Немой крик

Он снова молча кивнул – отвечать теперь по-чеченски счел не вполне удобным, а по-русски не хотелось. Она аккуратно, не глядя на него, открыла дверцу, села, опустив глаза, на сиденье рядом с ним, положила пластиковый пакет с какими-то немногими вещами себе на колени, без излишнего усердия захлопнула дверцу, и он, тронув машину с места, осознал, что эта женщина-вдова не старше двадцати пяти лет в профиль очень похожа на восемнадцатилетнюю Зазу, которая теперь и уже давно была женой его лучшего и теперь уже единственного друга Вахи, к которому он сейчас ехал; в багажнике машины лежал полотняный мешок с молчаливыми курами и стояла кошелка с яйцами – Айбика, уже более десяти лет продолжавшая втихую ревновать его к Зазе, каждый раз, когда он ехал в Грозный, всегда что-нибудь да находила для подарка…

На куртке у попутчицы не было никаких ни надписей, ни знаков, указывающих на ее принадлежность к той или иной международной гуманитарной организации, которых, как он слышал, в республике работало не менее пяти, однако все прояснилось на первом же блокпосту за Шали – женщина подала подошедшему солдату вместе с паспортом пластиковую карточку с цветной фотографией в левом углу и эмблемой Датского Совета по беженцам – красный прямоугольник с белой петлеобразной стрелкой – в правом. Солдат привычно забрал из паспорта Айдамира заранее вложенную туда десятку – негласную таксу за проезд – машину досматривать не стал, молча вернул обоим документы и лениво махнул рукой: «Проезжай…».

Выехав на федеральную трассу Баку-Ростов, Айдамир свернул влево и прибавил скорость – асфальт дороги здесь не был разбит реактивными снарядами с вертолетов, как в районе Алхан-Юрта, да и встречные машины были крайне редки, а попутных, со стороны Гудермеса, вообще не наблюдалось. По обе стороны дороги все так же чернели осенней пустотой поля, а впереди и справа, еще в отдалении, темнела пока еще только серая полоска густого смога над Грозным от горящих возле Старопромысловского района города нефтяных вышек.

Менее чем за километр до реки Аргун Айдамир свернул с трассы вправо, на грунтовку – один из двух бетонных пролетов моста на трассе, взорванный еще в первую войну, лежал в воде поперек русла, и метрах в пятистах ниже по течению предприимчивые люди из ближайшего села соорудили подобие моста из газовых труб большого диаметра, пересыпав их щебнем – ездить-то надо было не только российским БТРам, «УРАЛам» и БМП, для которых стремительный, но зачастую неглубокий на равнине Аргун серьезной преградой не был. Над блокпостом у развилки все так же трепыхался на ветру флаг – не российский, не профсоюзный, не казачий, не еще черт знает какой, как на большинстве постов на дорогах (для полного счастья только пиратского не хватало, с черепом и костями), а нормальный советский стяг – красное полотнище с золотистыми серпом и молотом в левом верхнем углу – и несли тут службу уже определенно не те милиционеры, которые находились здесь две недели назад, когда он ездил в Назрань, но тоже нормальные, как и их предшественники, не озлобленные и не наглые – с такими просто общаться было почти приятно.

– Держите, шпионы, – наклонившись к машине и возвращая им документы после беглого, но профессионально цепкого просмотра, с доброй улыбкой сказал боец лет двадцати пяти или даже постарше, как минимум – прапорщик или старший лейтенант.

Айдамир промолчал, несуетливо сунул водительские права и паспорт, в котором десятка осталась нетронутой, во внутренний карман потертой кожаной куртки, а женщина, взяв свои документы, спокойно – и вновь как-то отстраненно, глядя прямо перед собой – поинтересовалась:

– Почему шпионы?

– Да потому, что с иностранцами работаете, – засмеялся служивый. – И что вроде бы не мирное население, а боевиков подкармливаете на деньги Европейского Союза. Так нас натаскивают – понятно кто…

– Тогда первейший пособник шпионов и боевиков – главный военный комендант Чеченской республики генерал Бабичев, который издал приказ обеспечивать беспрепятственный проезд по всей территории Чечни колонн с гуманитарными грузами для наиболее социально незащищенных категорий населения, – без видимых эмоций сказала попутчица, засовывая свой паспорт с удостоверением в пакет на коленях.

– Вот-вот, – уже без смеха произнес честный мент. – Получается, что так.

– Мы можем ехать? – спросила женщина.

– Да, езжайте.

На этой стороне газотрубного моста справа стоял все тот же, что и две недели назад, мужчина средних лет из Чечен-аула, собирая с водителей проезжающих гражданских машин по пять рублей на поддержание моста в рабочем состоянии, а слева каменел от страха один и без оружия маленький российский солдатик определенно первого года службы, рядом с которым стояли десятка полтора двадцатилитровых железных канистр с бензином из части. Айдамир остановил машину на обочине напротив солдатика, прошел к сборщику подати, поздоровался с ним, перекинулся несколькими фразами, отдал пять рублей за проезд и подошел к юному рекруту. Половина канистр возле него уже была с неплотно закрытыми горловинами – российский бензин ценился в республике за качество, и торговля у тощенького первогодка явно шла неплохо, хотя проезжающих машин и было сегодня почему-то немного.

– Семьдесят шестой? – спросил Айдамир, кивнув головой на канистры.

Служивый быстро-быстро помотал отрицательно головой, улыбнулся заискивающе-жалко:

– Девяносто второй…

Это было что-то новое. И именно то, что нужно. Айдамир взял ближайшую закрытую канистру, открыл горловину, поднес ее к лицу, понюхал, закрыл канистру, поставил ее возле своей ноги.

– Почем? – спросил он, стараясь не смотреть на стоящее перед ним жалкое подобие бойца. Зло закипало в нем, и не столько к тем, кто выставил сюда этого одинокого солдатика – от этого все же была немалая польза, и не только ему лично – как к тем полковникам и генералам, которые послали таких вот чмошников наводить так называемый конституционный порядок в мятежной и очень богатой чистейшей в бывшем Союзе нефтью республике, где уже двенадцатилетний парнишка наверняка умеет обращаться со стрелковым оружием получше большинства таких вот антитеррористов.

– Сто пятьдесят, – пролепетало создание дрожащими губами. – Если с канистрой…

– Беру три, – сказал Айдамир. – С собой. Четвертую заливаю в бак.

– Тогда… – солдатик трепетно-радостно улыбнулся. – Тогда с вас пятьсот пятьдесят…

Айдамир вынул старенький бумажник, достал из него пятисотку и сотню, протянул их подобию бойца, сказал, глядя на его грязные и раздолбанные сапоги определенно на два размера больше:

– Сдачи не надо.

Солдатик снова трепетно улыбнулся в ответ, несколько раз быстро-быстро благодарно кивнул головой. Айдамир поспешно нагнулся, взял две полные канистры, отнес их к машине, вернулся, не поднимая глаз, еще за двумя. Не приходилось сомневаться, что по возвращении в часть у пацана вычистят из карманов всю выручку – если не непосредственно те из офицеров, кто организовал этот бизнес, так старослужащие солдаты уж наверняка.

Поставив три канистры в багажник и влив содержимое четвертой в бензобак, Айдамир вернулся к рекруту, поставил пустую канистру ему под ноги, глянул в деревенское его лицо, сказал спокойно, удерживая в себе слово «здесь»:

– Не бойся – никто тебе голову резать не будет.

Служивый снова жалко улыбнулся и заискивающесогласно затряс головой. Айдамир, сев в машину, неподвижно посидел с полминуты, задавливая в себе набухающую ярость. Попутчица все так же сидела неподвижно и молча, думая о чем-то своем совсем не радостном.

Выехав с гравистых колдобин на асфальт, Айдамир вновь прибавил скорость. Ни встречных, ни попутных машин уже совсем не наблюдалось, и это была не просто странность, а напрягало, и с каждой минутой все больше – получалось, что протяженнейший участок федеральной всегда оживленной трассы как минимум от Чернореченского поста ГАИ, а то и от Алхан-Юрта, до блокпоста на развилке Аргун-Грозный или дальше на какое-то время сознательно очищен федералами от проезда машин местных жителей и работающих в республике гуманитарных организаций. Либо где-то произошло что-то серьезное, либо федералы задумали проводить какую-то масштабную войсковую операцию, либо что-то еще – но причина этой образовавшейся пустоты на трассе, какой бы она не была, лично для него таила сейчас определенную и немалую опасность. И для пассажирки тоже. А тому, что его машине позволили выехать на трассу и уже немало прокатиться по ней, могло быть одно и весьма простое объяснение – бардак, которого в армии и раньше было предостаточно. Не исключено, что на множественных второстепенных и третьестепенных по важности блокпостах в республике всего-навсего не налажена надежная радиосвязь, что стоят там древние ультракоротковолновые радиостанции типа «Р-105», зачастую работающие по принципу: «Первый», «первый», я – «второй», я вас вижу, но не слышу» – права, трижды права русская поговорка, слышанная им неоднократно в Афганистане: «Сильна Красная Армия – но связь ее погубит». И сколько уже раз при выездах из родного села приходилось ему встречать на дорогах республики «динозавров» и «мамонтов» отечественной бронетехники – и Т-62, и даже Т-55 – не просто рыжих от многолетней ржавчины, а с такими кавернами на башенной броне, как будто кто-то из мужчин с размаху стукнул кулаком по размягченному кому пластилина; а уж про бронетранспортеры выпуска как минимум начала 50-х годов прошлого века и говорить нечего – такое впечатление, что чешуйчатую от осыпающейся ржавчины «броню» проще простого пальцем было проткнуть, не то что пулей. И все это еще ездит по дорогам и бездорожью его родины, земли его предков, и сидят в них и на них в основном молоденькие антитеррористы срочной службы из сел и деревень глубинной России – достоялся песенный бронепоезд у мирных людей на запасном пути, дождался своего часа…

Неспешно подвигались навстречу заросли кустарника по обе стороны дороги перед давно пустующим бетонным строением Чернореченского поста ГАИ возле развилки на Грозный, и по мере приближения к ним внутреннее напряжение у Айдамира все более усиливалось – очень уж часто здесь что-нибудь да случалось, слишком уж заманчивоудобным было это место на трассе для засады как для его земляков из числа непримиримых, так и для тех, кто со всеми видами неатомных вооружений прибыл сюда наводить конституционный порядок…

В ту поездку в Назрань две недели назад он взял по просьбе соседей двух парней из своего села, в Шали в машину подсели еще двое их друзей, так что скучать в дороге не приходилось, хотя молодежь и вела себя относительно сдержанно и на блокпостах при проверке документов, и вообще, и его это вполне устраивало. И лопухнулся он тогда сам – и сильно. Ни автомагнитолу при подъезде к Чернореченскому посту не выключил, ни прекратить треп не приказал – и при закрытых окнах дверок за работой двигателя, за негромкой музыкой и песнями его любимой певицы Тамары Дадашевой, за разговорами и порой смешками парней не уловил звуков стрельбы. И только начав на небольшой скорости выезжать на площадь развилки и увидев в двух десятках метров впереди и правее БТР-80 со всплесками пламени в раструбе крупнокалиберного пулемета – стрельба велась короткими очередями в заросли слева – он мгновенно затормозил и выключил автомагнитолу, прекрасно понимая, что влипли они – все пятеро – капитально и уберечь их сейчас может лишь чудо – из кустарника слева в сторону бронетранспортера тоже стреляли, стреляли не только чаще, чем БТР, но и тоже зримо – перед лобовым стеклом, между его машиной и техникой федералов, то и дело мелькали слева направо стремительные красные огоньки трассирующих пуль, и стоило стрелку или стрелкам в зарослях – их там определенно было не более трех, а то и один-единственный, поскольку БТР постоянно бил в одну точку, без рассеивания – повести ствол чуть правее, всего на несколько сантиметров, и эти «трассеры» и обычные пули между ними вонзятся в его машину… «Дядя Айдамир! – закричал кто-то из парней позади. – Давай назад! Давай назад!». «Сидеть!!! – заорал он, молодежь сразу послушно присмирела, притихла, и он добавил уже не так яростно: – Не дергайтесь. Пока мы стоим, они нас просто не видят». Он не стал уточнять, что слово «они» относится прежде всего к башенному стрелку БТРа, который наверняка прозевал их выезд на площадку, но стоило им теперь даже просто начать сдавать назад (не говоря уж о попытке развернуться), как стрелок, всего лишь краем глаза уловив какое-то движение слева от себя, которого там не должно быть, может машинально довернуть башню в эту сторону и так же не задумываясь дать упреждающую очередь из КПВТ по источнику движения – а пули калибром 14,5 миллиметра в момент сделают решето с ошметками и из его машины, и из всех пятерых. Так и сидели они, молча и без малейшего движения, несколько мучительно долгих минут в его жестяно-стеклянной «коробочке» производства тольяттинского автозавода, затем стрельба слева начала заметно стихать и вскоре прекратилась совсем, и БТР, продолжая постреливать короткими очередями, двинулся вперед, в кустарник за постом ГАИ, а следом за ним, прикрываясь броней и колесами, начали по двое и по трое перебегать солдатики с автоматами, человек пятнадцать, которые ранее, невидимые из его машины, определенно лежали под обстрелом на асфальте площади развилки. Дождавшись окончания перебежек, он сначала потихоньку, а затем все быстрее пересек опустевшую развилку и остановил машину на трассе лишь через километр, когда сидевший рядом Абдулхаким начал на грани истерики кричать: «Да я лучше к Басаеву уйду, чем меня вот так вот, как сейчас, пристрелить могут, как барана безмозглого!», и выскочил из остановившейся машины, и забегал вокруг, размахивая руками и продолжая что-то бормотать – он терпеливо дождался, пока парнишка набегается и набормочется, затем приоткрыл свою дверцу, спросил без всяких эмоций: «Успокоился?» – Абдулхаким молча кивнул, виновато опустив голову – «Тогда садись, поехали…» – сказал он тогда, и до многолюдной площади возле автовокзала в Назрани с суетливым рынком поблизости никто в машине не проронил больше ни слова…

Заросли слева подступали почти вплотную к трассе – и это с приходом федеральных войск было странно, поскольку в других известных ему подобных местах на равнине федералами обеспечивалась так называемая «полоса безопасности» шириной не менее пятидесяти, а то и ста метров, на которой подчистую вырубался не только кустарник, но и любые деревья, однако странно только на первый взгляд – а кустарник справа изначально отстоял от дороги на полтора-два десятка метров, образуя тем самым протяженную грунтовую площадку, «пенал» для отстоя машин перед постом ГАИ в мирное время, и едва въехав по трассе в этот еще малолистный, мрачно-серый зарослевый «коридор», Айдамир, плавно снижая и без того небольшую скорость, до боли прикусил изнутри нижнюю губу.

В дальнем правом углу грунтовой площадки возле самых зарослей багажником к нему стояла темно-синяя легковая машина.

Там, где нынче никак не должна была стоять.

«Девятка».

Новенькая.

Еще без номеров.

И четверо людей возле нее.

Следовательно, ни на обочине, ни на «пенале» в целом противопехотных мин в настоящее время не было – и это тоже было странно, но опять-таки только на первый взгляд…

Двое черноволосых парней в черных пиджачках и брючках, конечно же, его земляков, определенно не старше восемнадцати-двадцати лет, расставив ноги, упирались ладонями в кузов машины, а позади них стояли двое военных без кепи, в уже далеко не новеньком зеленом камуфляже, и один, поменьше комплекцией и ростом, направлял на парней висящий на плече автомат, а другой – крупнотелый, высокий, накачанный – просто глядел, покуривая, в спины задержанным, и на правом плече у него на ремне стволом вниз висел пулемет Калашникова со сложенным прикладом и с магазинным коробом емкостью сто патронов.

И останавливаться, и разворачивать машину было теперь и бессмысленно, и глупо, и Айдамир продолжал двигаться вперед со скоростью неторопливого пешехода.

Амбал медленно повернул голову вправо – Айдамир успел разглядеть его мгновенный оскал, мимолетную досаду на его лице – выплюнул сигарету и стремительно для своей комплекции выбежал наискосок на асфальт трассы, легко, как игрушку, вскинул тяжелый пулемет на уровень лобового стекла, привычно передернул затвор, вгоняя первый патрон из ленты на линию подачи в ствол, и уверенно-несуетливо скользнул указательным пальцем ниже, к спусковому крючку.

Их разделяло теперь не более тридцати метров, на вид ему было лет двадцать пять-двадцать семь, у него было спокойно-сосредоточенное лицо человека, уже привыкшего убивать не раздумывая – и Айдамир, цепенея, успел лишь беззвучно прошептать обреченное: «Ну вот и все»…

3

Грозный – временный блокпост на федеральной трассе «Кавказ» возле развилки на город Аргун. Среда, 11 апреля. День

Простоволосого седого мужчину в легкой черной куртке с небольшой дорожной сумкой на левом боку «Меченый» заметил издали – тот спокойно прошел через блокпост на выезде из города, прошел не останавливаясь и даже не повернув голову в сторону служивых, и никто из бойцов на «точке» тоже не стал его ни останавливать, ни проверять документы, ни досматривать его ношу. Уфимцев также явно обратил на это внимание, но ничего не сказал, только взглянул коротко.

– Останови-ка, Слава, – сказал «Меченый», когда они подъехали на блокпост.

БТР сопровождения с бойцами на броне остановился в пяти метрах позади.

А седой мужчина в легкой черной куртке стоял левым боком к блокпосту в полутора десятках метров впереди.

Стоял на краю асфальта, где противопехотных мин – в отличие от обочины – быть не могло.

Грамотный был мужчина, бывалый…

К «УАЗику» резво подбежал худощаво-длинный начальник поста с автоматом на плече – «Меченый» приоткрыл ему навстречу дверцу – округлил глаза, увидев звезды на погоне, звонкоголосо доложил, отдав честь:

– Старший лейтенант ОМОН Широков! Здравия желаю, товарищ подполковник!

«Меченый» помолчал, разглядывая бесхитростное и угреватое его лицо, затем дернул головой в сторону мужчины в легкой черной куртке:

– Почему твои бойцы пропустили того гражданина через пост без проверки документов и даже не соизволив поинтересоваться у него, куда это он направляется из города пешим порядком? Или хороший знакомый?

– Виноват, товарищ подполковник! – все так же бодро и нисколечко не смущаясь ответствовал начальник поста. – Разберусь!

– Разберись, разберись, – сказал «Меченый», захлопывая дверцу. – Давай-ка, Слава, к этому седому.

Уфимцев умело отпустил педаль сцепления, прибавляя газу – и обернул к нему изумленное лицо:

– Это что-то с чем-то, товарищ подполковник! Чтоб «чехи» просили военных их подвезти…

Мужчина действительно стоял с поднятой правой рукой – и на его куртке с левой стороны на уровне сердца уже отчетливо был виден красный прямоугольник нашлепки с белой петлеобразной стрелкой – эмблемой Датского Совета по беженцам. И голова у него была полностью седая, хотя ему еще не было и пятидесяти…

– Это не чеченец, Слава. Наш, из Ставрополя. А работает среди них, один и без оружия, и давненько уже. Была ориентировка.

– «Свой среди чужих, чужой среди своих»? «Агент под прикрытием?» – спросил прапорщик, останавливая машину возле голосующего.

– Сам хотел бы знать это наверняка, – сказал «Меченый», приоткрыл свою дверцу, взглянул в упор на потенциального попутчика, который давно его интересовал, увидел в его глазах момент узнавания – хотя они еще ни разу нигде не пересекались – и кивнул головой в сторону заднего сиденья: – Садитесь.

И пока мужчина спокойно и несуетливо усаживался в машину, еще раз вспомнил ориентировку полугодовой давности, полученной из ставропольского краевого Управления ФСБ на запрос Орлика:

«Шавинский Алексей Валентинович, прозвище среди родственников и знакомых «Шава». 46 лет, родился на Украине. Образование незаконченное высшее педагогическое. Основная профессия – журналист (газетчик, корреспондент и редактор студий телевидения). Дотошен при сборе информации для СМИ, точен при ее подаче. Срочную службу проходил в 76-й дивизии ВДВ (Псков), радист разведроты, 25 прыжков с парашютом, в том числе 11 ночных. Неплохо владел холодным и стрелковым оружием, в том числе зарубежного производства, а также приемами рукопашного боя. Был знаком с подрывным делом…»

«Седой» уселся за его спиной, аккуратно захлопнул за собой дверцу и только после этого сказал штатское:

– Здравствуйте.

«Меченый», не оборачиваясь, кивнул, сказал прапорщику:

– Поехали.

«…Ефрейтор запаса. В системе авиалесоохраны принимал участие в тушении более ста лесных пожаров в Карелии, Красноярском и Хабаровском краях – 42 спуска по тросу с зависшего вертолета. В конце 70-х, будучи в командировке на советско-китайской границе от молодежной газеты, фактически около трех месяцев прослужил рядовым пограничником на всех заставах 131-го погранотряда КГБ СССР (Памиро-Алай, Киргизия). В августе 83-го подал заявление в районный военкомат с просьбой направить его в Афганистан для участия в боевых действиях, от предложения поехать туда кочегаром или озеленителем воинского городка категорически отказался, о чем впоследствии очень сожалел…»

– Куда следуете, гражданин? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил «Меченый».

«…После аварии на Чернобыльской АЭС два года прожил в зоне, периодически подвергавшейся радиоактивному загрязнению, конфликтовал с районными партийными и советскими органами, продолжающими практику отгрузки зараженной радионуклидами сельхозпродукции в другие регионы страны, в том числе в Москву и Ленинград. На закрытом заседании райкома партии рассматривался вопрос о направлении его на принудительное лечение в психиатрический диспансер. В КПСС никогда не состоял. В апреле 88-го добровольно уехал на Дальний Восток, в Хабаровскую базу авиационной охраны лесов. С июня 88-го по октябрь 94-го, прилетев навестить давнего друга, работал в Тенькинском районе Магаданской области – газетчик, телевизионщик, пожарный профессиональной пожарной части, горнорабочий старательской артели. Имел доступ к добываемому россыпному золоту, участвовал в съемке добытого драгметалла с промывочных приборов и пешей транспортировке 12,6 килограммов уникальных самородков, отобранных в Гохран России на приисках и в старательских артелях Колымы и Чукотки старшим научным сотрудником Института платины Академии наук РФ Л. А. Серовой (промывочные сезоны 92-го и 93-го года). Весной 90-го года сдал правоохранительным органам районного центра Устъ-Омчуг восемь килограммов шланговой взрывчатки (аммонит) и тридцать метров детонирующего шнура, обнаруженных им брошенными на месте проведения мелиоративных работ. От предложенного в местном отделе КГБ денежного вознаграждения категорически отказался, заявив, что не считает эти деньги заработанными. На вопрос оперативного сотрудника, знает ли он, что можно сделать этими взрывчатыми материалами, ответил, что при правильной закладке этого будет вполне достаточно, чтобы раскатать в бревна со щепой одноэтажное деревянное здание РОВД и превратить в груду битого кирпича двухэтажное зданьице райкома КПСС…»

– Мне до развилки за Аргуном на трассе Ростов-Баку, – отозвался Шавинский и, помолчав, добавил не просительно: – Если можно, конечно.

«…Летом того же 90-го года обнаружил на территории бывшего уранового рудника Бутугычаг («объект № 14», законсервирован в середине 50-х годов) значительное количество неиспользованных латунных электродетонаторов – из 30-ти доставленных им в РОВД 28 оказались в рабочем состоянии. Неоднократно в качестве гида сопровождал иностранных туристов (Япония, Канада, США) и тележурналистов (британская Би-Би-Си, французская TF-1) по местам бывших сталинских лагерей на Колыме. Оператору съемочной группы TF-1 Ивану Скопану также организовал видеосъемку и интервью с заключенными в действующей колонии особо строгого режима в поселке Омчак Тенькинского района (Иван Скопан, 1944 г.р., эмигрировал во Францию из Чехословакии после ввода туда советских войск в 1968 году, погиб в Москве 3 октября 1993 года во время съемок попытки штурма телецентра «Останкино» сторонниками Верховного Совета СССР). В дальнейшем контактов Шавинского с западными журналистами на и с территории России не зафиксировано…»

– А потом куда намерены двинуть?

«…однако в феврале-начале марта 1991 года по частному приглашению бывшего жителя Белоруссии Шавинский находился в Лондоне, где неоднократно встречался с членами семьи советского диссидента, поэта и прозаика Игоря Померанцева, в 1979 году высланного на Запад за антисоветскую деятельность (ныне сотрудника медиакорпорации Би-Би-Си, в указанное время находился в Испании в творческом отпуске), а также с эмигрантами «второй волны» – бывшими бандеровцами, бойцами польской Армии Крайовой и сформированной в Иране и Великобритании армии генерала Андерса. На неоднократные предложения последних остаться на ПМЖ в Англии – с предоставлением работы в польском ресторане, жилья и помощи в получении вида на жительство – Шавинский отвечал отказом и по истечении срока визы вернулся на Колыму. В последующие годы в дальнее зарубежье с территории России он больше ни разу не выезжал…»