Золотая свирель. Том 2

Ну и пусть пялится. Я рассматривала свою тень на стене над застеленной постелью, перекошенную, огромную из-за того, что светильник стоял очень близко. Надо выждать момент… Предположим, светильник упадет, масло разольется, вспыхнет пламя. И что тогда будет? Кост вскочит, начнет затаптывать огонь. Попытаюсь скатиться на пол. Зачем? Пережечь веревки? Обгорю к черту, конечно, но хоть какой-то шанс. А то Кост рубанет меня своим мечом… все лучше, чем оказаться на дыбе. Господи боже мой, ничего не помню, а вот дыбу помню! Лучше пару футов железа в грудь, чем в подвалы к дознатчикам! И, может, хоть Хелд сюда не сунется, в пожар-то…

Я отлипла от стенки и наклонилась вперед, дергая связанными руками.

– Но-но! – окликнул шпион.

Зыркнула на него. Чего – «но-но»? Руки немеют, идиот!

Тень по-птичьи шевельнулась, поднимая горбом складки плаща. Обрывок кляпа странно торчал сбоку, словно большое зубчатое ухо…

Я осторожно повернула голову, краем глаза наблюдая за тенью. Вырисовался профиль, «ухо» развернулось полураскрытым веером над всклокоченной шевелюрой… Забавно. Я снова подвигала руками – у тени за спиной приподнялись тяжелые крылья… даже крючковатый коготь возник над плечом. Коготь? Откуда коготь-то? Я скосила глаз – завиток волос чуть шевелится от дыхания…

– Эй, ты чего там делаешь? – обеспокоился Кост.

Я перевела взгляд так, чтобы не выпускать и его из поля зрения, и в то же время следить за тенью. А у тени на стене появились руки – удачно упавшие вперед складки плаща. Я видела даже мазок света, разделяющий предплечье и живот.

Колени. Да, колени, потому что тень сидит на корточках. Из чего получились колени, я смотреть не стала. Острые колени, чуть направленные вверх, а руки по-звериному пропущены между ними и упираются пальцами в стол.

– Эй! Ты чего, а? Ты чего?!!

Тень, образ, отражение. Здравствуй, Ската.

Тень приподнялась и зашипела, разевая ненормально большой рот со змеиными иглами зубов. Выметнулась раздвоенная лента языка. Уши сложились двумя пучками стрел, зло прижались к голове.

Крылья встопорщились и развернулись вдруг, напрочь затмевая слабый трепещущий свет. Вокруг потемнело.

Закричал человек.

Шипение, свист! В груди клокотал злобный восторг, больно и сладко вырываясь лохмотьями сиплого мяуканья. В глазах мельтешили оранжевые пятна, всполохи света, полосы тьмы, свет, тень, свет, снова тень. Хочу! Когти – в плоть, зубы – в плоть, чтобы брызнуло на язык соленое, жгучее, чтобы забилось между руками, вожделенное, заплакало, захрипело, лишаясь кожи, лишаясь крови, аррррсссс!!!!!

Хочу!!!

Грохнула захлопнувшаяся дверь, снаружи загремел ключ в замке.

Я снова кашляла, давясь и кусая воздух, пытаясь расправить скомканные, опаленные воплями легкие. Солома колола ладони, царапалась сквозь платье. Воздух не пролезал в глотку, застревал шершавым осколком. У-уй, как худо-то… Уй, мама…

Уффф…

Я стояла на карачках на полу, в разбросанной соломе. На столе мерцал светильничек, каким-то чудом я, в смысле горгулья, его не скинула. Комната была пуста. Сердце колотилось аж за ушами. Кровь? Руки, платье? Нет, чисто.

Слава небу.

Упасть и отдышаться.

Нельзя! Вставай, беги, ты свободна! Ската освободила тебя!

Вот, Амаргин, пригодилась твоя наука… Все, потом будешь думать. Беги!

