Полная версия:
Сталкер. Истории. Ч.З.О. Сестра Радиации
«Человеки» были хорошо обучаемы. Понимали и выполняли команды, ели сухой и влажный корм, который разработали и приготовили специально для «гомосапиенсов». Пили воду из миски на полу, или какую другую, непонятную, нередко разноцветную жидкость. Прозрачную и не очень, с непонятным вкусом и запахом, сладко-кислую и мутноватую. Жевали тоже что-то прозрачное, что пропускало свет, но не всегда. Безвкусное, склизкое и липкое, похожее на стекло в виде небольших хлопьев и имеющее солоноватый металлический привкус. Оно хрустело и звенело во рту. Живому существу казалось, что вот-вот порежет язык, исполосит всё нёбо, но ничего такого не происходило. Было больно. На грани терпимости, но очень, очень вкусно. Когда их глотаешь, то слышишь сухой, негромкий звон, похожий на шелест листьев. Чувствуешь слегка жгучий холодок, который водопадом устремляется из горла по пищеводу в живот. Корм из стеклянных хлопьев скапливается в животе, переваривается в желудочном соку. Приятно греет весь организм, слегка обжигая и покалывая…
Верующих в версию происхождения людей не от обезьян, как многие думают, а от тех самых «человеков», которых завезла на планету иная инопланетная раса ради эксперимента, тоже хватает. Посмотреть, мол что из этого получится? И выживет ли, приспособится «гомосапиенс» на этой новой планете, полной животного ассорти и зелени? Разнообразия как смертельно опасного, так довольно доброго и милого. И с огромным количеством воды: голубой и зелёной, тёмно-синей и почти чёрной, изумрудной и красноватой, кристально прозрачной, мутной и даже розовой. Она приятная и мягкая, вкусная, слегка сладковатая и освежающая, солёная и жгучая, способная иссушать весь организм. Стягивать, разъедать кожу, выжигать словно огнём нежные, не защищённые его места и внутренности. Но и она так же жизненно необходима для всего живого на Земле. Помимо того, что солёная морская вода богата минералами и служит многим видам рыб и водорослей как источник жизненно важных химических веществ, именно водоросли, а не деревья, в основной своей массе осуществляют процесс фотосинтеза и вырабатывают кислород в атмосферу нашей планеты.
***
– Пожалуйшта, дай водищчки испич, не дай помереть бедному Ведомиру… – ноги у старца подкашивались, колени дрожали. Хотел подойти к Даньке поближе, но не смог. Так сильно устали ноги, что буквально с трудом держали тело. Он сделал несколько шагов назад. Схватился за невысокий деревянный забор, чтоб не упасть. Данька видел, что ему совсем поплохело, поэтому ускорился. Быстрее крутил ручку колодца, которая с лязгом наматывала, поднимала с холодных водяных глубин чистую студёную воду. Ведомир постоял, отдышался немного и уселся наземь. Спиной прислонился к забору.
– Уф-ф… – вытянул ноги, благодатно вздыхая. Данька как раз накрутил цепь до упора. Вода немного расплескалась из наполненного всклень ведра. Десятилетний мальчик одной рукой держал ручку, другой изо всех сил старался вытянуть ведро и поставить на колодезный подоконник. У него получилось. Лицо красное, ноздри раздуваются. Слышно, как сильно и глубоко дышит. Отдышался и перелил воду из колодезного ведра в домашнее. Зачерпнул из стоящей на колодце белой металлической кружкой. Подошёл к старцу.
– Возьмите, дядь Ведомир. Токмо очень она холодная, осторожней. А то зубы заболят. Зало́мят, как у меня. – Данька присел рядом с ним под тень деревянных досок, сорвал зелёную травинку с колоском, зажал зубами. Иногда прикусывал и двигал её языком, от чего та крутилась и болталась туда-сюда.
– Ох, спасибо малой, – Ведомир принял из рук мальца кружку, и пригубился, отпивая из неё понемногу, маленькими глоточками. – Ого, и вправду холодная, ледянющая прямо. Много и не выпьешь сразу. А если выпьешь – сдохнешь. – Данька посмотрел на него настороженным взволнованным взглядом.
– Так как тут не сдохнуть, ежели от такого питья холод аж до самого мозгу́ пробирается. Тот коркой льда сразу и обернётся, – пошерудил давно нестриженную голову пацана. У того соломка выпала изо рта.
– О-о, совсем одичал в нашей деревне за́ лето. Того и глядишь, в аборигена, или как там этих называют… – почесал свою серую голову. – А, вспомнил, орангутанги. У, у, у! – замотал руками из стороны в сторону на согнутых локтях. Данька во всё горло громко рассмеялся. Ещё по тихой утренней деревушке пронеслось эхо. А дед продолжал:
– Уже чувствую прямо… Вот сейчас у меня в голове, изнутри, начиная с затылка, черепушка ледяной коркой покрывается и тоненькой плёнкой распространяется по всей голо́вушке, аки огонь на тюк сена накинулся. И пожрать его готов. Весь, за раз.
– Ой, да хватит тебе что ль, дядь Ведомир, – отмахивался от придурошного мужичка Данька. – Ещё каких «гутангов» выдумал, – немного успокоился и игриво толкал, раскачивал в плечо, сидящего на попе Ведомира.
– А ты что, не знаешь? Ба-атюшки мои… Бананы сгнили, переспели, их мартышки не доели! – защекотал Даньку так сильно, что тот снова засмеялся и завалился боком на травку.
– Что за шум, а драки нет? Или всё-таки есть? – из дома вышла бабушка со своей дочерью.
– О, а я уже хотел парню допрос совершить, под ужасными нечеловеческими пытками. Мол, где мамка твоя и сестра с бабкой. Дома ли они, аль делись куда-то? – не переставал щекотать мальчишку, но уже немного слабее. Чувствовал, что у Даньки не остаётся сил смеяться и нормально дышать. Выдыхался потихоньку малец.
– Ну Ведомир, вот мы здеся, чего хотел? Неужто что-то важное, раз так летел к нам, на своих, уже отнюдь не молодых ногах? – баб Женя сама потихоньку ковыляла, спускалась по ступеням. – Смотри, Марин, как торопился…
– Ага, аж под забор свалился, – подхватила Марина Викторовна. – Немножко до крыльца шёл и не дошёл. – Она смотрела на него с плохо скрываемой укоризной. Брови к переносице сдвинула, руки вбоки, вид грозный.
«Ну зачем же ты припёрся к нам, а? Как зудит в одном месте. – Думала про себя Марина. – Шлялся б себе по кустам да полям со своими детекторами, приборчиками, да нас не трогал. Никого б не донимал. Опять небось, животинку какую дохлую нашёл. Даже не знаю что и думать. Боязно как-то. Может, собаку, кошечку там, иль скотинку другую. Козочку, бычка молодого, сбежавшего у соседа какого, из стада отставшего. И такое бывало. А что, когда поголовье большое углядеть непросто. А если не ты сам пасёшь, а кто пришлый, за буханку хлеба, чекушку, да пару литров парного молока, такого тёплого и ароматного, с луговой свежестью да сладковатостью… То эдакий хлопец может и заранее, для бодрости духа, рюмочку пропустить, а уж после так совсем наклюкаться. Дойдёт со стадом до лужайки, уляжется в тени под кустом аль деревцем каким, если найдёт конечно. Облупит пару яиц варёных, в пакет, где лучок лежит, в горку соли макнёт, да зелёными луковыми стеблями закусит через одну стопочку. И красота-а! Отрубится до вечера, проспится хорошенько. Потом глаза откроет, протрёт засаленным рукавом рубашки или советского тёмно-серого пиджака, что с тремя карманцами: один на груди слева, два внизу по бокам, возле рук. Достанет брикет небольшой, тёмно-жёлтый, и кусочек газеты. На брикете, что он развернёт, написано тёмными буквами: «Махорка Крупка курительная №3. Лёгкая». А с обратной стороны цена указана «15 копеек». Возьмёт пару-тройку щепоток, рассыпет тоненьким ручейком по газетке. Скрутит пальцами. Языком проведёт по краю бумаги, чтобы липла, не разворачивалась. Прикурит спичкой и затянется в блаженном прищуре полной грудью, впуская в свои лёгкие опасный, отравляющий, синий дым. Но такой приятный. И бог его знает, что тут делали коровы, пока он спал и кто куда подевался. Помощница собачонка тоже за всей оравой уследить не всегда может, особенно когда их пруд пруди, а хозяин спит в тенёчке, посапывает так тихонечко. Нет-нет, да кто и затеряется. Эх и шуму тогда буде-еет. Крики, ор на всю деревню… когда возвратится со стадом обратно пастух энтот, недоделанный. Но что с него взять? Дай бог, если животинка найдётся, живёхонькая. А если нет, то… вон он. Вестник зачастую недобрых вед. Припёрся.»
– Да тихо вы, бабы деревенские, хуже куриц ваших, раскудахтались тут. Слово мил человеку сказать уже не даёте, – чувствовал Ведомир в этих женщинах недобрый против себя настрой направленный. Глаза прищурены, что у одной, что у другой. Правда у Маринки то посильнее. И сверкают так, аж больно становится. Вспышками ослепительными, яркими, белёсыми.
«Ух-х, если расскажу, точно съест меня… Вон какая сегодня, вся сердитая, сурьёзная. Чувствует, не с добрыми вестями я тут расселся», – думал про себя Ведомир, боязливо посматривал и косил взгляд то на одну, то на другую.
– Да, так… есть чем поделиться в общем, – отпустил мальчишку и почесал затылок. Уставил взор на сочную зелёную траву под ногами.
– Давай, Дань, иди, неси домой воду. Ты же не забыл, зачем вышел из избы? А то заморишь своих родных жаждой, они те устроят потом. Вышел он за водой на пять минут, называется.
– Ага, пойду я дядь Вед, а то воды дома и вправду нету. Катька поди пить с утра хочет. Точно проснулась, время уже много. Хоть она и любит поспать, позднее всех встаёт.
Данька встал, отряхнул своё «седало» и коленки.
«Как встретишь дядь Ведомира, так обязательно тот что-то да учудит. Шутить будет и извалякает всего на земле или в песку», – кумекал и тащил тяжёлое ведро домой мальчишка. Дойдя до крыльца, схватил жилистыми руками, и стал поочерёдно закидывать на ступени то ведро, то ногу.
– Чёйта не поможете молодому человеку? Вон как корячится.
– Чай не в этот раз. Иногда полезно преодолевать трудности, которые невзначай могут преодолеть тебя. Пусть знает, понимает, и готовым всегда будет. К жизни нынешней, нелёгкой, – говорила Марина, подавая Ведомиру руку.
– Да когда она была лёгкой, жизнь то… Особенно, вот такая, деревенская. Э-эх! – молвил Ведомир, когда поднимался.
– Вставай уже, и наконец-то расскажи, что с тобой приключилось. Что ж так перепужало, аж бегом к нам… И почему это – к нам?
– Да, почему?
Марина и баб Женя помогли подняться мужчине, получившему совсем недавно звание «пенсионер».
– Пойдём на лавочку, присядем вон, за столиком деревянным. Сейчас мальчишке нашему скажу, пускай чай организует. С ватрушками попьём, да тебя послушаем.
– Ой, девоньки вы мои, красавицы… и любавны ваши очи, и исправны телом очень. Всё вам расскажу, как есть! На душе, и в разуме, да как глазами моими запомнилось. Переживаю токмо, чтоб не поплохело вам. И плюшки б с чаем не закончились. Рассказать есть чего, там такое-е… Садитесь, да смотрите не упадите.
