«Отче Ваш!»

Ярослав Питерский

"Отче Ваш!"

(роман)

Авадху;та (санскр. ;;;;;, avadh;ta IAST)

– термин в индуизме,

которым называют человека,

полностью преодолевшего

двойственность материального мира.

Авадхуты, освободившись от

всех мирских страданий,

живут и действуют,

не имея чувства ложного

престижа и ложного эго.

Это чистые и простые,

как дети, личности.

ПРОЛОГ

Черная жирная ворона, зловеще блеснув, лиловой маслиной глаза, лениво и в тоже время, деловито уселась на большой позолоченный купольный крест церкви. Страшная птица, словно головешка, запачкала небесную голубизну и сияние витиеватого православного символа. Ее когти крепко впились в закругленные полуокружности желтого металла. Ворона, с любопытством и какой-то брезгливостью, смотрела на темные фигурки, шевелящиеся у входа в церковь. Люди ее не интересовали, она их презирала и даже ненавидела, но сейчас, она, почему-то захотела, чтобы эти странные двуногие существа обязательно ее увидели. Она, раскрыла свой продолговатый клюв и, яростно замахав крыльями, диковато и басовито каркнула. Звук разнесся над церковью и прилегающим к ней кладбищем. И тут же, где-то в его глубине, вороне ответили сородичи. Хор страшной какофонии черных птиц отдался эхом – жутковато. Сидевшая у дверей церкви нищенка вздрогнула и грязной морщинистой рукой быстро перекрестилась. Ей вдруг показалось, что на землю опустилась тень крыла падшего ангела… Старухи стало страшно, и она еле слышно забормотала:

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Один из прихожан в это время вышел из церкви, сощурившись, порылся в карманах и бросил в оловянную кружку большую желтую монету. Она, звонко лязгнув, тут же, словно прилипла ко дну. Старуха испуганно улыбнулась и раскудахталась в след:

– Храни вас Бог! Храни вас Бог! Дай здоровья и благости!

ЧАСТЬ I.

«Четыре Благородные Истины»

Глава первая.

«Благородная истина о страдании»

Первая Благородная Истина повествует о том, что где бы ни находились живые существа и в каком бы обличии не пребывали, везде – в грубой или в утончённой форме – присутствует неудовлетворённость и страдание. Всюду есть старость и смерть. Всюду есть соприкосновение с неприятными ощущениями и ситуациями.

Высокий стройный мужчина в темно синей меховой куртке и черной длинной рясе, поспешно шагал по дорожке к храму. На голове у него, одета черная полукруглая шапочка, напоминавшая шлем древнерусского воина. Мужчина статен и красив лицом. Гладкая кожа, большие серые глаза. Все портила редкая бородка и усы, они, словно недоразвитые, торчали над губой, щетина на щеках вообще: была похожа на бурелом, на болоте. У мужчины были длинные черные волосы аккуратно связанные в хвостик над спиной.

Длинна ряса, словно метла, то и дело загребала за его ногами почерневший мартовский снег.

Иеромонах Василий торопился на службу. Он понимал, что опаздывает и немного волновался, и хотя он четко знал, что его вины в опоздании нет (в центре города вновь образовались огромные пробки, и доехать до храма даже на такси, было большой проблемой), какой-то червь точил его разум.

«Господи! Дела мои стали так суматошны в последние дни! Господи, видишь ты, что это время всегда для меня очень трудно! Господи! Почему ты посылаешь испытание мне в эти дни?! Почему в эти дни мне всегда так трудно?! Почему Господи?! Что за знак ты мне даешь?!»

Отец Василий так думал неспроста. Он замечал, что уже несколько лет подряд, именно во время великого сорокадневного поста, его нервы, словно натянутые струны, не выдерживали и нередко заставляли его совершать не совсем благовидные поступки. Он, то написался до беспамятства – хотя это было большим грехом! То, неожиданно и как-то грубо ругался со слушками и послушниками в церковном крестильном доме или в храме. Пару раз, ему, даже делал замечания настоятель и преподобный. А один раз про его нервные срывы слухи дошли до самого владыки – архиепископа. Вот и сегодня отец Василий чувствовал, что внутри у него что-то не так и он так усердно молил Бога, что бы он дарило ему спокойствие и смирение:

«Господи! Дьявольские игрища. Они, то и дело тревожат меня! Господи! Я не в силах сам совладать с ними! Как мне быть? Помоги!!»

