Друг сына

Ох…

Облегчение, накатившее по мере осознания слов парня, было невероятным. Все в порядке, боже… Все в порядке! Просто знакомый… Видно, Димасик нашел таки кого-то, кто сможет “решить вопрос”.

От резкого прихода чуть подломились колени, и я пошатнулась, но мой собеседник среагировал мгновенно, легко подхватив меня за талию.

– Эй, ты чего? – встревоженно спросил он, – тебе плохо, что ли?

Его горячие ладони на талии ощущались странно правильно. И надежно. Чересчур.

Я попыталась высвободиться, потому что слабость прошла, и ноги уже держали вполне уверенно, но он словно не заметил моих попыток.

Наоборот, большие пальцы легко, будто даже не намекая ни на что, прошлись вверх и вниз по талии.

Черт… Давно меня никто не обнимал вот так, с намерением, четким, вполне однозначным! И это было волнующе.

И я бы даже, в другой реальности, задумалась…

Но не судьба.

Я снова задрала подбородок, встречаясь с серьезным и уже чуть хмурым взглядом парня.

– Ты его девушка, что ли? – сухо спросил он. Но рук так и не убрал. Интересно, то есть предположение, что я могу быть занята, могу быть девушкой его приятеля, приостановило, но не до конца? Просто до прояснения ситуации? О моральных ценностях не слышали, нет?

Горячий какой, надо же. Ну ничего, сейчас остынешь. Окончательно.

– Нет, – с легкой иронией, которую даже не планировала скрывать, ответила я, – я – его мама. Мирослава Андреевна Верещагина.

И не смогла отказать себе в удовольствии насладиться зрелищем.

А оно того стоило!

Парень замер, глаза его чуть расширились от неожиданной новости, от удивления.

Ну давай, мальчик, приходи в себя! И отпускай уже меня, ей-богу! А то как-то все неправильно и неловко… Да и глупо, чего уж там…

Но парень, вместо того, что отпустить, наоборот, сильнее сжал меня и подтянул ближе! Чуть ли не над землей приподнял, рассматривая лицо, словно неведомую зверюшку, пристально и неверяще.

– Эй… – вяло запротестовала я, глупо вися в его лапах нелепой тряпочкой.

– Ты же шутишь, малыш? – с надеждой спросил парень, – да? Прикалываешься надо мной?

Да что он о себе?..

– Да что ты о себе думаешь? – я, наконец-то приходя в себя, уперлась обеими ладонями в его широченную горячую грудь, – отпусти немедленно! Какие шутки могут быть? Я тут уже час сижу под окнами квартиры!

Парень еще чуть-чуть помедлил, словно принимая решение, отпускать меня, или нет, но затем все же поставил обратно на землю.

И лапы свои огненные убрал.

С видимой неохотой.

– Прошу прощения, – вздохнул он, – я – Матвей, друг Погран… То есть, Димки. Он сказал, что вам надо помочь открыть дверь.

– Да… – я тоже пришла в себя настолько, что смогла внятно обрисовать проблему с потерей ключей и сложным замком, который мчс-ники откроют, конечно, но дверь разворотят знатно.

Матвей покивал, не сводя с меня внимательного, до сих пор удивленного взгляда.

– Пойдемте посмотрим.

– Пойдемте… – пожала я плечами, – но я, честно говоря, не знаю, чем вы…

Я старательно придавала голосу нейтральный оттенок, каким и следовало разговаривать с друзьями сына. И совсем не имеет значения, что этот друг слишком уж… привлекательный. И чересчур наглый.

Тем более, что налицо ошибка, больше такого не повторится.

Матвей понял, что просчитался, как с моим возрастом, так и с моим положением. Одно дело – подружка друга, а другое – его мама…

Подъездную дверь мы миновали легко, даже не пришлось звонить соседям, просить, чтоб впустили, Матвей просто на что-то нажал пару раз – и все.

Пока я удивлялась, как, оказывается, не крепка наша подъездная крепость, мы успели подняться на наш этаж, и там Матвей, внимательно осмотрев замок и хмыкнув, как мне показалось, презрительно, достал связку ключей, поперебирал, находя нужный, сунул его в замок…

А в следующее мгновение я с огромным удивлением услышала щелчок!

– Как вы это?..

– Да ничего сложного, – пожал плечами Матвей, с легким весельем глядя на меня.

– Вы…

– Я всего лишь слесарь, – перебил он меня, не отводя вновь ставших внимательными и глубокими глаз.

