Неупокоенный

скачать книгу бесплатно


– А ведь у тебя тоже пацан, Лэдж.

– Да уж не девка, – засмеялся тот, – ты вообще-то видел его раз этак десять. Или забыл?

– Нет, я это не просто так заметил. Вот скажи, у вас часто бывают ссоры?

– Бывают, конечно, как без них, но редко. Мой парень из покладистых, – он осекся, но поздно. Задумчивость Виктора сменилась угрюмостью. Он попытался успокоить приятеля. – Да брось ты, дети разные бывают. Томас у тебя, конечно, сорвиголова, но что поделать? Израстет.

– Да если б Томас, я б и не думал… – он отпил добрую половину пинты пива, грохнул стаканом по столу, вытер рукавом куртки губы и сменил неприятную для него тему. – Расскажи-ка лучше, Лэдж, что происходит в мире. Нам об этом ничего неизвестно, – Виктор кивнул на большой экран на стене. – По тв почти ничего не показывают, никаких новостей.

– Не из-за чего пока беспокоиться. – Лэджеру было нелегко заставить свой голос звучать беспечно, но он не хотел распространяться, прекрасно понимая, что правительство изо всех сил пытается сдержать панику. – Так, наткнулся в паре городов на противоэпидемические мероприятия.

– Эта дурь даже на тебя влияет, – нахмурился прислушивавшийся к их разговору Норман. – Их карантинные меры по сдерживанию болезни явно преувеличены. В Нэтфорте больше десяти тысяч человек, и все здоровы. Карантин и перекрытые границы лишают нас прибыли и нарушают конституционные права, и только.

Лэджер, объездивший большую часть мира, был единственным из присутствующих, кто мог оспорить подобные нелепые утверждения Нормана. Скручивая сигарету, он пробурчал:

– Эти меры помогают тебе оставаться здоровым. Никакие деньги не вернут с того света, Норм.

– Я знаю людей, которые не согласились бы с тобой, – возразил тот. – Серьезных людей, которые понимают в делах больше, чем ты. Они утверждают, что те, кто живет на побережье, никогда не заболеет. И я верю им больше, чем тебе. Всё, что нам нужно, это морской воздух и правильное питание.

– А что говорят в других городах, Лэдж? – продолжал выпрашивать Коберрон. – Поговаривают, армия блокирует города, один за другим…

– Не могу сказать того, чего сам не знаю. В последнее время мне мало с кем удается поболтать.

Он вспомнил Вильнюс. На окраине города два больших грузовика заблокировали дорогу. Остальные въезды тоже были заблокированы – город был полностью изолирован от внешнего мира. На желтом стенде перед КПП огромными буквами была выведена надпись:

«ВОДИТЕЛЬ, ПРИ ТРАНЗИТЕ ЧЕРЕЗ КАРАНТИННУЮ ЗОНУ ИЗПОЛЬЗУЙ АВТОНОМНУЮ СИСТЕМУ ОЧИСТКИ ВОЗДУХА. ДЕРЖИ ОКНА И ДВЕРИ ЗАКРЫТЫМИ. МАШИНЫ БЕЗ АВТОНОМНОЙ ОЧИСТКИ ВОЗДУХА В ГОРОД НЕ ДОПУСКАЮТСЯ. ГРУЗОВЫЕ МАШИНЫ БЕЗ АВТОМАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ РАЗГРУЗКИ-ПОГРУЗКИ В ГОРОД НЕ ДОПУСКАЮТСЯ»

И рядом другая:

«ВОДИТЕЛЬ, ОСТАНОВИСЬ ДЛЯ УСТАНОВКИ КОНТРОЛЬНЫХ ПЛОМБ!»

Ему было не по себе, когда парни в защитных комбинезонах опечатывали двери и окна грузовика. Все они были в респираторах. В двадцати милях от Вильнюса на контрольный пульт пришло уведомление:

«КОНТРОЛЬНЫЕ ПЛОМБЫ ДЕАКТИВИРОВАНЫ. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ»

– Ну, я так и знал, – рассмеялся Норман, – ты водишь нас за нос в попытке доказать, что правительство всегда право, а жить в бедности – это плата за безопасность. Видимо, ты сам никогда не жил в бедности.

Но Лэджер хорошо знал, что такое бедность.

Он ушел от родителей, когда ему было всего семнадцать и сразу устроился работать – сперва грузчиком на биржу в соседнем городке, где ему пришлось солгать насчет своего возраста, чтобы получить право работать двадцать часов в неделю, а после – к владельцу автопарка Роджу Такеру. Поначалу зарплаты хватало только на то, чтобы не умереть с голоду, но Лэджер делал определенные успехи, и спустя несколько лет ему предложили попробовать себя в должности водителя в компании «Даймлер-экспресс». Немалые деньги внушили уверенность в заврашнем дне, и через полгода Лэджер женился на прехорошенькой медсестре.

В особенно сложные дни, когда все шло из рук вон плохо, Лэджера охватывала тоска по матери. Он вспоминал, как она гладила его по волосам и целовала в макушку. Но скучал не на столько, чтобы обрадоваться, когда она появилась у него на пороге с потрепанным чемоданом в руках. По ее щекам текли слезы. Возможно, она уже тогда понимала, что тяжело больна.

С рождением сына Лэджер обрел новый смысл жизни.

– Моя семья никогда не будет ни в чем нуждаться, – сказал он жене. – Я буду работать, не покладая рук.

За окном, в которое он смотрел сейчас, виднелась полоска земли, на которую падала тень. Рядом лежало шоссе, но в это время по нему не проехала ни одна машина. Вдруг Лэджер увидел, как вдалеке показался автомобиль.

Он был в четверти милях от них. Заходящее солнце тускло отражалось на запыленном бампере. У Лэджера было отличное зрение, и он узнал «фольксваген» Рона.

