скачать книгу бесплатно
Все последние годы своей недолгой жизни капитан сражался с невзгодами с отчаянной весёлостью, как бы говоря судьбе: «А-а, теперь ещё и это». Давно прошло то время, когда он, будучи юнцом, заламывал руки при всякой обиде или насмешке Фортуны, думая, что так жестоко жизнь обращается только с ним одним.
Нет, жизнь такая была у всех, и бесплатных пудингов ни у кого не было, это он знал теперь точно… Теперь он только хлопал себя по ляжкам, хмыкал и улыбался, отчего у него ещё резче проступали жёсткие складки у рта, а весь он становился, как бы «кусачее»… «Не-ет, – думал капитан, – его теперь так просто не прошибёшь».
Этим же утром к Сильвии пришла её подруга Мэри Уинлоу, и они сели за декупаж.
Эта техника декорирования мебели и других предметов обихода, дорогой читатель, в эпоху рококо была очень популярна, наряду с вышиванием, среди юных девушек и даже дам. Страсть к вырезанию была такой пылкой, что мастерские специально производили гравюры на бумаге. Сюжеты гравюр были самые разнообразные – от дальневосточных пагод и гуляющих японских красавиц до цветов, херувимов, музыкальных инструментов и гирлянд.
Сейчас юные подруги трудились над шкатулками. Они вырезали ножничками картинки из бумаги и приклеивали их на основу. Гравюра Сильвии была с типично японским сюжетом «цветы и птицы»: над ветками распускающейся сливы невесомо порхали миниатюрные птички. Мисс Мэри понравилась пасторальная тема: грациозные пастушки пасли овечек, нежных и белых, как весенние облачка.
Работа была кропотливая. Иногда девушки спрашивали что-то друг у друга, одалживали кисточку, шутили. Но надо сказать, что смеялась больше, почему-то, мисс Мэри, и её довольно заурядному лицу улыбка добавляла пикантности: девушка была очаровательна своею юностью.
– Нет, ты только посмотри, Сильвия, что за чудо эта овечка! – сказала Мэри и подняла восхищённо тонкие брови, что сделало её саму похожей на маленькую пастушку. – У неё такая мордочка, что хочется смеяться!
– А мне больше нравится моя птица, та, что летит за бабочкой, – ответила Сильвия, она была бледна по обыкновению, что, впрочем, делало её ещё интереснее.
Мэри покосилась на работу подруги и согласилась:
– Да, хорошенькая птичка. И та, что сидит на ветке – тоже славная…
– Мэри, подай мне тот лист, что рядом с тобой, – попросила Сильвия.
– Возьми, дорогая, – ответила ей Мэри и продолжила в увлечении. – Как жаль, что мужчинам не нравится декупаж, и что им занимаются исключительно только девушки… Мужчины, наверное, в этом просто ничего не понимают.
– Настоящие мужчины, я думаю, понимают, – ответила Сильвия.
Мэри сосредоточенно приглаживала юбку пастушке.
– А ты не знаешь, сколько лет капитану Линчу? – вдруг спросила она.
– А причём здесь капитан Линч? – воскликнула Сильвия, и её голос неожиданно стал ледяным и звенящим.
Юная Мэри обмерла. Она откинулась на спинку стула, открыла рот, силясь ответить хоть что-то, но ничего не могла, как назло, придумать. Её лицо залилось краской: все любят разгадывать других, но никто не любит быть разгаданной. Бедняжка Мэри не заметила, как выдала себя, потому что с самых похорон она только и думала, что о голубых глазах капитана Линча.
Конец дня был безнадёжно испорчен: девушки удручённо молчали. Расстроенная Мэри не осталась на чай и вскоре ушла. Сильвия её не задерживала. У неё ныло сердце и хотелось с кем-то перемолвиться словом. За чаем миссис Трелони, не замечая состояния дочери, всё говорила и говорила, как всегда, впрочем, о чём-то своём. Сильвия её почти не слушала и отвечала невпопад. Пикантная нижняя губка девушки выдавалась вперёд всё больше и больше, на щеках появился лихорадочный румянец.
Дворецкий Диллон, пришедший проверить, не нужно ли чего господам, исподтишка покосился на Сильвию и, сжав губы, чинно удалился.
А между тем миссис Трелони говорила дочери о серьёзных вещах, она говорила о своей ушедшей молодости – тема весьма болезненная для женщин, да и для мужчин тоже, перешагнувших уже определённую возрастную черту.