Дверь заперта. Куда – в окно? Да хоть бы и в окно… Вон веревка лежит, которой тебя связывали, пропасть, не порванная даже. Узлов-то навязали, шпионы заразные, словно быка бешеного удержать хотели.

Чертовы узлы!

Я затравленно огляделась – что-нибудь острое, перерезать, пропасть, ногти все уже обломала…

За дверью вдруг затопали, загомонили разом. Ой, холера, сейчас ворвутся толпой… К окну! Так спрыгну – второй этаж.

Обрывая остатки ногтей, я зашарила в поисках щеколды. Понавесили тут ставен, заперлись, как от волков… Черт! Черт!

Загремел ключ в замке. Я схватила светильник, готовая запустить в голову первого, кто войдет.

– Леста! Леста, не надо! Это я.

Человек выронил палку и вскинул ладони, показывая, что безоружен. Я никак не могла проморгаться. Бледный, помятый, худой, патлы эти сальные…

– Пе… пе… пел?

Он быстро подошел, протягивая руки.

– Это я, госпожа, это я. Ты цела? Пойдем скорее.

Я вдруг почувствовала, что меня трясет. Я ничего не понимала.

– Пойдем, пойдем быстрее. Я спрячу вас. Все будет хорошо. Ты слышишь меня?

Он аккуратно вынул из моей ладони светильник, обнял за плечи, потянул за собой. Я пошла как овца на веревочке. Вдруг очнулась:

– Хелд! Где Хелд?

– Я здесь, барышня.

Паромщик, оказывается, не терял времени даром. Он связал растянувшегося в коридоре Коста его же собственным поясом и втащил шпиона в комнату. Шпион лежал тихо, закрыв глаза.

– Это господин Пепел его дубинкой звезданул, – объяснил паромщик. – Хорош он дубинкой махать, господин Пепел. Дай-ка мне, барышня, что-нить в пасть ему запихать.

– Соломы ему туда напихай! – посоветовала я.

– И то дело. Ага, ну пущай тут лежит, своих дожидается.

– Поторопись, Хелд. – Пепел поглядывал в конец коридора, туда, где начиналась галерея над обеденным залом.

Потом нагнулся и подобрал оброненный меч. Оглядел его, поморщился, швырнул в комнату. Снова вооружился своей палкой – в два раза толще той, прежней.

– Погоди малек, кое-что возьму, и пойдем, куда скажешь. Нам теперь с барышней все равно куда, лишь бы подальше…

Паромщик отвалил матрас и вытащил узел из моей клетчатой шали.

Дверь заперли, ключ Хелд сунул за пазуху. Кроме узла у него в руках обнаружился еще один сверток. Успел-таки еды прикупить.

Я вспомнила:

– Меня черной лестницей волокли. Кажется, это в ту сторону.

– Туда, барышня, туда, – сказал Хелд. – Из «Трех голубок» я вас выведу, а там уж господин Пепел обещался. У него захоронка гдей-то в городе есть. Так ведь, господин Пепел?

Пепел, паромщик и я

Сумерки

Вода открылась меж дюн, блеснула отраженной закатной зеленью, еще более яркой, чем на небе. Впереди, в полумиле от берега, темным курганом поднимался остров. Я разглядела бледно-лиловые в сумерках скалы и череду сосновых стволов, похожих на турмалиновые друзы. Лимонной долькой висела над островом половинка луны.

Амаргин же сказал – в полнолуние.

Но сейчас не полнолуние. Луна растет. До полнолуния еще…

Амаргин сказал – иди к морю. Амаргин сказал – на берегу тебя ждут.

Ирис ждал меня на берегу, стоя по колено в волнах седой от росы травы, у самых дюн. Я прибавила шагу.

– Стеклянный остров, – сказал он.

Не поздоровался, будто мы и не расставались.

– Почему стеклянный?

Он пожал плечами. Полы плаща его намокли и грузно лежали на траве. Ирис улыбнулся, поднял руку к виску, откидывая тяжелые черные волосы. Радужный отблеск скользнул по ним, слюдяной, розовато-сизый отблеск – такой, какой бывает на горлышках лесных голубей.

