Вавилон. Пламя

– Челюсть болит? – заинтересовался Варац, наблюдая за тем, как Лилит закрывает и открывает рот. Та коротко кивнула, направившись к выходу из спальни. Варац пропустил ее, элегантно взмахнув рукой, и замер в предвкушении. Посмотрев на него недоверчиво, Лилит вышла из комнаты, и тут же по студии пронесся ее короткий, хриплый крик. Варац зашелся истерическим хохотом.

– Вот вообще ни разу не смешно, – сказала Лилит недовольно, спешно проходя к умывальне мимо скульптуры, которую Варац заботливо подвинул вплотную ко входу, пока она спала. Чародей всеми силами опровергал ее заявление, продолжив гоготать, пока снизу недовольно не постучали. Пару раз топнув в ответ, он, придерживаясь за живот, поставил пирог на столик и принялся шарить по карманам в поисках портсигара.

Чувствуя себя ослабшей и сонной, Лилит была не в настроении наслаждаться теплой ванной. Она двигалась вяло и уставше, будто не проспала почти полный оборот солнца и луны. Надев шелковый халат через голову, Лилит задержала взгляд на другом предмете гардероба, подготовленным для нее чародеем: паре легких перчаток. Почему-то эта простая деталь заставила ее замереть под гнетом внезапно нависшей неизбежности. Чувство обреченности просунуло длинный ноготь меж полузакрытых створок дверей ее разума и, распахнув их небрежным щелчком, по-хозяйски шагнуло внутрь.

Это все? Все, что она теперь может – носить на себе куски ткани, прикрывая свою заживо гниющую плоть? Улыбаться, смеяться, работать, пока неведомая дрянь пожирает ее заживо?

Работать.

Лилит попробовала пошевелить пальцами. Верхняя фаланга уже не сгибалась, а сами пальцы истончились и сильно похудели. Суставы шумно скрипели друг о друга, а потемневшая кожа натягивалась на выпирающих костях. Лилит медленно натянула перчатку.

Вера всегда казалась ей тростью, помогающей просыпаться каждое утро, проживать нелегкий день и засыпать в некоем подобии покоя. Что-то неизменное, названное вечным и непостижимым, что расширяло твой горизонт, и давало перспективу. Давало способность видеть свою жизнь чуть менее важной и значимой, позволяло ощутить трепет перед чем-то большим. Почувствовать благоговение.

И верить, что ты состоишь не только из мяса. Что когда мясо разложится, от тебя еще что-то останется.

Лилит никогда не верила по-настоящему. Ей не нужно было опираться на трость, чтобы просто жить. Она не хотела позволять богам решать за себя и навязывать себе моральные компасы. Если чему-то в жизни она и была слепо предана, так это своей работе. Планирование было ее молитвой, исполнение – ее богослужением. Оплата и довольный заказчик были ответом ее божества, которое одаривало ее неземным чувством собственного величия. Она становилась выше нужд быть любимой и принятой. Она возносилась и сама становилась богом, имеющим власть давать и забирать, и не нуждающимся ни в чем.

Она была наемницей. До мозга костей, до самых глубоких недр нутра, наемницей. Все на свете было для нее ресурсом, все, что она находила важным, все, что откликалось внутри, так или иначе было связано с ее работой. Она не хотела быть чем-то еще, не могла быть чем-то еще. Лишь работа заставляла ее просыпаться каждое утро, проживать свой день и засыпать. Лишь работа делала ее самой собой.

Страх настойчиво ломился в двери вслед за обреченностью. И каждый его стук отдавался в голове Лилит вопросом:

Если наемник не сможет держать меч, что от него останется?

Варац закатил глаза, стоило ему взглянуть на выражение лица Лилит.

– Что теперь? – устало спросил он, снимая печать с бутылки.

Лилит медленно подошла к балкону.

– Дай крученку, – попросила она, приобняв себя одной рукой.

Варац элегантно щелкнул легко поддавшимся замком, и протянул ей портсигар. Лилит поднесла крученку к носу и вдохнула запах меда и гвоздики.

– Отвар так пах, – сказала она тоном удивленного узнавания. – Когда болели в детстве, нам его давали.

– М? – Варац отвлекся от откупоривания. – А, да. Наверное. Я не помню.

– Я тоже не помнила, – она задумчиво провела рукой по волосам, наткнувшись на два грубых нароста на голове. – Еще была вишневая настойка… У нас летом всегда много вишни спело. Больше, чем забирала церковь.

Варац поднял глаза к потолку.

