скачать книгу бесплатно
Мне все время казалось, что я что-то упускаю, не упускаю даже, тупо проебываю! Свой шанс на Ветку, свое будущее, свое счастье!
Конечно, Ванька красиво ей поет!
Вон, про лягушек, которых по всему дорожному покрытию гусеницами раскатывали, как художественно написал! И ржать хотелось и плакать! Писатель, прям! А я… Тупой какой-то… Ни слова нормально не могу ни написать, ни сказать…
От душевных страданий сильно отвлекала служба.
Сначала деды, решившие по старинному обычаю нагнуть салаг. Тут они просчитались, конечно. Мы с Ваньком, естественно, никакой революции не стали затевать, но и себя в обиду не дали. Дрались спина к спине, с кайфом и рычанием, отводя душу по полной программе. После первого же раза все поняли, что с нами лучше не связываться, потому что безбашенные полудурки. Лучше стороной обходить, тем более, что нашего призыва полно пришло, было на ком выместить обиду. Только предупредили, чтоб не лезли не в свое дело. Ну, мы с Ваньком на улице выросли, так что законы знали. Может, оно и неправильно, и надо было прямо бороться, но… Но против системы не попрешь. Мы и не пытались. Себя отбили, и это хорошо. Так что мы с Ваньком, да еще двое парней, прибившиеся к нам и не побоявшиеся встать рядом, когда на нас ночью толпа налетела, тяготы солдатской службы переносили стойко, но без лишнего напряга в виде смены воды в тазике для ног у дедушек или заправки их же постелей.
А к концу службы даже сержантами стали. Мы не просили, не выслуживались, но в армии нормальные адекватные парни – редкость страшная…
Мы отсылали Ветке наши фотки в форме и без формы, где мы лыбимся, лихо крутим солнышко на турнике и прочее. Она присылала нам фотки с выступлений… И просто с улицы. И мы с Ваньком опять дрались из-за них, страшно рыча и матерно отгавкиваясь от всех, кто пытался разнять и помешать делить наше одно на двоих сокровище. Неделимое сокровище.
Дембель пришел неожиданно.
Мы уехали домой, обменявшись контактами с двумя нашими сослуживцами, с которыми плотной четверкой пробегали весь срок службы. Один из них, москвич, имел подвязки в автобизнесе, верней, его отец имел, но он клятвенно обещал нас с Ваньком пристроить в выгодное дело.
Мы не то, чтоб сильно воодушевлялись, но все же это была возможность выбраться из той жопы, в которой сейчас жили. У нас не водилось иллюзий насчет перспектив в нашем городе. По крайней мере, с тем, что сейчас имели. А имели мы ровным счетом нихера.
И у Ванька, и у меня был полный ноль в кармане и незавидное будущее либо в такси, либо на химзаводе, где платили хорошо, но легкие выхаркивались уже на пятом году работы. Ни денег, ни связей, ни каких-либо умений ценных у нас не находилось…
А желание жить, и жить хорошо, было огромным.
К тому же нас ждала Ветка.
И это было главным двигателем.
Мы ехали в родной город, так ни о чем не договорившись, потому что смысла не было. Все зависело от нее.
Будущее зависло на тонкой нити ее решения. И было страшно даже предполагать, что она может захотеть Ваньку.
Я старательно не думал о такой возможности, подозреваю, Ванька тоже.
Мы с ним оба проявили себя в этой ситуации трусами, малодушно решив, что вот приедем и…
Приехали мы на похороны.
Глава 11. Тим. Тогда
Бабка была плоха уже давно, еще до моего отъезда на службу, и, в принципе, этот финал ожидался, но…
Но она меня вырастила. И худо-бедно воспитывала, как умела. Сказки рассказывала на татарском про сильных батыров и нежных красавиц, злобных дэвов и волшебных коней…
И любила. Единственная на всем свете любила не потому что, а просто так…
Короче говоря, я держался, пока хоронили, пока поминали, а потом пришел в пустой дом, глянул на бабкину постель, накрытую пестрым покрывалом, которое она сама шила из лоскутков ткани…
И стало плохо. Я сразу и не понял, что такое, просто сердце начало болеть, да так сильно, что стоять тяжело было.
Прошел пару метров до стола, уселся за него, достал бутылку, скрутил с хрустом крышку и жадно присосался, жмурясь от льющихся из глаз слез.