На колокольне уже уныло и одиноко прозвенел удар среднего колокола. Это означало, что служба должна была вот-вот начаться и что отцу Василию нужно будет очень спешно приготовиться.

Он, как смерч, заскочил в сени крестильного дома и, сорвав с себя шапку, быстро перекрестившись, нырнул в прихожую. Но тут он, замер как вкопанный. Перед ним, за большим блинным столом, сидели две молоденькие девушки послушницы. Скинув на плечи черные платки, они деловито и как-то самоотверженно пели. Из динамиков CD-плейера, по всей крестильне, неслась песня:

Сотри его из мемори… сотри…

Послушницы грустно качая головой, подпевали неведомой певице:

– Только зачем? Просто молчи! Сердце, о ком ты плачешь и кричишь! Ведь, он тебя не приручил! Совсем не приручил! Просто сотри! Пароли, ключи! И никому о нем не говори! Сотри его из мемори! Сотри его из мемори! Сотри!

Одна из послушниц, совсем молоденькая девушка по имени Людмила, стройная и похожая больше на фото – модель, а не на будущую монашку, особенно усердно покрикивала:

– Совсем не приручил! Просто сотри! Пароли, ключи! И никому о нем не говори! Сотри его из мемори!

Отец Василий стоял, как завороженный. Он, открыв рот, не мог поверить: ни глазам своим, ни ушам своим. Но, через пару секунд, к нему вернулось самообладание и он, набрав воздух в легкие, что есть силы, заорал:

– Вы, что ж делаете?! А? Вы, что ж безбожные души, делаете?!!! А?!!!

Послушницы скукожились и, поджав плечи, как по команде замолчали. Людмила потянулась к плейеру и выключила музыку. Вторая девушка по имени Олеся, покраснев, натянула себе на голову черный платок. Отец Василий, возмущенно сведя брови в домик, тяжело слышал. Он смотрел на послушниц и ждал. Людмила тоже накинула на голову платок и тихо молвила:

– Батюшка, извините, вот просто… попеть захотелось! Вот душа… просила песни!

– Песни?! – скривил губы отец Василий. – Вам… псалмы петь надо! А вы, что поете?! Бесовскую?!!! А?!!! Что за песня, где половина слов… на английском? Что это?! А?!

– Простите… батюшка!

– Бог простит! Вы, что ж сестры, не знаете?! Что во время великого поста, веселиться богоугодным людям вообще нельзя! А вы? Что ж вы, антихристу-то, музыку свою… на уши льете? А?!!!

– Так уж и антихристу… – хмыкнула Людмила.

Отец Василий еще раз надул щеки и в возмущении своем покраснел:

– Да… ты знаешь… знаешь, что вообще творишь? И это грех, грех! Страшно это! Ой, не к добру Людмила! Ой, не к добру! Нельзя так! Ой, чувствую, будет беда! Пост на дворе, а ты…

– Так мы ж постимся… – заробела совсем Олеся.

– Да… батюшка, да… хоть он, как мяска-то охота… а ни-ни! Вот только кашки едим и все! – поддержала подругу Людмила.

Отец Василий засопел, как самовар, перед тем как закипеть и, метнув гневный взгляд на фотомоделистую послушницу, закачал головой:

– Ой, девоньки! Ой, ересь несете! Вы же знаете, что поститься надо не брюхом, а душой! Это кишки ваши мяса требуют, а душа противиться должна! Вы ведь не животные, вы ведь одухотворенные рабы Божьи! Вы душой должны пост прочувствовать, вы, если, вы сидите и тут на пальцах вон, дни до разговенья считаете, так грех это! Лучше вообще не поститься! Что толку живот-то мучить, если душа ваша только о том и думает – как утробу набить?!

Людмила потупила взгляд и ничего не ответила. А Олеся, покраснев, грустно и виновато улыбнулась.