– Спасибо… – неловко кивнула я, – я вам что-то?.. Сколько я вам?..

– Кофе будет достаточно.

– Кофе?

– Кофе.

Глава 7

Мне до сих пор краска приливает к щекам, когда вспоминаю это… кофе.

А ведь я не девочка уже. И давно не девочка. И перестала быть девочкой, еще когда этот мальчик в школе учился!

И от осознания своей дикой реакции вдвойне стыдно.

Нет, в самом начале того вечера все было более чем пристойно.

В конце концов, что такого в том, чтоб угостить кофе приятеля сына? Парень помог мне в трудной ситуации. Сорвался с места, хотя, наверно, у него имелись свои планы перед женским праздником. Вероятно, где-то его ждала молоденькая красивая девушка… А он все бросил и примчался спасать из беды престарелую матушку своего друга.

Конечно, его надо было вознаградить!

И угостить кофе!

Вот я и угостила…

В моей крошечной кухне Матвей смотрелся странно. Ему явно было тесновато. Слишком уж… большой.

Конечно, Димасик мой тоже не крошка давным давно, но как-то он вписывался в обстановку всегда. Оно и понятно: мы с ним в этой квартире прожили без малого двадцать лет.

Как раз после рождения сына в ипотеку взяли.

На тридцать лет, боже… Столько не живут.

Наш с Валеркой брак, вот, не дожил.

А я, как только начала стабильно зарабатывать, первым делом сняла ярмо долгов за квартиру с шеи.

Невыразимое облегчение испытала! До сих пор помню, как мы праздновали досрочное погашение, вот здесь, на этой самой кухне!

Мы с Димкой жили весело и дружно, понимали друг друга, и наша маленькая двухкомнатная квартира стала настоящим пристанищем, кораблем в бушующем море жизни.

Потому, конечно же, мой сын везде тут был к месту. Даже в кухоньке два на четыре метра.

Правда, в последние годы, когда Димас внезапно резко вытянулся и полюбил ходить в зал, помимо занятий боксом, кухонный стол стал ему тесноват. Да и табуретки подозрительно поскрипывали…

Матвею же, аккуратно устроившемуся прямо на привычном Димкином месте, кухня отчетливо жала в плечах.

И вообще, он занимал столько пространства, что куда бы я ни посмотрела, как бы ни отводила взгляд, все равно почему-то краем глаза видела его.

Матвей снял куртку, оставшись в темной свободной футболке с коротким рукавом, и его широченные плечи, мощные руки, забитые татуировками до самых запястий, приковывали внимание. Он смирно сидел, чуть облокотившись на столешницу, посматривал на меня серыми холодными глазами. И выражение их было странно-текучим. Непонятным.

Говорить нам было не о чем, потому я заняла себя тем, чем всегда имеет возможность занять себя женщина на кухне: хозяйством.

Я передвигалась от стола к плите, сыпала кофе в турку, ставила на огонь, доставала чашки, проверяла, есть ли сахар в сахарнице… Короче говоря, изо всех сил делала вид, что ужасно занята и возможности разговаривать сейчас нет. Да и вообще… О чем? Пусть кофе пьет и уходит. А то сидит… Смотрит на меня…

Я волновалась, совершенно непонятно, по какой причине, и как-то сердце стучало неправильно, и злость накатывала на саму себя, на ситуацию и на этого излишне привлекательного и слишком уж сексуального мальчика.

Матвей не помогал мне совершенно снизить градус накала атмосферы в кухне. Он ни слова не говорил, просто сидел, наблюдая за мной, совершенно не скрывая своего интереса.

Да, теперь я поняла, что именно за выражение мелькало в его взгляде!

Интерес ко мне! Чисто мужской, жадный и откровенный!

И от осознания того, что этот мальчик хочет меня, вообще не собираясь скрывать своего желания, в голове мутилось, а нервы звенели, будто натянутые струны.

Я злилась все больше и волновалась все сильнее!

Странная реакция пугала и напрягала.

Не сказать, что мужской интерес был для меня в новинку.

Валерка ухаживал очень даже горячо и шустро, и в кровать меня уложил уже на втором свидании. Не буду врать, что было прямо хорошо, но и плохого о своем первом разе я припомнить не могу. А затем и вовсе все стало замечательно… И было таким вплоть до самого побега этого предателя с семейной лодки, так банально разбившейся о быт.

