От Лукова с любовью

Конечно, хочу. Я так сильно этого хочу, что у меня вспотели ладони, которые пришлось спрятать за спиной, чтобы никто не увидел, как я вытираю их о рабочие брюки. Им не нужно было знать, как сильно я нуждалась в этом.

Но твою мать.

Один год ради того, чего я желала больше всего на свете. Ради чемпионата. Ради чего моя мама стала почти банкротом, ради того, о чем всегда мечтала моя семья. Чего я всегда ждала от себя, но при этом постоянно терпела неудачу.

И ради этого целый год кататься в паре с придурком, который тем не менее предоставит мне лучший шанс из тех, что были, и поможет добиться того, во что я уже перестала верить.

Но…

Реальность и факты.

Не было никакой уверенности в том, что мы победим. Даже если мы и займем какое-то место – любое – не факт, что я получу партнера. Не было никаких гарантий, что все получится. Мне повезло, что за свою карьеру я нечасто получала травмы, но такое случалось, и порой эти травмы заставляли закончить сезон раньше срока.

Вдобавок я могла лишь попытаться представить себе все те усилия, которые нужно будет приложить, чтобы быть готовой. Планы, которые препятствовали бы выполнению других планов, от которых я не могла отступиться, потому что дала обещания. А я серьезно относилась к выполнению своих обещаний.

– Мы хотим, чтобы переходный период прошел легко. Минди предпочитает не распространяться о своей личной жизни. Иван тоже, – сказала она, как будто я не знала. У Карины не было даже аккаунта в Пикчеграме, а в Фейсбуке[5] она зарегистрировалась под вымышленным именем.

– Мы сконцентрируемся на спорте, – неторопливо объяснила тренер Ли, осторожно поглядывая на меня, пока я стояла, пытаясь все осмыслить, и выходило не очень. – Твоя кандидатура, Джесмин, будет выглядеть убедительно, так как вы с Иваном много лет тренировались в одном и том же комплексе. К тому же ты – друг семьи. В этом бизнесе тебя знают в лицо, и ты талантлива. У тебя за плечами есть опыт, позволяющий соревноваться на таком уровне, не начиная с азов, чего, с учетом ограниченного времени, мы не можем себе позволить. Мы должны работать с тем, что привнесешь ты. – Помолчав, она посмотрела на Ивана и выложила последний козырь: – Ваша разница в возрасте тоже пойдет на пользу. Я твердо уверена, что ты будешь хорошей партнершей для Ивана.

Ах.

Разница в возрасте. Мне двадцать шесть, а Ивану почти тридцать. Она намекала на то, о чем я не подумала. Было бы странно видеть этого великовозрастного болвана в паре с девочкой-подростком. Наверное, это даже навредило бы ему больше, чем помогло.

Потом еще замечание о работе с тем, что я могу привнести в наше партнерство… Но об этом я подумала позже. Намного позже. Не тогда, когда, стоя там, в центре внимания, чувствовала, будто вся моя жизнь рушится, как только мне ее вернули.

Придется немало потрудиться. Мне никто ничего не обещал. У меня есть своя жизнь за пределами этого мира, которую я не спеша строила, несмотря на то что не горела желанием это делать. Жизнь, которую я все еще выстраивала и не могла пренебрегать ею.

Таковы факты.

Но…

Мне нужно было подумать. Слов не вернешь, или как там говорят, да? У меня уже были проблемы из-за того, что я открывала рот раньше, чем думала.

Сделав глубокий вдох носом, я спросила первое, что пришло на ум:

– Ваши спонсоры не будут возражать? – Потому что сейчас тренер с Иваном могли попытаться и наобещать мне чего угодно, но, если спонсоры скажут «нет», все будет напрасно. Не то чтобы на протяжении всей карьеры у меня была куча спонсоров, и не то чтобы все платья для меня по-прежнему шила сестра. Я все еще бесплатно получала коньки, но знала, как обстоят дела у победителей, фигуристов, которых обожает публика. И не то чтобы Иван нуждался в финансовой помощи, но это все равно было реальностью и необходимостью.

Спонсоры и АФКС (Американская федерация конькобежного спорта) могли бы воспротивиться нашему союзу, а я не собиралась допускать, чтобы они дали мне эту возможность, а потом отобрали ее.

Тренер Ли отреагировала практически мгновенно, пожав плечами:

– Это не станет проблемой. Люди могут и должны выпутываться и из худших ситуаций, Джесмин.