Девушки отцу Василию нравились. Пришли они в храм сами, сами решили прислуживать убирать, сами решили и в больницу, что рядом ходить и безвозмездно за тяжелыми пациентами из ожогового центра ухаживать. За теми, у кого ни родных не близких нет. Отец Василий даже не поверил сначала в такой вот порыв сострадания и милосердия таких красивых молодых девиц. Ведь большинство их сверстниц кутили и развлекались по вечерам в ночных клубах, старались подцепить жениха побогаче, да получить от жизни, как они сами думали «побольше да послаще». Но эти девчонки, как не странно, были не такими. Обе старательные, учились на заочном в одном из городских вузов. Работали в отделении соцзащиты, простыми соцработниками с мизерной зарплатой. И смотря на их молодые красивые лица, отец Василий не мог понять: как так вот, антихрист или сатана мог оставить их в покое и дозволить прийти в церковь. Как он не смог их совратить? Но ответа не находил. Правда у девушек нет-нет, да проявлялись вот такие всполохи мирской жизни в виде танцулек и запеваний молодежной музыки, но им это прощали. Молодо оно еще и зелено! Что взять-то!

Отец Василий немного остыл и, понимая, что переборщил с гневом, тяжело вздохнув, сказал:

– Девушки, вы поймите, что путь к Богу это ведь не ремесло и не работа такая вот ненавистная. Это труд, тяжелый, но приятный душе, труд. И пройти эту дорогу нужно достойно! Если уж вы все для себя решили? – сказал он как можно мягче.

Но, не смотря на примирительный тон священника, на глазах Людмилы выступили слезы, девушка, всхлипнув, робко спросила:

– Так, что меня теперь вот Господь накажет за это?

– Нет, Люда, нет! – немного испугался отец Василий. – Что сразу… накажет?! Ты ведь осознала, но вот, в дальнейшем, смотри за своим поведением и все! Господь милостив, он… простит!

– Нет, я знаю, что он накажет… – всхлипнула Людмила.

Но успокаивать девушку, просто не было времени у отца Василия. Он облачился в подобающее великому посту одеяние – черную длинную рясу и сиреневую епитрахиль и поспешил на службу в храм.

Запах воска и благовоний. Полумрак и громкое эхо. Отец Василий с каким-то трепетом втянул ноздрями церковный воздух. Он был возбужден. И чувствовал, что службы будет по-особенному торжественная. Не зная почему, он вдруг взглянул под самый купол и там, там пытался отыскать серого голубка.

Уже как пару месяцев приют под крышей церкви себе нашел небольшой невзрачный серый голубь с подбитым крылом, который ютился под самым куполом, рядом с расписным потолком и лишь по вечерам спускался с высоты, чтобы проклевать крупы, которую, ему заботливо сыпала в железную миску, одна из служек. Старая бабка: с лицом колдуньи, черными внимательными глазами и морщинистой, и желтой кожей, что-то бормотала птице, когда та, с удовольствием клевала угощение. Сначала голубя хотели изгнать, потому как, неразумный сизарь, мог нагадить на головы прихожан во время службы. Но, отец Василий (хотя он и не был настоятелем этого храма, и за ним не было последнего слова) воспротивился и заступился за раненного непрошенного, постояльца и сказал:

– Голубь может пожить тут до теплых дней, а там может крыло и подживет, и сам улетит на волю.

Отец Василий для решил – эта птица вовсе и не птица, а какой-то посланник ОТТУДА!

Это вестник от Господа и трогать и тем более вгонять его грех!

Кстати когда иеромонах смотрел на птицу, он чувствовал, что ему на душе становится легче. Напряжение спадало, и тревоги покидали его разум.

Но сегодня… сегодня он птицы не увидел, голубь исчез!

Отец Василий, нервно поправив наперсный крест, огляделся по сторонам и вновь задрал голову. Но тщетно, птицы не было.

– Ее мертвой нашли сегодня, возле алтаря… сдох, может от болезни… – прошептала одна из певчих, из клироса.

Отец Василий вздрогнул, он с ужасом посмотрел в глаза немолодой женщины и перекрестился. Священник закрыл на секунду глаза и буркнул под нос:

– Ой, не к добру…

Всю службу он нервничал и невольно смотрел на подножие алтаря, где, по его мнению, и должен был лежать погибший голубь. В какую-то секунду ему даже показалось, что он видит этот маленький черный комочек голубиного тельца. Затем ему прислышалось, что где-то там, под куполом хлопают крылья. Но, в очередной раз, читая молитву, он понимал, что все это пока лишь плоды его воспаленного воображения.