После Валерки у меня тоже были свидания. И мужчины. Не особенно много, все же, работающая женщина, с ипотекой, кредитами и малолетним сыном мало кого могла заинтересовать всерьез, но на одну ночь, исключительно для здоровья, как шутила Вера, найти мужчину было не сложно.

Так что реакция моя на двусмысленную ситуацию, в которую я по глупости и мягкотелости угодила, удивляла.

Ну да, красивый мальчик… Ну да, сексуальный… Ну, смотрит… И что? И почему у тебя поджилки трясутся, Мирослава Андреевна?

Сейчас ты придешь в себя, напоишь кофе этого малолетку и выпнешь за дверь! Никакой опасности, никаких проблем!

А то, ишь ты! Как он меня называл? “Малыш”? Нашел “малыша”!

Аутотренинг помогал, я пришла в себя настолько, что решила завести беседу с гостем, а то как-то невежливо совсем. Да и страшновато молчать.

– А вы давно Диму знаете?

– Да, – ответил Матвей, – они с моей сестрой младшей в один спортклуб ходят.

– Она у вас тоже спортсменка? – я повернулась даже, посмотрела на Матвея.

Он кивнул.

– Надо же… – удивилась я, – какой интересный выбор для девушки… Или она не боксом занимается?

– Боксом, – кивнул Матвей, – еще со школы.

– А как ваши родители к этому относятся?

– Нормально, – пожал плечами Матвей, – отец сам ее отвел в секцию, когда попросила… И меня тоже.

– Тоже бокс?

– Нет… Вольная борьба.

Я снова, не удержавшись, скольнула взглядом по плечами и бычьей шее Матвея. Ну да, конечно… Массивный и в то же время без рельефно выпирающих напоказ мускулов, как у раскачанных любителей спортивных тренажеров. И двигается так… Обманчиво неторопливо.

– Не похож? – он улыбнулся, и эта улыбка неожиданно преобразила его лицо. Сделала моложе и проще.

А я подумала, что ошиблась в возрасте… Он не на восемь лет моложе меня…

– Сколько вам лет? – напрямую спросила я, прежде, чем подумала, что буду отвечать, если Матвей поинтересуется, к чему этот вопрос.

Но он не стал интересоваться, просто ответил:

– Двадцать пять.

Двадцать пять… О, мой бог…

– Я думала, вы постарше…

– Все так думают, – он не сводил с меня внимательного взгляда, даже как-то подался вперед, навалившись на кухонный стол и став еще ближе.

Это почему-то показалось опасным и чересчур откровенным. Я почувствовала, как щеки заливает предательским румянцем, еще больше от этого смутилась и отвернулась торопливо.

В голове крутилось лишь: “Двадцать пять… Ему двадцать пять… С ума сойти! Ребенок же совсем! Старше моего Димасика на пять лет всего!”

Спину жег пронизывающий взгляд Матвея, и я не решалась повернуться. Но нашла в себе силы продолжить беседу… Потому что как-то совсем уж неприлично… И я старше, и мама его друга… И вообще…

– А вы работаете вместе?

– Да.

– В порту?

– И там тоже…

– А вы… Не его начальник, случайно?

– Ну… Это как посмотреть…

– То есть? – я резко повернулась с туркой в руках, кофе, как раз в этот момент закипевший, пеной выплеснулся по столу и попал на футболку Матвея.

– Ох! – я заметалась по кухне, схватила полотенце, потом бросила его, нашла влажные салфетки, – простите! Черт! Больно? Вот я неуклюжая же!

Матвей, в самом начале рефлекторно вскочивший, пришел в себя очень быстро, и, пока я металась по кухне в панике, оттянул футболку на животе, чтоб кипяток не попал на кожу, да и степень поражения оценивать так было проще.

– Все в порядке, – попытался успокоить он меня, – мне уже на излете попало…

– Обожгла? – я подошла ближе, рассматривая темные пятна на футболке. По ним нельзя было понять, насколько все серьезно, – у меня мазь есть, от ожогов. Снимайте футболку.

Матвей на мгновение замер, а затем резко, через голову, стянул с себя футболку…

И я застыла перед ним, как кролик перед удавом…

Глава 8

Я никогда наивной стесняшкой не была. И мужские торсы видела в разных ракурсах и количествах. Да и интернет, слава всем богам, работает без перебоев, так что всегда искренне считала, что удивить меня крайне сложно. Ошарашить – тем более. Смутить… Да я вас умоляю!

