скачать книгу бесплатно
Завше блиско
Яр Кедрин
Окраина чешского городка. До сих пор люди с дрожью вспоминают, как однажды в округе появился злодей. Прямо посреди бела дня он похищал детей, чтобы, по слухам, уже их руками совершать свои грязные дела. А нынешней осенью снова исчезает ребёнок. Жители украдкой шепчутся, что душегуб вернулся. Его глаза и уши словно повсюду. Всё чаще хлюпают по лужам большие ботинки вслед за маленькими.И пока родители трясутся от страха, девочка по прозвищу Лиса не собирается бросать своих в беде! Теперь злодей выслеживает и её, но… нельзя недооценивать жертву, которая знает, что на неё охотятся.
Яр Кедрин
Завше блиско
«Если не слышишь меня за словами,
то послушай моё молчание».
Он подождал с минуту.
«Ну? Теперь слышишь?..»
Она молчала.
Он довольно кивнул и затих вместе с ней.
Разговор их забил ключом.
Пролог. Чешский вечер
Как же по-домашнему уютны чешские вечера, хотя и похожи на вечера в иных местах, где живут дружные семьи. Плотный стол с дымком над тарелками, добрая беседа о пустяках, рюмочка «на здрав». Каждая вещь тут знакома с детства и пахнет воспоминаниями – никто уж и не отважится сказать, откуда берёт начало да хоть вон та ложка: то ли от бабки осталась, то ли от её бабки. И назревает вопрос: а была ли у последней бабки тоже своя собственная бабка – и ведь получится же ненароком, что была. Выходит, ложка та за столом – самая-самая старшая. И только она подбоченится, разляжется повнушительней перед хозяевами, как увидит вокруг ещё дюжину сверстников – от шкафчиков до плиты. Закроет для покоя глаза – и тут её с головой в суп!
Да-а, ветхо, да мило.
Женщина с улыбкой корпела над ужином. Фартук был уже раскрашен не хуже осенней поляны, ведь блюда готовились разнообразные, праздничные – похоже наступила какая-то светлая семейная дата. И всё обещало пройти безмятежно, словно сон школьника о горящих букварях, но… – не в этот раз.
Чего-то радостно тараторило радио, иногда перебивая диктора душевной песней, от чего катавшие тесто руки женщины зависали на мгновение, в такт качались на волнах мелодии и снова ловко брались за скалку. Высокий тёплый голос подражал припеву и так напоминал о сладких колыбельных, звучавших в квартире когда-то. Ребёночек тогда их слушал с открытым ртом и умилёнными глазками – все три, что знала мамка. И если она хитро перескакивала кусочек, чтоб побыстрей допеть, то чадо брало её за косу, приподнималось к уху и как следует туда визжало, пока мелодия не возвращалась к нужному месту.
А теперь этот ребёночек, её гордость, её радость, сидел за стенкой с отцом, и они выбирали, чего бы сегодня такого бу?хнуть в звонкие стаканы, чтобы отгулять вечер на славу, но завтра к обеду вспомнить друг друга. Да, сыночек вырос в высокого мужчину, оставив макушку отца у своего носа. Женщина любила его всем сердцем и втайне уже завидовала будущей снохе: такого мужа в округе было не сыскать – сильный, рукастый и, не по месту, благородный. Она всё удивлялась, как в таком неблаговидном районе родился человек с душой, и сама тихонько кивала в ответ, мысленно благодаря себя с мужем за доброе воспитание. Хотя, как воспитание – воспитывать-то никто не учил, – просто любили. За ни за что любили, и всё. Может, на самом деле это и есть воспитание, а не костюмы, в детсадах засунувшие в себя толстых тётенек, по талонам выдающие игрушки и гордо призывающие всех малолетних товарищей приступить к полуденному сну.
Ей просто повезло выйти замуж по любви, вот и ребёнок оказался любимым. И ни бедность не сломала сердечного отношения между родными, ни озлобленность за окном. А озлобленность на местных улицах была, ведь к окраине маленького города стекаются разбитые надежды, звенящие бутылками, клянёт всё подряд вездесущая брань, отсутствие денег вынуждает врать и идти вразрез с законом. Но везде есть исключения (не противовес – ведь пойдёшь против жизни, она раздавит, не побрезгует), просто исключения, как и эта семья. Они не старались спрятаться, зарыться в свои выцветшие обои, – а напротив, дружили с соседями; занимали и брали в долг; вместе ремонтировали машины, от которых осталось одно название; занимали на праздники стулья; латали покосившиеся сараи, переданные в наследство, похоже, ещё мамонтами. Они умели радоваться малому, ведь от жизни большего уже не ждали, да и с детства не видели ничего дальше знакомых дворов. А когда вокруг серо, то и глаз сереет, и что не так серо, как остальное, – то уже, считай, бело.
Вот и стряпала с улыбкой женщина не вепрево колено, конечно, но её рыбный пирог с отбивными из лопатки был ничуть не хуже. Стряпала и радовалась своему простому человеческому счастью – ужину в кругу семьи. Пусть не в трактире, но семья отметит по-тихому событие, расцелуется перед сном и мирно уснёт под привычные пьяные крики на улице. Но здесь они не назывались пьяными. Их расшифровывали конкретно: «Ага, значит, день правдоруба опять на полгода перенесли!» или «Лю?бош снова с женой поругался, теперь, хмельной и смелый, прощения просить будет!».
Наконец, пирог налился, отбивные нарумянились и улеглись на кислую капусту.
– Сы?начек, идите к столу, родной!
– Погоди, тут та?точек никак твою медовину найти не может!
– Что за наказание, подлинно сгинула! – издалека донёсся возглас мужского отчаяния, и жалостливо вдогонку: – Я её зову-зову, а она не выходит!
– Я её от тебя схоронила! Идите уже, сама принесу! – крикнула женщина и цыкнула себе под нос: «Не выходит, говорит… спряталась, видите ли…»
– Ну слава богу! Я уж думал, она на меня осерчала, – выдохнул в комнате мужчина. – Идём, милая, идём тогда!
Запело громче радио, расправилась скатерть, зазвенели тарелки и приборы, кружки и рюмки. По случаю повышения сына женщина собиралась поставить на стол не медовину, а свою лучшую домашнюю бехеровку на липовом цвете. Оглядевшись украдкой, она метко засунула руку под кухонную тумбу и извлекла красно-коричневую бутыль, протёрла подолом и усадила в центр стола – вместо торта. Рядом поместила блюдо с нарезанными яблоками.
Женщина сделала шаг назад, чтобы оценить свои труды: ну да, чудо чудесное! – и одобрительно кивнула сама себе.
– Где вы запропастились? Уже накрыто всё!
Никто не ответил.
– Я вас сейчас ругать примусь! Стынет стол!
Оба опять промолчали. Это что за новая игра такая?
Подбоченясь, она пошла в комнату.
Прямо в коридоре хозяйка ахнула и схватилась за сердце: у входной двери стоял на коленях её муж и вытирал рукавом кровь с лица. Над ним стояли незнакомые мужики.
Из-за угла выскочил главный из них и сзади одной рукой схватил женщину за горло. Она закашлялась и вцепилась ему в запястье ногтями, но без толку – тот даже бровью не повёл. Он обратился к парню:
– Я тебя выбрал! Пойдешь со мной, – указал он на улицу. – Забудь о семье – теперь это твоё прошлое.
– Нет, мой сыначек, нет, – хрипела женщина, – не вернёшься…
Злодей сильнее передавил ей горло, и шёпот стих.
– Пусти её, – сжал кулаки парень и сделал шаг к главарю. Тот достал из кармана нож и чиркнул по щеке обвисшей женщины – на фартук закапала кровь.
– Мама! – дёрнулся парень, но тут же получил рукояткой пистолета от одного из мужиков.
– Не дури, малый, – процедил главарь. – Я могу и по-плохому. – Он поднёс лезвие к горлу жертвы.
– Не надо! – сдался парень. – Я пойду.
– Здравая речь, – ухмыльнулся главарь и дал знак своим: – Мужики, в машину его!
Парня под локти быстро повели вниз по лестнице.
Главарь оттолкнул от себя женщину и направился к за ними.
– Всё равно, – прошипела она вослед, – и на тебя когда-нибудь найдётся управа. Скольких ты загубил, зверь!
В дверях мужик обернулся и оскалился в ответ:
– Я – не Зверь. Ты прекрасно знаешь моё имя. Вы все – тля! – И с размаху он врезал ботинком в голову её мужу. Тот повалился без сознания.
Хлопнула дверь.
Женщина кинулась к окну: внизу навсегда увозили её сына.
– Будьте вы прокляты!!! – что было мочи вопила она и захлёбывалась слезами.
Из машины раздался выстрел, и стекло над её макушкой разлетелось на куски.
Тогда многие тайком смотрели сквозь шторы, но никто не вышел.
Глава 1. Лисий хвост
По лесу неслась девочка. Она взлетала над поваленными соснами и петляла между колючими тисовыми кустарниками. Неслась по опавшей хвое и ворохам разноцветной листвы. Тропа под ногами давно потерялась. Деревья по бокам всё густели и грозили схлопнуться ловушкой.
Топот за спиной постепенно приближался. Неужели догонят, думала она, неужели вот-вот схватят её за руку и никогда уж больше не увидеть свободной жизни?
Сзади у девочки был лисий хвост, и когда на бегу он вилял, то листва сама собой поднималась с земли и кидалась в глаза собакам, которые так и норовили дотянуться до белого кончика и откусить его. Только они разевали пасти и протягивали острые зубы, как в очередной раз пыль била им в морды и девочка чудом успевала отскочить в сторону. Но сзади снова слышалась охотничья команда, и свора с удвоенной яростью бросалась вперёд.
Девочка поняла, что силы её на исходе, и в отчаянии бросила взгляд влево: там её подруга спасалась от преследователей на огромном волке и жестом указывала прыгать к ней – иначе было не спастись. Наездница поравнялась с бежавшей подружкой и протянула ладонь. Та потянулась навстречу…
«Осень настала! Конец волшебству!» – закричал из глубины кавалькады Серый рыцарь. Тут же из ниоткуда поднялись то ли воющие вихри, то ли хор драмкружка, – и лисий хвост у бегуньи исчез, а волк обратился щенком собаки.
Подружки переглянулись. Что теперь оставалось делать?
«Без волка нам конец!» – испугалась бегунья, слыша за спиной клацанье челюстей.
«Да, это не санитар леса, – отвечала подружка, – но лучше! Это детёныш кавалер-кинг-чарльз-спаниеля! Он умеет летать!»
Изумлённая сказанным, девочка-бегунья споткнулась то ли об пень, то ли об кастрюлю какую и упала. Рыцари сразу взяли её в круг. А подружкин пёсик тем временем высунул и включил язык, который взревел, как пропеллер, и они с наездницей резко улетели взад! – враги даже не успели среагировать и упустили их.
Из ликующей оравы вышел Серый. Девочка сразу поняла, почему его так прозвали: на нём был серый пиджак и серая юбка, скрывающая острые коленки. Он подошёл вплотную и прошептал на ухо: «К доске шагом марш!»
Чересчур изумлённая девочка не смогла и пальцем шевельнуть. Тогда рыцарь постучал указкой по столу и повысил голос: «Если ты сейчас же не встанешь, я тебе шею надеру, Сева!»
В ужасе девочка вскочила с кровати!
Над ней стоял отец с красными опухшими глазами. В руках у него играла мелодия – точь-в-точь также, как выли вихри во сне, а за окном громко лаяли собаки, видно на свалке мутузясь за кость.
– Если твой дурацкий телефон ещё хоть раз меня разбудит, я его грохну об стену!
Севери?на еле разлепила пушистые ресницы:
– Первое сентября же, я забыла переставить на потише. Извини, та?туш[1 - Папа (польск.)].
– Забыла она… – отец зло кинул на одеяло орущий мобильник и вышел, хлопнув дверью.
– Дождёшься ты… – послышалось уже из кухни. – Завтрак тогда готовь, раз подняла меня!
– Да, пять минут!
На экране светился «О» – звонил Ка?джа Ну?личек. Девочка ответила недовольным шёпотом:
– Здоро?во, Каджек, чего ты трезвонишь?
– Как! – ничуть не смутилась тону трубка, – ну ты коварная, Ринка: сама же просила разбудить, а теперь…
– Блин, забыла напрочь.
– Ты идёшь в школу-то?
– Да иду, иду. Встретимся тогда у входа.
– Лады.
Северинка посмотрела на свои ноги, казавшиеся ей слишком пухлыми и некрасивыми, и натянула потрёпанные домашние штаны с усатыми котятами; вьющиеся к корням пшенично-русые волосы ей тоже не нравились, и она затянула их в тугой безликий хвост. Даже пухлые мамины губы в зеркале она игнорировала – считала, что они достались ей случайно и на её невзрачном лице смотрятся несуразно (даже спрашивала однажды мнение отца, но тот только отмахнулся). Разве что глаза нравились ей глубокой блёсткой синевой.
Потом Сева сделала широкий вдох, представляя весь свой сдержанный гнев в виде ехидного фиолетового ежа, и резко выдохнула. Ёж, похоже, вылетел, но перед форточкой успел зацепиться тростью за штору. Пришлось ещё раза два хорошенько дыхнуть и, немного взяв себя в руки, Сева вышла из комнаты.
Но сегодня внутри бушевал не ёж, а целая колючая конфессия, ведь многое изменилось с прошлой осени и предстоял первый день учёбы. А это значило не новые знания и приключения, а каждогодняя проверка на прочность.
Раньше, когда на время пришла учиться новенькая, они с ней сдружились. К тому же, родители новенькой строго поговорили с другими родителями, и одноклассники чудом перестали ставить подножки, портить тетрадки, прятать ручки и, главное, вспоминать мать Севы, которая умерла уже лет семь назад. Класс оставил девчонку в покое и переключился на других. Например, на Каджу, после чего он прибился к новоиспечённым подружкам, ведь те, с кем он водился десять килограммов назад, теперь рассмотрели в нём «тучни маффин», «глупе садло[2 - Садло – сало (чеш.)]» и «сардел».
Итак, трое – это уже не в одиночку против молотка; трое – это уже целое яйцо: белок, желток и скорлупа!
Но недолго подышала Сева. Родители подружки накопили наконец на собственное жильё и переехали. Исчезли весёлые вечера, догонялки со щенком-терьером, исчезло последнее плечо. Сева снова почувствовала себя одинокой, как после смерти мамы и, когда сегодня на неё в очередной раз накричал отец, снова ощутила, что нет рядом никого близкого. Да когда он вообще не орал? Она уже и не помнила.
Часто в одиночестве человек находит себе друга в дневнике. Такой друг появился и у Северины. Это был упитанный блокнот на большой оранжевой кнопке – его как раз подарила ей новенькая на день рождения, и теперь, когда Рина оставляла в нём всякие интересности, рисунки и переживания, она будто бы делилась со своей подружкой. Хоть немного, но становилось легче. Вот и сейчас она черкнула пару традиционных строк о нападках татуша и на скорую руку состряпала завтрак.
Вспыльчивостью она пошла вся в отца и не смогла бы стерпеть такой жёсткий тон, да ещё спросонок и на нервах перед первым сентября, – но недавно он подарил ей мобильник. Мобильник! В этом-то убогом районе! Здесь телефон был только у каждого третьего, да и то из более-менее благополучных семей. Но, так или иначе, Лев – отец Северинки – откуда-то его достал. Она понимала, что он не мог его купить или выпросить у своих собутыльников, но ей было наплевать: теперь она будто приобрела статус. Одноклассники в край уже её достали шуточками про бедность, ну теперь посмотрим, как у них челюсти отвиснут.
Несмотря на добрый жест, сильней любить отца она не стала. Возможно, было бы лучше, если б он пришёл не вдрызг пьяный и не швырнул бы, как подачку, пакет на кровать: «На! И не смей больше никогда говорить, что я плохой отец, поняла?»
Но всё сгладил дарёный конь – он был хорош!
Телефон стал её вторым другом и заменил ей маленький телевизор, от которого не было толку. Ведь если отец пил (а пил он без перерыва), то буйствовал, и Северина увеличивала громкость, чтоб не слышать его ругани с приятелями, но в таком случае Лев орал ещё сильней и колотил в двери, пока дочь не выключала звук. Новый закадыка-телефон наоборот: к ней вообще не придирался, не напивался до чёртиков, прося тазик; не бил посуду со злости, не рвал её плакаты, если она спрашивала, куда делся чайник после проигрыша отца в карты. Когда становилось грустно, он вовремя включал подходящую музыку. А когда зелёный змий посещал Льва особенно крепко, она запиралась в комнате, надевала наушники и делала, как могла, уроки, а потом, боясь лишний раз высунуться в туалет, залипала в игры. А по ночам, когда отец вырубался от изнеможения, она наслаждалась тишиной и читала что-нибудь лёгкое, без излишней реалистичности.
Может, поэтому она и дорожила телефоном, сдувала с него пылинки и постоянно проверяла, всё ли с ним в порядке. Если бы ей было не тринадцать и вместо кармана она носила бы его в коляске, то каждый импозантный кавалер мог бы гордо сказать: «Вы, Северина Лисо?вска, замечательная мать!» А потом бы подносил ей каталог с другими моделями телефонов и интересовался: «Не хотите ли стань многодетной?»
У подъезда она глубоко вздохнула и, намертво вцепившись в лямки рюкзака, потопала в школу.
Раньше Сева любила любоваться дорогой, которая начиналась маленьким мостиком над давно пересохшим ручьём, и была обсажена липами, рябинами и вязами. Едва с подружкой они успевали обсудить всё на свете, как тут из-за старой, засохшей с одной стороны ивы выползал облупившийся забор школы.
На крыльце уже собирались «сливки» класса. Каждая «сливка» сутулясь подходила к ступенькам, там на неё сверху взирали ранее пришедшие, кивали, будто приглашая подойти, и тогда «сливка» выпрямлялась, становилась похожей на уверенное в себе молоко и вливалась «в общий стакан».
Не сутулился лишь один из них. Он, наоборот, всегда стоял нарочито прямо, расправив плечи и засунув руки в карманы джинсов; только большие пальцы оставались на виду, стуча по толстому ремню из кожи. Это был их вожак, – А?леш Ду?бек.
Это имя занозой сидело в ухе Северинки. Если бы не его науськивания, считала она, то ссоры и стычки в классе давно бы сдулись и все жили мирно. А с тех пор, как Алеш ещё сошёлся с Каей – местной надутой задавакой, – то стал бесить Севу в сто раз больше, ведь беспрекословно выполнял её прихоти. А прихоти у неё были всегда одинаковые – унизить каждую девчонку вокруг, чтобы оставаться на высоте.
Это Кая подслушала разговор подруг, где Рина рассказывала, что в детстве, в Польше, когда они с татом ещё не переехали, у неё было много друзей и ей очень нравилось её дворовое прозвище Лиса. Ну, из-за фамилии Лисовска, естественно. И потому именно мерзкая Кая, была уверена Сева, дала ей здешнее прозвище Лисий хвост, когда Лисовска пришла в школу с волосами, собранными сзади в пучок.
Но Алеш с Каей сбавили напор, как только однажды подруга Севы осадила «сливочную» парочку в присутствии других учеников школы. Случай был такой.
И средние, и старшие классы ездили на открытый урок на ферму. Незатейливо шныряли гуси и утки; кроли и даже лошадь смотрелись вполне обычно, – но в одной клетке сидела лиса. Фантазия у Каи – как у карпа дискография, поэтому она предсказуемо начала тыкать пальцем в зверька, смеясь, мол, гляньте у неё на заду Северина болтается. Все «сливки» тут же повторили за ней наигранный хохот. Посмеялись и другие классы. Может, и смешно. Но подружка Севы не растерялась и, раз шутки откалывали по фамилиям, пошла в пику. Кстати сказать, фамилия у Каи тоже была приметная – Сме?тана. Так вот. Подходит тогда подружка к самой нескладной и любопытной хрюшке, хлопает её по спине и декламирует: «Переведи своим, что ваш заказ доставили тёпленьким. Внимание, господа! Поприветствуем свиную радость, – она демонстративно указала на Дубека с Каей, – жёлуди со сметаной!»
Все упали. Что веселей, решать, конечно, каждому, однако отъявленная парочка, как уже говорилось, поутихла. Грустно, но теперь Севиной подружки и её родителей больше не было.
Лиса хоть не умела да и терпеть не могла наводить себе причёски, решила сегодня, от греха подальше, переправить хвост на косу.
Показалась школа. У забора с Севой поравнялась их учительница математики – та самая из сна, в сером жакете и юбке – и поздоровалась:
