скачать книгу бесплатно
****
Утром непостижимая английская погода опять переменилась.
Только какая она была на этот раз, я сказать вам не берусь – никто этого не помнит за давностью лет. День этот примечателен был тем, что за капитаном прислали слугу с извещением, что погребальная проповедь и похороны безвременно усопшего мистера Трелони, сквайра, состоятся в приходской церкви Сент-Мэри-Редклифф.
Похороны мистера Трелони, несомненно тягостные для любого чувствительного сердца, я описывать не буду, они не интересны для нашей истории. После похорон родственники и близкие покойного проследовали на поминальный обед. Вот о них-то и надо сказать несколько слов…
Общество собралось внушительное, и среди этих господ только капитан оказался не в парике, поэтому он ясно чувствовал на себе недоуменные взгляды. Но капитана было не так-то просто смутить какими-то взглядами. Он сам принялся незаметно разглядывать собравшихся.
Мистер Джордж Трелони, младший брат покойного, сидел во главе стола, уставленного цветами и серебром, между хозяйками дома – миссис и мисс Трелони. Пожалуй, трудно было бы найти себе окружение более прекрасное: родственницы фланкировали его подобно двум розам – зрелой и едва расцветающей. Сам же дядя Джордж был невысок, поджар и тщедушен, не в пример своему покойному брату. Кудрявый светлый парик-аллонж на нём казался большим и тяжёлым.
Рядом с юной мисс Трелони находилась её подруга Мэри Уинлоу. Девушка делала круглые глаза, поднимала вверх бровки и старалась держать спину прямо, но видно было, что она сама смущается своих резких и порывистых движений.
По правую руку от миссис Трелони сидел высокородный Джон Грей из рода самого Генри Грея, английского государственного деятеля эпохи королей Тюдоров, впрочем, казнённого (с конфискацией имущества) кем-то из этих королей ещё в 1554 году. Невозмутимость, свойственная белокожей расе английских аристократов, леденела в холодных и прекрасных, как ясное зимнее небо, голубых глазах Джона Грея. Этому великолепному морскому офицеру, состоящему на службе Его Величества, было около тридцати лет.
Рядом с ним сидела восхитительная миссис Меган Белью, на чьи зелёные глаза все-все без исключения джентльмены взирали с инстинктивным одобрением. Та отвечала им взглядами, в которых читалось: «Да, я – хороша, ничего тут не поделаешь». Напротив неё сидел супруг, морской капитан в отставке, который с неодобрением наблюдал за этими перекрёстные взглядами и про которого можно было сказать только, что он был муж своей жены.
Справа от миссис Белью восседал Александр Саввинлоу, банкир (Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества), занимающий видное положение в финансовом мире и имеющий четырёхэтажный дом в городе, два поместья и корабль для очень прибыльной транспортировки «живого товара» в американские колонии.
Лицо банкира Саввинлоу было бритое, круглое, рот – сладкий. Роскошный парик банкира спереди спускался двумя пушистыми прядями почти до самого живота, который он старательно, но тщетно пытался втянуть. Его небольшие голубые глаза беспрестанно оглядывали собравшееся общество словно бы с целью выяснить, производит ли он на них должное впечатление. Банкир буквально олицетворял собою истину, что в нас не так смешны качества, которыми мы обладаем, чем те качества, на которые мы претендуем.
Напротив него поместили его супругу, женщину лет на пятнадцать моложе. Её умные быстрые глаза с интересом перебегали со стола на лица собравшихся и обратно. Встречаясь взглядом с глазами мужа, она отворачивалась.
Рядом с банкиром Саввинлоу возвышалась миссис Батлер, жена преподобного Уильяма Батлера – очень достойная женщина и своего рода выдающаяся личность, которая прославилась обедами для бедняков, сбором пожертвований и другой благотворительность.
На попечении миссис Батлер постоянно находились чьи-то дети, больные старики и дальние родственники, но она никогда не позволяла себе проявлять раздражение или усталость. На её лице всегда читалось тихое выражение трогательной кротости, а сейчас она с нежностью смотрела на своего мужа, который сидел за столом визави.
Преподобный Батлер был невысокого роста, а широкое лицо его с квадратным лбом, полными щеками и гладко выбритым массивным подбородком отличалось завидной свежестью. Брови преподобного густо кучились над выпуклыми блестящими глазами. Многолетняя привычка проповедовать с кафедры придавала властность его манерам и звучность голосу, который он и не собирался, впрочем, понижать даже сейчас. Чувствовалось, что он ни минуты не сомневается, что говорит исключительно умные вещи, которые остальным не грех и послушать.
Слева от преподобного Батлера, жадно внимая ему, сидела миссис Сара Уинлоу, давнишняя приятельница хозяйки. Глаза её, обычно тёмно-серые, теперь казались чёрными от зрачков, расширившихся от волнения. Её верхняя чуть короткая губка приподнималась время от времени и приоткрывала ряд жемчужных зубок. В выражении глаз миссис Уинлоу капитану виделось любопытное ожидание, словно она ждала от преподобного исключительно интересные новости. На её груди вздымались и опадали старинные алансонские кружева. На них, как завороженные, смотрели сидящие рядом другие приглашённые, описывать которых уже нет смысла.
Юная мисс Трелони, которую капитан рассмотрел только теперь, уже несколько раз за вечер бросала на него пристальные взгляды. Она была замечательно хороша собою – почти высокая, стройная, сильная. Эта сила читалась во всяком её жесте, впрочем, не лишённом мягкости и изящества. Она казалась похожей на мать, и только глаза – чёрные, сверкающие, гордые, выдавали силу её характера, который, как и красота, со временем обещал усилиться. Девушка была бледна и по моде того времени нарумянена. Нижняя её губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперёд, придавая лицу некоторую надменность.
Мать юной леди, миссис Гертруда Трелони, была женщиной начитанной, а натурой романтической, и когда пришла пора дать имя дочери, она, после некоторого смятения, обратилась к великой английской литературе. А надо сказать, дорогой читатель, что великие английские писатели не только способствовали популяризации ряда женских имён, но и сами создавали новые имена.
Например, Джонатан Свифт подарил миру два женских имени – Ванесса и Стелла, а Уильям Шекспир – имена Джулия, Джессика, Офелия и Виола. Юную мисс Трелони звали Сильвия – как и героиню шекспировской пьесы «Два веронца».
Вот такое прекрасное общество, достойное кисти самого Антуана Ватто, собралось по воле злого случая в доме возле бристольского порта. А уж великий Ватто, крупнейший мастер живописи рококо и создатель жанра «галантные празднества», первый открыл художественную ценность хрупких нюансов человеческих чувств, неуловимо сменяющих друг друга. В его полотнах главное – не сюжет, а та поэтичность, которой проникнуты позы и жесты героев, отмеченных печатью меланхолической грусти, словно они вдруг впервые ощутили трагический разлад прекрасной мечты с жестокой реальностью.
Между тем слуги, чинно скользившие за спинами господ, внесли зажжённые канделябры. В их неровном, трепещущем свете не только дамы, но и кавалеры стали выглядеть моложе и изящнее. Этот мерцающий свет время от времени выявлял то чей-то медальный профиль, то склонённую головку, то рассеянный взгляд. Мягкие тени неясным флёром ложились по стенам. Говорили о лучших сторонах характера покойного, причин смерти никто не касался. Отсидев положенное правилами приличия время, общество стало расходиться.
Капитан подошёл попрощаться с миссис Трелони.
– Капитан Линч, я прошу вас задержаться, – прошептала вдруг хозяйка дома. – Мне надо с вами обсудить кое-что.
****
Слуга проводил капитана в комнату, оставил свечу и вышел, притворив дверь.
Неясные голоса приглашённых постепенно затихали. В гостиной пробило двенадцать, и тот же час по всем комнатам часы одни за другими прозвонили полночь. Капитан стоял, прислонясь к холодному камину, терзаемый смутными, неясными ему самому чувствами. Время тянулось медленно.
Наконец, послышался шелест платья, и двери отворились. В тёмном проёме капитан с изумлением увидел юную Сильвию Трелони. В руках она держала свёрнутую шаль.
– Мама сейчас придёт, мистер Линч, – сказала девушка. – Она провожает дядю Джорджа.
Юная мисс замолчала, грустно улыбнулась капитану и пригласила его садиться. Улыбка у неё была чудесная. Они сели на резные, морёного дуба стулья, стоявшие здесь, – в дальней, которую гостям не показывают, – комнате, наверное, со времён самих королей Тюдоров. Обитые кожей, с прямыми спинками стулья сплошь покрывала искусная резьба. Сидеть на них было неудобно.
Вскоре появилась миссис Трелони.
– Спасибо, что согласились остаться, капитан Линч… Мы хотели с вами поговорить, – тихо сказала она и, обратившись к дочери, добавила: – Сильвия, показывай, дорогая.
Девушка развернула из шали небольшой мешочек. Все трое придвинулись к столу.
– Папа, – произнесла Сильвия, тут она запнулась, сглотнула, сдержалась и продолжила: – Папа перед прибытием «Архистар» взял с меня слово выполнить одну просьбу… Он просил меня на всякий случай, если с ним что-нибудь случится, передать вам это. Он сказал, что вы, как человек благородный, найдёте этим вещам применение и не оставите его жену и дочь…
Тут рассказ Сильвии неожиданно оказался прерван, потому что капитан встал, жестом попросил тишины, осторожно пересёк комнату и, резко распахнув дверь, втащил внутрь за плечо невысокую полную женщину. Та неуклюже сопротивлялась, словно крупный карась, протестующий, что его силой вырывают из родной стихии. Это была горничная миссис Трелони. Горничная испуганно поводила глазами, стараясь вырваться из железных рук капитана, но положение её было неутешительное.
– Ах, Мэри, ты подслушивала под дверью, – сказала миссис Трелони. – Никак я от тебя этого не ожидала. Иди к себе, я завтра с тобой объяснюсь.
Капитан отпустил горничную – та бросилась со всех ног из комнаты.
Тут капитан рассказал о шкатулке, которую приносил в тот страшный для всех день. Женщины пришли в смятение. Капитан, между тем, сломал печать на шнурке мешочка, распустил петлю, стягивающую его горловину, и вытащил на стол содержимое: моток старинных кружев, затейливый кованый ключ и целую горсть обычной морской гальки.
Какое-то время все недоумённо смотрели на предметы. Потом миссис Трелони развернула кружева – кружева были брабантские, из льняных нитей. Капитан в это время рассматривал гальку, которую обычно собирают на берегу дети, первый раз увидевшие море. Затем он взял в руки ключ и повертел его. Сказал:
– Ключ я возьму с собою. Попробую, не подойдёт ли он к шкатулке. Я приду завтра, сейчас уже поздно, да и день был тяжёлый, вы, конечно, устали… Разрешите откланяться.
Капитан встал, поклонился, оправил манжету и двинулся к двери. Он уже не мог больше вынести глаз мисс Сильвии, такой в них читался глубокий и таинственный мрак: девушка была ужасно бледна и, – как ни странно, – ещё больше хороша от этого.
– Ах, не туда! – остановила его миссис Трелони. – Не надо, чтобы вас видели так поздно у наших дверей!
Она протянула капитану ещё один ключ, объяснив, как выйти: надо было пройти в потайную дверь, скрытую за портьерой, что неясно темнела в дальнем углу комнаты. Капитан вышел и очутился на тёмной улице.
Ему не встретилось ни души. Неясная луна кралась за ним по пятам всю дорогу до порта. Он уже подходил к пристани, когда чья-то смутная тень вдруг мелькнула на земле впереди. В тот же миг, не успев даже сам осознать этого, капитан сделал шаг в сторону и присел. Лезвие ножа промелькнуло над его головой. Капитан выпрямился, как отпущенная пружина, развернулся к нападавшему и ударил, ещё и ещё раз. Потом он склонился над телом, вгляделся в лицо убитого и подумал, что где-то его видел… А, впрочем, все бродяги обычно всегда кажутся на одно лицо.
Капитан до того оказался сбит и спутан, что, даже попав к себе в каюту и бросившись на койку, какое-то время сидел, стараясь хоть как-то собраться с мыслями. Почему-то ему казалось, что это было не простое ограбление… Ощутив беспокойство, он взял фонарь и спустился в трюм к шкатулке. По трюму разносился запах пряностей и чего-то влажного, свежего, такого непохожего на обычную трюмную затхлость.
– Значит, Томас занимается своим деревом. Отлично, отлично! А главное, это так вовремя сейчас, – пробормотал капитан и улыбнулся, отчего лицо его преобразилось.
Он приблизился к неприметному ящику, накрытому ветошью, осмотрел его, успокоено выдохнул и вышел. На палубе было тихо. Проверив вахтенного, капитан пошёл к себе.
Ночью ему приснился всё тот же Хипстер. Тот был точь-в-точь как в прошлом сне, та же фигура, так же одет, но в лице и во взгляде его произошло сильное изменение: Хипстер смотрел теперь пригорюнившись, совсем по-бабьи. Постояв так немного, он глубоко вздохнул, приложил ладонь к неровно выбритой щеке и скривил голову на сторону, что уж совершенно стал походить на удручённую горем рыночную торговку…
– Вот привязался, – пробормотал капитан в полусне, потом подумал о фантастических глазах мисс Сильвии и опять провалился в сон.
****
Утром ничего, казалось, уже не напоминало капитану о давешнем.
Он и Томас позавтракали, разговаривая о чём-то общем, но, как будто, каждый о своём: при этом взгляд Томаса казался рассеянным и выдавал обычную его мечтательность, а капитан задумчиво хмурил белёсые брови.
– Я сейчас тебе кое-что покажу, – вдруг сказал капитан и вышел.
Вернувшись, он поставил на стол шкатулку, про которую какой-нибудь прозорливый читатель думает, наверное, не переставая, с самого начала повествования. Вынув из-за пояса затейливый ключ, полученный вчера от мисс Сильвии, капитан с некоторым трудом открыл шкатулку.
На крышке шкатулки изнутри было зеркало, а лежали в ней курительная пенковая трубка и завёрнутая в свиток манускрипта латунная подзорная труба старинного образца по виду, как новая. Капитан раздвинул трубу, посмотрел в неё, нацелив на стол, и его брови удивлённо поползли на лоб. Он перевернул трубу и осмотрел – линза её была совершенно мутная. «Вот это да! Довести деликатный прибор до такого состояния – это надо суметь», – подумал капитан и взял в руки манускрипт.
Вчитавшись в текст, он глянул на Томаса – тот, не отрываясь, напряжённо следил за ним – и объявил:
– Текст на испанском. Я не всё понимаю. Разбираю только: Диего де Альмагро… Сын Солнца… Атауальпе… Сундуки… А потом идёт перечисление. «Серебряные и золотые земляные орехи. Нагрудное украшение мочика. Ожерелье из перламутра, канители, рельефные бляшки потолка, височные кольца, лунная носовая подвески, слитки в количестве… Большой кондор. Малый кондор. Конца текста нет. Посмотри сам!
Томас развернул протянутый ему манускрипт. На тонком старом пергаменте полувыцветшей, но всё ещё заметной тушью, были выведены неровные строчки. По краям пергамента, подмоченного когда-то давно, виделись разводы от воды. Томас отложил свиток, взял в руки шкатулку, и лицо его приняло ещё более удивлённое выражение – вставленное в крышку зеркало оказалось металлическим. Он покачал в руках шкатулку, словно взвешивая, потом постучал по ней согнутым пальцем.
Сказал задумчиво:
– Знаешь, Дэн, а ведь эта вещица с секретом. И у неё, как будто, есть второе дно. И стенки такие толстые. И, я думаю, должен быть механизм, это дно открывающий. Это явно не наша, не английская работа! Уж я в этом толк знаю!
Капитан молча смотрел на Томаса.
– Ах, Дэниэл! – произнёс вдруг тот, заметно воодушевляясь. – Здесь есть какая-то тайна, и явно пахнет сокровищами! И ты, конечно, отправишься на их розыски! Как это интересно!
Губы капитана сжались в тонкую нить, а складки у рта вдруг стали резче – он никуда не хотел отправляться.
А чему вы удивлены, дорогой читатель? Это только в романах герои сразу норовят собраться и уехать, куда глаза глядят, только в руку им попадёт какой-нибудь пустяк, какая-нибудь бессмыслица, нелепица последняя, но с тайною. И ищут они, и скитаются неизвестно где, подвергая себя всем немыслимым опасностям. В жизни всё совершенно не так, поверьте!
В жизни люди заняты своими делами, заботами о добывании хлеба насущного, и порванная обувь сына, которому не в чем будет завтра выйти со двора, волнует иного отца гораздо больше, чем какие-то тайны.
Ну, помилуйте, ну зачем капитану надо бросаться на разгадку каких-то загадок? Он был человек целеустремлённый, со своими идеалами, а поиски сокровищ – это, знаете ли, дело довольно щекотливое. Поиски сокровищ вообще были не по его части – капитан не чувствовал совершенно никакого влечения к подобного рода занятиям. И, наконец, у него имелась своя мечта, которая потихоньку, но приближалась к нему во всём своём красочном великолепии…
«Нет, нет и нет! Это совершенно не моё дело», – подумал капитан и встал. Время приближалось к назначенному часу.
Он начал собираться для визита в дом Трелони.
****
В доме покойного судовладельца царил переполох.
Пропала Мэри, та самая горничная, которую капитан поймал вчера ночью под дверью. Утром служанку никто не видел, постель её оказалась не смята, вещи остались на месте – в доме забеспокоились.
Когда Мэри не появилась и к полудню, миссис Трелони сказала:
– На современных слуг ни в чём нельзя положиться! А, между тем, время такое тяжёлое… По дорогам ходят толпы бродяг без определённого места жительства. Ах, если бы только был жив муж!
В доме Трелони капитан застал визитёрш – восхитительную зеленоглазую миссис Меган Белью (без мужа) и давнишнюю приятельницу хозяйки миссис Сару Уинлоу (без дочери).
Шкатулка тревожила капитана, сумку с нею он пристроил на пол рядом с собой. Досадуя, что не может поговорить с миссис Трелони о деле, капитан сел, твёрдо поставив мускулистые ноги, обтянутые новомодными бриджами-кюлотами, и улыбнулся дамам.
И тот же час гостиную словно пронзило электрическими эманациями, словно движение какое пошло по земному эфиру, а как писали научные светила в ХVIII веке, движение не может произойти без материи. Поэтому миссис Белью вся подобралась под корсетом, у миссис Уинлоу глаза опять стали чёрного цвета от расширившихся зрачков, а миссис Трелони горестно подумала: «Ах, почему мы не можем быть вечно молоды? И почему мы с возрастом становимся некрасивы? Зачем эти ужасные мешки под глазами, зачем эта сетка морщин на веках?»
Глядя на капитана Линча, она страдала, понимая, что её молодость прошла безвозвратно. Потом, немного успокоив себя тем, что молодые, но некрасивые женщины страдают не меньше, чем красивые, но немолодые, миссис Трелони, чтобы скрыть своё замешательство, заговорила о погоде.
– Скажите, пожалуйста, – начала она. – То всё дождь, дождь, а летом вон опять засуху предсказывают.
Дамы тему погоды радостно подхватили.
– Ну, что вы хотите? Ну, всё – как всегда! – отвечала ей миссис Белью, которая, как всякая настоящая англичанка считала: природа вещей такова, что ничто никогда не идёт так, как надо.
– Страна рушится, – вторила им миссис Уинлоу. – А что вы ещё ожидали?
Затем они поговорили ещё о чём-то, точнее ещё о ком-то. Капитан только и успевал переводить глаза на дам, выслушивая фразы типа:
– Боюсь, что он не сможет…
Или типа:
– Не думаю, что она сможет…
Или вроде:
– Вы не находите, что это несколько странно?..
– Да, в самом деле, – вторила всем этим высказываниям миссис Уинлоу, потому что была со всем вышеизложенным согласна.
Капитан уже в десятый раз рассмотрел наддверное пейзажное панно по последней французской моде. Сюжет оказался модным, пасторальным: на фоне хрупкой декоративности кущ и нив блеклых, серебристо-голубоватых тонов сидели в изысканных позах пастухи и пастушки, рядом паслись овечки. Капитан встал, извинился и вышел. Он хотел справиться про оставленный вчера в прихожей пистолет.
Слуга сказал ему, что пистолет на месте. И сию же минуту в прихожую несколько боком из-за пышной юбки, вошла, явно торопясь, восхитительная миссис Белью. Она придвинулась к капитану, опалила его взором бездонных зелёных глаз, вложила в руку записочку и быстро удалилась. Капитан засунул записку за отворот обшлага, вернулся в гостиную и снова присел.
И тут доложили о констебле мистере Эбони. Миссис Уинлоу, у которой от любопытства дрожал кончик носа, засобиралась домой.
Капитана хозяйка попросила остаться.
****
Приходской констебль мистер Эбони имел небольшие седые бачки и живое морщинистое лицо.
Констебль был человек основательный и считал, что эффектнее всего выглядит сидя, ибо имел несколько коротковатые ноги, поэтому он старался побольше сидеть, как советовал всем великий Овидий. Вот и сейчас, выдержав время, положенное правилами хорошего тона, он сразу же сел и приосанился, оглядывая модную обстановку гостиной с заметным интересом, но всё же стараясь при этом не нарушить этикета.
– Я к вам с плохими известиями, миссис Трелони, – начал он издалека, прокашлялся и выложил вдруг: – Нашли вашу служанку Мэри. В порту… С горлом, я извиняюсь, перерезанным от уха да уха… Хм. Страшное зрелище, скажу я вам.
Он постучал пальцами по подлокотнику кресла.
Миссис Трелони сидела, как громом поражённая. В её глазах читался тот же ужас, как и в день смерти мужа. Между тем молчание затянулось.
Капитан спросил:
– А скажите, мистер Эбони, а не находили ли сегодня в порту трупа мужчины?
– Трупа мужчины, простите? – переспросил констебль. – Нет, не попадался… А зачем вам труп, сэр?