Глава 2. Что-то странное
Часть 1– Вышел я сегодня из дому, как обычно, пораньше. Взял хлеба белого буханку старенькую. Он хоть и зачерствел, но с трудом могу угрызть со сладким горячим чайком ранним прохладным утром. М-мм… – протянул Ведомир, довольно прикрывая глаза. Вдыхал носом, словно чувствовал этот хлебно-чайный аромат. – Вкуснота и лепота. Са́мо то, – подмигнул Евгении, слегка улыбнулся и положил руки на стол. – Термос старенький, ещё от отца достался. Эх, вот вещь, уже больше двадцати лет тепло держит. Греет не только чай и кофе, но и душу. Последнее, что от отца уцелело. Даже фото, и те все сгнили… Чаю заварил чёрного крепкого, из пыли что в пакете осталась. Листа в нём давно не видел, а купить… В общем, пока чайную пыль пью, и радуюсь. Сложил всё в сумку балоневую, узорчатую, красно-синюю. Прихватил удочку, да ведёрко пластиковое, и пошёл, значица, порыбачить. Эх, девоньки-и… – томительно и сладостно произнёс Ведомир. – Люблю рано утром, когда ещё только светает, да кроме доярок и петухов шум в деревне никто не учиняет. Такая ж ведь красота, а? После ночи, никем не тронутая, и сама ещё от сна не отошедшая… Иду дальше. Потихоньку спускаюсь по тропинке, что к воде уходит. На озере – никого. Тихо так, непривычно… – Ведомир отвёл взгляд куда-то в сторону, словно что-то вспоминал или хотел вспомнить, но у него это плохо получалось. Огромные пробелы в памяти, что всплывали, яркими белыми квадратами и прямоугольниками, были ширмой, которая заслоняла что-то очень ценное. Важное для его души и сердца. Но довольно не молодой разум отказывался воспроизводить те моменты, словно были чем-то эксклюзивным и недоступным простому человеку. Хотя, за деньги всё было возможно. Ну или почти всё. Его разум требовал подписку. Как подписка на газету «Правда» для взрослых, и «Пионерская Правда» для молодого поколения, за которую брали определённую небольшую плату раз в месяц. Но для него и других, даже такая подписка была огромной роскошью. Но иногда всё-таки брал. Оформлял подписку в память о своём сыне, которого давно с ним нет.
«Эх, закончилась и его подписка… подписка на жизнь», – размышлял с грустью про себя Ведомир.
– Ты что приуныл, призадумался, а? Дядька Ведомир. Ты бери, ешь, булки то. Я что, просто так из дома притащила? – Марина придвинула тарелку с зарумяненными плюшками поближе к мужчине. Выплеснула из железной кружки его недопитую колодезную воду, и налила из кувшина коровьего молока.
– А? Да-а… – с грустью произнёс и выдохнул. – Спасибо, Маринушка, спасибо. – Он отошёл от непонятного забвения воспоминаний давнего прошлого. Возможно, они были не самые приятные. Но ведь не все же? Обязательно должны быть и хорошие. Он в это верил.
– Кончилась давно моя подписка на молодость. А продлить никак не представляется возможным, э-эх… Голова совсем уже не та, что раньше.
Взял плюшку, поднёс поближе. Прикрыл глаза и нюхал, глубоко затягиваясь приятным, сладковато-ванильным ароматом домашней сдоби.
– Эк-х, – Евгения крякнула, стоя у стола, – чудак ты Ведомир, мозги твои совсем до дыр, уже того…
– Ага, хоть и старше ты его. Ну, давай, а то что, пользуешься нашим гостеприимством, хлеб да чай, а весть сказывать уже и позабыл, мозговий сыр? – Маринка улыбнулась ему по-доброму, но глазками то говорила: давай, речь подавай, а то отберу из рук плюшки и каравай.
– Вот вы гоштя как, значит… прожефать не даёте… – старался быстрее умять плюшку, запивая большими глотками молока. – В общем, девоньки, красавицы вы мои ладные, да возрасту непокладные, – начал он, а женщины прямо засмущались, заулыбались. В уголках рта появились скобочки-морщинки. Глаза смущённо-весёлые, в лёгком прищуре, старались смотреть куда-то в сторону. Избегали сладких слов из ладных губ гостя.
– Спустился значит, иду. Озеро уже недалече, через пять минут виднеться будет. Трава не очень высокая по сторонам, но зелёная такая, и птички ранние поют, щебечут, сердце ди́вается, ох-х… – через несколько секунд лицо мужчины резко сменилось с блаженно довольного на перепуганное, растерявшееся. Не понимал, что происходит. Раскрыл свои глаза широченно, и водил ими, налево-направо, на Евгению и её дочь. Да только смотрел не на женщин, а куда-то далеко, сквозь них и дальше дома. И моргать не моргал. Пожелтевшие белки глаз с красными прожилками покрылись блестящей скорлупой влаги. Хлопнул пару раз открытым ртом, как немая рыба, и наконец-то продолжил:
– Но приборчик то мой, всегда со мной, его уж точно не проведёшь… Простенький, но надёжный, беспороговый звуковой дозиметр. Он как заурчит, затренькает ни с того, ни с сего, я аж подскочил на тропинке как козлом боднутый. Головой влево, вправо… А ничего не вижу.
– А чего ж ты там увидеть то захотел? Глаза твои пенсионеры… – выразилась баб Женя и негромко хохотнула. – Твой прибор измерительный, как твоя головушка, что наш сыр в холодильнике.
– Ох ну и бабы, – констатировал Ведомир. – Вам бы только смеяться да позабавиться над одиноким стар… мужиком. Не старец я ещё, не надо вот этого вот. И главное вас фиг поймёшь, толи и вправду вы шутки шутите, толь защитная реакция вашего организьму заиграла.
– Женский организм – загадка!
– Точно-точно!
Констатировали женщины.
– В общем, правее, метрах в пяти, как ты сказала – «глаза мои пенсионеры» заприметили слишком высокую траву. Аномально высокую. – Ведомир сделал упор на последнюю фразу, произнёс довольно серьёзно. – Прям такую, что… у-ух! – показал собранными в кулак пальцами и как-то неловко и резко дёрнул рукой вверх, в небо, отчего что-то хрустнуло и Ведомир с гримасой боли на лице схватился за локоть.
– А-ай, ч-чёрт… дёрнуло меня, – потёр и медленно согнул-разогнул больное место.
– Вот тебя и дёрнуло, лицо аж передёрнуло! – а женщины всё в шутку оборачивали.
Мужичок посмотрел на них с укоризной, но промолчал.
– Ну я и думаю… «Фонит» там что-то слишком сильно. Приборчик так потрескивает… и как-то волнами импульсирует, словно сердце бьющееся. Страшно мне стало. Холодок пробежал по всему телу и закололо на кончиках пальцев. А ещё страшнее становится от мысли лезть в это радиоактивное пятно. Отпрянул назад я девоньки от греха подальше. Стою. Вроде поутих прибор то. Но ещё на всякий пожарный попятился на пару шажков. Ну её, эту аномальщину. На всякий случай чтоб кожа и нос не покрылись ожоговыми волдырями и не отвалились от радиации… Ещё на работе своей смекнул – если слышишь этот звук, сра-а-азу нужно тикать отседова. Но ч-чёрт… как же не узнать и не посмотреть, что там такое, да почему? Ведь откуда здесь, сейчас, радиация? Аварии то на нашей станции не было, и не будет, даст бог. Ведь то, как её строили… – Ведомир недобро переменился в лице. – Ладно, что-то я не в ту степь погнал, это ж вообще военная тайна.
Приборчик то мой, может просто забарахлил, да и всего-то. Но почему ж тогда забарахлил? Что-то же должно там быть, непонятное. Я пока что ещё живой, и помирать не собираюсь! Поживу, дай бог, ещё пару десятков лет, а может и поболе, хех. Не так уж я и стар. Как Юхубовищ – «суперстар»! – довольно заулыбался, откусывая от плюшки новый кусок.
– Как Юхубовищ ты только седой и сморщенный становишься, какой ещё из тебя «суперстар»! Через десяток лет, если доживёшь, станешь не «суперстаром», а супер старым. Только эта дорога тебе и светит, о Ведомир, житель свободного деревенского народа! – женщины тихонько рассмеялись да подмигнули друг дружке.
