скачать книгу бесплатно
Военные будни, часть 1
Николай Захаров
Анна Ермолаева
Эта книга о военной, повседневной жизни солдатской, периода ВОВ. 1941-1945. Им – солдатам – она посвящается. Содержит нецензурную брань.
Предисловие
Что есть Век человеческий? Жизнь отдельно взятого Человека? Сюжет для одноименного романа? Антон Павлович Чехов – великий русский прозаик, одной фразой комплементарной, уже ответил на эти вопросы, или в эту фразу нужно вложить вопросительную интонацию? Антон Павлович все свое творчество и посвятил этим сюжетам. Были среди них и масштабные и совершенно микроскопические. В этом разница между людьми? У одних жизнь – Роман, у других – Романище, а у кого-то так себе – романчик… Никому не интересный, даже на анекдот коротенький не тянущий? Сюжеты сведенные к анекдотам-фельетонам – "Хамелеон", "Злоумышленник" и т.д. Люди – сюжеты. Весь Мир театр… Трудно оспаривать. А ведь от сотворения Мира на Земле прожило свою жизнь /отдельно взятую/ несколько миллиардов человек. Человечество, увеличиваясь численно, последние десять тысяч лет, если встанет в день Страшного Суда из своих могил, способно заполнить существующие материки, встав плотно плечом к плечу. Земля – огромное кладбище и нет на ней такого метра квадратного, на который не только не ступала бы нога человеческая, но на котором /хорошенько исследовав/ не обнаружишь присутствие материальное кого-либо из живших, когда-то на ней людей. Обязательно обнаружено будет, даже в Антарктиде, под километровыми слоями льда. Которым, якобы, миллионы лет. Пишу "якобы", потому что – это утверждение ученых нынешних, не более чем ГИПОТЕЗА. В чем они, ничтоже сумняшеся, признаются. Одни из них /высоколобых/, утверждают, что сотни тысяч лет этим льдам, другие не жалеют миллионы. Как и Земле, и Вселенной. Тут разброс от сотен миллионов, до сотен миллиардов. Бог с ними, с учеными высоколобыми… Они тоже всего лишь СЮЖЕТЫ в одноименных романах, романищах и … анекдотах. О них-то наверняка останется множество свидетельств их жизненного пути. Публичные люди и в наш Век информационных технологий, в котором и не столь публичные люди умудряются наследить, эти-то наверняка свой след оставят и не только дефисом между двумя датами на могильных плитах. А от десятков миллиардов не останется даже этих дат. Канут в Лету? Или все же есть та самая "КНИГА ЖИЗНИ", в которую мы все ЛЮДИ жившие, живущие и обреченные на Земле прожить в будущем времени, ВНОСЯТСЯ своевременно? Если это так, то нет никакого смысла в исторических изысканиях, археологических раскопках и спорах все тех же высоколобых с академическими бородами, называющих себя гордо ИСТОРИКАМИ. "Суета сует". Как сказал в свое время библейский Екклесиаст – Проповедник. Каждый Человек наполняет свою жизнь содержанием в меру сил и сообразительности, данных ему от рождения Создателем. Из праха в прах он возвращается и всё суета во все дни жизни его. Мудр Екклесиаст – "Ничего нет нового под Солнцем…" утверждает он и бесспорно что "…во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь". Мудр Екклесиаст и свой след в истории оставил несомненно. И в КНИГЕ ЖИЗНИ наверняка у него немало страниц замечательных имеется… А вот как быть с остальными? Обыкновенными, не Екклесиастами? Не Соломонами, Мономахами и Петрами-1-ми? Рожденными тоже не Клеопатрами или Софьями Ковалевскими на худой конец? И как быть с заявлением Гёте, что каждый Человек – это Вселенная? Миллиарды "Вселенных" канули в Лету или в "Книгу Жизни". Все? Обидно как-то. Поэтому хочется верить в Жизнь Вечную – потустороннюю. В Жизнь, после земной Смерти. Тогда и Книга Жизни не нужна – каждый сам себе эта Книга. Или нужна, как материальная память о коротенькой, земной?