– Пойдем.

– Дай руку. Очень скользко.

Он взглянул на меня – неожиданно серьезно.

– Старайся не поскользнуться, Лессандир. Я всегда подам тебе руку. Если дотянусь.

Мы преодолели сыпучий обрывчик и вышли на берег, на плотный, вылизанный водой песок.

Отмель голубела, рукой утопленницы спускаясь в сумрак. Среди травянистых прозрачных кустиков, покрытых созвездиями мелких цветочков, щедрыми россыпями мерцали зеленоватые огни. Фосфорное свечение плыло над песком и мягко изливалось в воду. А навстречу ему поднимался серый длинноворсый туман и, наползая брюхом на пляж, застревал в прибрежной траве.

Ирис прошел вперед к кромке темной воды. Обернулся нетерпеливо:

– Лессандир!

– Иду, иду.

Я ступила в туман – он был плотнее лежащего под ним песка. Я чувствовала даже некоторое сопротивление, будто кто-то, весь в мягкой сырой шерсти, уперся упрямым лбом мне в голень и не хочет уступать дорогу. Нагнувшись, я коснулась рукой серой перистой плоти – ладонь моя наполнилась волглым текучим мехом, упругим изгибом спины, ластящимся движением большого невиданного зверя. Я запустила в туман вторую руку.

– Ирис! Иди сюда! Он живой!

Зеленоватые огоньки парой вспыхнули в серой глубине. Ладонь мою сейчас же вылизал мокрый нежный язык. Длинное тело протащилось сзади, отирая ноги плотным влажным боком. Какой он ласковый! Какой он…

– Хватит, – сказал Ирис резко. – Прекрати.

Я выпрямилась.

– Почему?

– Он заиграет тебя. Залижет до смерти. Пойдем.

Ирис почти насильно поволок меня к воде. Только сейчас я поняла, что руки у меня окоченели. Предплечья покрылись пупырышками.

– Кто это был, Ирис?

Он дернул плечом.

– Нэль. Туман.

Маленькая волна без всплеска легла нам под ноги. Песчаный берег уходил в глубину, ребристый, словно нёбо чудовища.

Ирис уверенно двинулся к темному острову прямо по воде. Я ощущала стопами все тот же рельеф песчаного дна, но дна под ногами не было, а была лишь прозрачная, полная тени пропасть, поверх которой, словно покрывало, невесть кто накинул тонкую пленку воды. Мы шли в этой воде – по щиколотку, а по колено – в перьях плывущего к берегу тумана.

Я оглянулась через плечо. Сумерки обесцветили берег, все теперь стало серым – светло-серым, темно-серым и серо-сиреневым. Туман залил весь склон, заровнял обрывчик, затянул низкорослые кустики морской травы, только гнилушки кое-где светились сквозь его рыхлую плоть.

И – серое на сером – я разглядела, как медленно кружит в тумане большой бесшумный белесый зверь, играя сам с собой и сам себя ловя за хвост.

Нэль. Туманный волк.

Мы шли и шли, я уже устала придерживать подол и уронила его в воду, мы шли и шли, но не могли дойти до острова. Он даже вроде бы и приближался, Стеклянный остров, вернее, приближался, пока я глядела на него, но потом оказывалось, что я смотрю под ноги, или по сторонам, или на Ириса, а остров маячит себе все в той же полумиле и ни на йоту не придвинулся.

Море и небо сливались впереди зеленовато-золотой вогнутой сферой, словно бы задернутой на расстоянии вытянутой руки тончайшей черной паутиной; горизонт отсутствовал.

Остров парил невесомой темной громадой, лишенный корней, увенчанный друзами сосен, молчаливый, пустой, недвижимый, и было совершенно очевидно, что нет на нем ни замка, ни малого дома, никаких построек, ни единой живой души, ничего на нем нет, кроме скал и сосен, да и те почти не существуют…

Ирис шел впереди, словно так и надо, без плеска раздвигая еле теплую, легкую, почти неощутимую воду. Шел словно не по воде, а по воздуху. Он шел впереди, а я вдруг поняла, что не могу его догнать и он точно так же как Стеклянный остров – недостижим, неуловим и нереален.

Я стала отставать. Волной взлетела горечь – как же так? Зачем я иду за ним? Это ведь просто морок, болотный блуждающий огонек, он ничего не освещает, никого не согревает, но манит неодолимо.

Зачем я иду за ним?

Ирис обернулся, протянул руку:

– Не отставай.

Я еле перевела дыхание. Понадеялась, что он не видит отчаянных слез.

– Долго… еще?

Он поглядел на небо.

– Нет. Недолго. Скоро придем.

Над островом в зеленом небе висела луна.

Круглая как монета, только чуть-чуть размытая с левого края.

* * *

280 год от объединения Дареных Земель под рукой короля Лавена (сейчас)

– Нет, Хелд. – Короткий смешок. – С меня взятки гладки, ни при чем я. Она мне денежки и передала, а я их на судейский стол высыпал, как велено было. И не называй меня господином, какой я тебе господин.

– Повадки у тебя господские, вот чего.

– Брось. Я, было время, господ потешал, в королевские палаты вхож был, вот и набрался красивых манер. Таким, как я, нельзя иначе, простеца немытого, вежества не знающего, на порог не пустят.

– Тогда наемничал, поди?

– Нет. Не наемничал. Лицедей я, не воин. Менестрель.

– Песенками, што ль, балуешься?

– Да какое баловство, помилуй! Менестреля песенки кормят, как волка – ноги. Да и ноги мне тоже ой как надобны. Где свадьба, где похороны, где праздник какой.

– Ну, ну… А драться против мечника как научился?

– Ну, мил человек, я же не первый год на свете живу.

– Да я вот тоже не первый год. Ненамного тебя старше, поди. А вот против мечника от меня толку чуть, даже если самому меч в руку дадут. Не учен потому что. А чтоб с палкой, да супротив меча…

– Да повезло мне просто, Хелд. Испугался мужик, мы же вдвоем набежали. Не ждал он нас с тобой.

– Спужался – не спужался, а напрыгнул будь здоров! Я уж решил, все, суши весла, порубит он тебя.

– Повезло, говорю.

– Темнишь ты, друг, все одно. Недоговариваешь.

Ясен пень, недоговаривает. И не скажет ничего, зря ты, Хелд, стараешься. Так и будет мокрым камешком из руки выскальзывать. Нобиль он, Хелд, у него это на лбу написано. А что признавать того не хочет – его право. Это нам с тобой не понять, что за корысть благородному простецом прикидываться. А у него – причины. Возвышенные, и нам с тобой, серой кости, недоступные. Обет у него, Хелд.

Отстань ты от него.

– А мечом орудовать кто у нас горазд? – продолжал рассуждать Хелд. – Ну, господ благородных окромя? Наемники с югов. Найлы-северяне, которые охранники там иль тож наемники. Инги разбойные, ежели Найгон да Найфрагир обогнут, да пираты лестанские, это опять с югов. Верно говорю?

– Верно-то верно. А вот парень тот, с которым мы у дверей дрались, – нобиль, по-твоему?

– Да сейчас молодежь какая пошла, ты погляди только! Сынки купеческие моду взяли оружием щеголять. Но ежели такой в драке кого порежет – загребут, как пацана моего загребли, по-крупному, малым залогом не отделается. А ежели нобиля порежет, да еще и до смерти – вздернут, на денежку не посмотрят. Вот так-то. Да ты ж у нас молодежь разве?

– Э… у меня душа молода.

– Во! А что из ентого следовает? А из ентого следовает…

Я завозилась и села на кровати.

– Госпожа наша проснулась.

Послышался скрип отодвигаемого стула, в просвете опущенного полога мелькнул огонек. Полог откинулся, явив руку со светильником и озабоченную Пеплову физиономию.

– Какая я тебе госпожа… – проворчала я мстительно.

– Женщина для меня всегда госпожа. – Пепел отдернул занавесь и сел на покрывало. – Ну, как ты? Поспала?

– Угу. Который час?

– Ночь. Середина первой четверти. Можешь спать дальше. Мы мешаем?

– Нет, нет. Сидите тут. Не хочу одной оставаться. Ты мне снотворного, что ли, дал?

– Нет. – Он улыбнулся. – Просто хорошего вымороженного вина. Будешь дальше спать?

Я подумала.

– Пока нет. Есть хочу. Там у Хелда что-нибудь осталось?

– А как же, – отозвался паромщик. – Полкурицы, колбаска, сыр. Булка есть белая. Винишко, опять же. Вылазь да к столу присаживайся.

Столом тут служил большой сундук для белья – комната была спальней, а не обеденным залом. Зеленая шелковая спальня в заколоченном доме, куда Пепел привел нас с Хелдом после приключений в «Трех голубках». Я выбралась из-под одеяла и уселась прямо на сундук, рядом с разложенной снедью.

Пепел вернул светильник на «стол» и сказал:

– Завтра я вас переодену и выведу за ворота.

– Да уж, – вздохнул Хелд, разливая вино из баклаги в красивые серебряные кубки. – Видать, барышня, придется нам таки уехать. Прознали тут про твое золото.

Он протянул мне кубок и посмотрел выжидательно – мол, рассказывай, чего уж там, про свои богатства.

– Клад это, Хелд, – объяснила я, нисколько не кривя душой. – Старинный клад.

– Да я понял… Где ж ты его откопала, барышня? На Стеклянной Башне небось?

Я взглянула удивленно:

– Как ты догадался?

Хелд разинул рот и забыл про вино. Пепел отвернулся, скрывая улыбку.

– Да ты что? – выговорил, наконец, паромщик. – Правда, что ли? Там и в самом деле клад оказался, на острове-то? Вот, итить, сказки… Золото с Хрустального Острова, что Лавен Странник выкупом за прекрасную Невену отдал! И как же тебе в руки далось енто золото волшебное, а?

– Да там под водой лаз есть. – Я невинно пожала плечами. – Узкий, темный, но пролезть можно.

– А как же дракон?

Я снова пожала плечами. Поглядела на Пепла.

Вот Пеплу я бы рассказала, что там был за дракон, но Хелда морочить не стоило. Поэтому я смолчала.

Пепел усмехнулся, покачал головой:

– Выкупом за Невену? Впервые слышу такую версию.

– Ну так! Ты, господин, нездешний, небось и не знаешь, как дело-то было промеж Лавеном и Мораном Амалерским.

– Не знаю, – согласился Пепел. – И как было дело?

– А так оно и было, что не хотел король Моран дочь свою за чужака-пришельца отдавать, и так и эдак выворачивался, а потом и говорит: «Вот ежели ты, Лавен, насыпешь гору золота в устье Нержеля, да такую, чтобы остров получился, отдам за тебя Невену». А Невену недаром потом святой прозвали, была она хоть и молода годами, но умна и дальновидна, и сказала она Морану: «Жадность никогда до добра не доводила, мой король и мой отец. Сам Господь Бог желает, чтобы стала я спутницей и женой Лавена Странника, не гневи Господа, не иди супротив Его воли, не требуй выкупа за невесту больше должного». Но старый Моран был жаднее тысячи ваденжан и не послушал мудрую дочь. Открыл тогда Лавен трюмы своих кораблей, да и ссыпал в Нержель все золото, что королева дролери дала ему в награду за помощь. Получилась золотая гора посередь реки. Только не успел старый Моран ни монетки из нее забрать. Как и предсказывала святая Невена, прогневался Господь. Грянул гром, затряслась земля – и взошли вокруг золотой горы каменные скалы, и заперли золото внутри себя. А святая Невена вызвала из моря дракона и посадила его внутри скалы, чтобы дуракам всяким не вздумалось скалу курочить и золото добывать. Вот откуда в Стеклянной Башне клад, господин Пепел. От самого Лавена Странника остался.

– Не складывается, Хелд, – сказала я. – Две легенды у Стеклянной Башни, и друг другу они противоречат. Где, по-твоему, стоял маяк, с которого святая Невена светила огнем лавеновским кораблям? Он ведь так и называется: Стеклянная Башня, что на нем, на этом острове, тот самый маяк и стоял. И стоял он там до того, как Странник Невену в жены взял.

– А ведь верно… – задумался Хелд. – Тогда откуда ж там клад?

– Логично предположить, что золото оказалось там уже хорошо после истории с Лавеном, правда?

– Погоди, ты про Проклятого Колдуна, что ли, который маяк развалил? Так разве он не за золотом туда лазал и с драконом сцепился, что они там камня на камне не оставили?

Я почесала в голове. Рассказывать про Изгнанника было как-то невместно, тем более я сама не слишком много про эту историю знала.

– Как бы то ни было, Хелд, золото это не волшебное, а самое обыкновенное, человеческое. Драконидское в основном. Ты же сам его видел, а если снести его к хорошему оценщику, он нам точно скажет, чей монетный двор и когда чеканил эти деньги.

– Так чьи же они тогда, деньги эти?

– Наши теперь, – засмеялась я. – Только больше я в пещеру ту не полезу. Страшно там, под водой. Застрять в два счета можно.

– И не лазь, – заговорил молчавший доселе Пепел. – Хватит того, что есть, с избытком. Правда, Хелд?

– А и правда. Мороки от него выше крыши. Мож, оно и впрямь Проклятым Колдуном припрятано и само проклято?

– Кто его знает… – Я пожала плечами.

Разговор пресекся. Я усиленно жевала, Хелд посасывал винишко, Пепел просто сидел сложа руки и смотрел на огонь. Меня беспокоил Кукушонок. Как он там, один на темном берегу? Ему же идти некуда, а я так и не вернулась… Еще наделает глупостей…

Я облизала с пальцев куриный жир.

– Слушай, Пепел, а ты-то как в трактире оказался?

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся мягко. Лицо его терялось в тени, только руки были освещены – красивые беспокойные руки, правда, малость иссохшие, то ли от худобы, то ли от болезни, и опять не слишком чистые. Правда, мои руки сейчас тоже чистотой не блистали.

Я отломила хлеба, уже не столько ради еды, сколько желая обтереть приставучий жир.

– Скажешь – случайно?

Он опустил глаза:

– Не совсем. Скажу лучше, что искал тебя. Знал, что ты в городе.

Я вспомнила принцессу Мораг. И спросила с легким раздражением, как и она:

– Ты что, следишь за мной?

– Да, – сказал он просто.

Я не нашлась что ответить. Зато возмутился Хелд:

– А что тебе наша девочка далась, господин хороший? Виды на ее имеешь или как? Или золота захотелось?

Пепел только руками развел. Хелд, похоже, уже записал меня в невестки. Расскажу Ратеру, посмеемся. Впрочем…

Как-то очень четко всплыло в памяти его лицо – широкоскулое, простое, милое, все в веснушках. Глаза его медовые. Губы обветренные. Славный парень Ратер. Да только не по мне ему всю жизнь сохнуть. Не мое имя вывела судьба на его ладони.

– Чего молчишь, господин хороший? – не отставал паромщик.

– А что сказать? – пожал плечами Пепел. – Никто не знает, как все сложится. Пока я буду следовать за Лестой, а там посмотрим.

– Уймись, Хелд, – попросила я. – Ну что ты, правда. Я обещала Пеплу помощь, я от нее не отказываюсь. Пепел, я же не отстану – как вы встретились?

Паромщик подозрительно на нас покосился и занялся колбасой.

– Да все просто. Я к трактиру шел. – Певец аккуратно снял ногтем нагар с фитилька. – А тут навстречу Хелд с кульком. Узнал меня.

– Еще бы не узнать! – буркнул паромщик.

– Говорит, что к тебе идет.

– Ага! – подхватил Хелд. – А он мне – ее на улице нет, говорит, в гостинице она, говорит, и так, знаешь, уверенно говорит, прям будто сквозь стены видит… А я говорю – да нет, говорю, обещалась ведь снаружи ждать. А он говорит, как хочешь, мол, но в гостинице она.

– Вошли мы в двери, тут к нам девочка-прислуга подбегает, дрожит вся, бедняжка. Сказала, что тебя в Хелдовой комнате заперли и псоглавцами пугают. Ну, мы скорее наверх, а дальше ты сама все знаешь.

– Спасибо, – я поежилась. – Перепугали они меня крепко. Это все из-за того случая… Ну, помнишь, когда на нас напали, тебя поранили еще…

– Не ходи больше в город, – вздохнул певец. – Хелд прав, может, нам стоит уехать?

– Нам?

– Ну да. Нам всем. И тебе, и приятелю твоему Ратеру, и Хелду. И мне тоже, раз все так криво повернулось…

Я покачала головой.

– Не могу. У меня тут… много дел. Я не могу сейчас уехать. Потом, может быть.

– Да какие дела, когда земля пятки жжет! – снова возмутился паромщик. – Вот споймают тебя, девонька, на кусочки порежут, а потом обратно сошьют, чтоб где клад лежит, показала! За золото твое любой душу продаст, будь он хоть Пес Сторожевой, хоть примас андаланский, прости господи… Поедем, переждем, потом вернемся, через годик-полтора…

Тут не в одном золоте дело, хотела сказать я, но только рукой махнула. Никуда я не поеду, пока Малыша не найду… пока его Амаргин на Ту Сторону не заберет. Еще Мораг, покушения, обряд, Каланда. Взялся за гуж… Нет, не могу я уехать.

А потом, вряд ли Амаргин меня отпустит. Может, это очередная сложность, которую мне необходимо преодолеть… мало ли что ему в голову взбредет, ехидне магической. Для него наблюдать, как я корячусь – одно удовольствие. Начну ныть – пошлет на все четыре… Зато лекцию заумную прочтет в награду, если жива останусь.

Холера черная.

Неожиданно я зевнула. Разозлилась на себя и зевнула еще шире.

– Иди-ка ты, госпожа моя, сны досматривать, – усмехнулся Пепел.

– А вы?

– А мы тоже прикорнем до утра, правда, Хелд?

– И то дело, – паромщик раззевался вслед за мной.

– Вы только в другую комнату не уходите, – попросила я. – Постель широченная, все поместимся. А то мне как-то не по себе одной.

– Не стесним? – Пепел смотрел не на меня, а на паромщика.

– Ни в коей мере. Широченная, говорю, постель.

– Я лягу рядом с барышней, – заявил бдительный Хелд. – А ты, господин хороший, на краешке.

– Да хоть на жердочке, – тут Пепел не выдержал и тоже от души зевнул.

* * *

Сумерки

Полнолуние!

В зелено-золотом небе медовой кувшинкой цвела луна. Воздух превратился в лунный сок – опаловый, янтарный, тающий, неистово-нежный, оставляющий в горле сладостное, с тайной горечью, с ума сводящее послевкусие. Что-то еще насыщало этот воздух, что-то, находящееся за пределами моего восприятия, отчего упоенно заныло сердце, а душа задрожала, как переполненный тонкостенный бокал.

Луна! Ровного сияния ее было много, неохватно много, но глаза меня отчего-то подводили, казалось – зрение меркнет, хотя все вокруг было видно с ошеломляющей четкостью. Сумеречное бесплотное золото – лишь малая толика немыслимого света, что оказалась доступна моему человечьему зрению, остальное пронизывало тело тоской и радостью, неощутимым ветром проникало и уносилось прочь, даром расходуя на меня свое волшебство.