Отставил бутылку, когда дыхание стало сбоить, еще раз оглянулся, смаргивая влагу, и подумал, уже пьянея, что хорошо, что никого сейчас нет рядом. Не хотел, чтоб меня таким видели…
На похоронах Ветка, на плечи которой легла львиная доля организации, держалась вроде рядом, но не совсем. И мне казалось, а особенно теперь, когда пьяный был, что она сделала свой выбор. И не в мою пользу.
И со мною не пошла в дом сейчас, с Ваньком в кафе осталась…
От этого понимания в голове еще хуже делалось, накатывала, кроме тоски внезапной из-за того, что один остался, теперь-то уж окончательно один, еще и злоба дикая.
Почему он?
Почему не я?
Ведь я же ее… С первого взгляда… Как дурак… А она…
Мне хотелось куда-то пойти, кому-то что-то доказать, сильно хотелось, и даже получилось подняться из-за стола… Но больше ничего не получилось.
Ноги подломились, бутылка упала на пол и покатилась, я с тупым удивлением смотрел за ее движением. Пустая, что ли? Всю выпил?
В голове помутилось, пол внезапно дал крен. И тут бы я и упал, прямо на темные доски грязной кухни, если б не крепкие руки, легко подхватившие под мышки.
– Ого, брат, да ты хорош… – знакомо забормотали над макушкой, а затем комната пошатнулась еще сильнее… И двинулась с места. Пока я удивлялся этому явлению, перед глазами возникло озабоченное лицо Ветки:
– Ну когда успел, Тимка? – с огорчением спросила она, – я только отвернуться успела, а тебя уже и не видно…
Я хотел ей что-то сказать, даже руку протянул, чтоб коснуться нежного лица. Она здесь. Она все же пришла… Я не один. Это осознание наполнило спокойствием и тихой, светлой радостью.
Я ослабленно повис в крепких лапах Ваньки, с негромким, но прочувствованным матом тащившего меня к дивану, и смотрел только на нее. На Ветку. Красивую такую. Взрослую уже.
– Не уходи, а? – удалось мне связать слова в предложение. Просьбу.
– Да куда же мы уйдем… – проворчали сзади, – тяжелый, гад…
А затем мир в очередной раз уронился, и я упал спиной на матерящегося Ванька. И потянул за собой за руку Ветку.
Она с легким негодующим писком шлепнулась на нас сверху, и какое-то время мы возились на разложенном диване, пытаясь умоститься и не придавить друг друга. В итоге как-то так получилось, что Ветка оказалась зажатой между нами, словно котлета в бутерброде. Она попыталась встать, что-то бубня про пьяных дураков, но я ни в какую не хотел ее отпускать. Да и Ванька, удачно устроившийся у стены, тоже вполне однозначно положил лапу ей на талию.
Судя по тому, что попыток встать он не делал, и дышал тяжело, с присвистом, похороны тоже прошли не в сухую. И теперь ему не особенно хотелось двигаться. Ветка лежала к нему спиной, упираясь макушкой в грудь, и Ванька поверх ее головы делал страшные глаза, чтоб я не вздумал дергаться. Я и не собирался.
Наша подружка, повозившись безрезультатно под нашими лапами, якобы невинно лежащими поверх ее плеча и талии, наконец затихла, выдохнула и посмотрела на меня полными сожаления глазами:
– Тимка… Ей там хорошо, веришь? – прошептала она, тяжко сглотнув слезы. Жалела меня. И бабку мою.
– Верю… – ответил я, и в самом деле именно так и думал. Бабка, не узнававшая в последние годы ни меня, ни ухаживавшую за нею женщину, ни Ветку, регулярно таскавшую ей продукты, явно в лучшем из миров. Пусть ей там будет хорошо.
Ветка протянула свою тонкую, казавшуюся в полумраке прозрачной, кисть руки и погладила меня по щеке. Ласково так, легко-легко, словно перышком коснулась… И я умер от этого сладкого ощущения счастья, мгновенно разлившегося под кожей, в том месте, где скользили ее тонкие пальчики…
Зеленые глаза, казавшиеся еще темнее в тот момент, завораживали, сводили с ума своим колдовским отблеском. Она словно заклятие на меня накладывала, подчиняла себе. И я подчинялся. С удовольствием.
Помню, как потянулся к ней губами, наплевав на сопящего позади нее и все крепче сжимающего лапу на талии Ванька. Не мешал он мне тогда, совершенно, наоборот, казалось очень правильным, что мы вот так лежим, что она – между нами. Все было так, как должно было быть.
Я прикоснулся пальцами к гладкой нежной щеке, тело все пробило электричеством, Ветка прерывисто вздохнула, обняла меня за шею, прижалась губами ко лбу и выдохнула:
– Спи.