Впрочем, Гертруда Трелони, несмотря на свои сорок четыре года, всё ещё сохраняла остатки былой красоты, да и выглядела моложе своих лет. Это бывает почти всегда с женщинами, сохранившими ясность духа, чистоту сердца и свежесть впечатлений до старости – и это один из секретов не потерять красоты даже с возрастом. Волосы её уже начинали редеть и седеть, возле глаз давно появились маленькие лучистые морщинки, и всё-таки лицо это было прекрасно, как только может быть прекрасно лицо женщины в возрасте. Но она этого не замечала: так уж получается всегда, что мы в своих мыслях, создавая идеал, равняемся почему-то на себя двадцатилетних.
Покончив с чаем, Сильвия ушла к себе.
Миссис Трелони осталась сидеть одна в столовой, покусывая ноготь большого пальца. Несчастье – великий учитель, и у неё в последнее время появилась эта дурная привычка. Вошёл дворецкий. Миссис Трелони словно очнулась и велела убирать посуду со стола.
Она пошла в гостиную: сейчас должен был подойти молодой джентльмен, которого милейший банкир Саввинлоу рекомендовал ей в качестве управляющего. Ведь после смерти мужа как-то надо было вести дела.
А Сильвия пришла к себе в комнату, решительно взяла недоделанную шкатулку-декупаж, несколько листов японских гравюр и направилась к Томасу в «мастерскую».
Увидев Сильвию, Томас поспешно вскочил, так что с его колен на пол упал инструмент, и поздоровался. Он казался сбитым с толку: его полные красные губы смущённо улыбались, славное круглое лицо залилось застенчивым румянцем.
– Я пришла к вам посоветоваться, мистер Чиппендейл, – начала Сильвия чопорно и запинаясь. – Возможно, вы мне поможете доделать это… Я не знаю, что и куда ещё приклеить.
И она протянула Томасу шкатулку.
То ли в силу простого стечения житейских обстоятельств, то ли из-за природного чувства прекрасного Сильвия приобрела в лавке японские гравюры с очень простым, но удивительно гармоничным изображением весенней сливы. Шкатулку девушка ещё не закончила, и та была обклеена картинками только наполовину.
Томас пристально посмотрел на шкатулку и сказал:
– Я осмелюсь рекомендовать вам, мисс Трелони, не обклеивать эту шкатулку полностью. Она сейчас – уже прелесть, почти совершенство.
Увидев, как красивые брови Сильвии удивлённо взлетели наверх, он поспешил объясниться:
– Понимаете, в дальневосточных канонах прекрасного понятию «пустота» всегда отводится особое место… Древние китайские мудрецы считали, что только в пустоте заключена истинная сущность, потому что только в пустоте возможно движение… Ведь полезность пустого кувшина состоит в том, что туда можно налить воду, вы не находите? И этим пустой кувшин прекрасен. Пустота всемогуща, потому что она содержит всё.
– Да, но шкатулка сейчас получилась однобокой, – попыталась возразить Сильвия, хотя слова Томаса ей понравились.
– Ой, а разве в природе всё симметрично? – спросил Томас и заговорил, всё больше и больше увлекаясь: – У японцев роспись всегда подчёркнуто однобока и обрывочна. Как в природе, как в жизни… Зарисованные места у них чередуются с пустыми, но эти пустоты как раз очень нужны. Они дают простор и даль, и ощущение воздуха, в который погружено всё вокруг… И эта однобокая роспись на самом деле создана внутренним равновесием.
Томас, прищурившись, посмотрел на шкатулку. Сказал задумчиво:
– Знаете, мисс Трелони… В японском искусстве всегда особенно ценятся переходные состояния. Нечто зыбкое, неуловимое… Что замерло на миг, но вот-вот произойдёт. Давайте приклеим вот сюда маленькую птичку… Нет-нет, вот ту, которая порхает перед веткой, словно выбирает, куда ей сесть. Она даст нам равновесие и заодно недосказанность.
Томас сел за свой рабочий стол, взял нож и стал ножом вырезать птицу.
Сильвия неожиданно даже для себя самой спросила:
– А скажите, Томас, капитан Линч – хороший друг?
– Да, очень хороший, – ответил Томас, даже не удивившись вопросу.
Он спокойно смотрел на Сильвию и улыбался.
– Вы родились с ним в одном городе? – спросила девушка, глаз она не поднимала, разглядывая птицу, и её голос при этом был едва слышен.
– Да, в Отли… Это совсем маленький городок в Йоркшире.
– А сколько вам лет?
– Мне – двадцать… А капитану Линчу – двадцать пять. Он на пять лет меня старше.
– А капитан Линч женат? – вдруг вырвалось у Сильвии, она подняла глаза и тут же опустила к шкатулке, руки у неё дрожали.
– Нет, не женат, с чего вы взяли? – поспешил ответить Томас. – Дэн всегда смеётся, что он никогда не женится потому, что у него уже есть жена – его шхуна.
Тут двери открылись, и несколько боком из-за пышной юбки в комнату вошла миссис Трелони. Она увидела Сильвию и сказала:
– Как хорошо, что я тебя, наконец, нашла, дорогая. Пришёл капитан Линч. Пойдём, я уже послала за дядей Джорджем. Мы опять собираемся.
И повернувшись к Томасу, она добавила официально:
– Мистер Чиппендейл, вас я тоже приглашаю, разумеется.
****
Капитан вошёл в гостиную, и все заметили, что вид его несколько изменился за прошедшие сутки – стал жёстче и ещё решительнее.
Он поздоровался со всеми и предложил собираться теперь не в гостиной, а в какой-нибудь другой комнате. Хватит им того конфуза, который все испытали, когда вчера неожиданно пришла миссис Уинлоу.
Когда все расселись вокруг стола, миссис Трелони задала вопрос, который со вчерашнего дня волновал её необычайно. Она даже ночью долго не могла уснуть, а потом спала плохо, впрочем, как всегда в последнее время. Она беспрестанно просыпалась и вставала пить, а потом сидела на постели в темноте, глядя перед собой застывшими глазами.
– Скажите, Дэниэл, что вы узнали о смерти миссис Белью? – спросила она. – Бедняжка была такая красавица.
Нос миссис Трелони покраснел, а глаза налились слезами: сказать, что все эти смерти на неё сильно подействовали, значит, ничего не сказать – она была сама не своя всё последнее время.
– Служанке перерезали горло в хозяйской спальне, – помолчав, ответил капитан. – А на теле мисс Белью никаких видимых повреждений не было. Её нашли в той же спальне, сидящей на стуле и привязанной к нему. Констебль Эбони говорит, что узлы на верёвке морские… Вещи в комнате все перерыты – возможно, что-то и пропало, но сказать точно пока нельзя. Горничная мертва, а хозяин, мистер Белью, на вопросы не отвечает, а только смотрит в одну точку и ни на что не реагирует… Преподобный Батлер даже тряс его за плечи. Соседский доктор предполагает, что миссис Белью умерла от разрыва сердца. Констебль решил задержать мужа миссис Белью, чтобы тот в суде или признался в совершенном преступлении или доказал свою невиновность.
– Но почему? – поражённо спросили все в один голос.
– На основании того, что мистер Белью в своём загородном доме не ночевал, как показали слуги, а приехал откуда-то только под утро, – ответил капитан и добавил: – А ещё из-за морских узлов на верёвке… Ведь муж миссис Белью – бывший морской капитан. Только мне кажется, что он здесь не при чём.
– Но почему? – спросила миссис Трелони.
– Потому что вашей горничной Мэри Сквайерс тоже перерезали горло в порту аналогичным способом, – сказал капитан. – Констебль говорит, что удары, на первый взгляд, очень похожи. А представить, что мистер Белью отсутствовал дома и в ночь убийства горничной уже как-то сложно. Да и это легко проверить, опросив слуг… Но я ещё хочу поговорить с ловким человеком мистером Эрроу, возможно, он что-то слышал об этом.
Некоторое время в комнате стояло тяжёлое молчание. Когда вот так неожиданно из жизни уходит молодое и красивое существо, все потрясены, во-первых, а во-вторых, потом все непроизвольно мыслями оборачиваются на себя.
Молчание нарушил капитан.
– Итак, господа, давайте ещё раз посмотрим, что же мы имеем? – сказал он и стал выкладывать все предметы, пока не дошёл до зеркала.
Взяв его в руки, он пододвинул к себе горящий канделябр, посмотрел на пыльную зеркальную поверхность внимательно, потёр зеркало пальцем и удовлетворённо сказал:
– А между тем это не стеклянное зеркало, а металлическое, и относится оно, возможно, к тем временам, когда стеклянных зеркал ещё не знали, а изготавливали зеркала из специальных сплавов, секрет которых теперь почти утерян. Вот только отражение его могло быть и лучше… Но что же вы хотите? Ведь оно же сферическое!
– Какое? – ахнули собравшиеся.
– Сферическое, – повторил капитан, опять повертел зеркало и добавил: – Или даже эллипсоидное. Проще говоря, это зеркало вогнутое, а такие зеркала обычно концентрируют энергию пучка света, собирая его. А вот выпуклые – наоборот, рассеивают.
И капитан вдруг отложил зеркало и без всякого перехода стал осматривать сундук, тот самый, что стоял в комнате Трелони-отца. Потом он попросил дать ему ключ от сундука, потом развернул, с некоторым усилием, сундук к себе тыльной стороной, опустился перед ним на колени, вставил ключ куда-то в самом низу сундука, повернул, потянул на себя и вытащил из сундука…
Давайте назовём это поддоном, потому что больше всего эта деталь напоминала поддон.
