Увидеть свет

Но всё же он довольно быстро отбросил эти пустые размышления. Он научился брать под контроль страхи, которые всякий раз убеждали его отказаться от общения. Он принял необходимость присутствия иных людей в своей жизни, и, быть может, именно потому стал настолько успешным человеком.

И всё же иррациональность собственных поступков немного настораживала, заставляя думать, что творец, вызвавший в нём такой ошеломляющий отклик, должен оказаться по меньшей мере гением.

Он хотел бы сказать: «Я делаю это ради него», но то была ложь. Доминик понимал, что действует исключительно из эгоистичных побуждений. Соприкосновения с этим человеком он искал не потому, что порой ощущал такую же боль и одиночество – не было никаких сомнений, что как раз эти чувства толкнули к ужасающе прекрасному шедевру – он жаждал стать сопричастным этой тайне ради себя самого. Как будто только так мог бы подняться на ещё одну творческую ступень.

Но не придётся ли для этого убить?..

Мысль буквально пронзила его. Доминик слишком резко приблизился к журнальному столику и взял с него чашку, чтобы отнести в мойку. Ему нужно было срочно отвлечься, и бытовые мелочи подходили для этого как нельзя лучше. Линдси обещала выложить интервью ближе к девяти вечера. Оставалось ещё чересчур много времени. Доминик был способен совершенно истерзать себя неподходящими мыслями.

Телефонный звонок, обычно вызывавший лёгкое раздражение, сейчас показался очень уместным. Доминик нашёл мобильный на диване и быстро ответил:

– Да?

– Я хотел бы с тобой посоветоваться, – голос Рика был не совсем уверенным, и Доминик тут же предположил, что речь пойдёт о встрече. Рик не мог не помнить, что вклиниться в строгий распорядок дня не так-то просто.

– Сегодня у меня весь день наперекосяк, – едва ли не торопливо отозвался Доминик. – Если ты сможешь приехать немедленно, то меня это устроит. Но к девяти я попрошу тебя…

– Да-да, я смогу. Я буду через пятнадцать минут, – и Рик почти сразу отключился.

Наверное, это счастье – иметь по-настоящему отзывчивых друзей?..

Доминик нечасто задавался подобным вопросом, но чтобы не обращаться вновь к пугающей, но такой сладостной теме, решил обдумать именно это. Многие ли умеют так входить в положение? Порой и Рик, и Эдгар становились настолько тактичными, что Доминик даже готов был хлопнуть им по плечам со словами: «Да бросьте, я же не сахарный». Правда, он так ни разу и не сделал ничего такого. Наверное, он был им действительно дорог, да?

Доминик с трудом понимал такие моменты, он дорожил не людьми, но ощущениями и переживаниями, которые мог испытывать. Всегда сосредоточенный в глубине самого себя, он рассматривал других как источник необыкновенных колебаний, которые резонансом могли пробудить его творческую душу. Но так же точно он реагировал на свет, геометрию линий, на идеальную красоту природы, соткавшуюся в тысячах маленьких совершенных несовершенств.

Безусловно, ему не хотелось бы потерять друзей – приобретённых с таким трудом – но он сумел бы жить без них. Мог не вспоминать о них, и это его ничуть не трогало. Возможно, потому он и настоял на обязательном совместном ужине – так он включил их обоих вглубь себя. Чтобы не утратить.

Вот Мадлен… Она была против ритуалов.

Мысли о супруге заставили Доминика поморщиться. Какого чёрта он снова и снова касается ушедшего в прошлое? Почему ему вдруг приходит в голову сравнивать с помощью её образа? Раньше он никогда не занимался подобными измерениями. Нужно было разобраться в этом вопросе. Вэйл чувствовал, как внутри растёт нечто инородное, наверное, такое ощущение возникает у человека, в теле которого скрывается опухоль. Вот только его опухоль, очевидно, находилась в душе.

***

Рик действительно приехал очень быстро. Он выглядел осунувшимся и усталым, круги под глазами явно свидетельствовали, что он вряд ли спал последние сутки.

– Что-то случилось, или ты всё время отдаёшь расследованию? – Доминик кивнул на бар, но Рик не отреагировал.

– Да, оно жрёт меня, – признался он, усаживаясь в кресло.

– И ты пришёл поговорить об этом? – себе Доминик всё же налил немного виски. Как будто алкоголь мог заставить его расслабиться.

– Почти, – Рик вздохнул. – Видишь ли, нельзя утверждать, что этот человек никогда не убивал. Слишком уж у него уверенная рука.

– Может, он хирург? – Доминик усмехнулся, сделав глоток. – Или даже мясник?

– Следствие не исключает такой вероятности. Но у меня тут появилась мыслишка… – он сделал паузу, – что это маньяк, у которого изменился почерк.

– Хочешь сказать, какой-то убийца внезапно решил убивать не так, как привык? – Доминик задумался, но довольно скоро качнул головой. – Эдгар с тобой вряд ли согласится.

– Именно потому я приехал не к нему, а к тебе. Мне больше не с кем обсудить теорию. Говорить об этом с федералами, сам понимаешь, почти так же бесполезно, как с Эдгаром.

– Я не спец в этом, – пожал плечами Доминик. – Но люблю маленькие традиции. И знаешь, я вряд ли от них откажусь.

– Ясно, на что ты намекаешь, – Рик развёл руками. – Но вдруг нечто потрясло его? Впечатлило?

Это неприятное предположение так ярко перекликалось с ощущениями Доминика, и он поставил бокал на столик. Рик смотрел на него с надеждой, хотя было совершенно ясно, что дать ему ценный совет никак не получится.

– Что, например, это может быть? – спросил Вэйл, тщетно пытаясь избавиться от аналогий с самим собой.

– Искусство? Он побывал на выставке?.. – Рик закрыл лицо руками. – Я видел много жертв в последние дни. Некоторые были очень… специфичны. Но сказать ни про одну из них, что она достойна именоваться шедевром, нельзя.

– Я тоже думал об этом, – признал Доминик. – Я не имею в виду, что стоит действительно искать художника, скульптора… человека искусства. Но убийца – неординарен, как и говорил Эдгар.

– Так вот не был ли он раньше другим?! – Рик глянул поверх сомкнутых рук. – Старый знакомый федералов?

– Вряд ли, – Доминик помолчал ещё, а потом добавил: – Я не знаю ни одной картины, которая могла бы вдохновить на создание этого… – он замолчал.

Творческая ревность вдруг больно уколола его. Он любил свои полотна, но был уверен, что ни одно из них не может сподвигнуть кого-либо на такое яркое переосмысление. На такой жуткий и прекрасный одновременно творческий акт.

3

Появившееся в блоге Линдси интервью действительно взбудоражило общественность. Прямо с утра – до того как Доминик успел закончить завтрак – ему позвонил агент. Алекс Деймос был прекрасным дельцом и хорошим человеком – именно в такой последовательности. Но он очень не любил выпускать что-либо из-под контроля. Потому Доминик был уверен – он намеренно рассчитал время звонка так, чтобы подчеркнуть своё неудовольствие.

– Почему ты не посоветовался со мной? – начал он, не поздоровавшись. – Почему ты вообще решился пойти с кем-то на контакт? Или это утка?

– Не утка, Линдси была у меня вчера, – ответил Доминик, его настолько забавляла ситуация, что он даже не мог раздражаться. Оказывается, совершать неожиданные поступки довольно любопытный опыт.

– Так какого дьявола? – Алекс замолчал и продолжил только через полминуты: – Мне оборвали телефон. Ты намерен общаться с журналистами?

Доминик представил это и поморщился. Нет, он уже сделал свои ставки, так что не имело смысла насиловать себя.

– Лучше подготовить пресс-релиз, – сказал он чуть погодя. – Это ведь будет нормально выглядеть?

– Нет. Не будет, – Алекс, видимо, крепко задумался. – Впрочем, от тебя такого можно ожидать. Подготовим пресс-релиз. Приеду к тебе как обычно.

Отключившись, Доминик вернулся к завтраку. К его сожалению, новости почти закончились. Девушка в чересчур открытом платье рассказывала о погоде.

Осталось разобраться с обыденными вопросами – созвониться с заказчиком и пригласить посмотреть готовые картины, дождаться Деймоса… Но то ли из-за того, что привычные ритуалы уже нарушились, то ли потому, что он всё ещё был в неустойчивом состоянии, Доминик медлил, не торопясь заняться делами.

Он знал, что ждёт ответа. И это не простое ожидание, не призрачная надежда. Это странная уверенность, которая поглощала всё его существо.

Каким может быть ответ? И действительно ли его сообщение сумеет расшифровать адресат?

***

Доминик нашёл себя в гостиной. Он совершенно выпал из хода времени, чего с ним уже давно не случалось. Проверив, сколько он пробыл в своих внутренних мирах, Доминик неудовлетворённо поморщился – необходимо было слегка перекроить расписание. Что же, таковы последствия: он позволяет себе отвлекаться от настоящих целей ради неизвестного человека. Ради убийцы, который может никогда об этом не узнать или, что гораздо хуже, никогда подобного не оценить.

Доминик отыскал телефон и набрал номер заказчика, стараясь за общением спрятаться от мыслей, что так жаждали заполнить его целиком. Он наметил встречу на следующий день, чтобы не слишком утомиться от чужих людей, а после этого поднялся к картинам.

Он намеренно смешал сегодня тёмную сине-фиолетовую гамму, в жажде преодолеть засилье красного цвета. Он писал решительными мазками, что не походило на его обычную манеру, и на мгновение ему почудилось, будто его кистью управляет убийца…

***

Алекс приехал, как и обещал, в тот самый час, когда Доминик всякий раз его принимал. Они расположились на веранде: здесь всегда был особенный свет перед закатом. Некоторое время Деймос потягивал чай и отмалчивался, впрочем, даже от Доминика не укрылось то, что он выглядит на редкость довольным.

– Да, очевидно, что твоё чутьё ничуть не ухудшилось, – сказал он наконец, хотя молчание не казалось неловким и можно было ещё долго не начинать разговор.

– Значит, нам эта шумиха на руку? – Доминик сделал вид, что не совсем понимает происходящее – это была часть их любимой игры с Алексом. Оба прекрасно сознавали, что это почти притворство, но, тем не менее, не отказывали себе в удовольствии.

– Эта девочка умело связала тебя с шумом вокруг маньяка, – Алекс чуть поморщился. Во всём, что не касалось бизнеса, он был мягким человеком, очень гуманным и чувствительным. – Так что журналисты заподозрили в твоих словах двойной смысл.

Доминик, признаться, не рассчитывал, что кто-то ещё заметит двойное дно, но не стал бы отрицать, что ему это польстило. И ещё раз доказывало, что он поступил верно.

– И? – спросил он, стараясь не выдавать внезапно возникшего внутреннего ликования.

– И теперь все хотят заполучить интервью с тобой. Однако, боюсь, никаких корректных вопросов не будет. Потому мы будем придерживаться пресс-релиза. Взглянешь на список? – он достал из неизменной кожаной папки распечатку. – Я не тороплю, но желательно закончить с этим к завтрашнему утру.

– Я пришлю тебе е-мейл, – кивнул Доминик, уже вчитываясь в строчки. Многие вопросы ему не нравились, но часть из них была прекрасной возможностью продолжить диалог с неизвестным.

– Хорошо, – Алекс усмехнулся. – Подумать только, что ты ввязался в это сомнительное дело сам.

– Не ожидал? – Доминик не оторвался от чтения.

– Не ожидал, – признал Алекс. – Откуда тебе пришла такая идея?

– Рик работает над делом, так что я получаю слишком много сведений, – Доминик пожал плечами и отложил лист. – С одной стороны, это утомляет, но с другой – разжигает любопытство.

– Почему эта девочка выбрала именно тебя? Как она тебя нашла? – Алекс был прав, поразмыслить над этим у Доминика не было времени. Особенно волновало последнее.

– Утечка информации? – недоуменно переспросил он, обращаясь будто к самому себе. – Не знаю.

– Вероятно, она близко знакома с кем-то из твоей клиентуры, – Алекс потёр подбородок. – Я займусь этим. Пока журналисты не пронюхали, где ты живёшь.

Доминик нахмурился. Он совершенно не хотел переезжать, но растревоженный улей, которым являлись сейчас журналисты, мог вынудить его покинуть полюбившийся дом.

– Пожалуй, я найму охрану, – растерянно заключил он.

– Может быть, придётся поступить и так, – кивнул Алекс. – Но попробуем обойтись малой кровью. В конце концов, ты никак не связан с убийцей.

Это несколько успокаивало, если бы только Доминик мог успокоиться. Но на самом деле он вдруг испугался того, насколько неосмотрительно повёл себя. Он стал импульсивным, начал подчиняться спонтанным порывам. Это было на него не похоже.

Возможно, и версия Рика, которую тот озвучил во вчерашнем разговоре, не так уж плоха. В жизни убийцы могло появиться что-то, так же сильно нарушившее привычный ход его мыслей.

– Мне пора, – поднялся Алекс. Он всегда чувствовал, когда нужно уйти, но на этот раз Доминик едва не возразил. Ему внезапно расхотелось оставаться наедине с собственными мыслями.

– Да, – отозвался он, тоже вставая. – Посмотрим, что можно с этим сделать.

– Немного шума тебе на руку. Скоро время выставок, – Алекс улыбнулся. – И мы повернём всё в нашу пользу. Поверь мне.

Доминик лишь кивнул – выставки сейчас совсем его не заботили. Куда больше волновала возможность увеличить шансы быть, наконец, услышанным.

***

Прошла почти неделя с публикации интервью в блоге. Шумиха немного утихла, а ответа всё не было. Доминика это несколько разочаровало, но иррациональная вера никуда не уходила.

Впрочем, какого ответа можно было ждать от убийцы? Телефонного звонка? Приглашения на ужин? Доминику и самому становилось смешно от этих нелепых предположений, но он не мог забыть, не мог закрыть глаза на возникающие ощущения.

Да и город вокруг будто бы что-то предчувствовал. Рик обмолвился, что федералам тоже не понравилось, как журналисты принялись проводить параллели с искусством. Они были убеждены, что это может спровоцировать преступника.

Доминик почти разделял их мнение, но для него такая провокация не казалась чем-то ужасным. И вот именно этот нюанс заставлял его нервничать сильнее всего. С какого момента он начал рассматривать убийство в качестве прекрасного способа общения?

Эдгар же придерживался иной точки зрения.

– Он вряд ли высунет нос в ближайший месяц, – объяснял он по большей части Рику, хотя и Доминик слушал весьма внимательно. – Если я правильно понимаю, что это может быть за человек, то он залёг на дно и рассчитывает очередное идеальное преступление. Вот если бы тебя, – тут он посмотрел на Доминика в упор, – обвинили в этом убийстве… Да, такое заставило бы его шевелиться. Они очень ревнивы.

Вспоминая слова Эдгара, Доминик невольно ёжился, точно от холода. Он воспринимал это как художник, и новая ниточка к загадочному маньяку приносила одновременно и тревогу, и удовлетворение.

***

День клонился к вечеру, когда раздался телефонный звонок. Голос Рика звучал чересчур возбуждённо:

– Он откликнулся! – это был едва ли не крик. – Эдгар не прав! Он отреагировал.

– Что? – переспросил Доминик, не в силах сориентироваться. – Скажи толком.

– У нас новый труп. И я уверен – это он, – Рик задержал дыхание, чтобы чуть успокоиться. – Мы сейчас поедем на место.

– Жду твоих фотографий, – Доминик не сомневался, что получит их. Внезапно на него снизошёл покой.

«Похоже, мы всё-таки нашли общий язык, – подумал он, не отдавая себе отчёта, насколько это жутко. – Он ответил мне. Главное правильно прочесть…»

Его привлекала возможность этого общения, оно щекотало ему нервы, возбуждало, заставляло просыпаться скрытые творческие силы. А ради искусства Доминик готов был пожертвовать многим – вероятно, даже чужой жизнью. Он ещё не решил этот вопрос.

***

Убита была женщина. Не изменяя себе, маньяк не оставил никаких следов, разместив своё произведение на ранее белой, а теперь – пропитавшейся кровью простыне. В этом тоже крылся некий символизм, и Доминик мечтал разгадать его.

Эксперты дружно заключили, что часть органов изымалась из тела столь аккуратно и осторожно, что жертва оставалась жива. Некоторое время после того, как убийца закончил, всё раскрытое тело продолжало жить, пусть и очень, очень недолго!

Это было потрясающе и ужасно пугало. Но Доминик не мог не отметить – его неизвестный собеседник совершенствуется, изобретает что-то новое, а не занимается самокопированием. Не жалко ли, что вместо холстов или мрамора он выбирает столь причудливый, подверженный тлению и опасный материал.

«Может быть, он всё-таки был скульптором?» – предположил Доминик, снова и снова вглядываясь в фотографии, которые, конечно же, Рик выслал сразу, как только смог. Версия была не хуже других – поставленная рука и отличное видение композиции вполне в неё укладывались.

«Может быть, теперь ты решил отсекать лишнее не у камня, а у людей?»

Но чувствовалось – убийца не отсекал, а дарил новое качество, которое Доминик пока не сумел ухватить. Все эти жертвы… Они больше походили на тех, кого избрали, чтобы вручить великий дар. Но что выступало таким даром?

Речь шла не о смерти. Это было бы слишком мелко, слишком глупо для такого гения и творца.

– Я всё ещё не совсем понимаю, – признался себе Доминик и закрыл ноутбук.

И эта досадная деталь немного портила настроение. Он ведь так не любил что-то упускать.

4

Как кровавые подробности просочились в прессу, никто не знал, однако скандальные газетёнки одна за другой живописали место преступления. Каждый журналист едва ли не клялся, что там побывал, да только Доминик видел – это чистой воды фарс. Он почитывал такие статьи, чтобы точно убедиться – никто ещё не разгадал того, чего не почувствовал бы он сам.

Вот уже несколько ночей ему снился загадочный человек: лишь силуэт, слегка подсвеченный мертвенно-синим. Он словно хотел что-то сказать, но в последний миг отступал во тьму. Впрочем, Доминик быстро расшифровал для себя этот символ – его разрывали любопытство и страх. И он никак не мог выбрать, чему отдать в итоге предпочтение.

На очередной их встрече Эдгар от души ругался:

– Они настолько исказили саму идею этого психа – а ведь у него была идея! – что он непременно прирежет кого-то ещё!

– В прошлый раз ты ошибся, – почти победно улыбался Рик. – Однако мне кажется, что тут ты прав. Если произведение толкуют неправильно, автора часто тянет его защитить.

Доминик воздерживался от комментариев. Его самого обычно не трогало мнение толпы. Ему нравились эмоции, которые порой вызывали его полотна, но всё же суть своего творчества он видел в ином ключе, а потому чужой отклик только развлекал – и не более. Каким был этот творец, он судить не брался. На что именно тот отреагировал и ответил? Ответил ли конкретно Доминику? В таком случае шумиха прессы сейчас вполне может его не беспокоить, разве нет?

Жажда исключительности.

Откуда взялось такое желание, Доминик не знал, но чувствовал его до неприятного сильно. Точно нашёл вдруг родственную душу, которая могла пробиться через кокон его одиночества, и теперь отчаянно не хотелось отпускать её. Странно такое ощущать по отношению к неизвестному психопату. К тому, кого никогда не видел.

– А может, это женщина? – спросил он вдруг для того, чтобы сбить с толку уже споривших до хрипоты друзей.

– Что? – опешил Рик. Эдгар задумчиво поднёс бокал к губам, но потом с сожалением в голосе заметил:

– Было бы пикантно, но нет. Это точно мужская рука.

– Откуда такая уверенность? – Рик и на этот раз требовал спора. Доминик усмехнулся: ему стало спокойнее: некоторые заключения, что прозвучали раньше, пугали его.

В свою очередь, он прекрасно понимал, что творец – мужчина. И дело заключалось вовсе не в том, что Доминик каким-то образом принадлежал к художникам, убеждённым – женщина не может творить. Знание это было сродни шестому чувству, безошибочному чутью, которое никак не опирается на логические доводы. Просто существует. Как данность, факт, как нечто незыблемое.

– На самом деле, – снова привлёк внимание Рик, – есть кое-что, сводящее всех с ума.

– И что же?

– Тайны следствия разглашаешь? – усмехнулся Доминик, пряча за этим собственную заинтересованность.

– Да к чёрту их, – Рик замолчал, заметно помрачнев, а потом всё-таки договорил, как собирался: – Жертвы, безусловно, чистенькие. Убийца обмывает их, убирает кровь, которая портит картину, оставляя только те мазки, что считает необходимыми. И кроме этого на телах нет никаких следов борьбы. В тот момент, когда было совершено нападение, они и не думали, что рядом убийца.

– Как он такого добивается? – вопрос вырвался слишком поспешно, но Рик ничуть не насторожился.

– Жертвы с ним знакомы. Но как отыскать между ними общее? Они как будто бы абсолютно разные… И, конечно, он вкалывает им что-то обездвиживающее… – Рик вздохнул. – Я не настолько глубоко посвящён в подробности экспертизы.

– Очень любопытно, – Эдгар почти задумчиво отправил в рот оливку. – Получается, он сначала входит к ним в доверие. Вряд ли он режет старых друзей. Да и тогда нашлась бы связь.

Доминик почему-то представил собственную выставку. Сколько людей – совершенно не похожих между собой – вместе смотрят на его картины. Многие даже знакомятся друг с другом на почве такого вот единого интереса. Потом они могут никогда не встречаться, но в зале очень единодушны. Проскользнула и ещё какая-то мысль, но Доминик решил держать всё это при себе. Не хватало ещё оказаться единственным, кто понимает маньяка.

Точнее, не хватало демонстрации, что он понимает его лучше других. Доминик отпил глоток вина.

– Пожалуй, мне пора идти, – вдруг поднялся Эдгар. – Это было познавательно, мне есть над чем поразмыслить.

– Рад это слышать, – Рик пожал ему руку, чуть дольше положенного задержав его пальцы в своих. – Встретимся на неделе?

Доминик с улыбкой наблюдал за ними. Временами они будто и не смотрели друг на друга, а потом словно вспоминали о чём-то, и тут же между ними загоралась прежняя страсть. Вот и сейчас было ясно, что предлагает Рик, не говоря вслух ни одного слова. Эдгар помедлил, облизнул губы и едва заметно кивнул.

– Заезжай ко мне, – позволил он.

***

Кто станет новым холстом?

Этот вопрос тревожил Доминика весь вечер. Он чувствовал – точно и правда установил с убийцей телепатическую связь – скоро совершится ещё одно преступление. В свет будет выпущена ещё одна смертоносная красота. Удивительно, как это пугало и возбуждало разом.

Кто будет жертвой? Как он вообще отбирает жертв?..

Правда ли, будто они не знают и до последнего не ощущают, что разговаривают с тем, кто прервёт их жизнь столь изощрённым способом? Понимает ли холст, что его сейчас замарает краска? Ведает ли краска, что скоро соприкоснётся с холстом?

Доминик дал себе возможность строить самые фантасмагорические предположения, сразу переводя их в язык символов. Ему хотелось выписать эти причудливые идеи на холсте. Так, чтобы кто-нибудь смог расшифровать. Конечно, тут же Доминик признался, что этот кто-нибудь – убийца.

Да, врать себе не стоило. Он желал, чтобы именно этот незнакомый творец со скальпелем вместо кисти увидел и прочёл каждое из полотен.

Будто только он был способен понять.

***

Работать ночами Доминик не любил, хотя освещение в студии позволяло. Однако сегодня он изменил привычкам, и само по себе это было нарушением ритуала, потому манило как своеобразный грех, преступление против собственного кодекса, заповедей, составлявших его мир. Удивительное чувство, привкус которого Доминик раньше не знал, да и не собирался узнавать. Но теперь, когда внутри он снова и снова спрашивал, можно ли считать красотой убийство, всё не решаясь дать однозначный ответ, переступить через прежде незыблемые запреты оказалось не только просто, но и до притягательного желанно.

Поднявшись к холстам, Доминик достал новый мольберт. Не было смысла продолжать неоконченную картину, требовалось что-то иное. Установив первый попавшийся чистый подрамник, он несколько минут созерцал грунтованную поверхность. Ему уже виделись образы, но пока он не мог выстроить композицию. Такое мгновение, как затишье перед бурей, всегда заставляло его ощущать необыкновенный прилив сил. Он едва ли не верил, что становится в этот миг почти что богом. И если уж не богом, то дверью, сквозь которую тот может войти в явный мир.