А мужик времени даром не терял. Пока они разговаривали и хохотали, он набивал свой рот и желудок, да старался съесть как можно больше.
– Ты давай-давай, впустую поменьше трынди, а то мы видим, что пока только булки исчезают и уровень молока в крынке понижается.
– Да, а сказ не сказывается!
–Угу, – запил сладковатым молоком, вытер курткой с губ белую полоску. – На всякий случай достал я свою аптечку которую всегда с собой в нагрудном кармашке ношу. «Аишная двушечка», цвета спелой моркови. Открываю, достаю из её четвёртого отсека один из пары маленьких пенальчиков с Цистамином. Похож на большущую, просто жуть, пилюлю. «Радиозащитное средство №1» – так написано на крышке аптечки. Одна половина этого тюбика красная, другая белая. Бахаю сначала один пенал, шесть таблеток. Затем второй, тоже все шесть, для пущей уверенности. Заодно пару таблеточек «радиозащитного средства №2», из белого пенала отсека номер шесть, что б уж точно, наверняка. Чайку попил, подождал ещё с дюжину минут, чтоб растворилось да в организм попало. Аптечку на место в кармашек вернул. Сложил обратно термос в сумку, оставил с удочкой на земле, чтоб не лезть со всем этим непонятно куда. Мало ли, что там…
Ведомир сглотнул подкативший к горлу большой ком.
– Делаю я значит, шажок за шажком, аккуратно ступаю. Под ноги смотрю, траву высоченную разглядываю. Стебли будь здоров – огромные, сочные. Нечай, как весна давно закончилась и лето стоит не первый месяц. К середине трава вообще по колено стояла, да толщиной больше моего пальца, во! – показал дамам здоровый указательный палец. – А в самом центре – скелет человеческий… – Ведомир испугался и притих, заново переживая увиденное. Голос его подрагивал.
– Ох, Господи Иисусе, да что ж это такое… – почувствовав слабость в ногах и во всем организме, обе женщины уселись на лавку за стол.
– Это ещё что… Скелет тот, не взрослого человека был, а… – Ведомиру это слово очень не хотело даваться, – ребёночка, значит, скелетик то.
Марина от шока еле слышно завыла, сильно сжимая рот ладонями. Поглядела испуганными глазами то на Ведомира, то на свою мать. Женя заохала, зацокала языком, покачала головой. Весёлый настрой у обоих как ветром сдуло.
– Не очень крупный, подростковый. Я конечно не эксперт, но глаза мои ещё не ослепли. И лежал он на боку, будто спал. Ножки в коленях слегка согнуты. Ручки – тонкие косточки. Пальцы-спички под головкой, на землице как на подушке. Такой гладкий, идеальный скелет… чистая кость, аки полированная добела. Я на секунду подумал, что он не настоящий. Что это всё – не настоящее. Толь шутка, толи… я даже не знаю. Но когда увидел расходящиеся в разные стороны из-под скелета небольшие тёмные трещины в земле, что едва видны за высокой колышущейся травой, то понял, это всё по-настоящему. Из разломов энтих, шёл гул. Негромкий, тяжёлый такой, монотонный. И частицы вылетали, светящиеся, то ржаво-красные, похожие на песок, то золотые. Неописуемо красивое зрелище, девоньки. Очень красиво. Трудно словами передать. Но от звука того затошнило. Замутило сильно, ещё и труханул не слабо… В общем, убёг я оттуда.
– А где вещи твои? С тобой их не видно, – поинтересовалась Евгения.
– Дык, там со страху и осталися. Надо сходить туда ещё раз, забрать вот.
– Так, – строгим уверенным голосом начала Евгения. Взяла и крепко сжала за руку Марину. Слегка подёрнула на себя, чтобы та на неё посмотрела.
– Мариш, не пужайся, что мы, скелетов каких не видели? Это ж не привидение. Его и сжечь, и закопать можно. А вот дух… Это да, это страшно. Супротив него и не сладишь пинком каким, или факелом…
– Нормально всё со мной матушка, нормально, – Марина обхватила её руку своей свободной рукой, поджала губы и еле заметно кивнула. Поправила тёмно-каштановые волосы длиною до плеч, глубоко вдохнула и выдохнула.