Собравшиеся вытянули шеи, потому что в поддоне лежал манускрипт. И все тут же поняли, что это, верно, последняя часть испанского манускрипта с координатами места, где зарыто, или спрятано, или положено сокровище.
Боже мой!
Капитан пружинисто поднялся и подошёл с поддоном к столу. Все ринулись за ним посмотреть.
– Позвольте мне, капитан, – вдруг сказал скороговоркой дядя Джордж, оттесняя капитана боком и выхватывая манускрипт из поддона. – Я знаю испанский!
И дядя Джордж жадно проглядел манускрипт со всех сторон, резко отодвинул поддон, – причём все кинулись ему помогать, – и рывком пододвинул к себе канделябры так, что свечи затрещали и чуть не погасли.
Да, это была третья часть испанского документа, только ещё больше повреждённая водой. Это собравшиеся поняли сразу: они увидели кривые, все в пятнах, строчки знакомого текста, который к концу документа становился всё более неразборчивым от потёков, а местами и совсем пропадал. Дядя Джордж склонился к манускрипту, загородив тем самым его локонами своего длинного парика.
– Сначала идут описания сокровищ, – выдавил он, наконец, и снова умолк.
– Ну и что, Джордж? Говори! Ты измучил меня! – вскричала миссис Трелони: она заколотила деверя по спине.
– Труда, мне больно! Ты меня убьёшь! – взвизгнул тот и прокричал вдруг отчаянным, истошным голосом: – Тут нет координат!
– Как нет? Не может быть! Этого просто не может быть! – закричали собравшиеся на разные голоса, и даже капитан, стоявший всё это время с тихой улыбкой, подался вперёд.
– Ну, конечно, они есть, но я не могу их разобрать! – наконец, выдохнул раскрасневшийся дядя Джордж, он отшвырнул пергамент, сбросил с себя парик, схватился за голову и завопил: – Рукопись размыло!
Тут все закричали, причём закричали каждый своё, не слушая один другого и стараясь перекричать. Они кричали всё громче и громче, и всё отчаяннее, как вдруг…
– Мол-чать! – вдруг разнёсся громоподобный голос капитана, который, казалось, забыл в эту минуту, что перед ним не матросы. – По местам стоять! Слушать мою команду! Рукописи не размывает!
Все застыли от изумления, а капитан приказал внести больше свечей и подать ему лупу.
Дамы засуетились, Томас бросился за лупой в мастерскую, а дядя Джордж со стиснутой руками головой стал качаться на стуле вперёд-назад, как будто бил поклоны.
Иногда он поднимал глаза к потолку и беззвучно шептал, может быть, молился, а может быть, проклинал кого-то – было не разобрать.
****
Когда требуемые лупа и свечи были доставлены, капитан повернулся к дяде Джорджу и спросил его удивительно спокойным и как бы совершенно не к месту тоном:
– А когда вы успели изучить испанский, мистер Трелони? Ведь для своей части документа вы искали переводчиков?
Дядя Джордж перестал раскачиваться и посмотрел на капитана остекленевшим взглядом. Потом глаза его прояснились, и он тоже удивительно спокойно ответил:
– Так ведь за эти годы я, разумеется, выучил испанский. Я сразу понял, что мне это понадобится. У меня даже дворецкий испанец.
– Ну, тогда давайте посмотрим рукопись ещё раз… Я уверен: все вместе мы сумеем что-нибудь обнаружить, – Капитан приглашающе показал рукой на стол.
Дядя Джордж решительно встал. Парик он уже не надел и выглядел с короткими волосами ужасно беззащитным – дамам захотелось его приласкать, как ребёнка.
Все склонились к третьей части документа.
Да, документ был основательно подмочен. Капитан предположил, что это, видно, получилось от того, что в свёрнутом свитке эта часть манускрипта была самой наружной.
Сначала в манускрипте, как и говорил дядя Джордж, шли перечисления сокровищ, какие-то названия и имена, ничего не говорящие нашим героям. Они отмечали только с удовлетворением слова «золото», «серебро», «чеканный», «чернёный», «с изумрудами», «с камеями» и прочие термины из ювелирного дела. И ещё радовало, что слов «золотой», «золочёный», «литого золота», «крупинчатого золота» было гораздо больше, чем прилагательных от слова «серебро». Это завораживало и кружило голову.
Потом с текстом рукописи начались трудности: пошли пятна, затеки туши, иногда совершенно пустые, размытые места. И то, что можно было прочитать под лупой, явно указывало на какое-то место.
Но координаты всё-таки имелись. Да были же они, чёрт их возьми! Но не полностью.