И потому непонятно, что со мной произошло в момент, когда Матвей чисто мужским резким движением, зацепив сзади за ворот, стянул через голову свободную черную футболку, под которой обнаружилось…

Бывает такое, что перед глазами внезапно появляется что-то настолько невероятное, что буквально ослепляет. И лишает зрения. Только в голове остается, словно вспышка: было! Вот оно!

И можно смотреть, смотреть, смотреть… И ничего не соображать при этом.

Понятно, что у меня все мысли со свистом из головы вымело, когда взгляд уперся в широченную, мускулистую, заросшую темным волосом грудь Матвея?

Я стояла, пялилась строго перед собой, и вид, наверняка, имела крайне придурковатый. Возможно, даже рот раскрыла. Не помню. Не могла я себя в тот момент контролировать.

От Матвея пахло чем-то горьковато-пряным, немного табаком, чуть-чуть холодной, влажной кожаной курткой… И много-много таким, чисто мужским, обволакивающим. Дурманящим настолько, что у меня слюна во рту скопилась, которую я непроизвольно сглотнула.

Подняла взгляд на лицо Матвея, мерно, словно под гипнозом, последовательно изучив вольный разлет мускулистых плеч, ямку внизу у горла, шею, крепкую, мощную, небритый подбородок, чуть подрагивающие крылья крупного носа… Глаза. Светлые, острые. Жадные.

И такая жажда была в них, такая потребность, искренняя, чисто мужская, что я вздрогнула и отступила.

Верней, попыталась отступить, потому что Матвей не дал мне этого сделать.

Он неожиданно резко притянул меня к себе, буквально обездвижив в объятиях, одной рукой легко перехватил за талию, а ладонь второй положил на затылок, не допуская того, чтоб я опять опустила голову.

И принуждая смотреть на себя. В стремительно темнеющие хищные глаза, на легкую, все понимающую усмешку. Именно она немного привела меня в сознание.

Я осознала, что происходит, в каком я положении сейчас нахожусь, и насколько недопустимо это положение, дернулась безуспешно, забормотала сбивчиво и жалко:

– Что вы… Ты… Вы… – запуталась в местоимениях, так и не решив, как именно обращаться к этому парню, другу моего сына, мужчине, так бесцеремонно обнимающему сейчас. И, не выбрав правильного, выдохнула беспомощно, – нет…

Матвей лишь усмехнулся в ответ на мое смешное сопротивление, и эта ленивая, хищная усмешка совершенно лишила меня даже тех небольших сил, что еще оставались. Сердце бешено стучало, отдаваясь искрами нежной, томной боли в низ живота, постепенно наливающийся невозможной, мучительной тяжестью. И пожар во всем теле, такой силы, что, казалось, даже кожа горела! И Матвей это прекрасно видел! Чувствовал! Знал, что со мной происходит, как он на меня действует!

Я замерла, обреченно глядя в его красивое лицо, не пытаясь больше вырываться и покорно принимая ситуацию.

Я не смогу устоять перед ним. Просто не получится.

Это все неправильно. И ничего хорошего у нас не выйдет.

Он… Он просто поиграет и все…

Насколько разрушительной будет эта игра?

И насколько сладкой?

В этот момент Матвей наклонился и, не позволяя мне увернуться, поцеловал.

И я поняла, что игра будет невероятно сладкой. Слаще всего, что я до этого испытывала. Настолько, что привыкание может быть мгновенным…

Все эти мысли проносились, не задерживась, в голове, сразу ставшей пустой и легкой, пока друг моего сына целовал меня на моей кухне. Целовал нахально, немного грубовато и очень по-собственнически. Словно право на это имел. Словно я позволила, дала свое согласие.

Хотя, ему мое согласие не было нужно, я и без формальных слов была полностью в его власти, в его подчинении.

И, наверно, в голове моей все-таки что-то от стресса и неожиданности отключилось, потому что происходящее той ночью помнится лишь вспышками, яркими, болезненно-четкими, до слез острыми.

Мы на кухне.

Целуемся с такой дикой страстью, словно нет ничего важнее в этот момент в мире. Матвей не дает мне вздохнуть, не позволяет прийти в себя и понять весь ужас, все непотребство происходящего.

А я все понимаю, тем не менее. Все понимаю. И ничего не хочу менять. Только не сейчас! Не сейчас! Пусть потом будет плохо, пусть потом меня замучает совесть, но сейчас, сейчас… Сейчас я хочу, чтоб он целовал меня, этот сумасшедший дерзкий мальчик, практически ровесник моего сына. Я потом подумаю о своем неправильном поведении, а сейчас… Матвей рычит бешено, подхватывает меня на руки, и я лечу…

Кровать, тяжелое тело горячего парня, придавившее меня к покрывалу. Это сладкая тяжесть, ее хочется длить, тщательно сохраняя в памяти каждое мгновение. Его глаза, отражающиеся в них огни гирлянды, круглосуточно горящей в проеме окна.

