Записки русского, или Поклонение Будде

«Быть может, Филипп, ты увидел то, – подумал я, – о чем говорил Будда: “О монахи, есть нечто нерожденное, безначальное, несотворенное и необусловленное”».

– Кто-то сказал: первое, что умирает в человеке, – это желание сняться с места, – сменил тему разговора Лев. – Скажите, друзья, когда мы в последний раз вставали на лыжи? Лет пятнадцать назад?

– Если не больше! – сказал Филипп.

– Может, отправимся завтра на лыжную прогулку в лес? – Лев обвел нас вопросительным взглядом. Мы согласились.

Воскресенье. Мороз около пятнадцати. Густая бирюза на восточном склоне неба плавно переходит в яркую, будто лакированную, лазурь; на фоне небесной лазури красуется прекрасный золотой диск солнца, под его лучами блестит и искрится ослепительно белый снег; под снегом крыши деревеньки на холме, под толстым снежным одеялом, убаюкав свою бесчисленную живность, уснула до весны мать-земля.

Легко скользят лыжи. Снег поскрипывает под ними.

– После бесснежного Петербурга наша уральская зима – волшебная сказка! Ах, красота! Красота! – подняв лыжные палки и потрясая ими, восторженно воскликнул Филипп. – Лева, земной поклон тебе за то, что вытащил нас сюда!

– Поклоны можно отменить, – засмеялся Лев. – Давайте лучше до самой весны приезжать сюда по выходным.

– Согласны, Левушка! Никто не посмеет отказаться! Хватит киснуть в городских квартирах! – воодушевилась Надежда. – Даже не верится, что совсем рядом с городом существует сама по себе такая красота.

– Надо только экипироваться по-современному, – сказала Наталья. – Мы в старомодных спортивных костюмах, на обшарпанных деревянных лыжах, взятых напрокат, выглядим белыми воронами. Посмотрите, какие яркие разноцветные лыжники вокруг, на стильных пластиковых лыжах! А мы будто выплыли из прошлого, из наших незабвенных шестидесятых.

– Все это ерунда, Наташенька! Наши деревяшки скользят не хуже пластиковых, – крикнул, ускоряя бег, Филипп.

Лыжня пошла под уклон. Мы лихо, почти не отталкиваясь палками, промчались через березовый перелесок, обогнули сосновую рощицу и оказались у многолюдной лощины.

Как дети, вырвавшиеся из душных комнат на волю, забыв про время, с самозабвением катались мы на пологих склонах; казалось, на плечах наших не было и нет тяжелого груза прожитых лет и детское чувство единения с окружающим миром никогда не улетучивалось из наших сердец.

Увы, все кончается. Как-то незаметно обезлюдела лощина, солнце, растеряв позолоту, побагровело и ушло на запад, небо потемнело, стало отчужденно фиолетово-серым. Пришлось и нам возвращаться на базу.

Лыжная база «Юность» – это всего-навсего деревянная изба, где можно взять лыжи напрокат, сдать верхнюю одежду и лишние вещи в раздевалку, напиться кипяченой воды из алюминиевой кружки, прикованной цепью к металлическому бачку, – вот, пожалуй, и весь сервис, которому народ наш не без иронии дал определение: «ненавязчивый».

Лев с Куприяном принесли из раздевалки рюкзаки, извлекли оттуда термосы с чаем и бутерброды.

После стольких часов, проведенных на морозе, что может сравниться с горячим чаем! Согревающим теплом растекаясь по жилам, он погружает тебя в блаженство сладкой истомы.

– О, господа! – обведя нас глазами, со смехом сказала Наталья. – На ваших пожилых лицах, я вижу, расцвел детский румянец!

– Запах избы… Чувствуете? – Алевтина коснулась ладонью бревенчатой стены. – Запах древней Руси… Почему-то только в деревенской избе или в лесу чувствуешь свою неразрывную связь с предками.

– В этом нет ничего удивительного, – сказал Куприян. – Арийские племена древних германцев довольно комфортно обосновались на культурных развалинах Римской империи, а арийские же племена проторусских понесла нелегкая с предгорий то ли Альп, то ли Карпат (теорий много; где наша прародина, мы никогда не узнаем) в дикий, почти безлюдный, северный край, покрытый лесом. Лес – это наша истинная родина. Он сформировал наш характер.

– По-моему, наши предки ниоткуда не приходили, а всегда жили в лесу вместе с волками и медведями, – сказал Николай. – И хотя мы настроили городов, мало что изменилось в нас с былинных времен, грызет изнутри какая-то неосознанная, вернее сказать, подсознательная тоска по дикой воле в лесу. Только в наших пригородных лесах можно встретить летом и осенью так много людей, которые, по-детски обманывая себя, что пошли «по грибы – по ягоды», бродят и бродят в лесном сумраке, хотя прекрасно знают, что в этих лесах давным-давно нет ни грибов, ни ягод. Кстати, в наших глухих лесах до сих пор сохранились доверительные, почти дружеские отношения между медведем и русским мужичком. Рассказывают, однажды медведь принес к человеческому жилью лесника, которого скрутил приступ аппендицита. – Николай обвел взглядом бревенчатые стены, взглянул на молодую пару, тщательно протиравшую свои красивые дорогие лыжи, добавил: – Изба… лес… Вот уж воистину: «Там русский дух! Там Русью пахнет!».

Неожиданно что-то вспыхнуло во мне: неужели я так глупо, так бездарно проживу свою жизнь?! Неужто слова Канона: «Не потому он старший, что голова его седа. Он в преклонном возрасте, но называют его “состарившимся напрасно”, – относятся впрямую ко мне? У меня есть работа, кров, пища, – что, я боюсь разорвать эти жалкие путы привычной жизни, которые мешают мне подчиниться сердцу, зовущему вступить на Путь Будды?…

Завлекающе пестрые вещи – власть, богатство, известность, – их жаждут, к ним стремятся многие люди; но мне не нужны они, я абсолютно равнодушен к ним, пустым, иллюзорным. Так чего же я жду? Вся моя жизнь не стоит первого шага на пути к Просветлению. Дорог в России много, я могу выбрать любую и шагать по ней вслед за уходящим солнцем, вооружившись словами Всеведущего: «Откинь, что лежит пред тобою; не оглядывайся с сожалением на оставленное; не привязывайся к тому, что всегда тут, около тебя, – тогда только будет путь твой и тих, и покоен».

9

– Город утопает в грязной снежной жиже и собачьем дерьме…

Куприян с жалостью взглянул на зашедшегося в кашле Филиппа:

– А нашего бедного Филиппа душит сухой кашель – невесело, друзья мои…

– Бросай курить, Филипп, – осуждающе качая головой, сказал Лев, – не то наживешь астму или туберкулез.

– Пытался! Не получается! – безнадежно махнул рукой Филипп.

– Вот что, друзья, поехали-ка на дачу моей сестры, в Шатуново, – оживился Куприян. – Сестренка с мужем уезжает отдыхать на Кипр, ключи от дачи мне оставляет. Впереди – майский праздник: Пермь, пьющая и жующая, одуревшая от скуки и безделья, четыре дня будет утюжить асфальт подошвами башмаков да шинами колес бесцельно снующего туда-сюда автомобильного стада – что, приятная перспектива? Мне кажется, желтые головки цветущей мать-и-мачехи на зеленых полянах – более приятное зрелище, не правда ли? Кстати сказать, отвар из листьев мать-и-мачехи – отличное отхаркивающее средство. Будем отпаивать этим отваром Филиппа, а курить ему, голубчику, не дадим. Все папиросы у него выбросим. Купить же их в той сторонушке, Богом забытой, негде.

– Сразу бросить трудно, – жалостно протянул Филипп, – хотя бы одну пачку взять с собой…

– Ни одной папироски! Бросать так бросать! Резать так резать! – засмеялся Лев.

Тридцатое апреля. Вагон электрички – как это ни странно – наполовину пуст. Мы забросили рюкзаки на полку и сели. Напротив нас сел косоглазый мальчик, а чуть позже рядом с ним уселся деревенский малый в лихо сдвинутой на макушку кожаной кепке. Он внимательно посмотрел на мальчика и неожиданно обратился к нему с вопросом:

– Мальчик! А, мальчик! Почему ты косой?

– Когда моя мама была беременной, – отвечал мальчик, – она прыгала через пень, запнулась об него животом и стрясла мне глаза. Я ведь тогда в животе сидел.

– Что-о!.. – захохотал, сгибаясь пополам, деревенский малый. – А зачем твоя мама, беременная, через пень прыгала? – Казалось, еще секунда – и хохот разорвет парня изнутри.

– Я буду служить в ракетных войсках, когда вырасту, – игнорируя глупый вопрос, рассуждал мальчик вслух, – и запущу ракеты с атомными бомбами в Америку и в Англию и все там сожгу.

Мы переглянулись.

– Почему ты хочешь сжечь эти страны? – спросил Филипп.