Почему после этого замечания я почувствовала себя наркоманкой?

Она продолжила говорить, прежде чем я успела обдумать сказанное.

– Ты сможешь напомнить о себе. С этим не будет проблем. Если мы примем правильные решения, все получится отлично. Нам только нужно, чтобы ты… согласилась на необходимые изменения.

Последняя фраза зацепила меня. Тренер Ли допускала, что со мной что-то не так, но я как будто бы не знала об этом. Однако одно дело, когда я признавала, что у меня есть проблемы, но другое дело – что это признавала она.

– Что за изменения? – спросила я, обдумывая каждое слово и переводя взгляд с нее на Ивана будто в поисках подсказки. Потому что если бы они сказали, что мне нужно сменить имидж или начать целовать малышей… либо превратиться в притворщицу, которая типа сделана изо льда и готова, чтобы ее причислили к лику святых… то этого не случилось бы. Никогда. Я пыталась быть Снежной королевой, когда была очень маленькой, и отлично знала, что это такое. Чопорность, пристойность, ангельский лик и любезность. Я продержалась примерно полчаса. Теперь я была слишком взрослой для того, чтобы притворяться идеальной маленькой Снежной королевой, которая не ругается и ест всякую дрянь на завтрак, и все ради того, чтобы нравиться публике.

Тренер Ли склонила голову набок:

– Ничего серьезного. Можем поговорить об этом позже.

Позже?

– Давайте поговорим об этом сейчас. – Потому что я не собиралась ни о чем думать, пока не узнаю, во что ввязываюсь.

Наморщив нос, женщина продолжила:

– Не знаю. Просто предложу несколько вариантов…

– Хорошо.

На секунду ее глаза скользнули в сторону, а затем остановились на мне.

– Хорошо. – Она пожала плечами так, словно ей было неловко. – Может, будешь почаще улыбаться?

Я моргнула, глядя на нее, и мне показалось, что Иван ухмыльнулся, но это не точно.

– Вы могли бы пару раз сфотографироваться вместе на показательных выступлениях. Тебе нужно быть активнее в социальных сетях – даже если бы ты время от времени постила что-то о своей обычной жизни, уже было бы совсем другое дело.

Она хотела, чтобы мы делали все это ради одного года в паре? Господи, она что, издевается?

А потом до меня дошло.

Когда я наконец переварила ее просьбу относительно соцсетей, от тошнотворного ощущения по загривку побежали мурашки. Раньше у меня было много аккаунтов, но в конечном счете я их все удалила, когда стала мучиться бессонницей. Нужно сказать ей об этом, – подумала я, и как раз в этот момент внутренний голос сказал мне, что из ведения соцсетей ничего хорошего не выйдет.

Наверное, следовало бы признаться тренеру еще и в том, что мне потребуется… дополнительная помощь. Но я не могла. Если это означало, что я упущу эту возможность, – нет.

Это мой шанс. Более того, наверное, мой последний шанс.

Можно же вести соцсети осторожно. Да? Отслеживать то, что я выкладываю. Быть осмотрительнее. Быть умнее на тот случай, если все возобновится. Особенно если эта возможность станет реальной и действительно моей.

Я могла бы записывать наши тренировки, а потом повторять их самостоятельно. Я уже так делала. Мама и братья с сестрами помогли бы мне, попроси я их. Я могла бы больше концентрироваться и прокатывать все элементы с Иваном, как только мы дойдем до хореографии. Я могла бы все продумать. Я могла бы воплотить это в реальность, не ставя их в известность о своих планах.

Все это возможно… не так ли? Я сильная, умная и не боюсь работы.

Только провала.

Поэтому я держала свой мерзкий рот на замке.

– Мы не просим тебя измениться кардинально, Джесмин. Клянусь, об этом и речи не идет. Мне просто нужно знать, что ты готова постараться для команды. Всем нам предстоит полно работы, но это выполнимо.

Я бы сделала все, что угодно, ради победы. Даже завела бы новый аккаунт в социальной сети, если потребуется. Я бы лгала, жульничала и хитрила… до известной степени.

Ну, то есть я бы, конечно, не стала надирать задницу сопернику, или принимать стероиды, или делать минет Ивану, но на все остальное я, наверное, дала бы согласие, будь этот шанс реальным. Судя по выражению лица тренера Ли и почти болезненному выражению лица Ивана… видимо, таковым он и являлся.

Иван был самым успешным фигуристом в парном катании, и за последние двадцать лет получил огромное количество наград. Я же в последний сезон даже не смогла дойти до финала Гран-при, а национальные соревнования прошли и вовсе ужасно. Мы с моим бывшим получили пятое и шестое место в обоих турнирах.

Это была лучшая из возможностей, на которые я когда-либо могла надеяться после того, как осталась без партнера.

– Тебе интересно? – спросила тренер Ли.

Выражение ее лица, как и голос, было спокойным и уравновешенным, и мне хотелось, чтобы это было именно так.

Интересно ли мне? Еще бы.

Меня всего лишь волновали детали.

Любой парник знает, что должен полностью доверять своему партнеру. Фигуристка, катающаяся в паре – особенно фигуристка, – каждый божий день практически отдает свою жизнь в руки партнеру. Мне не нужно было напоминать об этом тренеру Ли или Ивану. Доверие – основа любого партнерства. Либо это вера в то, что кто-то, может, и ненавидит тебя, но достаточно сильно хочет победить и не станет рисковать удачей, либо это искренняя, чистая вера в то, что ты доверяешь тому, кто этого заслуживает, и можешь надеяться лишь на то, что это взаимно.

Но мне хотелось победить. Мне этого хотелось. Мне всегда этого хотелось. Ради этого я истекала кровью, ради этого плакала, ломала кости, получала сотрясения мозга, растягивала почти каждую мышцу своего тела, никогда не имела друзей, никогда не училась в колледже, никогда никого не любила, пренебрегала своей семьей, все ради этого. Ради любви, которая была больше всего самого дорогого на свете. Ради спорта, внушившего мне уверенность в том, что после каждого падения я могу подняться на ноги.

Год назад… полгода назад… то, что сейчас происходило, могло бы означать, что мои молитвы услышаны.

Я смотрела в пустоту между ними, мучаясь от возбуждения, которое пробудила во мне эта возможность, хотя и подразумевающая работу с реинкарнацией Люцифера, – мне так сильно хотелось победы, что я не желала этого учитывать. Но, как говорила моя мама, когда мы были детьми и не хотели есть то, что она приготовила на ужин, не до жиру, быть бы живу, – и все равно, все равно я не могла подавить в себе тревожное ощущение, твердящее о том, что это какой-то долбаный заговор. В этом не было бы ничего странного. Некоторых людей не волнует, что или кого они калечат ради достижения своей цели.

Я бы не выдержала, если бы меня использовали. Еще раз. Я не сказала бы этого, но я отдала бы им всю себя, дай они мне такой шанс. Всю.

Но…

У меня были обязательства. Компромиссы и обещания, которые я не желала нарушать. Как бы мне не хотелось сказать «да»… Да! Да! Нужно было подумать. Не все зависело от меня, и мне понадобилось много, много времени для того, чтобы смириться с этой мыслью.

Хотя и не до конца.

– Если это какой-то розыгрыш или вы хотите использовать меня, чтобы потом утвердить другую фигуристку, – я не собиралась заводиться. Я не верила, что эти двое честны, и неважно, что они убеждали меня в обратном, – то даже не думайте. – Иван, наверное, уже знал, что я убью его в случае чего. Черт, да его родная сестра убьет, если он так со мной поступит.

В комнате повисла тишина, и я не понимала, что она означает. Чувство вины? Или признание в том, что это полная фигня, о которой даже не следовало заводить разговор?

– Нет, – сказала тренер Ли спустя минуту, такую напряженную, что в комнате осталось тяжелое ощущение, от которого я не могла избавиться. – Это не так. Мы хотим, чтобы к нам присоединилась ты, Джесмин.

Если у меня и защемило сердце после ее слов, я не стала на этом зацикливаться.

Я посмотрела на мужчину, тихо, чертовски тихо, и настороженно сидящего за столом… и подумала, что заставило его партнершу сделать перерыв на год. Может, она выходит замуж. Может, кто-то заболел. А может, она не смогла выдержать этого кретина, и ей потребовалась передышка. Я пожалела о том, что у меня нет ее номера, а то бы я написала ей эсэмэс, чтобы уточнить. Она всегда была милой.

– Сделай уже фотку, раз так пялишься, – сухо сказал Иван, откидываясь на спинку кресла.

Закатив глаза, я окинула взглядом тренера Ли в надежде на то, что она удержит меня от очередной колкости, сказанной в лицо этому придурку, пока я все не испортила. Оставлю это на потом.

По счастливой случайности тренер Ли тоже закатила глаза, словно не была удивлена его тупым замечанием, и сфокусировалась на мне. Напряжение на ее лице говорило о том, что она старается оставаться профессионалом и сохранять сдержанность.

– Ты не обязана давать нам ответ прямо сейчас. У тебя есть время подумать, но рано или поздно мы должны будем узнать. Время идет, и если вы оба в следующем сезоне собираетесь участвовать в соревнованиях, для подготовки нам нужно использовать каждую минуту.

* * *

– Что тебя мучает? – спросил мой брат Джонатан спустя всего минут пять после того, как я села рядом, держа в руках тарелку курицы с пармезаном, приготовленной мамой. Такой едой год назад я могла побаловать себя лишь раз в неделю. Все мои брюки – и бюстгальтеры, и трусики – свидетельствовали о том, что происходило. Моя долбаная грудь стала размером с целую чашку, хотя это не имело большого значения. Мама прокляла всех своих дочек, передав им в наследство сиськи не больше комариного укуса, а самым – буквально – большим нашим достоянием, переданным вместе с ее генами, была задница. Одним из немногих преимуществ сниженной нагрузки во время тренировок стали моя чуть подросшая грудь и еще чуть более подросшая задница. То, что я стала тренироваться не по шесть или семь часов в день, а по два, имело огромное значение.

А теперь… ну, теперь мне, возможно, придется начать все сначала.

Возможно.

Прошло почти двенадцать часов после встречи, а я так и не приняла решения.

Если бы, и это было важное если бы, я согласилась на предложение тренера Ли и Ивана, то мне пришлось бы распрощаться с «Эм-энд-Эмс», которые я лопала три раза в неделю. Впрочем, это была бы небольшая жертва. Если бы я согласилась.

Но я смотрела вперед. А вдруг я смирюсь с мыслью, что дала согласие тренеру Ли, и потом решу, что не хочу снова рисковать всем ради всего лишь возможности. Мне нужно было рассмотреть и взвесить все варианты. Я не могла перестать думать об этом. Ни на работе, ни потом, во время второй тренировки, и ни на занятии пилатесом, которое я по-прежнему посещала раз в неделю.

Въехав на подъездную дорожку, я не удивилась при виде знакомой машины, припарковавшейся на улице полчаса назад. Родственники заходили к нам, когда им заблагорассудится, и это не ограничивалось только выходными или праздниками. Если у тебя два старших брата и две старшие сестры, всегда найдется кому зайти. Мои братья и сестры от случая к случаю заезжали к нам поужинать, несмотря на то что все они переехали много лет тому назад, оставив меня одну с соседями… то есть с мамой и ее мужем.

Когда я вошла, мама, мой брат Джонатан и Джеймс находились в комнате.

Первым, что каждый из них сказал мне, было: «Иди в душ!»

Я показала брату средний палец и прикусила язык, медленно поднимаясь по лестнице и направляясь в свою комнату. Мне не потребовалось много времени, чтобы собрать вещи, принять душ и одеться – при этом из головы не выходил утренний разговор, который предшествовал самому бестолковому рабочему дню из всех, что были у меня с тех пор, как я узнала, что партнер меня бросает.

Спустившись по лестнице, я нашла всю свою семью на кухне: они раскладывали по тарелкам приготовленный мамой ужин. Я поцеловала каждого из них в щеку, в ответ брат обслюнявил и выбесил меня, Джеймс чмокнул, а мама хлопнула по заднице. Только после этого я начала есть.

Стараясь изо всех сил отогнать мучившие меня мысли о Сатане и его тренере, я положила на тарелку порцию лапши и курицы с пармезаном, а потом села на табурет за столом в центре кухни, за которым все мы ели. Столовая использовалась исключительно по праздникам. Я съела примерно три куска и медленно пережевывала их, когда брат задал мне вопрос, который следовало бы предвидеть. Я вела себя слишком тихо, а такое случалось нечасто.

Прежде чем я успела подумать о том, что же, черт побери, сказать им, мама нарушила тишину. Она обошла стол, держа в одной руке тарелку, а в другой – такой полный бокал вина, что в него, кажется, влезло полбутылки.

– Боже, мам. Надо было просто взять бутылку вместо того, чтобы пачкать бокал. – Я хихикнула, когда она поставила бокал на стол – осторожнее, чем, вероятно, укладывала меня в постель в младенческом возрасте.

Закатив глаза, она поставила рядом с бокалом тарелку.

– Отстань. У меня был длинный день, а это полезно для сердца.

Я фыркнула и вскинула брови. У меня наконец появилась возможность рассмотреть, что на ней надето: обтягивающие джинсы, которые, я почти уверена, были моими, и ярко-красная блузка, которую, если я не ошибаюсь, носила моя сестра до того, как переехала отсюда.

– И все-таки, Ворчун, что с тобой? Неприятности в КЛ? – спросила мама, садясь за стол и не замечая взглядов, которые я бросала на нее из-за того, что она вырядилась в мои штаны.

В середине дня она прислала мне сообщение с вопросом, как прошла встреча. Я не ответила. Я даже не дала себе возможности подумать о том, хочу ли рассказать им о сделанном мне предложении. Не то чтобы я постоянно лгала. Нет. Но… что, если из этого ничего не получится? Что, если я растревожу их понапрасну? За многие годы я принесла им достаточно разочарований.

Да, эта мысль была словно осколок стекла, застрявший в дыхательном горле.

Переводя взгляд с женщины, к которой за неделю подкатывали чаще, чем ко мне за всю жизнь, я снова сосредоточилась на тарелке, накручивая лапшу на вилку. Я пожала плечами и спокойно ответила «Ничего», мгновенно осознав, что этими словами только все испортила.

Сидящие за столом усмехнулись, каждый на свой манер. Не было нужды смотреть на них, чтобы понять, что они переглядываются и думают, что я, наверное, по уши в дерьме – а так оно и было, – но в конце концов мой брат фыркнул:

– Блин, Джес, да ты даже не постаралась.

Я скорчила рожу, глядя в тарелку, и посмотрела на него. Потом поднесла средний палец как можно ближе к Джонатану, подняла его к лицу и притворилась, что тру внутренний уголок глаза.

Единственный член моей семьи со смуглой кожей, черными волосами и темными глазами, который отчасти был похож на меня, высунул язык. Человеку тридцать три года, а он показывает мне язык. Что за сучонок!

– Мы, может, и поверили бы тебе, если бы ты не сказала «ничего». Теперь мы знаем, что ты врешь, – поддержала его мама. – Ты не разговариваешь с нами, когда тебя что-то тревожит? – Она чуть было не фыркнула, снова обратив внимание на курицу, которую разрезала на куски. – Ха! И с каких это пор?

Именно поэтому все эти годы они были моими лучшими друзьями. Если не считать Карины, с которой в последние несколько лет я разговаривала все реже и реже, и еще парочки других, – семья и была моими друзьями. Мама говорила, что у меня серьезные проблемы с доверием к людям, но, честно говоря, чем чаще я встречалась с людьми, тем сильнее росло мое желание больше не встречаться с ними.

– Ты в порядке, Джес? – с беспокойством в голосе спросил Джеймс, оказывавший лучшее за последние плюс-минус десять лет влияние на моего брата.

Снова вонзив вилку в лапшу, я посмотрела на самого красивого мужчину из всех, которых видела за свою жизнь, и кивнула. С черными волосами, яснейшими карими глазами и кожей цвета темного меда, никому не дававшей ключа к разгадке тайны его происхождения, он мог встречаться с кем угодно. С кем угодно. Буквально. Если бы он решил стать моделью, то затмил бы абсолютно всех манекенщиков в мире. Даже моя сестра говорила, что вышла бы за него замуж, если бы он сделал ей предложение. Я вышла бы за него замуж, даже если бы он не сделал мне предложения. Он был добрейшим мужчиной, красавцем, успешным и трезво мыслящим. Мы все любили его.

Люди любят говорить, что любовь слепа, но невозможно, чтобы любовь была настолько слепа. Как он оказался в лапах самого большого идиота из нашей семьи, я не понимала… У моего брата были огромные ослиные уши и щель между двумя передними зубами, которую мама всю его жизнь называла очаровательной, но он так и не потрудился установить брекеты. Хотя у меня был слегка неправильный прикус, и я три года ходила с брекетами.

Но это все неважно.

– Со мной все нормально. Не слушай их, – сказала я Джеймсу довольно рассеянно и попыталась сменить тему разговора, выбрав самую очевидную – мужа моей мамы, который должен был бы сидеть с нами за столом… но не сидел. – Мама, а где Бен?

– Он встречается с друзьями, – быстро объяснила подарившая мне жизнь рыжеволосая женщина, прежде чем поднять глаза и нацелиться на меня вилкой. – Не увиливай. Что с тобой происходит?

Разумеется, это не сработало.

Я еле сдержала стон, засовывая кусок курицы в рот, и, неторопливо прожевав его, ответила:

– Все прекрасно. Просто я… кое о чем думаю, и это портит мне настроение.

Брат, сидевший рядом со мной, хихикнул:

– У тебя? Плохое настроение?

– Нет.

Я склонилась к нему и ущипнула за дряблую мышцу, которую он называл бицепсом.

– Ой-й! – вскрикнул он, отдергивая руку и потирая ее.

Я попыталась повторить, но он замахнулся на меня локтем, не давая возможности ущипнуть его еще раз.

– Мама! Посмотри на нее! – заныл мой брат, жестом показывая так, словно я нападаю на него. – Джеймс, помоги мне!

– Ябеда, – прошептала я, пытаясь ущипнуть его. – Дрянь.

Джеймс рассмеялся, но сохранил нейтралитет. Неудивительно, что он так мне нравился.

– Прекрати обижать брата, – сказала мама, вероятно, в тысячный раз за всю мою жизнь.

Когда он опустил руки, прикрывая талию, я протянула руку и очень-очень быстро шлепнула его по шее. Он открыл рот и попытался укусить меня.

– Маменькин сынок, – прошептала я, отдергивая руку.

Ухмыляющийся Джонатан наклонил голову в одну, потом в другую сторону, насмехаясь надо мной, как делал обычно, когда мама принимала его сторону. Она всегда принимала его сторону. Этот подлиза был ее любимчиком, несмотря на то что она никогда не признавалась в этом. Но все мы знали, что это так. Я любила обоих своих братьев, но понимала, почему мама любит его больше, чем остальных своих детей. Если не обращать внимания на сходство Джонатана с диснеевским псом Плуто, то все, видя его, улыбались. Такое воздействие оказывали на людей его огромные глаза.

– Малышка, судя по твоему тону, даже мне понятно, что тебя что-то беспокоит. Что случилось? – спросил Джеймс, наклоняясь вперед с таким участливым выражением лица, что оно вызвало у меня значительно большее чувство вины, чем все сказанное мамой или Джоджо.

Мне хотелось рассказать им.

Но…

Я вспомнила, – и, вероятно, это воспоминание никогда не сотрется из моей памяти, – как брат плакал от ярости, когда мы впервые узнали, что я осталась без партнера. Мама никогда не призналась бы, что она тогда была опустошена, но я слишком хорошо знала ее, чтобы не замечать опасных симптомов. Те же самые симптомы я замечала после каждого ее провального брака, не учитывая нынешний, когда она понимала, что жизнь изменилась навсегда и невозможно повернуть все вспять.

Сразу после того, как я прекратила тренировки для участия в соревнованиях – потому что невозможно точно исполнять многие парные элементы, катаясь в одиночку, а я полностью осознавала, насколько слаба моя надежда добиться успеха в одиночном женском фигурном катании, – я большей частью стала оставлять свои чувства при себе. Возможно, правильнее было бы употребить термин «депрессия», но я не хотела думать об этом. Мне было не впервой, я была абсолютной неудачницей.

Ни для кого не секрет, какой несчастной я ощущала себя, видя, как моя мечта ускользает… как зла, и обижена, и расстроена я была. Как зла, и обижена, и расстроена я до сих пор. Честно говоря, отчасти мне казалось, что я никогда не справлюсь с этим. Я, как дворняжка, затаила обиду. Но вся семья преодолевала этот путь вместе со мной, когда на один успех приходилось пять проигрышей, год за годом, снова и снова.

Самое главное, что все они были здесь, со мной, пока я лениво пыталась построить новую жизнь за пределами катка. Они заставляли меня делать всякую ерунду, например ужинать вместе, в то время как мне хотелось лишь одного – отсидеться в своей комнате; они развлекали меня, уговаривая пойти с ними куда-нибудь, они помогали мне забыть о чувстве вины за то, что я делаю что-то непривычное. Они делали это снова и снова до тех пор, пока я не начала чувствовать, что привыкаю. Но настал момент, когда я сказала маме, что ей больше не нужно платить астрономические суммы за тренировки, потому что у меня больше нет тренера. Он тоже меня бросил.