– Новый год все еще? – усмехается он, обдавая теплым дыханием губы.

– Каждый день… – шепчу я и покорно поднимаю руки, позволяя себя раздеть.

Его горячие губы повсюду, его жесткие руки исследуют, бесцеремонно и жадно. И мне сладка эта жадность. Мне приятно, что он так нетерпелив, что задыхается от желания, что сдержаться не может, прикусывает, слабо контролируя силу и причиняя боль.

Тоже сладкую.

Меня трясет от каждого его движения, прикосновения, властности его манер, той, истинно мужской непоколебимой уверенности в своем праве поступать так с женщиной. Как со своей.

Я так давно не ощущала себя… чьей-то. Никто не обращался со мной до такой степени по-собственнически.

Матвей не спрашивал, не тормозил, не отслеживал мою реакцию на свои действия.

Он просто делал со мной все, что только может сделать с беспомощной женщиной опытный сильный мужчина.

И мне это нравилось, черт возьми!

Так нравилось!

Я умирала в его руках, я позволяла ему такое, чего никогда в жизни… И никому… Вообще никому!

Я, наверно, сошла с ума в ту ночь.

И не жалела об этом. Только не об этом!

Глава 9

И вот теперь, спустя два месяца, я смотрю в полные понимания и иронии глаза Матвея, и не хочу вспоминать о том, что сказала ему на следующее утро, после нашей первой ночи.

Тогда я, придя в себя, вынырнув из морока, сделала все, чтоб навсегда обрубить даже возможность продолжения этих… отношений. Верней, не отношений, а слабости своей, глупости.

Именно так я, кажется, тогда сказала, выталкивая из постели, а потом и из квартиры взбешенного и ничего не понимающего Матвея.

Я не хотела слушать его доводов, потому что не было у меня на них ответов.

Да и не хотелось отвечать.

Хотелось остаться одной, запереться в квартире, достать из холодильника нз в виде ведра мороженого… И всласть настрадаться.

Потому и торопилась выкинуть со своей территории источник моих страданий. Чтоб не мешал.

По опыту знала, что лучше сейчас чуть-чуть помучиться, поплакать, чем потом… Потом ведерком мороженого не обойдешься, это точно. А мороженое в диких количествах только Верке хорошо идет, в титьки и попу откладывается сразу. А у меня – в живот и морду лица. Так что превентивные меры… Да, они самые правильные.

Вот только все попытки мои спастись от безумия по имени Матвей оказались неудачными. И та, самая первая, тоже.

Потому что, решая вопрос по-взрослому, я не учла, что парень, с которым я всю ночь сладко прокувыркалась в постели, совершенно не взрослый.

Верней, взрослый, но… Отмороженный полностью придурок! И ничего его не берет! Ни слова, ни доводы, логичные, правильные. Ни поступки, на самом деле, откровенно неприятные, так пошло, по-бабски неприятные.

Ничего.

В этом весь Матвей: если что решил, не сдвинешь ни в какую сторону.

Только в мою.

И вот теперь, он стоит и насмешливо смотрит на меня, словно насквозь все мои метания, все мои сомнения видит!

Это неприятно!

И злит!

“Может, повернешься?“ – говорит он с усмешкой, от которой по коже мурашки бегут. Каждый раз бегут, когда он так делает! Стоит так близко, улыбается так нахально!

Повернусь! И все скажу! И, наконец, остановлю уже это безумие! Потому что один раз – это случайность, два – глупость, три – болезнь… И, судя по этой схеме, я уже давно больна. Неизлечимо.

Однако… Молчать – тоже не выход, проходили уже. Ему мое молчание никогда особо не мешало творить все, что душе угодно. В голове проносятся картинки того, как именно этот безумный гад использовал мое молчание в последний раз… И как он добился-таки, чтоб я заговорила! И сказала то, что ему надо! Ох… Бессовестный… Никакого почтения к возрасту женщины… У меня, может, от таких интенсивных физических упражнений спину могло заклинить! Хотя… Он бы лишь обрадовался… И расклинил.

– Ты что устраиваешь опять? – выдавливаю я из себя первые слова, даже не слова, шипение какое-то змеиное, – с ума сошел?

– Ты же в курсе, что да, – кивает Матвей, – чего спрашиваешь каждый раз?

– Тогда иди в дурку сдавайся! – с досадой бросаю я и разворачиваюсь, чтоб продолжить путь домой. Без него. Хотя… Это смешно, конечно же. Прямо так он взял и послушался!

– Только вместе с тобой, – смеется он и перехватывает меня за локоть, разворачивая опять к себе.

Не удержавшись на ногах от рывка, с легким вскриком падаю на него, в его руки, и Матвей тут же подхватывает, держит за талию и шумно вдыхает воздух над моей макушкой.

– Цветами пахнешь… – его шепот, как всегда, обезоруживает, полностью деморализует, и я слабею. Глупо и бессмысленно все это. Закрываю глаза и снова позволяю себе сделать то, чего хочется больше всего сейчас: утыкаюсь носом в его футболку. Боже… Это преступление – так вкусно пахнуть! Нельзя такое допускать! – Чего устроила опять? – шепот ниже, хриплые ноты в нем царапают низ живота, сводят с ума, хотя… Я уже сошла. И давно, так давно… С первого взгляда, наверно… Вот дура… Старая же уже, по меткому выражению Верки, “как говно мамонта”, а все туда же… – Я же все равно дождусь…

– Отстань… – получается почему-то жалобно, бессильно. Нет у меня энергии, чтоб бороться с ним. Если бы только с ним! С собой бороться тоже не получается!

– Ты же знаешь, что не отстану, – шепчет он, сжимает сильнее, приподнимает пальцами за подбородок, смотрит в глаза, и я снова пропадаю в его темных зрачках, заражаюсь их безумием. Как так? На расстоянии от него я – вполне нормальный, здравомыслящий человек, но стоит Матвею меня обнять, стоит вот так посмотреть… И все. И я – уже не я, а дурочка какая-то, кукла бессмысленная…

– Ну зачем я тебе, а? – я говорю то, что уже миллион раз говорила. И ему, и себе. – Матвей… Уходи. Не делай мне больно.

– Не могу, малыш, – он смотрит серьезно и называет меня этим смешным пошлым прозвищем, так и прилепившимся с нашей первой встречи, тоже серьезно. Словно я для него, и в самом деле, малыш, маленькая нежная девочка, его ровесница. Или совсем молоденькая… Это странно и волнительно каждый раз. Греет и царапает одновременно…

– Не могу, – повторяет он, – ты же знаешь… Я пробовал. Не получилось.

– Это ни к чему не приведет, – и это я ему говорила. И тоже миллион раз. И в миллионный раз ему пофиг.

– Пофиг, – привычно отвечает он мне.

И целует.

Я покорно размыкаю губы, позволяя взять себя, подчинить.

Он умеет это делать, такой бессовестный, такой страстный. Научился к своим двадцати пяти. И меня научил, потому что, несмотря на нашу разницу в возрасте, я, оказывается, не особо много умею. Умела. До него.

И теперь тело мое с радостью и готовностью вспоминает всю полученную и с успехом усвоенную науку, расслабляется и, словно пластилин, поддается опытным настойчивым рукам.

Матвей, почуяв мой отклик, сдавленно и возбужденно рычит, усиливая напор.

И я пропадаю. Опять. С ним. Голова кружится, судорожно цепляюсь онемевшими пальцами за воротник кожаной куртки, прижимаюсь все крепче, не в силах устоять и остановиться.

И, кажется, даже стонать пытаюсь сквозь яростный подчиняющий поцелуй.

Матвей, услышав этот стон, тормозит, отрывается от меня и, бегло оглядев сияющими глазами мое запрокинутое к нему лицо, резко подхватывает на руки.

– Сумка… – в последний момент вспоминаю я про небольшой дорожный чемодан, с которым привыкла путешествовать.

Матвей матерится, ставит меня на ноги на мгновение, цепляет сумку за длинный ремень на плечо, а затем снова подхватывает меня на руки и быстро несет к подъезду.

– Я… Могу сама… – это капитуляция. Полнейшая. Я, официально – слабовольная похотливая дура. Но боже… Как сладко!

– Нет, – отрывисто отвечает Матвей, вынимая из моих рук ключ от подъезда и открывая дверь. Каким образом он умудряется это делать, балансируя со мной на руках, словно эквилибрист с булавами, не представляю. И представлять не собираюсь. Он умеет. Много чего умеет. – Ногами – долго. Я не могу ждать.