И я уснул. Неожиданно провалился в темную пропасть, без сновидений совершенно, спокойный и умиротворенный.
И ничего особенного мне не снилось в ту ночь. Наверно, это и хорошо.
А утром долго не мог понять, какого хрена прямо перед моей рожей сонная храпящая морда Ванька делает. И где Ветка? Или это был сон?
Поднялся, провел ладонью по щеке, которой вчера так легко и мягко касались ее пальчики, потопал, пошатываясь, по утренним делам, всем организмом ощущая необходимость взбодриться. Все же, ужранная в одно лицо бутылка водяры – это слегка перебор даже для такого здорового парня, как я.
На улице повисел на турнике, вяло поподтягивался, пытясь выгнать остатки спиртовой гадости, потом постоял в планке, сосредотачиваясь.
Ветка вчера гладила меня.
Трогала.
Смотрела.
И, если я не был таким долбаком, то и поцеловала бы… Или я бы ее поцеловал… Зачем уснул? Зачем?
А Ванька? Он чего с ней делал, пока я спал?
Если чего-то делал… Если Ветка из-за этого убежала…
Я вскочил, ощущая прояснение в мозгах и твердость во всем теле.
В планах было сначала выяснить все с Ванькой, а потом уже найти Ветку и… И продолжить то, что начал этой ночью. Даже если она не поняла, что это было. Разъясню, значит.
Тут на пороге появился сонный опухший Ванька, глянул на меня, скривился:
– Железный ты придурок… С похмелья на турник…
– Давай и ты повиси, – порекомендовал я, – в себя придешь. Чего вчера с Веткой было?
– Чего-чего… – пробубнил Ванька, все еще кривясь, но все же подойдя к турнику, – ничего… Ты вырубился… И я тоже. И она.
– И все?
Я подозрительно оглядел висящего на турнике друга.
– И все, блять… – вздохнул Ванька, перехватываясь и делая уголок. – Не бесись… Тебе больше досталось… Тебя хотя бы поцеловали…
– В лоб, – усмехнулся я, – как братишку.
– Ну так мы для нее и есть братишки, брат, – Ванька выдохнул и принялся подтягиваться.
Я смотрел на его вдувающиеся ритмично мышцы и думал о сказанных словах.
Братишки… Оно и понятно, что братишки… Но вчера же… Или мне показалось?
– Показалось, – Ванька, словно прочитав мои мысли, кивнул, спрыгнул с турника и на пробу толкнул открытой ладонью в плечо, приглашая на спарринг.
Я кивнул, привычно встал в стойку.
– Она ничего не говорила? – легкий бросок, уклон, потанцевать влево-вправо.
– Нет, просто уснула прямо следом за тобой… – нападение, джеб.
Уворачиваюсь. Удар у него, конечно, пиздец, какой. Попадешься если, зубы вынесет влегкую.
Напрыгиваю сзади, беру на удушающий.
Ванька пыхтит, напрягает шею, не собираясь сдаваться. В итоге, потаскав меня на себе пару шагов по двору, умудряется скинуть со спины, словно медведь волка.
Несколько минут тяжело дышим, глядя друг на друга в упор.
Не братья сейчас. Не друзья. Соперники.
– Не уйдешь ведь? – вопрос глупый, даже не ожидал, что Ванек его задаст.
Отрицательно машу головой, скалюсь.
Ни за что.
– Тогда пошли к ней, – кивнул Ванек, – хватит уже этих танцев. Пусть решает. Только… Тим… – он замолчал, обдумывая слова и тяжело глядя на меня, – без обид, да?
Помедлив, я опять кивнул.
Без обид, да.
Но если она выберет его… То не будет у меня больше брата. Это я тоже четко осознавал тогда. Со всей ясностью.
Мы пришли домой к Ветке, но застали только ее пьяную с утра мамашу, сходу кинувшуюся причитать по бабке так, словно та была ей родней.
– Ой, Тимочка-а-а… Сиротинушка-а-а… Не дождалась тебя бабушка-то…
Мне было неприятно смотреть на нее, опухшую, краснолицую, жадно оглядывавшую нас с Ваньком в надежде на халявную выпивку. Как так получилось, что Ветка такой светлой выросла, чистой? В этой грязнущей квартире, с этой чужой для нее женщиной?
– Теть Валь, Ветка дома? – прогудел Ванька, которому тоже надоел концерт.
– А нету… А у вас водочки нет?
– Нет. А Ветка куда ушла?
– Так она же уже месяц в лагере… Этом… Пионерском, вот!