«Господи, я слишком возбужден! Почему! Я чувствую! Что я чувствую!»

Священник, то и дело закрывал глаза и перед ним вставал образ Людмилы – красивой послушницы из крестильного дома.

«Почему эта девочка мне грезится? Что такое может быть? Я не могу, я не могу чувствовать к ней плотское влечение! Нет! Это не может… не должно быть!» – крутилось в воспаленном мозгу.

Отец Василий усердно крестился, но где-то, на подсознательном уровне, понимал, что Людмила начинает ему нравиться не как человек, а как женщина, как самка. Эта всепоглощающая похоть стремилась охватить разум священника. Он чувствовал, что ничего не может с этим поделать. Он догадывался, что ему срочно нужно, что-то предпринять и отвлечься мыслями!

Но, образ Людмилы – эти ноги, упругая грудь и улыбка… такая обворожительная и загадочная улыбка молоденькой красивой девушки… эти картинки такие заманчивые и коварные… стояли, стояли перед глазами…

«Господи отведи от меня эти иссушения! Господи, ты же видишь раба своего, как он мучается и как сопротивляется! Не дай мне пасть в искушение!» – просил он у Всевышнего.

Отец Василий по чину и иерархии был иеромонахом. А это значит, что он сам добровольно дал обед Господу, что никогда не попробует женского тела и никогда не женится. Так называемые «черные монахи» были обречены до конца своих земных дней быть в плотском одиночестве.

Причем выбрал себе такую судьбу отец Василий сам, как-то непроизвольно. Андрей Весников – так, до вступления в церковный сан, звали отца Василия, сразу после армии вдруг и оказался при этом самом Благовещенском храме в историческом центре Красноярска. Тогда, двадцатилетнего парнишку, словно кто-то неведомый неизбежно привел в церковь и словно специально познакомил с настоятелем отцом Валерием.

На дворе стоял конец смутных восьмидесятых. В стране завершалась перестройка, рушилась «красная империя» и возрождался интерес народа к вере. Повсюду открывались церкви, восстанавливались храмы, и «быть верующим» – стало просто модно! Даже закостенелые коммунисты и те, нередко жгли свои партийные билеты, и пока горит красная маленькая книжица, с черными отметками по уплате парт взносов, с трепетом и ликованием натягивали на себя шнурки и цепочки с православными крестиками.

Пасха превращалась в подобие «весеннего нового года». А крещение в дополнительную забаву для большинства пьяных мужиков – искупаться в иордани стремились почти все, кто стоял еще на ногах и мог доехать до речки. Мода на веру была всенародной!

Народ изголодался по церкви, по мечетям и костелам!

Народу нужен был «опиум»!

Народу нужно было, «во что-то иль в кого-то» верить, «хоть во что, или кого!», но не: «в светлое будущее и победу коммунизма!» За семьдесят лет безбожия, искусственное формирования с громким названием «советский народ», как оказалось: не совсем оскотинился при правлении воинствующих атеистов и желал «свободы веры и вероисповедания!»

И ее дали…

Только вот, не все правильно понимали, что такое это все!

Но Андрюша Весников, в далеком 1983, дембель и студент заочник исторического факультета педагогического института, пришел в церковь как-то осознанно за долго до перестроечных ветров.

И подтолкнула к столь неординарному поступку тогдашнего комсомольца именно служба в рядах Советской армии.

Но эту тайну Весников никому не говорил. И старался про нее не вспоминать – почему он молодой советский парень решил вот так предаться «опиуму» религии и постричь себя в сан, который никаких перспектив для человека в Советском союзе не сулил.

Но решение было осознанным и главное окончательным – Весников пришел в церковь решительно и даже как-то слишком напористо.

Его встретил тогдашний настоятель отец Валерий и сразу очаровал своим всеподавляющим обаянием и завораживающей мудростью. Преклонных лет мужчина с седой длинной бородой и добрыми и внимательными глазами, почему-то с порога заявил Весникову, что судьба его быть священником:

– Ты сын мой… теперь нее уйдешь никуда отсюда… а если уйдешь мучиться и жалеть будешь! – словно пророк, сказал старый настоятель Богоявленского храма.