– Не-а, не помню, – пробка громко щелкнула, покидая горлышко. – И слава богу. Нет ничего более печального, чем ностальгия.

Лилит внутренне вздрогнула при этих словах.

– Ностальгия – это попытка заполнить пустоту, – сказала она.

– Ага. В голове. Там, где должен быть мозг, – Варац понюхал вино, удовлетворенно кивнул и принялся медленно переливать его в декантер. Поднялся сухой, терпкий запах. – И умение наслаждаться жизнью.

– Наверное, – безразлично ответила Лилит.

Дав вину время подышать, Варац налил им по бокалу. Глядя на рубинового цвета жидкость, покорно принимающую форму сосуда, Лилит остро ощутила то, чего никогда не ощущала раньше. Лучше всего это чувство описывали ее собственные слова, которые она сказала Окри тогда, на корабле: “не по себе”. Она знала это чувство по растерянным глазам и чуть вздернутым бровям собеседника, неуверенности в движениях и ищущих руках, легко могла его определить в других, но никогда не находила внутри себя. Они вели себя так, когда теряли контроль. Когда право принимать решения было забрано у них. Когда они больше не принадлежали сами себе.

Варац тяжело вздохнул. Сделав крохотный глоток, он отставил бокал, вытащил из портсигара крученку и заговорил:

– Знаешь, дорогуша… – раздался щелчок светильника. – Где-то прямо сейчас нерадивый абитуриент места себе не находит перед завтрашним экзаменом. Абсолютно уверенный, что мир рухнет, если он его не сдаст. Еще где-то торговка хватается за голову, потому что уже которую луну теряет прибыль, и со дня на день придется закрывать семейное дело. На каком-то богом забытом архипелаге от жажды погибает выброшенный туда штормом матрос, и так далее, и так далее…

Он сделал паузу, заполненную долгой затяжкой и неспешным выдохом. Горький дым ударил в лицо Лилит.

– Я к тому, – чародей стряхнул пепел. – Что твои монахи не зря так любят повторять про солнце и восток. Это хорошая иллюстрация того, что жизни мало что значат и мало что стоят. А повторяют они это, потому что когда видишь мир только через себя, очень легко застрять головой в собственной заднице.

Он усмехнулся, глядя на Лилит.

– Можно, конечно, метаться в истерике до самой старости. Кто я, в чем мое призвание, и прочее занудство. Или признать, что ты неинтересен и неважен, и просто жить. Или не жить, тут уж как получится, – добавил он после небольшой паузы. – Если ты еще не поняла, к чему я клоню, то могу разжевать: ничего не поменяется вне зависимости от того, какой ерундой ты вздумаешь мучить себя сегодня. Может, ты и есть неведомая сущность, создающая червоточины и растящая рога, но это не делает твои терзания интереснее. Или осмысленнее.

Он приподнял бокал.

– Так что вынимай голову из задницы, дорогуша. В мире есть вещи куда интереснее нас с тобой. И сколько-то времени, чтобы их испытать.

Глава 5

Ночью хлынул ливень. Капли разбивались о грязь под окном, чавкая и постукивая. Лилит, которой Варац своими словами подарил ещё один день блаженного забытия, куталась в овчинный плед и с удовольствием вдыхала свежий запах дождя.

– Коса тебе идет больше, – заметил Варац, кивая на ее чисто вымытые волосы. Он вертел в руках монетку с дыркой в центре, которую попросил у Лилит.

– Мне все идет, когда волосы грязью не слеплены, – усмехнулась она, приканчивая остатки вина в бокале.

– Истинно! Без запаха заячьих кишков из тебя собеседник поприятнее, – Варац долил ей из декантера.

Лилит обдало волной уюта, и она поджала под себя ноги, желая приблизиться к форме ватного комочка, насколько позволяло тело. По лицу ее гуляла легкая улыбка, а голова чуть покачивалась, словно в такт отсутствующей музыке. Варац тоже улыбался, явно ощущая всю прелесть момента. Было спокойно.

– А где веер?

Лилит посмотрела на него вопросительно.

– Вчера ты сказала, что украла веер. Желаю засвидетельствовать!

– А, – Лилит махнула рукой в сторону умывальни. – Там, с одеждой. Свистнула в лавке, когда мимо проходили. Пираты, надо сказать, отличные подельники – пока они рядом, на тебя даже никто не посмотрит. Все глаза заняты пересчитыванием их отсутствующих зубов.

Варац хохотнул, поднимаясь на ноги.

– Помню однажды на нас налетели, когда я с Островов в Сульян плыл. Умора была страшная!

– Да? Ну-ка ну-ка, – заинтересовалась Лилит.

Жестом попросив об ожидании, чародей исчез в направлении умывальни, и вернулся, сжимая в руках красный веер с простеньким орнаментом в виде чёрных летящих журавлей. Он ловко раскрыл веер, подбросил его и перехватил на лету. Провертев его в руке, сложив и раскрыв, Варац с апломбом закончил свое короткое выступление, уронив веер на пол и разочарованно взмахнув руками.

– Почти! – сказал он с досадой, оставив его валяться на полу.

– Искусно, – Лилит усмехнулась в бокал. – В кабуки подрабатывал?

– Считай, что так, – чародей залез в шкаф и выудил оттуда пузатую бутылку, сдувая с нее пыль и придирчиво разглядывая. – Жуткая дрянь, должно быть!

– Так что про налет?

Варац не без усилий откупорил засахарившуюся бутыль и понюхал содержимое.

– Древнее, что моя матушка, красное полусладкое. Ну, – он вернулся на свое место на полу. – Если от этого не помрем, считай бессмертные! Налет? Старая история. У нас с адельфос была выкуплена каюта на пассажирской посудине, весьма приличной. Нас окружали состоятельные люди, которым вот чуть-чуть не хватило нанять собственный шлюп.

Варац неспеша отхлебнул и поежился, скорчив гримасу. Потом, словно ему наскучило кривляться, фыркнул неизвестно чему и сделал еще глоток, побольше.

– Судно было большое. Неповоротливое. Пираты нас нагнали быстро, как капитан не гонял матросов, все оказалось без толку. Закинули крюки, прибились к нам. На борту была паника страшная, прям смотреть противно. Мы сидели себе спокойно на бочках с сельдью и ждали. Честное слово, я чуть со смеху не помер, пока они к нам высаживались: первый десяток второй, третий, и так до бесконечности. Когда казалось, что ну вот совсем уже затянулась эта ватага, показывался следующий, и конца и края им не было. Мы хохотали как умалишенные, благо в общей возне пираты не распознали, что являются объектом наших насмешек. Иначе зубы пришлось бы пересчитать, – он хмыкнул. – Народу набилась тьма, наместники с купцами вопят, пираты их колотят, кому-то уже голову сняли… Худо-бедно угомонили народ и устроили шмон. Срывали с воющих кирей кольца с ожерельями, трясли монеты, кого-то раздели даже, – чародей тихо засмеялся. – Подошли к нам. Я им охотно отдал все на себе висящее, блестящее и звенящее.

– Чего было немало, подозреваю?

– Не то слово, – кивнул чародей с лукавой усмешкой. – Все десять колец, можешь представить? Даю одно, а он жадничает. Ладно уж, говорю, бери два.

Лилит отпила. Варац продолжал:

– Хорошие были кольца. Желтое золото, чистое, с резьбой. Увесистые такие перстни. Специально так делал, чтоб хотелось сразу нацепить. Ну, он и нацепил.

– И? – с некоторым нетерпением в голосе спросила Лилит.

– И лишился пальцев, разумеется, – Варац усмехнулся в бокал. – Не сразу, конечно; нам с адельфос еще пожить хотелось. Но где-то через день они начали постепенно сжиматься, наверняка доставили бедняге уйму неудобств. Я не видел, но мне и не нужно: у меня прекрасное воображение.

– Что за чары? – Лилит прежде не слышала о телекинетической магии, способной работать автономно, без прямого участия телекинетика.

– Не чары. Демонология, – пояснил чародей. – Адельфос в своем роде гений. Ты бы видела, какие жуткие вещи он вытворял с моими скульптурами. Вечно бы смотрел!

– Со скульптурами?.. – переспросила Лилит недоверчиво.

– Говорю же, гений. Рассказывать бессмысленно, особенно если можно увидеть. Скоро день первородного пламени, если помнишь. В Аньянг потянутся всевозможные купцы и торговцы, адельфос в том числе.

– День пламени? Уже? – Лилит рассеянно выглянула в окно, будто темная ночь за окном отвечала на вопрос, какая сейчас календарная луна.

– С возвращением в бренный мир, – Варац качнул бокалом. – Может, хоть аномалия его в городе задержит. А то он вечно в делах и проездом, совершенно невыносимый тип.

Лилит недовольно фыркнула. Почему-то слова Вараца уязвили ее самолюбие.

– Я не аномалия. У меня имя есть.

Варац взглянул на нее мельком, и тут же отвел глаза с безразличной легкостью. Лилит, махом допив бокал, бесцеремонно забрала у него из рук бутылку.

В дверь тихонько постучали. Лилит повернула голову на звук.

– Ждешь кого-то?

Варац коротко мотнул головой.

– Надо открыть.

– Открой, раз надо, – пожал плечами чародей. – Если по мою душу, скажи “гранат”.

– Чего?

Он неожиданно рассмеялся.

– Того. Только не лезь драться, бога ради. Я с этого места сегодня не тронусь, пусть убивают если им так хочется, – сжав в руке бокал и покачивая им, чародей расслабленно облокотился спиной о стену и вытянул ноги. Плотнее перевязав халат, Лилит по дороге к выходу подхватила ножны с хэйем. Она ненадолго замерла перед дверью, прислушиваясь. Потом расслабила плечи и открыла без всякой опаски.

Перед ней стояла невысокая аньянгка в амигасе. Она задрала голову, и Лилит увидела ее лицо, показавшееся из-под полы треугольной шляпы. Женщина средних лет со слегка отечным лицом и обеспокоенным взглядом. Она явно не ожидала увидеть Лилит, судя по удивленному тону:

– Аджумма?..

– Аджумма, – кивнула Лилит спокойно. – Что-то продаете? Нам не нужно, спасибо.

Аньянгка растерялась, и повисла небольшая пауза, которую Лилит использовала для изучения своей собеседницы.

– А… – аньянгка приподнялась на цыпочки и вытянула шею, сделав безуспешную попытку заглянуть за плечо Лилит. – Аджосси дома?

Прежде, чем Лилит ответила, Варац спешно показался из спальни, возникнув у нее за спиной.

– Дома, дома. Разреши, дорогая, – он чуть приоткрыл дверь, вынуждая Лилит отодвинуться. При виде Вараца аньянгка едва заметно напряглась и вытянулась, а лицо ее вновь приняло обеспокоенное выражение. Чародей вежливо кивнул Лилит и вышел в общий холл, закрыв за собой дверь. Лилит, не желая подслушивать, спешно направилась обратно в спальню, почти бегом проскакивая мимо темного силуэта скульптуры.

Бросив короткий взгляд на стоящий на полу бокал и небольшое винное пятно под ним, Лилит задумчиво вскинула бровь и неспеша направилась к балкону. Остатки завершившегося дождя орошали землю, накрапывая с крыш. Пахло свежей грязью и цветением.

Лилит посмотрела вниз. Там, где она совсем недавно сражалась с наемниками, теперь обжималась молодая парочка. На том самом месте, где она оставила гнить и разлагаться труп мужчины с коротким мечом, девушка страстно постанывала под ласками юноши, которому явно не терпелось перейти к делу.

Жизнь определенно шла своим чередом, крутясь и не выбирая осью своего вращения никого конкретного. Лилит остро почувствовала, что мир совершенно не знает об ее существовании. И это простое чувство заставило ее забвенно улыбнуться.

Ночь кончалась неумолимо. Вино не кончалось, но поглощалось недостаточно быстро, чтобы ввести в состояние беспамятства. Но эффекты были: Лилит осмелела настолько, что отважилась находиться в одной комнате со скульптурой. Варац, подбивший ее на это, с удовольствием поглядывал на нее и ждал, свыкнется ли Лилит с его творением.

– У твоей странной увлеченностью моей скульптурой будет какое-то развитие? Арка? – спрашивал чародей.

– Откуда я знаю? Я это чувство только через тебя видела, – фыркнула Лилит. – Ты мне скажи, чем кончаются такие заклинивания.

– Ничем хорошим, – кивнул Варац убежденно.

Лилит ничего не ответила. Варац перехватил полупустой бокал в другую руку изящным жестом тонких рук.

– Впрочем, – сказал он, задумчиво склоняя голову. – Иногда помогают слова.

– Слова это чушь.

– Абсолютная чушь. Именно поэтому и помогают.

Лилит вгляделась в скульптуру, подумав, что игра в названия в детстве была не последней в списке ее любимых. Догадавшись, чем она занята, чародей довольно скоро начал проявлять нетерпение, застучав пальцами по колену.

– Древний, – сказала Лилит убежденно, медленно обводя взглядом величественный, почти царственный в своей небрежности силуэт.

Над вторым словом Лилит думала чуть меньше, но интенсивнее: покусывала губу и щелкала ногтем. В какой-то момент она подняла взгляд к потолку, напряженно морщась, а потом выговорила с удовлетворением, четко артикулируя:

– Хтонический.

Третье слово пришло быстро, но Лилит сказала его не сразу, сперва повертев в уме и на языке. Наконец она уверенно завершила:

– Еж.

Посмотрев на ветвистую скульптуру, уставившуюся на них рубиновыми глазами, чародей лишь согласно кивнул:

– Грандиозная чушь. Изумительно.

Они чокнулись.

Варац оглядел шрамированную спину Лилит.

– Отвратительно, – сказал он убежденно. – Оденься немедленно.

Лилит послушно вернула халат на место.

– Твое тело это один сплошной кошмар, дорогуша. Смотреть больно, – Варац протянул ей крученку. Лилит взяла ее между пальцев. Варац дал ей прикурить.

– Мое тело исправно служит мне уже много лет. После всех переломов, вывихов, ран и увечий, – спокойно возразила Лилит. – После всего, через что я его протащила своими дерьмовыми жизненными решениями, оно все еще повинуется и прекрасно выполняет свою функцию. Мои шрамы – это моя биография.

Лилит чуть дернула ртом, подумав, что сказала чуть больше и звучала чуть откровеннее, чем ей бы того хотелось. Слегка кашлянув, она уставилась в окно. Варац выдохнул дым.

– Биография, которая не вызывает ничего, кроме жалости.

– А ты у нас из жалостливых, да? – усмехнулась Лилит, и перевела на него взгляд. – Только и рад проявить великодушие и помочь тому, кто рядом. Особенно, если с этим по-быстрому можно разделаться. Например сделать яд для хорошей подруги, потому что она попросила. Так?

Лилит стряхнула пепел себе под ноги. С улицы донеслось возмущенное пьяное восклицание, направленное куда-то в пространство. Варац долго молчал, смотря на нее в ответ, а потом коротко, уважительно хмыкнул.

– А ты и впрямь недурна, – он неспеша отступил к кровати и присел, поджав под себя ногу. – Как?

– Я имела дело с душегубами, – пожала плечами Лилит. – Может, ты и способен на убийство ради удовольствия, но эта аньянгка – явно не тот случай.

Варац молчал, слушая ее с интересом, словно она говорила о ком-то другом.

– Голову сатори ты резал со знанием дела, по крайней мере, – продолжала она. – А тут вдруг яд. Да еще и подруга пришла, волновалась. И ты волновался: подскочил вон, вино разлил.

Варац задумчиво покивал, словно делая для себя какие-то молчаливые выводы. Лилит сделала рукой пригласительный жест, предлагая чародею заполнить недостающие части истории.

– Ради уважения к твоему умственному труду, – он подобрал под себя вторую ногу, садясь поудобнее. – Подруга – это знахарка. Громко сказано на самом деле, скорее знакомая. Амэ сильно и долго болела. Мы с Юки пытались помочь. Она, в основном. Я просто доставал… необычные ингредиенты и гнал, что просили.

Он замолчал, задумчиво изучая потолок. Пристально посмотрев на него, Лилит увидела – или скорее вспомнила – усилие, с которым ему давалась любая искренность. Дискомфорт и чувство давления извне, будто кожа сжималась и стягивалась, ярко всплыли в ее памяти.

– На днях пришла. Сказала, что больше не может. Дальше ты сама видела.

– Почему два дня? – спросила Лилит прямо.

– Тактичность не твое, а? – хмыкнул Варац. – Последняя воля умирающей. Хотела хоть немного пожить без боли.

Лилит посмотрела в окно. Уже почти рассвело. Они долго, очень долго молчали, не шевелясь. Варац знал, что не оставил Лилит выбора, кроме как принять решение, и принять его сейчас. И он ждал, что она решит. Наконец, она негромко спросила:

– А мне можно к этой твоей знахарке?

Юки принимала только ранним утром в своем небольшом покосившемся домике в торговом квартале, подпертом с обеих сторон лавками с благовониями и деревянной утварью. Лилит была усажена на стул в холле, в очередь за кашляющим мальчиком лет десяти. Он был один, без родителей.

Из приемной доносился стойкий запах крепкого алкоголя, горечь трав и кислый запах уксуса. Вместе они образовывали легко узнаваемую смесь, которой пахли почти все без исключения приемные знахарей независимо от города и страны. Только в Аньянге травами пахло меньше. На юге ими лечили не так рьяно, как на Севере.

Варац заходить внутрь наотрез отказался, заявив, что уксус отбивает ему обоняние. Оправив вычурную джеллабу, он удалился в сторону певчего квартала, заявив, что ему должно пополнить запасы вина.

Мальчик снова кашлянул, сухо и неглубоко. Лилит вздохнула.

– Тебя матушка не учила не кашлять с незнакомцами? – Лилит окинула его взглядом. – Чего смурной, умираешь?

Мальчик пожал плечами.

– Наверное, – ответил он.

– Сегодня умираешь?

– Наверное нет.

– Ну так и не куксись, малой. Хочешь гадость покажу?

Мальчик посмотрел на нее с вопросительным интересом, развернувшись в пол-оборота, и кивнул. Лилит сдернула с руки перчатку.

– Фуууу! – сказал мальчик, весело задрыгав ногами. – Это что?

Лилит пошевелила пальцами для пущего эффекта, от чего мальчик пришел в неописуемый восторг и попросил разрешения дотронуться до руки.

– Это заразно, – она сделала вид, что собирается ткнуть в мальчика пальцем, и тот взвизгнул, чуть не рухнув со стула, а потом жизнерадостно рассмеялся.

Лилит вернула перчатку на место.

– Ты тоже умираешь? – спросил он, чуть поерзав на стуле.

– Все умирают, малой, – Лилит толкнула его локтем. – Просто мы с тобой чуть быстрее.

Когда подошла ее очередь, Лилит успела окончательно протрезветь и уже довольно давно широко зевала. Ей хотелось зарыться в мягкую кровать в недрах студии и смотреть теплые сны, а не крючиться на неудобном стуле, дыша замаринованными листьями.

Солнце вышло в зенит, когда из кабинета показался мальчик с чуть влажным на вид тканевым кульком в руках. Он помахал Лилит на прощание, пока знахарка провожала его до двери:

– Дважды, понял? Утром синее, вечером зеленое. Запомнил?

– Запомнил, – кивнул мальчик. – Через луну приходить?

– Через две приходи. С мамой сразу. Почему вообще она тебя одного отправляет? – спросила Юки недовольно.

– Утром у нее поле, аджумма, – мальчик переминался с ноги на ногу, то и дело покашливая. Ему явно хотелось поскорее улизнуть под солнце, но воспитание не позволяло завершить разговор первым.

– Поле полем, но раз в луну же можно…

Лилит кашлянула, привлекая к себе внимание. Юки прервалась на полуслове.

– Сердечно извиняюсь, аджумма, ужасно себя чувствую, – сказала она, вставая. – Разрешите?

– Да-да-да, – махнула рукой аньянгка и снова обратилась к мальчику: – Дыхательные не забывай делать! Чтоб через две луны задул мне свечку на вытянутой руке!

Мальчик закивал, медленно отступая к выходу. Лилит подмигнула ему, когда Юки отвернулась, и он, оскалившись, выбежал наружу, заливисто кашляя.

Лилит прошла в приемную вслед за знахаркой. На полу была разложена циновка, возле которой стояла большая пиала с водой. Рядом в скрученное полотенце было воткнуто множество острых игл.

Часть комнаты была уставлена и увешена разнообразными полками настолько плотно, что Лилит тут же поняла, почему дом покосился. Множество склянок и банок были нагромождены друг на друга в беспорядочном хаосе, и тот факт, что все это до сих пор не рухнуло, казался чудом. Где-то за одним из шкафов узнаваемо пискнула крыса. Лилит обратила свой взгляд на несколько полок, которые были отведены под мелкие забальзамированные органы: глаза, языки и еще что-то серое трудноопределимой формы. Жидкость была желтоватой и мутной, а сами банки – грязными и заляпанными.

– Коллекционируете? – Лилит кивнула на банки с органами.

– Изучаю, аджумма. Необычно, знаю. Чародеев за многое можно не любить, но их методы исследования – то, чего не хватает знахарскому делу.

Лилит присела на пол, возле небольшой платформы, аккурат напротив знахарки. Снимать перчатку она пока медлила.

– Знаю о вашей подруге. Да укроет ее пепел, – Лилит склонила голову, и Юки кивнула в ответ.

– Страшный недуг, – вздохнула знахарка чуть сухо. – Но не такой страшный, как лечение от него.

– Хюгьяль? – Лилит не сразу вспомнила нужное слово.

– Хюгьяльвон.

Лилит сочувственно поморщилась.

– Ну… Хоть перед смертью не страдала, – вздохнула Юки, чуть отряхиваясь. – А вы ко мне с чем, аджумма?