В тебе есть всё

скачать книгу бесплатно

– Ну и дура. Иди, за тобой скоро приедут.

В тот же вечер меня затолкали в машину скорой помощи и увезли в психушку. Впервые.

Конечно, воспитательница договорилась с врачом-мозгоправом. Он спросил, первый ли я здесь раз, и, получив утвердительный ответ, ушел в другой кабинет. Оставшись наедине со своими мыслями, почувствовала, как меня начало колотить. Внутри был страх, что своим «лечением» они спровоцируют выкидыш. Через полчаса врач вернулся с пачкой документов, достал историю и начал строчить. Наверное, диагнозы. С его появлением стало еще хуже, невыносимо было просто сидеть и ждать своей участи. Поэтому я решилась и нарушила тишину:

– Я беременна. Мне здесь нельзя оставаться.

Врач медленно откинул очки на нос и пристально посмотрел на меня и спросил:

– Давно ли вам кажется, что вы беременны?

– Мне не кажется, я делала тест.

– Откуда вы взяли тест?

– Заведующая по воспитательной работе дала.

– Алла Петровна предупреждала…

– О чем?

– Скажите лучше, давно вы слышите голоса? Не удивляйтесь, мы ведем учет по вам и собираем все данные.

– Я их не слышу.

– У меня другая информация. Аня, говорите честно. От этого будет зависеть правильность диагноза и лечение. Чем быстрее вы вылечитесь, тем быстрее выпишитесь.

– Я не псих.

– Я этого не утверждал. Хорошо, раздевайтесь и вставайте на весы.

Весы показали шестьдесят килограммов. Медсестра записала в карту почему-то меньше – пятьдесят пять. Дала мне надеть зашарпанный халат. Написала рост с моих слов и повела меня, как заключенного, в изолятор.

Маленькая палата больше походила на кладовку: без окон и ручек от дверей, очень темная, серая, мрачная.

– Сейчас тебя отправим на море, ложись, – скомандовала медсестра.

Я легла. Толстая огромная женщина достала веревки и ловко скрутила мне руки и ноги, привязала тело к кровати так, что я не могла пошевелиться. Когда она достала шприц, меня охватил ужас, стала сопротивляться и орать. Она с каменным лицом сделала очень больной укол, от которого у меня закружилась голова и все поплыло. Минут через десять, если бы не веревки, я бы себя задушила. Сознание поменялось. Моя голова смотрела в стену, а видела потолок. Казалось, она была повернута, но на самом деле лежала прямо. Руки – в одной стороне, ноги – в другой: все тело будто разбросало в разные стороны. У меня был жар и холод одновременно. Я стонала, как дикий зверь, и молила убить меня. Не могла больше терпеть эти издевательства. Мышцы свело так, что меня всю перекосило. Казалось, муки продолжались вечно.

Наутро я поняла, как выглядит ад. Невозможно словами описать эти эмоции. Вдобавок ко всему меня не кормили три дня, только меняли подгузник. Все тело затекло, и я ждала только одного – когда меня развяжут. Голод я переносила более спокойно, чем укол. Мне не нужно было привыкать к пустому желудку. Этой способности научилась, когда сбегала и жила на улице. Могла неделями почти ничего не есть, да и в интернате воспитатели часто в карательных мерах не давали еду.

На четвертый день меня перевели в общую палату.

Теперь я знала, что чувствует человек, который планирует свернуть горы, а сам скатывается в глубокую темную яму. Сколько амбиций, целей, вершин видела раньше перед собой… Правильно говорят: когда события не совпадают с ожиданиями – мы теряемся, поэтому ожиданий лучше не иметь вовсе, нужно просто быть готовым к любому повороту событий.

Этот опыт сделал меня сильней. «Боль. Страдание. Болезнь» – под таким девизом прошли полгода в больнице. Я будто свернулась в маленький серый комок и выжидала. Зато теперь точно знаю: не только время лечит, но и сам Творец преподает урок смирения и покорности.

Я стала как дерево – хрупкая молодая березка, безмолвная, все понимающая, но ничего не предпринимающая. Мне тяжело было формулировать свои мысли, поддерживать разговор, одеваться, готовить, подниматься с постели. Я могла часами собираться, думать, что надеть. Речь стала несвязной.

Биполярное расстройство – такой вердикт вынес мне психотерапевт и прописал транквилизаторы. Объяснив, что мои черные и белые полосы неслучайны: они не такие, как у обычных людей, выражены резкими скачками настроения от эйфории, радости и счастья до резкой тяжелой депрессии с подавлением мозговой активности.

Мой «курорт» был устроен просто. Столовая; несколько палат по десять человек; туалет, который не закрывался, как и все помещения здесь, кроме сестринских, и душ, который мы принимали строго две минуты раз в неделю, и для этого нас выстраивали в огромную очередь. На ночь свет в палатах не выключали: боялись нападения больных. Еще нас постоянно пугали первым постом, там жили глубоко нездоровые люди с шизофреническими отклонениями и бабушки с деменцией. Родственники больше не хотели за ними ухаживать и ссылали их сюда. Иногда некоторых больных выводили с этого поста к нам – за хорошее поведение или чтобы нас попугать.

Однажды выпустили девушку со связанными руками. Сначала решила, что она страдала анорексией – одни ребра и кости. Но оказалось, ей специально не давали есть, потому что ела все подряд, даже несъедобное. Заглатывала целиком, не жуя, конечно. Все боялись, что она может подавиться и задохнуться, поэтому связывали руки и кормили с ложечки какой-то особенной едой, а нам запрещалось ее угощать.

Домашнюю еду, если такая была, нам выдавали в специально отведенное время. Одной пациентке принесли фрукты, и она не съела их сразу: разложила яблоки на кровати и задумалась. А девушка с первого отделения увидела еду и подошла ближе. Краем глаза я видела, как она схватила яблоко, трясясь от нетерпения, как стала жадно его поглощать, будто не ела вечность, как подбежали медсестры, отчитали ее и увели. В следующий раз девушку вывели уже со связанными за спиной руками.

Другая девушка лежала здесь давно, называла себя Дэном и носила мужские шмотки. Постоянно в наушниках, с тревожной походкой. Все говорили про нее «он».

Моя соседка – Лиза, как и я, – постоянно рассказывала мне мифы Древней Греции. Иногда девушек выпускали из палат на занятия рисованием. И тогда она показывала мне свои картины – зарисовки с убийствами. Лиза объясняла, что женщина, которая изображена на картинах, изрубила своего возлюбленного и ее наказали за это. Каждый раз соседка сокрушалась, что никто не спросил: почему так произошло? Что творилось у этой женщины в душе? Что стоит за ее поступками? Потом выяснилось, что у Лизы параноидальная шизофрения.

Как-то ночью мои соседки по палате разговорились. Одна рассказывала, что от лекарств она долго была «овощем», а после того как пожаловалась, ей прописали уколы, от которых появилась «неусидка»: она не может спокойно сидеть и лежать, ей надо постоянно куда-то бежать. Лиза над ней только посмеялась. Сказала, что здесь как в саду: кругом такие энергичные «овощи».

Чтобы мы не залеживались, нас выводили каждый день в коридор гулять туда-сюда по три – четыре часа, и от этих прогулок мы сходили с ума еще больше.

Иногда нам включали телевизор: либо новости, либо «Пусть говорят» и всякий подобный шлак по Первому. Часто нас заставляли открывать все окна. Было свежо и летом, и зимой. Те, кто лежал давно, говорили, что раньше тоже открывали – и всегда было как на севере.

В один из таких обычных дней я познакомилась с девушкой Леной. В ней чувствовалась какая-то внутренняя, тихая доброта: помогала убирать столы и стулья, разносила еду инвалидам и убирала утки на первом посту у старушек. На одном из занятий я сидела рядом с ней, мы раскрашивали цветными карандашами рисунки, я решилась заговорить. Подошла, немного рассказала о себе и поинтересовалась:

– Расскажи про это место. Ты уже давно здесь?

– Около трех месяцев. Родители сослали, уже не первый раз. Знаешь, меня удивило, что тебя сразу сюда положили и не отправили на первый пост. Тебе не делали укол?

– Делали.

– Здесь не лечат людей, – сказала она тихо и, повернувшись к девушке рядом, сказала: – Расскажи ей про нашу больницу.

Девушка, совсем молоденькая, нервно улыбнулась, и, казалось, от этого вопроса начала буквально дергаться.

– Что тут рассказать? Больница как больница. – И засмеялась во весь голос.

Стало еще больше не по себе.

Еда была пресная, безвкусная, как будто кто-то ее уже ел, меня постоянно тошнило, еле сдерживала рвотный рефлекс. Неудивительно, что большинство больных были исхудавшие, особенно, кто давно лежал. Поначалу мне было дико смотреть, как больные жадно загребали по несколько кусков хлеба, ведь это единственное, что там было съедобно. Одна девочка за нашим столом постоянно орала на непонятном языке, будто в нее вселялся демон. Она хотела, чтобы ее оставили в покое, кого-то видела, слышала голоса. Под эти дикие оры еда совсем не лезла в горло.

Каждый день нас выгоняли из палат. Девочке из моей палаты врач сказал, что если она будет такой амебной и дальше, то ей будут давать лекарства с амфетамином, – так себе врачебный юмор.

На следующий день мы с Аллой подружились. Она говорила, что раньше много выпивала, лечилась от депрессии в разных клиниках. Когда попала сюда, поначалу лежала целыми днями без душа, умывания и переодевания. Мы с ней стали ходить мыть голову из бутылок друг другу. Моя новая подруга была злостной курильщицей и не могла дождаться, когда будет время перекура. Каждую минуту смотрела на часы.

Один раз она подвела меня к окну, из которого был хорошо виден первый пост, протянула руку в его направлении. Там стояла неадекватная женщина и изъяснялась жестами, показывала кулаки, будто била боксерскую грушу, и что-то орала, смотря на нас.

В другой раз, в очередной жуткий день этого концлагеря, Алла подсела ко мне и стала показывать записку.

– Вот, смотри!

Взяв клочок бумаги, я прочитала: «К черту сигареты, неси деньги!»

Девчонка посмотрела ехидно и сказала:

– А ты думала? Вот до чего здесь людей доводят!

Я не сразу поняла, к чему весь этот цирк, но она не раз говорила, что нянечки на свиданиях подслушивают, и предупреждала, чтобы я была аккуратнее и никогда не плакала при родных. Это мне не грозило: меня некому было навещать.

Так прошло два месяца в этом жутком концлагере. Когда наступила зима, мой живот заметно округлился. Конечно, меня позвала на разговор заведующая отделением.

– Ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить?

– Догадываюсь. Я не пойду на операцию.

– Ты осознаешь, что ты психически нездорова? Твое состояние нестабильно. Ты хочешь здесь всю жизнь лежать со своим диагнозом?

– Какой у меня диагноз?