И вправду: Андрей не смог больше расстаться с этой добродушной и такой возвышенной и праздничной атмосферой ежедневной церковной жизни, которая вдруг его как-то поглотила после сурового армейского быта в сухих степях и пустынях Таджикистана, где он служил срочную. И он невольно, начал сначала просто помогать в храме по хозяйству, а затем и вовсе решил посетить свою жизнь Богу. Настоятель отец Валерий отправил его в Псково – Печерский монастырь, что бы там он полностью окунулся в жизнь и быт монахов – тех, кто отрекся от суматохи мирской и познает правильность бытия и смирения в каждодневном служении Богу и воспитанию своей души.

В монастыре Андрей пробыл почти месяц и вернулся уже в сане монаха, а в Красноярске, Владыка Елизарий рукоположил его в сан иеромонаха с именем Василий. Так и исчез обычный мирянин с красивой русской фамилией – Весников и появился … православный священник отец Василий.

С того дня прошло уже не много немало… а уже больше двадцати лет!

Но, как оказалось отец Василий церковной карьеры сделать не смог. Его сверстники и даже те священники, которые были на много моложе его, все уже давно получили саны настоятелей храмов и разъехались по всему краю, чтобы руководить приходами и служить службы и нести слово Божье в народ.

А вот у отца Василия, что-то не удавалось с повышением.

Да он и не стремился к этому. Быть вторым священникам при Богоявленском храме ему нравилось. Тем более, что статус у Богоявленского храма в Красноярске – особый. Народа здесь всегда много. Храм, конечно, не считался кафедральным собором, но по иерархии имел: «номер два» и был особо уважаем, как у священников, так и у прихожан. А все дело в том, что именно Богоявленский храм, во времена коммунизма, советские власти не решились, ни закрыть, ни перепрофилировать его: ни в склад, ни в кочегарку, ни в фабрику. Красивая белокаменная церковь, с позолоченными куполами и крышами возвышалась на одном из городских холмов, рядом с историческим местом – Богоявленским кладбищем. Это кладбище долгое время было центральным в Красноярске. На нем было похоронено много исторических личностей – от декабристов, до именитых купцов меценатов и даже великих путешественников, и политических деятелей царской России. Во времена светской власти на кладбище уже почти не хранили – коммунисты считали: «лежать рядом с попами и буржуями не прилично», правда, в годы Великой Отечественной Войны, тут все же находили свой последний приют солдаты – скончавшиеся от ран в красноярских эвак. госпиталях.

А рядом и стоял храм…

Может быть поэтому, Богоявленскую церковь, коммунисты не решились трогать, вот и слыла в народе эта церковь, как: «чистая» и «не оскверненная», что не скажешь о других храмах Красноярска, которые в свое время переделали: в выставочные залы художественной галереи, то вообще в меховой цех по пошиву шапок.

В Богоявленском храме служил отец Василий много лет с большим удовольствием. И все бы ничего, но в последнее время у него накалились отношения с настоятелем. Для простых мирян это конечно не совсем понятно – как у двух служителей Бога могут вообще отношения накалиться? Но, суровая правда она гораздо противнее той, «выставочной», которую любой прихожанин видит, зайдя в храм. Священники, они ведь обычные люди – грешники, и у них тоже могут возникать обычные житейские конфликты. Настоятелю Богоявленского храма отцу Евлампию, показалось, что отец Василий «метит» на его место. Старый и ревностный служитель – вдруг стал бояться конкуренции со стороны молодого и внешне более солидного отца Василия. Отец Евлампий, которому недавно стукнуло шестьдесят, был низенького роста, да и на вид очень походил на пропитого старика. Волновался и опасался, отец Евлампий, что его могут сослать служить в один из отдаленных храмов в северном поселке края. А на это у Владыки причина была. Сделать он это мог уже давно, несколько лет назад, когда отец Евлампий безудержно накачавшись коньяком на одной из презентаций очередного нового магазина (куда его пригласили, что бы освятить помещение), сел за руль своего внедорожника и поехал домой. По дороге он врезался во встречную машину. Как назло, это оказался автомобиль съемочной группы одной из красноярских телекомпаний. И все бы ничего, и скандал можно было, как говорили в народе: «замять», но пьяный отец Евлампий начал бросаться с кулаками на журналистов и сквернословить. Все это и запечатлел оператор съемочной группы, а уже вечером в новостях показывали весь скандал, почти «в прямом эфире». Позор был всероссийский! Кто-то даже выложил в интернет это скандальное видео. «Выступление отца Евлампия» узнала и обсуждала почти «вся страна» и даже ближнее зарубежье. Но Владыка жестких мер не принял, а напротив даже заступился за отца Евлампия, пояснив, что: «у него было просто помутнение разума от большой нагрузки».