Но проблема людей среднестатистических в том, что они проживая свою Жизнь индивидуальную на Земле, совершенно, в большинстве своем, не задумываются об этом. Живут, как животные. Инстинктами. Называя их СТРАСТЯМИ. Страстные люди – двумя словами. Люди ли? А бывают ли бесстрастные? Может страсти эти следует изжить в течение земной жизни, пройдя через них, поняв и вздохнув в итоге,– "Суета", покинуть эту земную юдоль, чтобы опыт приобретенный использовать в Жизни Вечной? А как быть с младенцами умершими? И с теми кто умер в возрасте не самом преклонном? У них-то, что за опыт? Древние мудрецы по этому поводу изрекли.-"Кого любят боги, те умирают молодыми". С точки зрения наработки жизненного опыта – это утверждение полная бессмыслица. Или боги любят и потому избавляют человека, возлюбленного ими, от мучений этих страстных? Так следует понимать? И этот "возлюбленный" без опыта жизненного, по быстрому отмучившись на Земле, влетает в Жизнь вечную без поклажи греховной за спиной. Без тех самых "скелетов в шкафу". И кому он там /В Жизни этой Вечной/ интересен? Впрочем ИНТЕРЕС, т.е Любопытство досужее, тоже Страсть и следовательно его там нет. Жизнь Вечная, как ее многие, пытавшиеся осмыслить, представляют, что сие значит и какова она – есть нечто очень продолжительное и лишенное каких либо приключений. Там не женятся и не делят имущество, не лгут, не крадут, не убивают и не покушаются на чужое. Впрочем, и разделения на "мое" и "чужое", там тоже нет. Коммунизм там в этом смысле. Секса там тоже нет, и количество увеличивается исключительно за счет умирающих на Земле бренной. Конечно же, представление такое, очень и очень поверхностное, как всякое представление о чем-то неисследованном. А возвратившихся из этой Жизни, свидетелей несомненных…Увы, нет. Или есть? Мне встречаться с таковыми не приходилось и посему, кроме фантазий на эту тему явных, слышать ничего более не доводилось. Жизнь Вечная – событийна ли она? Что за Жизнь без событий? Это и не Жизнь никакая – это забвение. Чем наполняется Жизнь? Содержанием. А Содержание – это и есть события. Остановимся на том в этих поисках смысла Вечной Жизни, что События там иного порядка нежели на Земле и все, что мы только можем себе представить в этой земной, ТАМ в Вечной места не имеют, поскольку мелочны в сравнении с ними. Как Небо и Земля. Разные смысловые ориентиры, мотивировки и событийность соответственно есть, но иная. Земному человеку непонятная, пока он не шагнул в Жизнь эту Вечную. Здесь Умирает, там Рождается в Жизнь бесконечную. Или не бесконечную? Там разъяснят разницу между двумя этими понятиями? Или понимание дается в режиме автоматическом, как и ЗНАНИЯ опять же бесконечные? ЗНАНИЯ – вот что имеет смысл существования и событийность для этого Человека вечного. А что еще может прийти в голову? Грандиозное? Да ничего. Кроме того, что получивший ЗНАНИЯ, всегда имеет желание их использовать и применить в жизни. А иначе для чего они и нужны? Знания, ради самого факта этого? Ура – я ЗНАЮЩИЙ. Голая теория без практики мертва, сказал кто-то и я с ним согласен. Родиться в Жизнь Вечную, умерев для этого в земной, чтобы получить доступ к Знаниям сокровенным, сакральным… а затем надуть щеки бесстрастно и петь вечно Аллилуйя Источнику этих Знаний, что может быть глупее такой картинки? Глупее только картинка Рая, в котором пребывающие там особи любят друг друга беспричинно и порхают по нему на крыльях белоснежных, восхваляя непрерывно опять же все тот же Источник, но не получив пока еще даже и доступа к Знаниям. А только выдержав испытания на экзамене посмертном, называемом мытарствами. Прошел человек их и попав в Рай, получает Любовь ко всем там обретающимся. Получает, как блаженство, которое сумел в себе сохранить в теле земном и не смешав его с прахом телесным. Немногим избранным /кем избранным?/ удается это. Святые люди. Остальные же /большинство повальное/ попадают в место не столь привлекательное и комфортное как Рай. В Ад попадают. И там /исключительно скрежеща зубами/, пребывают до Страшного Суда, терзаемые теми самыми Страстями, которые изжить в жизни земной не удосужились. Скрежещут и ждут Суда. На Суде почему-то одни прощены будут и уйдут в Царствие Небесное, автономной территорией которого и являлся до этого Суда Рай, а остальные будут низвергнуты в "геенну огненную" по сравнению с которой Ад – место вполне ничего себе. Комфортное вполне, если обратно выдернуть осужденного из этой "геенны". Скрежетать наверняка перестанет зубами, подумав, что в Рай попал. Все в сравнении, как и на Земле? Все это – мысли вслух и не более того. И возможно, что не самые умные. "Книга Жизни" – это круто. Царствие Небесное – еще круче. И все же отчего появляются время от времени такие люди, как Антон Павлович Чехов и лезут в чужие "сюжеты", делая их достоянием гласности? И ладно бы, если бы при этом они придерживались достоверности. К сожалению, литературно обработанный сюжет становится настолько далек от оригинала, что потомки и исследователи творчества этих писателей, долго и занудно пытаются найти прототипов. А вот эти исследователи и вовсе вызывают лично у меня полное недоумение. Сами не имеющие способностей литературных, они посвящают свою жизнь для изучения способностей чужих. Жизни свои тратят на это. И находят массу материалов неопубликованных великими писателями. Черновики, письма, долговые расписки и прочее, и прочее, и прочее. Трясут этими бумагами на весь "просвещенный мир" и пишут, пишут, пишут. Если все ими написанное выложить на чашу весов о том же Толстом Льве Николаевиче, то все его собрания сочинений составят не более одной сотой от этой массы. Кормятся. А вот потомки великих прозаиков и поэтов, сбежав из России в начале прошлого века и не удосужившиеся изучить язык своего великого предка, заявляются на бывшую Родину и надувают щеки от гордости за него… Пушкины, Толстые, Тургеневы. Отчего-то жаль их, бродящих толпами в качестве экскурсантов по Ясной поляне. Вот это сюжеты. Жалкие. Ну, тут уж что поделаешь, не зря в народе подмечено, что Природа на потомках отдыхает. Отдыхает несколько поколений на потомках Пушкина и Лермонтова, ничего кроме фамилии громкой не сохранивших. Очень обидел всех своих потомков Лев Николаевич Толстой – завещанием своим, в котором распорядился отказаться от гонораров за издание его произведений, где бы-то ни было в будущем. Может быть, поэтому они все теперь исключительно на Западе скучковались и не бельмеса не понимают на языке осин? Обиделись, за то что лишил их ХАЛЯВЫ? Обидно, если учесть какими тиражами выпускались по всему миру романы Льва Николаевича. Потомство Александра Сергеевича Пушкина оказалось не менее обиженным. Один из них, черный как головешка /что несомненно должно нам говорить о самом ближайшем родстве/, заявился из Африки и высказал претензии на посмертное наследие великого поэта. Надо полагать в виде казначейских билетов желая получить компенсации. Журналисты сумели взять у этого "персонажа" интервью рядом с памятником предка и даже спросили, не возражает ли против того, что ЭТО /памятник/ здесь стоит. Потомок не возражал и на этом его анекдот-роман в России закончился. Смешно? Живет же это чудо чернокожее для чего-то и тоже в Книге Жизни отмечен. И все же оставим в покое потомков различных "великих" людей и самих этих "великих" тоже оставим в покое, хотя бы потому, что о них и так написано много и добавлять еще одно "лыко в строку" – задача достаточно непростая и неблагодарная. Потому что уже устоявшиеся стереотипы либо заставят повторять сказанное в превосходных степенях, либо клеймить в степенях уничижительных. Стоит уклониться от общепринятых оценок, как тут же набегут толпы поклонников, либо противников и порвут в клочья или на сувениры. Открытие новых "Вселенных"– вот занятие достойное и поле там непаханное. Целина. И именно поэтому я взял судьбу человека самого обыкновенного, среднестатистического и ничем особенным из сотен тысяч своих современников не выделяющегося. Ничем, кроме одного… Удивительной везучестью в жизни обыденной и умудрившегося прожить девять десятилетий не потеряв рук, ног, а главное головы. Прошедшего войну Отечественную от первого дня до последнего, получившего несколько ранений в самом ее конце. Ровесник века, он прожил свою жизнь ничего сверх невозможного не совершив, оказываясь в тех местах где рядом с ним гибли тысячи. А он выживал и при этом не подличая и не предавая ни кого. Жил по совести и обладая прекрасной памятью, фиксировал происходящее вокруг него ежедневно все эти годы. Родом из деревни, он сумел сохранить эту сермяжность свою и пронес ее через всю свою жизнь, высоко никогда не поднимаясь ни в каких структурах. Человек жил, приспосабливаясь к меняющимся реалиям и сохраняя при этом широту русской души, удаль русскую, терпимость и трудолюбие. И врожденное чувство юмора, позволявшее ему выживать в ситуациях самых неблагоприятных и отвратительных. Сохраняя при этом человеческое достоинство. Везунчик? Нет. Просто он жил по простому принципу – На Бога надейся и сам не плошай. И принимая все вокруг происходящее, как Промысел Высший, жил в меру сил в нем. Жил и выживал. О таких, как он, не писали в газетах и о таких, не снимали фильмы. Потому что ни в ВЛКСМ, ни в КПСС он никогда не состоял и подвигов не совершал. Не закрывал грудью амбразуры, но имел при этом один маленький недостаток, особенно в годы молодые – вспыльчивый характер и язык язвительный. Вот эта несдержанность и была, пожалуй, первопричиной того, что на службе в армии выше старшины он не поднялся, а в мирной жизни выше прораба. Для меня он тот самый русский, усредненный человек, со всеми присущими человеку слабостями, грешник смертный. Не плакатно-сиропный, с горящим взором, устремленным в будущее, с кувалдой на могучем, чугунном плече, а живой, обыкновенный человек. Его судьба слилась с миллионами судеб его сверстников и интересен он как их яркий представитель, только потому, что дожил до лет преклонных и имел возможность вспоминать "дела давно минувших лет". И его точка зрения интересна тем ракурсом, что это точка зрения не со стороны, а изнутри событий. Великие полководцы оставили после себя мемуары, а вот те кто мановением их руки шли в атаку и гибли тысячами под кинжальным пулеметным огнем, мемуаров не оставили в большинстве своем. Их мемуаристы "Великие", учли в сухих числах отчетности статистической, разместив в графе – убыль личного состава. О героизме массовом, разумеется, упомянув. И памятники им поставлены – погибшим миллионам. А как, и чем они жили? Если отбросить шелуху пропагандистскую коммунистическую и словоблудие либеральное современное? Первые превозносят народ-герой и самых героических его представителей выставляют напоказ. Вторые норовят все перевернуть и вывернув историю на свой лад, представить народ-победитель, народом-страдальцем, народом подневольным, который гнали на убой. У первых свои мотивы и цели, как и у вторых. А ИСТИНА, как всегда где-то рядом. Пример лицемерия, как первых, так и вторых – это Пискаревское кладбище в Санкт-Петербурге. Почему? Зайдите на это кладбище мемориальное, пройдитесь по нему, между могилами братскими, огромными на десятки тысяч людей… И что? Сходите на это кладбище в дни скорбные январские… Вы там увидите множество людей, искренне благодарных и скорбящих, а потом выйдите из главных ворот мемориала и пройдя мимо ограды его, пройдите в парк с деревьями и скамьями. Вполне себе такой ухоженный парк и летом в нем прогуливаются мамы с детскими колясками. А теперь вернитесь в мемориал и походите по братским могилам… Кощунственное предложение, не правда ли? Вас тут же возмущенные сограждане пинками сгонят с могил и сдадут в полицию. И правильно сделают. Но я, предложив прогуляться по могилам, конечно же, не для того это сделал, чтобы пощекотать нервы гражданам и полиции, а только потому, что там в парке вы гуляли только что по таким же захоронениям, но закатанным асфальтом и засеянным травой. Со слов очевидцев я знаю, что в те блокадные 900 дней сюда свозили умерших со всего города и территории нынешнего мемориала не хватало принять всех. Поэтому хоронили их ВЕЗДЕ. И когда после войны, было принято решение создать мемориал, то его создали на официальной территории отведенной под кладбище. Остальные территории выровняли бульдозерами, без эксгумации и перезахоронения умерших людей. Поэтому я не посещаю Пискаревское Мемориальное кладбище. С тех пор не посещаю, как узнал, что оно РЕАЛЬНОЕ, втрое больше и весь участок от ул Верности до проспекта Непокоренных следует отвести под него. ЗАКРЫВ НЕМЕДЛЕННО ЭТУ ТЕРРИТОРИЮ И ПРОВЕДЯ НЕОБХОДИМОЕ КОЛИЧЕСТВО ЭКСГУМАЦИОННЫХ МЕРОПРИЯТИЙ!!! Может быть, именно поэтому КВАДРАТ ЭТОТ все же не застраивался до сих пор. Там нельзя вообще ковыряться, скажем, для того, чтобы вырыть фундамент под здание. Техника сразу вроется в десятки тысяч скелетов. Это тайна полишинеля. И все власти ЗНАЛИ И ЗНАЮТ об этом. ЗНАЙТЕ и вы, несущие цветы на братские могилы, что за сотни метров от кладбища уже идете по КОСТЯМ. По тем, которые закатаны под асфальт, и которым НИКТО, НИКОГДА цветы не носит. Возложите в любом месте в радиусе ста метров от ограды и не ошибетесь. Когда-нибудь, у какого-нибудь государственного деятеля возможно и достанет мужества ОЗВУЧИТЬ вслух, то что я написал. И ПОКАЯТЬСЯ перед погибшими людьми. А пока я не могу участвовать в этом фарсе. Потому что ЗНАЮ ПРАВДУ. Блаженны не знающие… Прав Екклесиаст-Проповедник. Во многих знаниях – многие печали.
Глава 1
Старшина Баранов Алексей Павлович проснулся в это утро рано и совсем не потому, что выспался, а по причине самой банальной, комарье достало. Кто-то из бойцов небрежно зафиксировал пукли на входе в армейскую палатку и эти ушлые насекомые тут же воспользовались всеми образовавшимися щелями, чтобы продырявить шкуру старшины.
– Мать твою, Сафрон, опять ты шлялся, глистоперище,– ткнул он в бок, сопящего рядом рядового Сафронова.
– Ни че не я. Это Черпак мотался всю ночь на ПХД, мать его,– отозвался рядовой, натягивая на голову одеяло и, пробубнил уже из-под него:
– Как че, все Сафронов виноват, будто все остальные и в сортир вовсе не ходют.
– Все ходят, а только ты один никогда не закупориваешь, как следует, чмо болотное. Хоть кол на голове чеши. Ты что тупой? Сколько раз нужно тебе повторять?– не удержался от нотации старшина, успев за это же время прибить на своем лбу и щеке пару самых отчаянных кровососов.– Наглые такие,– проворчал он и поняв, что уснуть теперь не сможет, принялся одеваться.
– Последний день завтра партизаним,– напомнил скорее всего самому себе старшина и произнес-то эту фразу себе под нос едва слышно, почти подумал, а в ответ вдруг получил сразу несколько реплик.
– Эх, гульнем. Начфин вчерась обещался с деньгой прибыть,– просипел из-под одеяла рядовой Сафронов "глистоперище", парень роста баскетбольного и худой будто бы из голодного края сбежавший.
– Кому чего, а вшивому энто..,– отозвался еще один рядовой по фамилии Илюхин и с именем Илья. С отчеством Илье тоже повезло – совпало с фамилией и "глистоперище" Сафрон, острый на язык, с первого дня их совместной службы сразу окрестил его "Итритом", добавляя иногда к прозвищу фразу "твою мать" и получалось забавно. Впрочем Илья оказался мужиком не злобивым и пропускал реплики в свой адрес мимо ушей, огорчая этим зубоскала записного до икоты. А Итрит только хмыкал иронично и поглядывал на рядового Сафронова, как на дитя неразумное, впрочем и по возрасту в отцы ему годясь.
– Во, во, Ильич, вставь ему клизьму баклану,– подал голос еще один "партизан", тот самый Черпак, на которого Сафронов попытался свалить наличие комаров в палатке. Черпаком он его вовсе не обозвал. Отнюдь, именно эту фамилию Яков и носил, так что лишил сослуживца удовольствия что-то придумывать, имея изначально нечто на кличку похожее.
Яков умел находить общий язык с кем угодно и с первого дня закорешился с кухонными работниками, сбегав туда, со всеми перезнакомившись и заявившись в родное отделение, обрадовал временных сослуживцев:
– Пункт хозяйственного довольствия сдался без сопротивления, нормальную кормежку гарантирую. Все поварешки оказались своими в доску мужиками. Закорешился. С одним сидел, с другим портянки на одном солнце сушили. В общем вась-вась теперь.
– Скажи мне кто твой друг… И фамилие в самый раз,– сделал вывод рядовой Сафронов.
– И че?– завелся с пол-оборота Яков.– Поясни, я не догоняю. Ты что жлоб или зубам во рту тесно?
– Заткнитесь оба,– вынужден был вмешаться в назревающий скандал Алексей Павлович, поняв что эти двое доставят ему немало хлопот в ближайшем будущем. Всего под его начало попало на этих сборах шесть человек /в том числе и бойцы на ПХД, о чем Яков пронырливый еще не знал/и старшина предполагал, что месяц, на который его призвали в этот раз, пролетит быстро и без чрезвычайных происшествий. Тем более что призван был в этот раз непосредственно по своей гражданской специальности прораба-строителя.
На территориях, доставшихся Стране Советов от своего северного соседа после подписания мирного договора, в итоге короткой, но кровавой войнушки, руководство страны решило построить несколько объектов повышающих обороноспособность страны и старшине Баранову Алексею Павловичу повезло попасть на один из них. Строили взлетную полосу аэродрома-подскока. На строительство этого оборонного объекта из соседних деревень было привлечено народу несчетно вместе с лошадьми и только "грабарей" по списку начфина числилось тысячу человек. Государство в лице наркомата обороны платило хорошо и, объект в течение месяца был сдан в эксплуатацию госкомиссии.
– Тебе, Степаша, как рядовому красноармейцу товарищ Сталин такое денежное довольствие назначил, что гульнешь от души до соплей пузырями,– продолжил тем временем завязавшуюся полемику Яков.
– Можно подумать, что тебе как сержанту шибко больше назначено,– парировал рядовой Сафронов уже вполне бодрым голосом.– На пол литру всяко хватит и ладно. Мы без запросов. А родное предприятие, по возвращению, еще кой че подкинет. Нам монтерам че жалобиться, мы нарасхват нынче.
– Профессию ты, Степка, себе в самый раз выбрал, без лестницы лампады ввинчивать можешь,– подколол его тут же Черпак.
– Завидуешь?– парировал Сафронов ехидно.
– Чему? Росту или профессии?– уточнил Яков.
– Тыж мелкий как клоп, так че и спросил?– съязвил Сафронов.
– Ха-ха-ха,– искренне рассмеялся Яков.– Я нормальный, Степа. Это ты верста коломенская. И чему тут завидовать? Ты же, случись война если, то первый кандидат в покойники.
– Чей-та?– встрепенулся Сафронов.
– А той-та, деревня. Ты же цель вон, какая приметная, хоть в обороне, хоть в атаке. Тебе по траншее на четвереньках придется ползать, чтобы все, что торчит над бруствером, не отстрелили кукушки и в атаку тоже на четырех мослах скакать следует, чтобы не выделяться,– принялся развивать свою мысль Яков.
– Вон ты про что,– успокоился Сафронов.– Хрен тебе, а не в атаку. Я – войска саперные, а они в атаку не бегают. Их только бомбят сверху, бывает. А оттуда не шибко велика разница между нами. А твой драндулет вокурат цель куда как привлекательнее отдельного меня. Так что чьяб корова мычала, Черпачище,– Степан лишенный удовольствия навесить прозвище на сослуживца, отрывался на его фамилии, склоняя ее так как ему вздумается.
– Сам ты Сафронище,– не остался в долгу Черпак, явно недовольно, чем порадовал соратника по сбором.
– А и нехай Сафронище. Назови хоть горшком, только в печку не суй,– продемонстрировал знание русской народной мудрости Степан.– Шибко ты, Черпачек, нежный, как только до сержантов при этом дослужился. Видать с писарями штабными скорешился. Признавайсь.
– Отвали, Сафрончик. Скорешился – само собой. Не все же козлы. Нормальных людей полно.
Эти двое, сцепившись, способны были в таком духе вести полемику бесконечно и старшина уже по обыкновению прервал ее, рявкнув:
– Кончай трепаться. Яков, у тебя как в баках?
– Полный порядок, Алексей Павлович. Не извольте сомневаться, у Яши все, как положено – по уставу. Куда сегодня поскачем?
– А хрен его знает,– честно признался старшина.– Вроде ни куда не требовалось. Но мотор проверь.
– Есть, проверь,– дисциплинированно поддакнул Яков, старшину зауважавший с первого дня, с той минуты, как выяснил, что ПХД также под его начальственной дланью несет свою полезную для личного состава службу.– Мотор как часы, товарищ старшина. Яша службу несет не за страх, а за совесть.
– Подъем,– взглянул на наручные часы старшина.– Время.
– Тянули тебя за язык,– проворчал рядовой Сафронов недовольно.
– Так и валяйся себе хоть до обеда,– хмыкнул старшина,– Только на глаза не попадайся.
– А завтрак?– вытаращился на него рядовой.
– Яша, пособят, с Ильей – в лучшем виде. Не сомневайся,– заверил его Алексей Павлович.
– Не. Эт я сам как-нибудь,– отказался Сафронов.– Мне еще в блиндажике одном пару точек смонтировать, вокурат до обеда управлюсь.
День начинался как обычно с разговоров и отличался от предыдущих только тем, что на объекте было безлюдно. Отмобилизованные рабочие из окрестных населенных пунктов должны были появиться в эту последнюю субботу дембельскую только во второй половине дня за расчетом.
Начфин – майор Садохин еще накануне отправился в часть за деньгами с двумя бойцами срочниками при автоматах и народ, оповещенный об этом, провожал их внимательными взглядами:
– Деньжищ-то поди мешками привезут?– поделился кто-то своим предположением и все понимающе закивали:
– Надо думать. Народу собрали тута тьму. Вона сколь наворочали,– и действительно работ было выполнено огромное количество. Взлетная полоса, появилась в лесу с такой скоростью, что многие, из здесь работавших, посматривали в ее сторону с некоторым недоумением:– "Неужто это мы тут такое сотворили и так скорехонько"?– читалось во взглядах. И это только видимая часть работ. А ведь половина невидима и что там копали солдатики в основном, и чего там наворотили, одному Господу Богу ведомо.
Впрочем, ничего особенного и не наворотили. Кроме Господа об этом знало еще масса народу и старшина Баранов в том числе. Десяток замаскированных домиков-казарм для потенциального личного состава и пары блиндажей. Ничем особенным эти строения оснащены не были. Все по минимуму. Связь, освещение от дизелька. Дизелек уже стоял и даже прошел испытания на пригодность. Функционировал, к радости командования, а вот связь пока отсутствовала и ее еще предстояло кому-то откуда-то и куда-то тянуть. Но домик для телефонистов-связистов имелся, как положено, и оборудование присутствовало в полном объеме, так же, как и положено, заактированное. Старшине оставалось совершить сущую мелочь – передать все это имущество своему потенциальному преемнику – старшине срочнику. Документы он уже подготовил и готов был отчитаться немедленно. Но преемника командование пока не присылало и, старшина по этому поводу переживал. В понедельник заканчивался месяц, на который его призвали и переслуживать лишние дни, по чьей-то милости, ему не хотелось.
Завтрак и время до общего построения прошли без каких либо происшествий и старшина, получив указание от вышестоящего начальника / старлея Свиридова/, отправился с сержантом Черпаком в часть, к которой они были временно приписаны, в Выборг. Начальству срочно потребовалось произвести запас продовольственного довольствия в виде сухих пайков общеармейского образца. И до обеда старшина занимался их получением, оформлением сопутствующей документации, погрузкой и доставкой на объект. Таким образом время было убито почти до вечера и по этой причине сержант Черпак, пребывая в самом скверном расположении духа, брюзжал всю обратную дорогу, матеря сквозь зубы всё и вся:
– Вот гниды чмошные, без обеда оставили. Извините, товарищ старшина, но я бы на вашем месте крыс этих складских по стенам размазал. Суки тыловые,– сержант со скрежетом переключил скорость и, сплюнув в окно, посетовал,– сцепление полное гавно, извините, товарищ старшина, по этим дорогам не на полуторке, а только на танке в самый раз. Сцепление дерьмо, дороги тоже, что мы за народ?
– Это ты меня спрашиваешь или свои кишки?– переспросил его старшина, закуривая беломорину.
– Кишки вон урчат, им гадам хавку подавай, товарищ старшина. Хрена чего слышат. Это я так, к слову пришлось. В том смысле, что все у нас через задницу. Бардак кругом. Ни тебе пожрать вовремя, ни тебе дорог нормальных, ни тебе запчастей своевременных. Херня голимая, а вроде как мы самые передовые в мире и все такое,– пробрюзжал в ответ Черпак и вдруг повернув лицо к старшине, предложил:
– А может сухпай один раздербаним? Кто их там считать станет кроме вас?
– Закати губу,– коротко осадил его старшина.
– А что? Полон кузов набили, рессоры в обратную сторону выгнулись. Все одно не нам его жевать. Одним меньше, одним больше,– продолжил Черпак, добавив в голос интонации такие вкрадчивые, что старшина не удержался и хмыкнул:
– Ты меня ровно девку на сеновале уламываешь. Через полчаса в расположении будем и набьешь ты свои кишки двойной нормой за весь день, я распоряжусь. А сухпай из банок холодный жевать с галетами, извини, что-то мне не особенно хочется. Я у этих чмошников пару упаковок лишних прихватил и коль ты такой любитель консервов этих, выдам к ужину пару банок. Так что рули давай и смени пластинку, без тебя тошно. Хреново ему видишь ли. Страна у нас самая большая и богатая, только народ занудный ее населяет, вот хоть тебя если послушать, то все сразу понятно.
– Пару банок? Вот спасибо,– пропустил мимо ушей критические замечания в свой адрес Черпак и сразу повеселев, принялся насвистывать что-то жизнерадостное. Старшина напрягся, пытаясь угадать мелодию и не сумев, спросил:
– Что-то смутно знакомое. Это что?
– Это, товарищ старшина, "Нам песня строить и жрать помогает",– прекратив насвистывать, пояснил Черпак, расплывшись в дурашливой улыбке.
– Жрать помогает?– переспросил старшина.– У меня со слухом этим музыкальным так себе, а на твоих ушах, вижу, вообще медведь потоптался. Прекрати уродовать мелодию, не доводи до греха. Я, когда осерчавший, то заместо банок, могу пару нарядов на кухню выдать. Имей это в виду.
– Молчу как карась на сковородке,– признал свою вину сержант, хлопнув себя ладонью по губам. Полуторка скрежетнула коробкой скоростей и прибавила скорости.
К взлетному полю выехали, как и рассчитал старшина Баранов, через пол часа и Черпак, подогнав авто к укрытому в лесу складскому помещению, заглушил двигатель, сдав задом и тормознув в метре от входных дверей, чуть не сбив при этом караульного. А на возмущенные реплики последнего, только сплюнул сквозь зубы, язвительно заметив:
– Не хрен дремать на боевом посту, салага.
– Че несешь?– заорал тот возмущенно в ответ.– Я не спал. Я стою, как в уставе указано. Чуть по стенке не размазал гад и еще хрен знает че несет. Товарищ старшина, разрешите ему промеж глаз врезать прикладом, чеб не вонял тут?– обратился он к старшему по званию.
– Отставить,– пресек его благие порывы старшина и хмуро взглянув сначала на одного, а затем на другого красноармейца, распорядился:
– Черпак, на кухню пайку жрать, а тебе бдить, как положено по уставу. Разгружать сегодня поздно уже. Завтра займемся. Так что гляди у меня. Сухпай чтобы в целости весь остался. Сам считать буду.
– Дак…– расплылся в улыбке караульный, поправляя на плече ремень винтовки Мосина.
– Вот те и дак,– передразнил его Черпак, вытаскивая из кузова две упаковки сухпая.
– Держи, чтобы слюной не давиться,– вручил одну старшина караульному,– это сверх нормы. Но гляди у меня, чтобы остальное все как надо и на посту чтобы никаких посиделок с перекусами.
– Спасибо, товарищ старшина. Не подведу,– щелкнул каблуками караульный и так шустро прибрал картонную упаковку из его рук, что даже рядовой Черпак расплылся в улыбке:
– Вот что значит халява,– прокомментировал он.
– Сам ты..,– огрызнулся караульный, но тот не стал его слушать и захлопнув дверь полуторки, ушел по направлению к кухне, что-то насвистывая едва слышно.
– Опять "Нам песня строить и жрать помогает",– проворчал старшина, проверяя целостность пластилиновой пломбы на замке в складскую землянку.– Смена когда?– спросил он караульного.
– Час еще,– вздохнул тот с сожалением.– Эх, служба.
– Через день на ремень? Нормальная служба. Сколько уже оттрубил?
– Год уже, товарищ старшина,– опять вздохнул караульный.– Дак я че, я не жалуюсь. Просто дома завсегда лучше.
– А ты откуда такой конопатый? Звать как?– присмотрелся к его лицу старшина.
– Сибиряк, однако. Рядовой Иванов Алексей,– гордо выкатил грудь караульный.– Из Иркутска призван. Рядом с городом проживаем. В трехстах верстах.
– Ни хрена себе рядом. Тезки мы с тобой,– старшина хлопнул себя по щеке, убив первого комара и проворчал: – У вас как там в Сибири с кровососами этими?
– Нормально. Здешние, против наших мелочь. Наши вот такенные… Вона, как мухи ваши,– расплылся в улыбке караульный.
– Да иди ты,..– усомнился старшина.
– Вот те крест,– побожился караульный.– Злющие, как волки. У нас раньше, ну при царском режиме, даже казнь такая была над злодеями – нагишом к дереву привязывали и никто до утра не выживал.
– Эко удивил,– хмыкнул старшина.– Наши тоже до смерти заедят за ночь-то.
– У нас не только комар, у нас еще гнус. А у вас такой напасти я пока не видел. Вот уж бич Божий. Сволочь мелкая, мерзкая и похуже комарья будет. Налетит и залепил напрочь глаза, уши. Дышать невозможно,– сверкнул глазами караульный недовольно, явно переживая за имидж родных сибирских просторов, в плане кошмарности.
– И как вы там живете тогда?– посочувствовал ему невольно старшина.
– Сетки на мордах приходится летом носить. Зато зимой благодать. А зима у нас…– караульный мечтательно закатил глаза.– Не то, что здесь, слякоть одна.
– Ну да. Тут ты прав – слякоть, но хрень всякая тоже не летает,– согласился с ним старшина.– Ну, пошел я. Бди, тезка. Спокойной службы.
– И вам не хворать,– откликнулся караульный, проводив его метров десять до взлетного поля.– Хороший мужик,– пробормотал он себе под нос, когда фигура старшины растаяла в сумраке белой ночи.
Начальник финчасти майор Садохин задерживался и отмобилизованная рабочая сила, прибывшая на аэродром за окончательным расчетом, прождав его до 23-х часов, махнув рукой, заметно уменьшилась количественно. Большинство решило явиться за расчетом в понедельник. Самые упорные, в количестве пары десятков, собрались у штабного домика и травили байки, разбившись на компактные компании человек по десять вокруг двух костерков. Старшину встретили как старого доброго знакомого, уважительно величая по имени отчеству:
– Алексей Палыч, как там оно… в смысле денежного довольствия?– услышал он тут же главный вопрос, на который и сам ответа пока не знал, в чем искренне и признался мужикам. Многих из них он знал по именам. Месяц на сборах этих дался ему не легко и показался годом по своей напряженности и загруженности.
– Авдеич, ты нашел у кого спросить. Я что здесь кассиром служу?– пожал он протянутую руку одного из десятников-бригадиров, мужика бородатого и медведеобразного по телосложению.
– Ну, мало ли…промеж начальства трешься, слышал может че…– прогудел тот виновато.– Нонче хоть заявится майор этот, аль зря тут комарье кормим?
– А хрен его знает,– честно поделился старшина самой последней информацией по интересующей Авдеича теме.– Сами ждем. У нас сегодня последний день служебный. Тоже жалование выдать должны. А в штабе чего писарь говорит?
– Не знает ничего. Сидит писаришка штабной, чай хлебает. Сопля соплей, а гонору как у енерала мать его,– проворчал Авдеич, присаживаясь опять к костерку и отмахиваясь от комаров.
– Может и станет ефрейтор им лет через пятьдесят,– рассмеялся старшина.
– Этот глист? Не, этот не доживет. Этот или в бане веником запарится, или толстым хреном подавится,– буркнул ему вслед Авдеич под одобрительный хохоток коллег-грабарей.
Писарь действительно пил чай из стакана и листал при этом журнал "Огонек" затрепаный до дыр, явно годовой давности. На старшину он взглянул искоса, поморщившись и даже не удосужившись оторвать свой зад от табурета.