– Ирина Петровна, директор нашего детдома, сказала что Америка и Англия бомбят православных сербов. А моя бабушка Варвара – православная. Вот и получат за это! – отвечал мальчик и погрозил в окно кулачком.

– Уж он-то со своими глазами точно не промахнется, сразу в две разные точки попадет! – снова захохотал деревенский малый.

– Тебя как зовут, дорогой? – обратился к нему Куприян.

– Степан.

– Тебе не кажется, Степан, что физический недостаток человека – не тот объект, на котором упражняются в остроумии?

– Да я так… ничего… – смутился Степан. Он восхищенным взглядом обвел богатырскую фигуру Куприяна, вздохнул завистливо:

– Эх, мне бы быть таким здоровым, как вы, – я бы Ваньку-колхозника!..

– А ты не в колхозе работаешь? – спросил Лев.

– Не-а, мы с братом из колхоза семь лет назад вышли. Фермерствуем на пару, – Степан презрительно скривил губы. – Колхозники вместе с председателем и его женой, бухгалтершей, давным-давно спились, бражничают, не просыхая. Загляни вы в колхозный коровник – от ужаса помрете. Темно, одна лампочка еле светит, гниль, навозу чуть не до потолка, коровы – как из Бухенвальда, одни ребра торчат, а из глаз слезы так и катятся, так и катятся. Бедные коровы, ну прямо как люди плачут! Я один раз, глядя на них, сам чуть не заплакал. Поубивал бы всю эту колхозную шваль, чтоб не издевались над животными! Мы-то с братом коневодством занимаемся – лошадей любим. Дела у нас хорошо идут. На днях еще двух жеребцов за большие деньги продали. Итальянцам продали, – Степан тяжело вздохнул, достал из внутреннего кармана фотографию и протянул ее нам со словами: – Я – с Ленкой, женой моей, перед новым домом.

На цветной фотографии улыбающийся во весь рот Степан стоит в обнимку с курносой девчонкой в голубеньком платьице перед красивым двухэтажным домом из красного кирпича.

– Как понять женщин? – снова тяжело вздохнул Степан. – Ленка за мной с седьмого класса бегала, все про любовь талдычила. Я на нее ноль внимания. Мне Светланка нравилась. А когда я из армии вернулся, Ленка все-таки оженила меня на себе. Два года прожили нормально. А потом взбесилась бабенка, стала к Ваньке бегать. Изменничает. Я ей говорю: «Раз ты любишь Ваньку, уходи к нему. Ведь ты меня не любишь». – «Нет, люблю! Люблю! Ваньку я просто жалею». Пять лет она мне душу мотает. Иногда неделями у Ваньки пропадает. Потом возвращается тихая, покорная. Брат говорит мне: «Всыпь ты ей хорошенько по заднему месту, чтоб из нее вся дурь вылетела». А у меня рука на нее не поднимается. Я бы Ваньке всыпал – да где там! Он здоровый бугай, нам даже вдвоем с братом с ним не сладить. И выгнать я ее не могу: когда Ленки дома нет – не жизнь, а зеленая тоска, места себе не нахожу. Сам себе противен. Может, она меня каким-то зельем колдовским опоила? Не могу я понять ее…

– Говорят, женщины к нам с другой планеты прилетели, – с улыбкой сказал Лев. – Нам никогда не понять их.

– Это уж точно! – согласился Степан.

Женщины… Ничего, кроме страдания и разочарований, не принесли мне любовные похождения моей молодости. Я попусту растрачивал себя, гоняясь за призрачным счастьем. Когда же проникся глубокой правдой слов Великосущного:

«Сами недолговечные, как можете вы в своей мимолетности обнаружить тех, кто достоин вашей любви? Тысячи перерождений пройдут без взгляда на того, кого вы так нежно любите», – я укрепился в одиночестве.

– Ездил я в областную администрацию по делам, – продолжал Степан. – Направили меня куда-то наверх, то ли к Зоткиной, то ли к Зотовой – забыл фамилию. Час сижу около ее кабинета, другой сижу… То знакомый к ней придет, она с ним два часа болтает, то – знакомая, она с ней болтает. Ну, леший возьми! Мы – я да еще за мной бородатый мужик был – пять часов просидели! Наконец попал я к ней в кабинет, она смотрит на меня стеклянными глазами, спрашивает:

«А вы кто?» – «Степан я, – говорю, – приехал из Березовки по делу» – «Ой! – говорит. – Извините, мне надо срочно уезжать!»

Круглое загорелое лицо Степана еще больше потемнело, в лучистых васильковых глазах застыл недоуменный вопрос: мол, как прикажете это понимать?

– Да-а… наши пермские чиновники – уникальное явление, – усмехнулся Филипп.

– Тьфу, только время впустую потерял! Больше в город носа не покажу. Ходят в ваших пермских конторах бабы при каблуках да мужики при галстуках, развели вы там дармоедов! – Степан с подозрением уставился на нас. («А вы, голубки, случайно, не тем же ли лыком шиты? Не из того ли роду-племени ягодки?» – читалось в его глазах). Потом он перевел взгляд на мальчика, спросил его: – А ты, малец, куда едешь?

– Я из детдома сбежал. Там такие, как ты, – мальчик ткнул указательным пальцем Степана в грудь, – обзывали меня: «Косошарый! Косошарый!» Я буду жить в Березовке, у бабушки Варвары.

– Опоздал ты, малец, баба Варя неделю назад умерла, – Степан с жалостью посмотрел на мальчика, тяжело вздохнул; он долго молчал, потом, – словно разговаривая сам собой, заговорил с грустью в голосе:

– Пятьдесят лет проработала баба Варя в колхозе, а когда померла, то эта шарашкина контора даже рубля не дала на ее похороны. Мы с братом на свои деньги старушку похоронили: в церкви покойницу поп отпел, красивой оградкой могилку огородили, крест православный из нержавейки поставили – все чин по чину. Пусть спит. Добрая старуха была.

Степан взглянул на мальчика потеплевшим взглядом и неожиданно предложил:

– А живи-ка ты, малец, у меня! Будешь моим сыном. Хочешь?

– Хочу, – сказал мальчик. – А ты не будешь больше обзываться?

– Никогда в жизни! – Лицо Степана приобрело мечтательное выражение, стало одухотворенно-красивым. – Может, и Ленка моя образумится – она у меня бесплодная, – раз сыночек у нас появился. Будет ей о ком заботиться, кого жалеть.

Мальчик доверчиво обнял Степана ручонками, положил ему голову на грудь и уснул.

Электричка подходила к Березовке.

Степан, бережно держа мальчика на руках, осторожно встал, шепотом попрощался с нами и вышел в тамбур. Я был уверен: Степан действительно никогда не обидит мальчика недобрым словом. Доброе сердце – это бесценный капитал. Степан обладает им. О таких людях, как он, сказано в Типитаке: «Кто добрым делом искупает сделанное зло, тот освещает этот мир, как луна, освобожденная от облаков».

Мерный стук колес… Сладкое дуновение весеннего ветерка в чуть приоткрытое окно… Фиолетовые сумерки…

– Странно, – сказал Лев, – никто не догадался спросить мальчика, как его зовут…

10

Из Шатунова мы вернулись утром четвертого мая. Не успел я раздеться, как раздался звонок.

– Я вас в окно увидела, – Вера, соседская двенадцатилетняя девчушка, привела Линду. Девочка души не чаяла в моей овчарке, и когда я надолго исчезал куда-нибудь, она с удовольствием соглашалась, как она говорит, «нянчиться с собакой». – Ваша Линда, сколько ее ни корми, все равно будет голодными глазами смотреть, когда ест кто-нибудь, – со смехом сказала Вера, ласково поглаживая собаку. – Папа ел суп в кухне, а она уселась у его ног, и водит глазами туда-сюда вслед за ложкой, как она то в тарелку с супом опускается, то в рот отправляется. Папа сказал:

«Линда, наверное, думает: глупые люди, придумали какое-то приспособление для еды; опустил бы морду в чашку – и лакал бы, как я!»

Я угостил девочку мороженым. Потом мы сыграли с ней две партии в шахматы.

Она, имея первый спортивный разряд по шахматам, в два счета обыграла меня.

– Может, мне поддаться, проиграть вам разок понарошку, чтоб не страдало ваше мужское самолюбие?

Вера подперла ладошкой подбородок и как-то по-старушечьи сердобольно уставилась на меня.

– Зачем? Мне интересен сам процесс игры, а результат меня не волнует.

– Вы из другого мира. А я хочу всегда побеждать!

«Вера! Вера!..» – в открытую форточку залетел с улицы мальчишеский крик.

– Это меня! – Вера потрепала Линду: «У-у… овчарища!» – и, крикнув на ходу: «Пока, старичок!», убежала.

Я накормил Линду и выгулял ее во дворе.

Хотел было испечь сардины в духовке, но, прокрутив это нудное кулинарное действо в голове, передумал. Выпив чашку крепчайшего чая с молоком, я отправился к Николаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.