После этого скандала отец Евлампий и стал раздражителен и относился ко всем с большим подозрением. В этот круг неблагонадежных и попал отец Василий. Обстановка накалялась, священники почти не общались друг-с другом.

Но сегодня об этом отец Василий даже и не думал. Его волновало совсем другое. По своей натуре Александр Весников – был очень мнительным человеком. Каждая неудача и каждая неприятность могла сломить его и заставить впасть в депрессию. Это качество, в себе больше всего и презирал отец Василий.

Сначала, «думы» о погибшем голубе. Затем «мысли» о послушнице Людмиле, и вообще эта ранняя весна вымотала отца Василия, с ее мерзкой слякотной погодой и интригами настоятеля.

Отец Василий закончил службу и вернулся из храма в крестильню, где в углу была маленькая комната, приспособленная под раздевалку. Там, они снял с себя обрядовую одежду и, причесавшись у зеркала, вышел в общую комнату, где стоял длинный стол для чаепития. В углу примостился сервант с чашками, в другом – тумбочка с электрочайниками и термосом.

В трапезной (как называли между собой это помещение и священники, и слушки, и послушницы) никого не было. Тусклый свет настенного бра и мурлыкающая тихая абстрактная музыка кипящего чайника. Отец Василий сел на длинную лавку возле стола и поставив локти на стол – уперся в руки головой.

Он закрыл глаза и вновь задумался:

«Голубь символ любви и жизни… если он умирает, что это может быть за знак? Людмила – чистая непорочная и такая желанная… они… они меня не оставят! Нужно, наверное, сходить к психиатру… что-то нужно делать! Нужно попросить какое-то успокоительное! Господи! Как это страшно! А может уехать? Попроситься куда ни будь подальше… это может спасти! Этот мирской шалман! Он меня губит! Я не могу среди них так жить!»

Он сидел долго, один в полумраке и думал, думал.

Он хотел покоя.

Неожиданно как-то зловеще, где-то в глубине сеней, скрипнула дверь. Слабое поскрипывание половых досок и вновь тишина. Отец Василий насторожился. Он был не из пугливых, но сейчас его сердце учащенно забилось.

Страх, как холод, вдруг окутал его тело. Руки стали ватными, он почувствовал щеками, что пальцы, как ледяные стержни, давят на кожу. Священник затаил дыхание и медленно встал из-за стола. Дверь в сени медленно и бесшумно приоткрылась, и на пороге он увидел силуэт человека.

Отец Василий замер. Темная тень, лица не видно, батюшка лишь по чертам понял, что перед ним стоит мужчина. Он был низкий ростом и худой. Одет толи в фуфайку, толи в длинную куртку. Священник осторожно шагнул вперед к незнакомцу. Тот стоял, не двигаясь и, похоже, рассматривал отца Василия.

Где-то в углу закипел чайник. Он, слабо засвистел и тут же щелкнул автоматически отключившимся от температуры, тумблером.

– Кто вы сын мой? – прошептал отец Василий.

Он вдруг застеснялся своего голоса – какой-то трясущийся и неуверенный! Сразу слышно, человек боится.

– Вы поп?

– Кто? – сглотнул слюну отец Василий.

– Я говорю вы… священник? – повторил вопрос незнакомец.

Батюшка растерялся, он продолжал рассматривать незваного гостя и не знал, что сказать. Вернее словно кто-то запрещал, что либо, говорить. Лишил его речи, лишил возможности вообще издавать звуки.

– Вы можете мне помочь или нет?! – наставал человек.

Наконец отец Василий потряс головой и, махнув рукой в знак приветствия, и как бы указывая гостю пройти к столу, ответил: