скачать книгу бесплатно
Даже птицам словно спокойнее здесь пелось. Они не галдели разом, а вступали каждая в свой черёд. Ожидая, когда предыдущий оратор выскажется, новоиспечённая солистка сначала брала пробную ноту, и, если в ответ не слышалось возмущённого щебета, затягивала куплет. По желанию к ней присоединялись другие хористы, но только с тонким слухом – костноуших и скрипоголосых, похоже, отправляли поближе к домам, ведь хвалить их могли только люди из такого бескультурного захолустья, наподобие этого. А здесь, возможно, если взобраться на верхушки деревьев, удалось бы наткнуться на табличку для певцов, написанную корявым птичьим почерком: Пелармония.
Лиса глубоко вдохнула свежего влажного воздуха и с облегчением приблизилась к уже родной Иве. Дерево было настолько наклонено, что Сева, расставив руки, как крылья самолёта, просто взошла по стволу наверх. В этом местечке она чувствовала себя как дома – хотя нет… тут она чувствовала себя в безопасности.
Умиротворение обволакивало, наполняло силами и вытягивало губы в едва заметную улыбку, как у восточных статуй. Сева поудобней подогнула под себя ноги и, увидев это, ветерок принялся напевать: «Лиса-а-а-а», пугая птичек, но тут же со свистом добавлял: «Лиса-будди-и-ист». Тогда они успокаивались, снова принимались за ноты и дальше прогоняли генеральную репетицию перед вечерним грандиозным концертом. Теперь солнце садилось всё раньше; неизвестно, досидела бы Сева хотя бы до песни трясогузок – что более точно в Италии звалось бы Ариозо Трясогузо.
Сева расположилась над прозрачной водой. Речка была неглубокой, и девочка могла рассмотреть оливково-ржавое дно, над которым парили маленькие рыбки, увиливая от вьющихся скользких водорослей. Над ними, на поверхности воды, колыхались мягкие солнечные пятнышки.
Она закрыла глаза: вот вроде и Лешек с Мареком развеялись в её голове; Сметана размылась течением и растаяла; забылся и Каджа. Откуда-то будто почудился слабый спиртной аромат – но ненадолго; просто почудился, по привычке. Ведь даже если бы у семилетней Северинки Лев спросил, указывая в телевизор: «Ринка, на кого тот дельфин больше похож – на млекопитающее или рыбу?» То девчушка бы, глядя на выходящие из животного фонтаны, сразу бы указала одной ручкой на тазик, а другой на рот Льва и радостно закричала бы: «На тата!»
Сева расположила на коленках тетрадь, повесила рюкзак на сук и в мерном мишурном шелесте ветвей приступила к алгебре, ведь у неё был математический склад ума и больше всего на природе она любила уравнения второй степени.
Час сменился часом, и Лиса с уморённым видом отложила ручку; к тому же ветерок разошёлся, так и норовя схватить тетрадку за листок и швырнуть в речку. И голове надо отдыхать, не только рукам, вот Сева и достала «клубок» наушников и, как соседки на лавочке, принялась его распутывать.
Заиграла в ушах любимая музыка, постепенно вытесняя иксы с игреками, и потекла по голове волнами, братьями косинуса. Северина облокотилась на ствол и, как кошка, с дерева оглядывала свои владения. Солнце ещё пуще разыгралось в водной ряби. Из ручья на берег выскакивали горящие искры, от которых едва не загорались кусты, склонившиеся к водному зеркалу посмотреть на себя. А зарослей неподалёку уже слегка коснулась красками осень, там… там стояла…
Куча. Какая-то куча, блин. Мешок. Везде найдутся же невежи, которым лень убрать за собой мусор. Чтоб им дома попугаи обои разрисовали, а курица оказалась недоваренной и целый вечер кота по квартире гоняла! Даже если у них нет кота…
Ну ладно, когда домой пойду, вспомню – прихвачу.
Хорошо, что нет ничего вечного под облаками, вот и уроки иссякли. Затёкшие пальцы, хрустнув, спрятали учебники в рюкзак. Раньше бы Сева с подружкой кинулись гулять, исследовать лес, захватили бы с собой щенка, ну или Каджу, а сейчас не с кем было провести оставшуюся кучу времени. Куча! Чуть не забыла. Надо забрать мешок. Два с лишним часа он мозолил мне глаза – раздавленная виноградина на блюде, блин; трактор среди лебедей.
Она сошла с ивы и направилась к зарослям в тени деревьев. Вблизи мешок оказался странным – красным с синим верхом. Дорогой, наверно. Хотя кто шьёт дорогие мешки для мусора?
Сева засмеялась своим мыслям, и мешок резко дёрнулся!
Она вскрикнула и отскочила. В мешке явно кто-то был, и этот кто-то качался туда-сюда. «Божечки!» – в испуге подумала Лиса, но куча не походила ни на что святое. Неужто над кем-то подшутили и запихнули в спальник. Хотя… так далеко от домов…
Со стучащим сердцем Сева подкрадывалась ближе, боком обходя неведомый объект. Наконец она вытянулась и заглянула в «лицо» кучи.
А на куче действительно сидело лицо! Спальник оказался человеческой курткой! Рина опять вскрикнула и ладонями зажала себе рот. «Куча» не обернулась. Она смотрела перед собой, а после крика напряглась и вцепилась руками в брюки, прижала ножки к себе и стала качаться взад-вперёд ещё интенсивнее.
– Мама! – завизжала девочка. – Как же я напугалась!
– Она что, глупая? – нервно, сквозь зубы промычала «куча». – Разве она не видит, что я мальчик, а не её мама?..
Но Лиса не могла остановить изумление, ведь мешок столько просидел не двигаясь – и, выходит, наблюдал за ней!
– Мамочки мои! – снова не сдержалась она.
– Определённо глупая… – качалась куча, не обращая внимания на остолбеневшую Севу. – Когда же, когда она уйдёт?..
– Когда уйдёт! – возмутилась Сева. – Это вообще-то моя ива, я её сто лет назад приметила; и это не я за собой следила полдня!
– Бедная. Думает, это она? иву посадила, хотя дереву не меньше семидесяти лет, – бурчала себе под нос «куча», всё туже морщась в комок. – Она ещё и не следит за собой сегодня. Опасно. Уходи, глупая, уходи…
Северина внимательнее вгляделась в лицо мальчика, и оно показалось ей знакомым. Да, конечно. Это же сын Ивы, который вчера из-за шнурков не мог до дома дойти. Ей стало не по себе: она понятия не имела, как общаться с «особенными».
– Привет, Ян. – Рина осмелилась и осторожно сделала шаг к растревоженному мальчику. – Я Сева.
«Мешок» будто пронзили разрядом; он выпрямился по струнке – только лицо осталось перекошенным.
– Я напротив живу, – ещё шажок.
Ян невнятно брюзжал: «Я бы заметил – напротив у меня только стол для рисования. Слишком глупая».
Ещё один.
– Твою маму же Ива зовут?
Еле заметно Ян кивнул.
Рина стояла уже совсем рядышком.
– Так ты что, от Ивы к иве пришёл? – решила разрядить обстановку Рина и негромко хохотнула, но мальчик, не понимая, зачем она переспрашивает, если сама видит, ответил тоном для тугодумов: «Да».
– Это игра слов… – смутилась Ринка.
«А я с тобой не играю…» – улетело в сторону.
Под ногой что-то гулко стукнуло. Сева посмотрела вниз: там лежали камни в виде ровного круга, и один теперь выскочил за линию. Мальчик тоже это заметил и вдруг завизжал так, что у неё заложило слух. От неожиданности Сева отскочила. Она заткнула уши и растерянно глазела на истошный «мешок». В таких воплях ничего не выходило сообразить.
Мальчик никак не успокаивался и продолжал кричать. Чувствуя вину, Сева захотела хоть как-то его успокоить и вернулась:
– Прости, прости! Я сейчас же всё положу как было… – Носком кроссовка она толкнула камешек на место.
Удивительно, но как по щелчку мальчик замолчал.
Рина не ожидала, что истерика может также резко прекратиться, как и началась. За пределами круга она присела на корточки отдышаться:
– Ну вот, Ян… фуф… всё хорошо, не кричи больше так…
Он только с силой скрёб свои коленки и не отвечал, хотя по настороженному виду было очевидно, что он всё слышит и понимает.
– Я же не знала, что… Ну, в общем, ещё раз извини и забыли, ладно?
Он вроде был за. Всё разрешилось бы самым мирным что ни на есть образом, кабы Рина зачем-то не положила руку ему на плечо. Осторожно так. Невесомо. Приветливо…
Хоть она и сразу поняла, что совершила непростительную ошибку, ничего нельзя было вернуть назад. Тело мальчика вдруг задеревенело, ноги и руки непроизвольно выпрямились, пальцы побелели от напряжения. Глаза Яна помутнели, и без сознания он повалился на землю.
Ринка струсила, попятилась и без оглядки бросилась из леса.
Неподалёку кто-то прятался в кустах и внимательно наблюдал за подростками. Теперь, когда девчонка убежала, он спокойно вышел из укрытия. С прищуром взглянул на лежавшего без чувств мальчишку и задумчиво пошёл прочь. Его коричневая куртка быстро затерялась в осенних листьях.
Весь вечер Северина не находила себе места: с одной стороны, ей было ужасно стыдно, что она бросила беззащитного мальчика одного, а с другой, она не обязана была отвечать за невменяемого чужого ребёнка. Куда в конце концов смотрели его родители, когда отпускали в лес?
А вдруг он там окочурится?.. Для всех я буду виновата. Отец же меня убьёт!
Несколько раз она порывалась обуться и броситься назад в лес, но потом вспоминала, что всё равно не сможет поднять его одна. Отца дома не было. К соседям идти было страшно. Как ошпаренная она носилась от одного окна к другому, надеясь на чудо. То бегала в кухню или комнату отца смотреть, не шёл ли мальчик из леса, то из своей караулила двор. Но мальчика нигде не было. От бессилия у неё уже наворачивались слёзы.
Тут в замке закопошились ключи – вернулся Лев. Пока отец бряцал десять секунд, ещё была надежда, что он трезвый; но потом ещё десять, и ещё. Бряцал-бряцал, и Сева не выдержала и сама открыла дверь.
– Тат, тут такое дело… – решилась она попросить о помощи.
– Дай мне супу! – с порога рявкнул Лев, пытаясь разуться. Затем отодвинул дочь в сторону и в одном ботинке пропрыгал в туалет; загремел там и снова зло заорал:
– Супу, кому сказал!
Сева опустила голову и пошла разогревать. Но отец так и не пришёл на кухню. Она прислушалась: да, из туалета валил храп. Пришлось поставить тарелку на подоконник и есть самой. Она снова уставилась на злополучную тропинку. Как она хотела, чтобы мальчик сам вышел из парка. А надежда всё таяла.
Пока то да сё, солнце уж стало садиться за лес. В потёмках Лиса уж точно не осмелится пойти. Надо было смириться, но смириться не получалось. Сердце надрывалось больше и больше.
«Помою посуду – и надо бежать», – на выдохе решила девочка. Жить с таким камнем она не смогла бы.
Сева сполоснула тарелку и в который раз кинула беглый взгляд на улицу – на этот раз под домом будто мелькнул силуэт! Она пулей бросилась к своему окну, хоть и понимала, что идти до двора минуты две.
Время растянулось. Стопа уже устала топать по полу. К ней присоединились пальцы рук, барабаня по столу.
«Ну же… ну же…» – шептала Сева, боясь дышать.
Во дворе показался Ян!
– У-ур…! – Лиса почти завопила «Ура!», но спохватилась, чтобы не разбудить отца в туалете. – Да! Да! Живой! – шептала она, и, как победитель, махала в воздухе кулаком.
Потупясь, расшатанной походкой плёлся мальчик. Куртка у него была вся перепачкана. Детвора вокруг прекратила игрища и стала тыкать в него пальцем: «Смотрите-ка – мамкин идиот! Чего это он один? Эй, идиот!»
Удивлённая пани Нейдджа вскочила с лавки, оставив деда Глупека одного, и кинулась к перемазанному Яну. Мальчик заметил её, занервничал, но не ускорился. Ноги, наоборот, стали сбиваться с шага, спотыкаясь о невидимые брёвна. Нада знала, что в этом случае не стоит приближаться, и ласково крикнула: «Спокойно иди домой, Янчи, никто тебя не тронет!»
И кое-как мальчик добрёл до своего подъезда.
– Что-то стряслось у них, Иржи… – вернулась к Глупеку Нада. – Никогда он в одиночку никуда не ходил, бедненький, – качала она головой. – Узнаю как-нибудь у Ивы с Ми?лошем что да как…
Дед Глупек не обратил на её слова внимания, а повернулся к детворе:
– Детички! Что не чех, то музыкант! Гоп, гоп!
Малышня разом кинулась плясать под свои же выдуманные инструменты: кто стал колошматить совком по ведёрку, кто в воздухе перереза?л надвое скрипку, самые незатейливые просто дудели в ладоши. Вот и грянул во всей красе и мощи людской аккомпанемент, которого так опасались лесные птицы!
Нада обеспокоенно смотрела на окна квартиры Яника, пытаясь угадать, почему Ива – вездесущая наседка – отпустила сына и как мог такой ответственный отец, как Милош, не воспрепятствовать; что же стряслось в многострадальной семье? Но женщина никак не могла сосредоточится, ведь кругом царило громкое и бестолковое «Гоп, гоп, гоп!».
Человек всю жизнь учится. Вот и Северина сегодня научилась новенькому – мочевой пузырь-то, оказывается, неумолимый. Впрочем, как и все чехи. Как она его не молила потерпеть, он остался глух к религии и заставил стучаться в туалет – будить недовольного отца.
Лев размашисто открыл дверь и встал в проёме чернее тучи – видно, Сева разбудила его на самом интересном тосте.
– Где… – грозно начал он, но Ринка предусмотрительно показала ему тарелку с супом и выманила на кухню.
Но и поев супу, Лев не успокоился.
– Куда ты дела мою зарядку от телефона, Рина? – хрипел он, едва выговаривая слова. – Мне другу надо позвонить, отдавай сейчас же!
Сева поняла, что он опять не совсем вменяемый, и быстренько закрыла задвижку на двери:
– Откуда я знаю, я её в глаза не видела, отстань!
– Отдавай! – стал долбить по косяку Лев. – Или я тебя накажу!
Сева ужасно боялась таких моментов, ведь однажды отец на пьяную голову её ударил, а потом даже и не вспомнил. Тогда-то она и назвала его поганым отцом, отчего он на неё взъелся и это, как ни странно, запомнил на всю жизнь – да не просто запомнил, а даже частенько припоминал ей. В панике Рина врубила на всю наушники и залезла под покрывало, дожидаясь, когда бессмысленная буря стихнет. Если бы отец спокойно попросил, может, она бы и вышла помочь, а так… не…
Лев стал греметь чем ни попадя, кричал время от времени, что у него все друзья не с этого района и телефон – его жизнь, что она украла его зарядку, ведь у самой друзей не осталось, вот теперь и других лишает.
От подобных слов у Севы разрывалось сердце, она чувствовала себя беззащитной перед ударами от родного человека. В такие моменты сила, что позволяла давать отпор одноклассникам, куда-то испарялась, и Рина начинала взахлёб рыдать в покрывало. Все накопившиеся эмоции находили скопом и душили, душили. Даже поплакать Сева не позволяла себе в голос – глотала, глубже глотала обиды и боль.
Постепенно Лев стал уставать от собственного крика, опустился на пол, и его голос приобрёл ласковые нотки:
– Дочка, ну отдай… ну не зли меня, а? Я так устал сегодня, дай другу позвонить…
– Ты ж только что от них – зачем тебе звонить? – вылетело из-за двери.
Лев закопошился в мыслях, пытаясь нащупать что-нибудь логичное, но схватил первое, что попалось:
– Я у них зарядку забыл, скажу, чтоб отдали…
– Что? Ты сказал: я взяла!
– А-а-а, призналась! – торжествующе промычал Лев. – Тогда возвращай!
Сева не выдержала и резко открыла дверь – она была в бешенстве:
– Как ты меня достал! – вытирала она слёзы. – Я не воровка! Ты уже ничего не соображаешь, ты пропил половину вещей, вся квартира провоняла, мне за тебя стыдно перед соседями! Я так не могу больше жить!
Хоть Лев и не ожидал отпора, всё же нагло выпятил губы:
– Что, не нравится жить со мной?..
Уже не раз они доходили до этих слов, и Сева знала, что он начнёт ей угрожать интернатом, а потом, как протрезвеет, будет на коленях ползать и просить прощения. После со стыда опять напьётся и притащит какой-нибудь задрипанный утюг ей в подарок, чтобы не быть для себя плохим отцом. Поэтому она не отреагировала, перешагнула через Льва и, заткнув нос, пошла в его комнату, ведь понимала, что ему не за чем было тащить к собутыльникам зарядку; только если опять в карты на кон ставить – но тогда она точно канула навсегда. Сева стала обшаривать все углы, пока наконец из-за дивана не выдернула за шнур чёртову зарядку.
– На! – Сева бросила её в руки отца. Губы девочки дрожали, одна за одной слезинки текли по щекам. – Прости, что украла, возвращаю!
Она молча стояла и с ожиданием смотрела ему в глаза, но он так и не извинился. Только бестолково пробубнил:
– Ну, и не бери больше…
– Ты… – опешила она, – ты… мерзкий! Фу, ненавижу!
Она убежала к себе, снова закрылась на щеколду и прокричала:
– Я в твою вонючую комнату больше не зайду, понял? И ты никогда больше ко мне не заходи!
Сева бросилась на кровать. Чтобы никто не услышал, она уткнулась в подушки и зарыдала в голос.
