховьях Аму-дарьи в долине Пянджа (Grenet 2002). Именно область в самых верховьях Пянджа – Вахан – сохранила в своём названии отражение имени реки, протекавшей там согласно упоминаниям в древних текстах: ваханское Wux «Вахан» закономерно восходит к древнеиранскому *vahvi- букв. «Добрая, Благая, Благодатная» – река на Арйанам-Ваэджа.

Достоверные сведения о Заратуштре можно найти только в Гатах, но они немногочисленны. В Гатах Заратуштра, безусловно, предстаёт как историческое лицо. В остальных текстах Авесты Заратуштра – это мифический персонаж, постоянный собеседник верховного Бога Ахура-Мазды, обожествляемый Глава (Рату) всего материального мира, Судья во время последнего Суда. Сведений о его реальной жизни в этих текстах нет.

Легенды и предания о жизни Заратуштры содержатся в более поздней средневековой зороастрийской литературе, в сочинениях на среднеперсидском (пехлеви) языке, наиболее последовательно и подробно излагаются в поэме на персидском языке «Зардушт-наме» («Книга Зардушта», по поздней форме имени пророка), сочиненной или приписываемой некоему Бахраму в Х-Х1 вв., но основывающейся, очевидно, на предшествующих утраченных пехлевийских источниках.

Согласно этим легендарным сведениям, Заратуштра был зачат родителями после того, как они испили священного питья – хаомы. Это был, как кажется, не опьяняющий, а скорее возбуждающий напиток, приготовлявшийся в I-ом тысячелетии из произрастающего в горах Центральной Азии и Иранского нагорья кустарника эфедры. О том, что в древнеиранскую эпоху хаому (этимологически буквально, «выжимаемое», родственно русскому сок) получали именно из эфедры свидетельствуют многочисленные названия этого растения в иранских языках и диалектах, закономерно восходящие к древнеиранскому *hauma (ka) -> памирские шугнанское amoĵak, ваханское yimыk, таджикское диалектальное (зеравшанское) xůma и проч. – «Ephedra sp.». Приготовленным из эфедры питьём вдохновлялись вожди и поэты, воодушевлялись воины перед битвой, жрецы во время богослужений. Позднее способ приготовления был утрачен, имитацию ритуального напитка готовят чисто формально из смеси разных соков (имеются сообщения, что в него всё же добавляют веточки эфедры).

Рождение великого пророка было предсказано матери в вещих снах, а первое чудо было совершено Заратушрой в самый миг рождения. Как об этом повествуется в «Зардушт-наме»:

Bexandid čun šod ze mādar ĵodā

Darafšān šod az xande-ye u sarā

Рассмеялся он, отделившись от матери,

Засверкал от его смеха весь дом…

Об улыбке-смехе Заратуштры-Зороастра упоминается и в античных легендах. Как бы то ни было, такое жизнерадостное начало жизни пророка прекрасно соответствует жизнеутверждающему и оптимистическому характеру провозглашенного им вероучения, получившего, по греческой передаче его имени, название зороастризм.

Далее рассказывается о безуспешных попытках злобных врагов, враждебных правителей и завистников-жрецов, уничтожить младенца и о его чудесных избавлениях ото всех напастей. При намерении заколоть его кинжалом, у убийцы, в момент наносимого удара, отсыхает рука. Огонь чудом не причиняет вреда брошенному в костёр ребёнку (да и как могло бы быть иначе, ведь огонь – одна из святынь зороастрийцев). Младенца подбрасывают на узкую тропу, по которой проходит стадо скота. Бык становится над ним и спасает его от смерти под копытами. То же повторяется и с табуном лошадей: кобылица защищает его своим телом. Два последних чуда, несомненно, отсылают жизнеописание к эпохе скотоводов, но не обязательно кочевников, а узкая тропа или проход напоминает о горной местности.

Наконец, коварный злодей-правитель готовит младенцу неизбежную гибель. Он приказывает убить детёнышей-волчат в норе волков и подбросить туда Заратуштру. Вернувшиеся волки бросаются растерзать ребёнка, но маленький Зардушт сучит ручками и ножками и ударяет волка рукой по морде. В тот же миг пасть волка смыкается, а другие волки отступают. Тут как раз спускаются со склона гор две овцы и дают младенцу в рот соски вымени, полного молока (в другом варианте волки утоляют овцой свой голод). В финале этого чуда может прослеживаться влияние библейского (и коранического) сюжета о принесении Авраамом в жертву своего сына (Исаака в «Книге Бытия», Исмаила в Коране).