– Этот врун старый поди сослепу да со страху всё перепутал. Наложил в свои деревенские штаны кирпичей из кизяка, и прибёг к нам с перепугу. Правильно я говорю, Веда? – Женя посмотрела на него укоризненным взглядом. Говорила строго. – Набрехал поди свыше крыши, да от делать нечего с ума сходишь. Шляшься где надо и не надо со своим прибором круглыми сутками, пенсионер недоделанный, да фантазируешь в своей голове всякое. А потом так завоображаешься, что сам преподносишь за истину и другим бежишь мозги пудрить. Правдой своей, настоящей. Что, девок и баб деревенских решил запужать до смерти? А наш дом тебе первый на пути попался, так получается?
– Да чтоб я… врал? – Ведомиру стало немного обидно, и даже слегка стыдно. Не смог смотреть в её полные силы и решимости, глаза. Взгляд Ведомира забегал, замельтешил, то по столу и плюшкам с молоком, то по дому и территории вокруг: колодцу, сараю, цветнику…
«А может, и вправду, того, галлюцинации у меня? Или ещё что? Только зря прибежал, да добрых женщин чуть до инфаркта не довёл… Не-не-не, точно не чисто там что-то. И прибор слышал отчётливо. Не могло показаться. Я это знаю. Я видел.» – размышлял про себя Ведомир.
– Ишь ты, смотри Марин: жопа на лавке, а глаза взглядом далеко-о убежали то.
– Вы хотите правды? Мне же не верите. Пойдёмте со мной. Всё покажу. – Встал из-за стола серьёзно настроенный, отряхнулся от хлебных крошек, поправил одежду. Потянул было руки к кувшину с молоком, который стоял практически пустой, но получил по пальцам тряпкой.
– А ну кыш, окаянный! Хватит с тебя. Тебе волю дай, потом по сусекам наскребай, с голоду помирай, – ударила по рукам Женя. – Пойдём, сначала покажешь. Если всё, что ты сказал – правда, придёшь и допьёшь своё молоко. Никуда оно от тебя не денется.
Перед уходом Марина зашла в дом и сказала Даньке с Катькой, чтоб дверь закрыли и никому не открывали ни при каких условиях. Сказала, что нужно проверить кое-что очень важное. То, что рассказал дядька Ведомир. Обо всём пообещала рассказать позже. Правда она совсем не представляла, как и что говорить, если всё это окажется правдой. Соврать? Небольшая ложь, ради спасения детских умов… Нет, так поступать она не хочет. Или же не сказать всей правды? Это уже лучше, но они всё равно узнают, и тогда в отношениях с детьми могут быть проблемы. Ничего, поставит разок в угол на пол дня, сразу станут как шёлковые.
– Если что, то наготовленной еды полно. На день хватит. Вода про запас есть, вон второе ведро. Из чужих открыть можно только Ведомиру, если он первый придёт. Поняли меня?
– Да, мам.
Поцеловала их обоих в лоб и щёки, обняла.
– Если задержимся все втроём и не сможем сегодня прийти… тогда завтра смотрите сами, по обстоятельствам. – Вышла и проследила как Данька запер дверь. Дёрнула ручку, проверила. Спустилась с крыльца и направилась к ожидавшим её баб Жене и Ведомиру у калитки.
Часть 2Они шли втроём по не асфальтированной, хорошо накатанной деревенской дороге, довольно широкой и ровной, без сильных ям, впадин и перепадов. Ведомир шёл по само´й дороге, с края от женщин. Изредка задевал носками своих тупоносых ботинок мелкие камни, выковыривая их из земли. Чертыхался, спотыкаясь об них, что-то бубнил под нос. Женщины шли по обочине, по мягкой не высокой траве, и такой проблемы не испытывали. Молчали, размышляли. Думали о своём, вдыхая свежесть этого утра, грелись под ласкающими лучами мягкого солнца.
