скачать книгу бесплатно
С момента последней ночи рядом с Неонией и сыном очертания предметов для Диверия стали нечеткими, и картина мира оказалась навсегда поддета алым, подточена гнилью. Даже пахло гнилью. Каждый шаг к трону, во главе Стола Правления, каждое слово пафосной речи встречавшего его Совета, каждое «гип-гип ура» на площади, из толпы, которую новому Правителю следовало приветствовать… Каждое мгновение этого дня острым осколком с неровными краями врезалось в Диверия, причиняя физическую боль.
– Да здравствует Король Диверий! Призванный служить своему народу верой и правдой! Да здравствует Драго! – скандировала толпа териантропов. Они повторяли эти слова в трактирах и на улицах, передавали от детей к старикам и верили, что беда позади.
Бесконечное чувство вины, неизбежная ответственность за случившееся… За смерть близких – смерть в муках, с переполненным болью сердцем и Духом – вот чем была для Диверия эта корона. Он совсем не хотел ее. Не такой ценой.
Он не мог уйти в покои раньше, чем бал завершится, и только когда звуки затихли и дворец показался пустым, Диверий оказался в спальне. Один. Похудевший, осунувшийся, словно привидение, тихо брел он к кровати, на которой раньше спал его названный отец… Одежда висела на нем так, что казалось, внутри рубашки никого нет. Руки дрожали. Он знал, но все еще надеялся… Стоило взяться за покрывало на постели, как сзади раздался знакомый холодный хриплый хохот.
Правитель Диверий обернулся. У камина стоял черный большой угловатый Маг.
– Юсый… – одними губами прошептал Диверий. Самое страшное сбылось. Это все было по-настоящему. И это была его вина. Только его вина.
– Рад, что ты меня помнишь, – развязно кивнул Юсый. Он подошел к полке с графинами и налил себе янтарный еловый сок в тонкий хрустальный бокал. Паясничая, Маг приподнял бокал, провозглашая тост: – Да здравствует король Диверий, обязанный служить мне верой и правдой.
Глава 2
Лакония лежала совершенно обессилевшая. Сознание то и дело покидало ее, и женщина погружалась в короткий беспокойный сон, в котором заново переживала обрывки предыдущих нескольких часов мучений. Вдруг приходя в себя, она лихорадочно обшаривала взглядом освещаемую вспышками молний комнату, ощупывая руками покрывало в поисках чего-то или кого-то. Снова убеждаясь, что она совершенно одна, Лакония отчаянно вздыхала – сил не было даже на стон. Она так хотела крикнуть, позвать, спросить. Детеныш? Нигде нет детеныша… Острота страшного предчувствия выбивала почву из-под ног сознания Лаконии, и от страха она опять впадала в беспокойный сон…
Ей виделось, как над ней склоняется знакомое лицо, и Вознеженный ласково приговаривает: «Ты молодец, ты умница… Еще немножко… Я рядом». Его родная теплая ладонь вытирает испарину со лба. У изножья постели возится деревенская повивальная Жапка, низкорослая, с выпученным глазами и зеленоватой кожей, она ворчит себе под нос что-то о слабом Духе Лаконии, о глупости Мудрого Лиса, который позволил жене снова пытаться даровать свет детенышу… Но во всех этих обрывках воспоминаний нет самого важного: Лакония не слышит крика. Такого желанного крика нового живого существа… И тот же страх, что погружал ее в беспамятство, вырывал ее оттуда, стоило мелькнуть этим мыслям.
Минуты ожидания казались часами, часы длились как дни. Самое невыносимое было просто вот так лежать одной в полутемной комнате, зловеще озаряющейся вспышками молний.
Шум листьепадного ливня за окном становился невыносимым. Раскатистый гром пропитывал Лаконию ужасом. Комната наполнилась странными запахами и тенями, в глазах рябило. Потолок начал вращаться – сначала медленно, постепенно ускоряясь. Она почувствовала, что близится конец… Она только и успела позволить себе подумать: «Мне так и не показали мою малютку… Даже если детеныш отпустил Дух, они должны, должны были дать мне его подержать!..»
Из груди женщины вырвался вопль отчаяния. Слезы, так долго сдерживаемые слезы, хлынули горьким потоком, стоило ей все же подпустить к себе эту ужасную мысль… Горечь вселенской утраты навалилась на нее и начала душить. На полминуты дыхание перехватило… и выдох вырвался громкими грудными рыданиями…. Сквозь собственные всхлипы и вой Лакония услышала торопливые шаги за дверью… Распахнув ее настежь, в спальню вбежал Мудрый Лис. Ее Вознеженный, ее спасение! Мгновенно он осветил всю комнату, все почерневшее от горя нутро рыдающей женщины, разогнал тени и страхи: в одной руке Мудрый Лис держал ночник, ярко пылающий огоньком, другой же рукой трепетно прижимал к груди крохотный кряхтящий сверток!
Готовый уже было отлететь Дух Лаконии возликовал и крепко вцепился в тело, насыщая ее смыслом и желанием жить.
– Лакония, смотри, какая радость! Ты смогла, ты справилась!.. Малышке немного нездоровилось, даже Жапка не смогла ей помочь, но потом в моих руках произошло чудо, детеныш отогрелся и обрел свой Дух! Лакония, смотри сюда, милая… Это наша дочь! Малакиния, – он осторожно вложил сверток в руки Вознеженной жены, и сами Магии Натуры в тот же миг произвели поразительную перемену в ней. Еще мгновение назад она была на грани. Но взяв в руки теплый сверток с копошащейся малышкой внутри, Лакония обрела краски на лице и силу в мышцах. Хранитель видел – Дух ее постепенно становился крепче.
– Малакиния, – эхом повторила Лакония. – Наша умница, – радостно прошептала она, старательно сосредоточив взгляд на личике детеныша.
«Уже завтра маленькая Малакиния будет пахнуть только мамой и молоком. Главное – это счастье и покой, который мы сможем подарить этому лисенышу… Я навсегда благодарен тебе за спасение моей Вознеженной… Тебе и этому маленькому живному комочку», – думал мудрый Хранитель.
Так, в эту ночь три Духа были отпущены, но два были спасены…
****
Жизнь маленькой Малакинии ничем не отличалась от жизни других лисят в деревне Лисоборотней. Надо заметить, что в целом териантропы Долины радостно поддерживали межродовое общение, и в столице, большом городе с гордым названием Цкенод, представители разных родов жили бок о бок. Но все же деревни и поселения в большей степени размещались по видовому родству.
Итак, когда нашей лисе исполнился третий хит, как и все детеныши териантропов, она отправилась в школу. Крепко держа узелок с обедом и письменными принадлежностями одной рукой, другой так же крепко держа за руку любимую старшую сестру Миланию, Малакиния гордо шла по улице. Успевая по пути показывать язык задиристым грызливым белкам, скачущим следом за ними по верхушкам заборов. Несмотря на завершение сезона сбора урожая, день выдался очень жарким. С раннего утра солнце светило в полную силу, и мухи устроили соревнование по громкожужжательству, проносясь над головами девочек и стараясь выдать максимально громкий жжжууужжж.
– Первый день в школе всегда непростой, – поучала лисенку сестра. – Не вертись за партой, не задирай одноклассников и не пререкайся с учителями, Малакиния. Не вставай из-за парты и не уходи из класса без спроса, внимательно слушай урок… Ты слышишь меня? – Милания посмотрела на младшую – та увлечено следила за полетом стрекозы, тем не менее, четко следуя за сестрой. – Понятно, – вздохнула Милания.
– Что? – Малакиния, отвлекаясь от стрекозы, посмотрела на сестру. Глаза ее были широко распахнуты, внутри больших зеленых радужек танцевали золотые крапинки. – Я слушаю, правда. «Не уходи без спроса и слушай урок», – повторила она с интонацией Милании, нахмурив брови и потрясая узелком с обедом в воздухе. – Видишь? Стрекоза приглашала меня поиграть, но я сказала, что не могу, что иду в школу учить уроки.
– Все правильно, нельзя отвлекаться на игры, когда надо учиться, – похвалила Милания.
Она все еще привыкала к способности младшей говорить с живными силой мысли, хотя что же тут удивительного: Малакиния – младшая из рода Хранителя, значит, ее способности к Магиям с годами будут расти все больше. Например, их отец – Мудрый Лис – видел Духов, которые не смогли отлететь после отделения от тела, и предчувствовал смену погоды. Милания не завидовала, она искренне гордились своей семьей и особенно своей маленькой сестричкой. И с нескрываемой гордостью она вела ее в школу. Будучи старше всего на три хита, Милания радостно и ответственно исполняла обязанности наставницы. Она и выглядела как настоящая старшая сестра: всегда аккуратно причесанные светло-русые волосы, убранные в длинную косу, внимательные голубые глаза, неустанно следующие за всеми движениями Малакинии, всегда чистая аккуратная одежда и тщательно вымытые шея и уши.
Малакиния же являла собой идеальное воплощение маленького хаоса; ее копну непослушно-рыжих волос с серебристо-белыми концами маме едва удавалось иногда расчесать и уж совсем никогда – заплести. Она всегда умудрялась измазаться, запачкаться и что-нибудь из одежды надорвать, хотя бы самую малость. Совсем не намеренно, но стопроцентно гарантированно.
Вот и сегодня за завтраком на свой новый наряд лиска опрокинула блюдце с малиновым вареньем и залила подол травным чаем и теперь, довольная, вышагивала в старом платьице сестры. Это было то самое платье, в котором Милания сама когда-то шла в школу впервые.
Новый день, новое место, новые открытия. Школа состояла из четырех больших деревянных домов со скрипучими полами, пыльными углами, шныряющими мимо мышами и большим внутренним двором для игр, обеденного отдыха и спорта.
Малакиния показалась себе такой маленькой, проходя через большие, грубо отесанные ворота, что невольно съежилась, но теплая ладонь сестры успокаивала. «Нечего тут бояться», – сказала она себе, и тут сзади раздалось «Б-бух!». Ворота захлопнулись с таким громким звуком, что обе девочки подпрыгнули и побежали в дом.
– Пойдем, я покажут тебе класс начинашек. – Старшая деловито шла по знакомому коридору. Малакиния не отставала, но активно вертела головой по сторонам. Хоть смотреть было особо не на что: школа изнутри была еще более унылой, чем снаружи: в коридоре царил полумрак, пахло пылью и залежалым хлебом. Из открытых дверей классов, мимо которых они проходили, в коридор врывались яркие полосы солнечного света, в котором кружили пылинки и мошки, и снова наваливался полумрак.
– Зато тут прохладно! – громко сказала сестре Малакиния, радуясь, что смогла найти в этом коридоре что-то хорошее.
Милания улыбнулась:
– Тут да, но ты подожди, когда окажешься в классе. Летом в них жара, а зимой мороз настоящий. Профессора называют это «закаливанием», а вот ученики считают издевательством. Но что поделаешь, такие правила. Вот мы и пришли. – Они приблизились к самой дальней комнате в конце коридора. Малакиния на секунду задержалась в тени и робко ступила на свет, лившийся из дверного проема.
Сначала глаза видели только пятна ярких солнечных лучей, и от них в носу защекотало.
Лисенка поморщилась, крепко зажмурилась и чихнула.
– Доброе утро, Милания. Здравствуй, Малакиния, добро пожаловать в твой новый коллектив, – мелодично прозвучал новый, незнакомый, но приятный, голос. Глаза привыкли к свету, и лисенка увидела тонколицую высокую красавицу в сером длинном платье. – Меня зовут профессорка Трысь, я воспитательница вашего класса.
Малакиния представляла свою профессорку низенькой, старенькой и кругленькой, такой, какой ее описывала Милания. И только сейчас поняла, что описывала-то сестра свою воспитательницу. А классы у них разные.
– Очень приятно познакомиться, – малышка вспомнила, чему ее учила мама. – Я Малакиния, младшая из рода Хранителей. Хорошего вам дня.
Профессорка расплылась в искренней улыбке.
– Какая ты воспитанная девочка. Это хорошо. Проходи же и найди себе место по душе. А ты, Милания, можешь идти в свой класс, спасибо за помощь.
Малакиния резко обернулась и крепко обняла сестру, не сдержав нахлынувших чувств. Но тут же отпустила и как ни в чем не бывало прошла по рядам парт в поисках свободного места. Оказалось, свободно только одно, в самом конце левого ряда, зато у окошка.
– Задавака, – буркнул какой-то мальчишка ей вслед.
«Наверное, не следовало представляться младшей из рода Хранителей, все и так это знают… Просто я растерялась…» – Малакиния сделала вид, что не услышала обидного слова, и села за парту. Все же она смутилась и постеснялась осмотреть остальных детей и классную комнату, вместо этого она начала торопливо доставать и раскладывать письменные принадлежности.
Впопыхах лиска дернула зацепившуюся за ткань тетрадь, и следом за ней из узелка вылетел выскользнувший из бумаги бутерброд. Описав живописную дугу в воздухе, он с громким шлепком шмякнулся на парту только что обозвавшего ее мальчугана, прямо в его открытую новенькую тетрадь, создав огромную кляксу из малинового варенья и масла. Лицо мальчишки исказили попеременно шок, испуг, удивление и, наконец, злость. Он повернулся к Малакинии, красный до корней волос. Весь класс залился громким хохотом. Прыснула даже профессорка Трысь. Малакиния же так и застыла с тетрадью в руке и узелком на коленях.
– Прости, я случайно. Я очень неуклюжая. Честно-пречестно, я не нарочно, – она искренне извинялась, но мальчишку это не волновало.
– Вы видели?! – завопил он. – Вы все видели! Она злюка! Такое случайно не может случиться, он три парты пролетел! Она специально запустила в меня бутербродом! И это младшая из рода Хранителя!!! Пффпфпфпфрр! – От негодования мальчик даже зафыркал. Класс все еще смеялся и изображал звук шмякающегося бутерброда.
Увидев негативную природу Духа этого мальчугана, Малакиния больше не извинялась, ей жалко не было ни его самого, ни его тетрадку. А вот бутерброд, бутерброд было очень жалко. Подумав, что теперь она осталась без обеда, лисенка едва сдержала слезы, мгновенно наполнившие глаза. Подбородок задрожал, и она вздернула его повыше – может, так никто не увидит. Но с голосом совладать не вышло, и он предательски дрогнул, выдавая плаксивые нотки:
– Хочешь, просто возьми мою тетрадь взамен, и забудем об этом. – Лиске показалось это правильным и мудрым решением в сложившейся ситуации.
– Что ж, это будет справедливо. Итак, обменяйтесь тетрадями и начнем урок, – мягко подытожила молчавшая ранее профессорка Трысь.
Малакиния гордо протянула свою тетрадь подошедшему мальчишке и грустно уставилась на лежащие теперь на ее парте бутерброд и чужую тетрадь. Она подняла хлеб: бо?льшая часть вкусной намазкииз сливочного масла и маминого варенья осталась на бумаге. Кое-как промокнувее хлебом, она отправила бутерброд обратно в сверток, ко второму кусочку, который так загадочно дал ускользнуть своему братцу. Потом слизала остатки варенья с листа, ибо сочла ужасным кощунством выбросить хоть капельку маминого варенья. Малина, которую мама так умело консервировала, на вкус немного отдавала древесными стружками, но, в целом, было неплохо, и настроение у лисенки улучшилось. Она вырвала испорченный листок, и перед ней оказалась чистая тетрадь. Мальчишка повернулся к лиске, торжествующе ухмыляясь. Малакиния показала ему язык. Урок начался.
****
– Скорее, Милания, мы еще успеемзастать папу!
Ускоряя шаг и подпрыгивая от нетерпения, маленькая Малакиния торопила сестру на пути домой. Ей очень хотелось погулять с Мудрым Лисом в Чащном Лесу, во время его вечернего обхода, прежде чем отправиться спать.
Вечерний обход примыкающей к территории поселения части Чащного Леса был давней традицией. Она родилась, когда по Долине бродили страшные Вовкулаки – жестокие ликантропы, чей Дух Волка был вне контроля и находился целиком во власти Ярости. Когда-то давно Темный Маг привел ликантропов в Долину из Другого Мира. В те жуткие времена вокруг поселений устраивали круглосуточный дозор, чтобы уберечь жителей от опасности внезапного нападения ликантропа. С тех пор прошло много хит, и уже давным-давно никто не видел вовкулаков: то ли они ушли восвояси, то ли их истребили жители Долины, но традиция вечернего обхода осталась. В деревне Лисоборотней его совершал Хранитель. Мудрый Лис любил прогуляться по Лесу в часы закатного солнца и часто брал с собой дочерей.
– …А знаете, мои маленькие лисятки, ведь дерева растут всю свою долгую жизнь, – рассказывал девочкам Мудрый Лис. – В отличие от живных, которые выросли до своего размера, а потом к старости могут еще и уменьшиться. Дерева сколько живут, столько и растут, потому мы зовем их Растущими, а нас и зверей – Живными…
– Получается, чем больше дерево, тем старше оно? – уточнила внимательно слушающая Милания.
– Все верно, – отец ласково погладил ее по голове, и они втроем продолжили прогулку. Он так же ласково гладил по шершавой коре дерева, мимо которых они шли, или аккуратно касался зеленой листвы. – А у гнезд грызливых белок всегда есть два выхода, они те еще хитрушки, – вдруг сообщил Хранитель, возвращаясь из своих размышлений.
– Это чтобы убегать от опасности! – добавила Малакиния, довольная тем, что сразу поняла, в чем хитрость белок.
Она очень любила эти прогулки, очень любила Чащный Лес, в нем пахло хвоей и всегда было прохладно в тени раскидистых дерев.
– И все же в нашей части леса дерева не такие большие, ведь мы берем их, чтобы строить дома. Наверняка в глубине, там дальше, дерева должны быть старше и бооольше… – рассуждала Милания.
– И мудрее, – Лис улыбнулся и заговорщически наклонился поближе к дочерям, доверяя им секрет. – Говорят, стохитные тубы вырастают просто огромными и даже обретают голоса, чтобы пересказывать то, что они успели навидаться и наслушаться за свои хиты. – Он многозначительно поднял брови, и лисицы ахнули от восторга.
– Так значит, дерева могут говорить, как живные? – Малакиния искренне воодушевилась этой идеей, – Я хочу расспросить их обо всем – всем! Дерево, расскажи мне, что ты видело? – тут же обратилась она к тоненькой березке, потянув за веточку, трепещущую на ветру листвой и налитыми сережками. В ответ дерево только осыпало ее маленькими золотистыми семенами.
– Думаю, эта березка еще не обрела своего голоса, малышка, – мягко рассмеялся Хранитель, – тебе следует обратиться к дереву потолще и пораскидистей.
– Насколько потолще?
– Ну, например, настолько, чтобы вы с Миланией вдвоем не могли его обхватить руками. Такое должно быть достаточно старым… – Хранитель резко обернулся, за его спиной зашелестела трава и хрустнула ветка. Он инстинктивно закрыл девочек собой. Из кустов показалась голова оленя, совсем молоденького, с большими черными глазами и худенькими рожками. Он медленно жевал, не отрывая взгляда от Лиса, но смотрел совсем не на него, а сквозь.
– О, Малакиния, извинись, пожалуйста, за нас перед этим чудесным живным, кажется, мы помешали ему ужинать, – отступая в сторону, попросил Хранитель.
Девочка послала оленю долгий взгляд в ответ, улыбнулась и кивнула. Олень еще раз осмотрел всех, мотнул головой и скрылся в кустах.
– Ну все, пора домой, ужинать и спать. – Лис взял дочерей за руки.
Малакиния всегда одной рукой держалась за папину ладонь, а второй теребила край широкого рукава его парчового, серебристого с голубым халата, и пальчиками обводила выпуклый узор замысловатой вышивки. Она делала так, будучи еще младенцем, засыпая под баюканье Мудрого Лиса в его больших руках. Маленькая Малакиния очень любила этот халат. Мудрый Лис тоже очень любил этот халат и носил его поверх любой одежды все время, если только речь шла не о такой работе, во время которой моно было его испортить или испачкать.
Ведь этот халат сшила и украсила узорами его Вознеженная Лакония в то самое время, когда под ее сердцем рос и креп детеныш, родившийся ночью, при свете молний листопадьевого ливня… И этот халат был единственным свидетелем тайны Мудрого Лиса и хранил ее вместе с ним. Хранитель тайны Хранителя.
За ужином Малакиния любовалась своими родителями: отец заботливо отрезал лучшие кусочки и накладывал в тарелку Вознеженной, внимательно подливал ей чай, умело предупреждая ее просьбы, подавал соус или картофелинку. Он ласково улыбался, глядя на Лаконию, и его бирюзовые глаза светились от переполняющего их обоих Большого Чувства. Лакония всегда старалась коснуться Мудрого Лиса, трепетно брала за руку во время разговора или, проходя мимо с полотенцем, чтобы вытереть лужу супа возле Малакинии, вдруг целовала Вознеженного в макушку, едва касаясь губами серебряных волос. Ее звонкий счастливый смех наполнял кухню и сердца домочадцев. Столько хит прошло со дня их знакомства, но Большое Чувство только росло с каждым днем, и все окружающие видели это. Весь дом ощущал действие Магии Большого Чувства на себе: каждая комната, мебель и посуда, еда и вода, а особенно дочки-лисички впитывали в себя волшебство нежности и заботы, которую проявляли друг к другу Мудрый Лис и Лакония. Свечи горели ярче, пирог был ароматнее, каша была маслянистее и сытнее, песни были мелодичнее, а сны крепче и слаще. Малакиния не знала, что такое горе, печаль или потеря. Семья окружала ее такой заботой и теплом, что в своем абсолютном счастье она и не представляла, что бывает иначе.
Любознательная и пытливая лиска, тихонько играя в уголке комнаты деревянными фигурками живных или делая уроки за письменным столом в светлой, украдкой наблюдала за родителями.
Бывало, Лакония стояла у окна, задумчиво наблюдая за вспышками молний или закатным солнцем. Черты ее круглого лица становились острее, ореховые глаза темнели, брови хмурились, словно она силилась вспомнить что-то, губы из полных, ягодного оттенка, становились тонкой бледной нитью, казалось, какие-то смутные мысли вдруг омрачали ее. Мудрый Лис, высокий и сильный, бесшумно подходил к ней и крепко обнимал за плечи. Он долго стоял так рядом со своей Вознеженной, стараясь укрыть ее от грусти и сомнений, отгоняя от нее страхи. И Лакония возвращалась: ее лицо светлело, и благодарная улыбка красноречиво показывала, что Мудрый Лис ей помог. Малакиния знала, что точно так же, забравшись на колени к своему большому и теплому папе, укрывшись полой его роскошного халата, можно спастись и от ночных кошмаров, и от пугающих волосатых паучьих лап. Не было ни одной проблемы, которую не смог бы решить ее отец, ни одного чудища, которого он не смог бы прогнать. Хоть лисенка была очень близка со старшей сестрой и сильно любила свою чудесную маму, иногда она все же признавалась себе в том, что больше всех на свете обожает отца.
Лисята в деревне собирались небольшими стайками по возрасту и играли вместе. Совсем маленькие под присмотром мам или нянек играли на двух детских площадках возле рыночной площади, а ребятня постарше носилась по деревне и забегала в лес. Они лазили по деревам, запугивали ворон и воробьев, собирали дикие ягоды во время созревания урожая или катались с пригорков зимой. Когда Милании исполнилось десять хит, родители стали отпускать ее гулять вместе с другими лисятами по Чащному Лесу и брать с собой сестренку.
День был жаркий, середина лета выдалась засушливой, и жители деревни Лисоборотней были обеспокоены – как бы не потерять урожай. С раннего утра Мудрый Лис уехал в Цкенод на совет Хранителей. Лакония же собиралась весь день посвятить подсчетам прибыли и убытков. Она как раз достала все необходимые записи и подвинула стол ближе к окну, протерев его от возможных крошек и пятен, которые повсюду за собой оставляла Малакиния. В дверях появилась Милания. Высокая и тонкая, она была копией своего отца. Загорелые коленки выглядывали из-под свободных льняных шорт, рубашка с коротким рукавом была аккуратно подпоясана шнурком, сплетенным из голубой тесьмы. Это была идеальная для такой погоды и удобная для игр одежда, пошитая умелыми руками Лаконии. Только шнурок – голубой, сложного плетения в шесть тесемок – был подарен Малакинией. Волосы Милания собрала в пучок на макушке – не жарко и не мешают. Она держала в руке тряпичную сумку и собиралась наполнить ее чем-то вкусным для них с сестрой.
– Мами, мы с Малакинией побежим на Косую опушку, там сегодня играют в «Нашествие Вовкулаков»! Я буду генералом вовкулачьей армии, а Зирон – прекрасным принцем в беде! – радостно сообщила Милания, проносясь по светлой в кухню. Зироном звали соседского мальчишку, с которым Милания флиртовала этим летом. Лакония многозначительно улыбнулась и подняла брови.
– Звучит захватывающе! Надеюсь, обойдется без больших потерь, ведь спасать принцев это рискованная задача. Главное, что б оно того стоило. – И придав себе более серьезный вид Лакония добавила: – Я полностью полагаюсь на твою ответственность и инстинкт самосохранения.
– Конечно, мамочка. Мы будем очень осторожны и бдительны и вернемся домой раньше захода солнца. А что можно взять на перекусик? – Милания озадаченно заглядывала в открытую дверь кладовой.
– Там есть засахаренный ревень, лепешки и компот. Постой, я соберу. – Лакония подошла к дочери. Надо же, та была уже почти одного роста с ней! Но это не помешало маме нежно погладить дочь по щеке, крепко обнять и чмокнуть в нос. Дочка пахла лавандой, солнцем, загаром и играми в спасение принцев.
– Давай сумку, я сейчас сама сложу, чтоб компот не протек, – забрав пошитую Миланией сумочку, мама скрылась в недрах кладовки.
В это время, громко топоча, по лестнице сбежала семихитная Малакиния. В таких же шортах и рубашке, но без пояска. Один край рубахи был заправлен за пояс шорт, другой вольно болтался, гордо являя миру пятно от варенья в форме четырехлистного клевера.
«На удачу!» – говорила про пятно Малакиния и хохотала. Волосы хаотично обрамляли ее круглощекое румяное личико, усыпанное золотыми веснушками. На солнце копна волос с неизменными белыми концами полыхала настоящим рыжим пламенем. Дети как-то своими дразнилками довели Малакинию до того, она укоротила свои чудесные длинные волосы чуть ли не наполовину, лишь бы избавиться от странных белых кончиков, но на утро они снова побелели. Лакония и Хранитель считали эту особенность Малакинии необычной, а волосы невероятно красивыми. А Милания так часто мутузила всех, кто дразнил сестру, что в итоге дети перестали это делать, и Малакиния наконец приняла себя.
– Я рассчитываю на твою ответственность и инстинкт самосохранения, – снова повторила Лакония, протягивая Милании полную вкусностей сумку. Малакиния подбежала к матери и обняла за талию, путаясь ногами в ее юбке.
– Мы будем очень осторожны и внимательны, мамочка, – пообещала младшая лисенка. Распевая песенку, дети вышли из дома, и Лакония осталась в тишине, в просторной пустой светлой. Три больших окна, от пола до самого потолка, выходили в сад и были распахнуты настежь. Из сада доносилось пение птиц и приглушенное жужжание пчел и шмелей, трудящихся над цветущими кустами чайной розы и жасмина. В углу светлой лежали игрушки: тряпичные куклы и деревянные фигурки живных. Там же из подушек девочки соорудили дом и очень просили его не разбирать. Вечерами они забирались в него, читали друг другу книжки или сочиняли истории. Напротив камина, боком служа одной из стенок подушечного домика, стоял большой мягкий диван. В холодные зимние вечера Лакония любила лежать, поджав ноги, на этом диване, любоваться пламенем в камине и тихо разговаривать с Мудрым Лисом, положив голову ему на колени. Ее Вознеженный пил крепкий чай и тихо отвечал, перебирая пряди ее волос, очерчивая линию скул, нежно касаясь мочки уха и скользя пальцами по шее… «Да-а-а, всякое видывал этот диван…» – лукаво улыбнувшись, подумала Лакония.
Она все еще улыбалась, усаживаясь у окна с блокнотом и чернилами. Но стоило ей надеть очки и погрузиться в подсчеты – уже ничто другое не отвлекало ее внимания.
Тем временем Милания и Малакиния мчались по знакомой тропке наперегонки. На косой опушке дети назначили встречу в десять утра. Планировалось нападение Вовкулаков, спасение принца, заключение перемирия и совместный пир. Зирон предлагал играть в пир в честь заключения их Союза Нежности, но Милания сразу отвергла эту идею.
– Я не хочу давать ему никаких лишних надежд, – пояснила она свою позицию сестре. Малакиния кивнула, хоть ничего и не поняла.
Сестры шли на косую опушку, бодро напевая свою любимую считалочку:
***
Раз-два-три-четыре —
Сосчитаем дыры в сыре.
Если в сыре много дыр,
Значит, вкусным будет сыр.
Если в нем одна дыра,
Значит, вкусным был вчера.
***
По мере погружения в лес тропинка становилась все у?же, и в некоторых местах приходилось продираться через сплетающиеся ветви разросшихся кустов.
Игра на опушке была в самом разгаре, когда сестры присоединились к друзьям. Скача по деревьям, сражаясь с кустами и невидимыми противниками, детеныши лисоборотни наслаждались летним днем, наполняя Лес звонким хохотом. Каким-то чудом, несмотря на активные игры и частые драки, Милании удавалось содержать свои одежду и прическу в идеальном порядке. А вот у Малакинии запылились сандалии, и были грязными коленки и ладошки.
После жарких споров об условиях перемирия, дети подкрепились и подхватили идею Зирона пойти окунуться в прохладные воды реки Ноэвы. От косой опушки до речки было рукой подать. Шум ее потока доносился до слуха ребят. Наступил полдень, солнце палило с такой силой, что устоять от соблазна освежиться прохладной речной водой было невозможно. Милания и Малакиния настороженно последовали за веселой толпой детей – родители пока не разрешали им приближаться к реке.
– Ну чего вы? – уговаривал медленно и неуверенно шагающих девочек Зирон. —Посидите поодаль, а я наберу вам воды в кувшин от компота.