Автомобиль поравнялся с окном и замер. Мотор стих.

Лэджер вышел навстречу полному мужчине с одутловатым лицом. Тот тепло пожал ему руку и сказал:

– Очень рад тебя видеть, Лэджер. Мне жаль, что я заставил тебя ждать.

– В следующий раз опоздаю я, и будем квиты.

Рон с признательностью еще раз сжал его руку.

– Мне хотелось бы, чтобы ты попробовал ветчину, Лэдж, ведь ты весь день провел за рулем. Я неплохо ее готовлю. Так, во всяком случае, считает моя жена.

– Мне некогда, Рон. Давай сразу к делу, – сказал он. – У нас тут небольшая проблема. Разгружать придется вручную, иначе заработает контроль местоположения, и ко мне возникнут вопросы. С этим всё строго.

– Это не проблема. Парни не откажут в помощи. Часа за три управимся.

– Часа за два, думаю, – поправил его Лэджер.

Рон понял, что он имеет в виду и заметно осунулся.

– Так мало?

– В Вильнюсе карантин.

– Черт побери! – выругался Рон. – Всё так серьезно?

– Серьезней некуда, – Лэджер потер припухшее запястье левой руки. – Запрещены любые контакты с местными, не говоря уже о закупках. Как и в большинстве городов в Центральном секторе. Повезло еще, что кое-что для меня оставили на окраине города за пару дней до карантина. Но из-за чертовых маяков мне пришлось отмотать лишних сорок миль.

Он спустился в подвал продовольственной базы, подсвечивая путь фонариком. Несмотря на то, что он нацепил фильтрационную маску, поначалу ему было очень страшно. Он готов был отказаться от этой авантюры, но Рон хорошо платил. К тому же, там никого не было. Только пыль и крыса, которая выскочила из-за бака. Шум мотора, по-видимому, отвлек ее от пожирания дохлой кошки. Лэджер поежился: зрелище было не из приятных. Кто сказал, что самые крупные крысы живут в Париже? Эта по размерам никак не уступала парижским. Ну да ладно, не стоит так много думать о крысах.

Пока Лэджер подгонял магазин к бару, Хап, Томми, Норм и Виктор подошли к зоне выгрузки. Лэджер открыл дверь прицепа. Железные стеллажи были доверху забиты упаковками с пивом. Вильнюсские пивоварни славились своим продуктом на весь Северо-Запад Центрального сектора.

3

В седьмом часу вечера Виктор брел по вечернему Нэтфорту. Под подошвами его ботинок шуршал гравий. Мимо проезжали велосипедисты, неторопливо прогуливались пожилые пары. Жизнь была безмятежна и прекрасна. Виктор не замечал этого. Мысль его остро работала в ином направлении.

Виктор думал о своих детях. Думал о том, сколько раз жена попрекала его бездействием, заставляла обратиться к врачу или найти специалиста в столице. Десятки, а может, сотни раз. Но он упрямо повторял: все наладится.

И он старался. Он делал всё, что от него зависело. И все-таки из школы продолжали поступать жалобы. Неразговорчивый. Замкнутый. Странный. И это – о его ребенке! О его ребенке, которого он вынес на руках из роддома, над кроваткой которого он не спал сутки напролет… Устал, подумал Виктор. Трудней работы, чем быть отцом, он не знал.

И снова, в который раз, вспомнил тот дождливый день ранней весны, когда он сидел за столом в кабинете среди книжных стеллажей. Он уже забыл, что делал тогда, – вероятно, просто сидел и читал книгу, чтобы вскоре вновь поставить ее на полку. Но он с поразительной ясностью вспомнил тот момент, когда открыл ящик стола и обнаружил там стопку листочков – чистых листов, вырванных из книг, исписанных мелким экономным почерком. Он помнил, как сидел, замерев от удивления, потому что понял, кто написал это. Нет, у него не было ни малейшего сомнения, что это записки его сына, лежащие здесь в столе, чтобы он мог их при желании их прочитать и дать конструктивную критику. Самое необычное было в том, что он не понимал, о чем эти записки – слишком сложной ему показалась тема, в которую погрузился с головой его десятилетний сын.

И – в противоположность этуму случаю – он вспомнил, как Томас принес ему коробок из-под спичек.

– А у меня там снежинка, – сказал сын и улыбнулся, глядя на свою руку, – она была вся красная от малины, которую он собирал в саду.

– Дело было еще в феврале, валил снег, а я подставил коробок, – продолжил он, – поймал одну снежинку побольше и – раз! – захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!

Нижняя губа Томаса была разбита. Неудачно упал с велисипеда. Он облизнул ее. А затем рассмеялся чистым смехом- над чем он тогда смеялся? Над собственной глупостью или над тем, как прекрасна, восхитительна эта жизнь?

Томас, его сын, мог бесконца рассказывать, как в первый раз в этом году бегал босиком по траве. Первый раз в этом году чуть не утонул в озере. Про первый арбуз. Первый сбор ягод. Все это бывает из года в год, и мы про это никогда не думаем. А Томас помнил каждый из этих моментов, точно это произошло вчера. Может быть, именно из-за этого сестра так привязана к младшему брату.

Да, подумал Виктор. Пусть Томас умен не по годам, он всего лишь ребенок. Так сможет ли ребенок справиться с той задачей, которую он, взрослый сорокалетний мужик, взвалит на его плечи? И все-таки – должен. Должен попытаться ради сохранения своей семьи. Он не сделает ничего страшного, если попросит своего сына стать чуточку взрослей. Это даже пойдет ему на пользу. Ведь, вопреки тому, или несмотря на то, что Томас сообразителен, он самый непоседливый, непокладистый и вздорный ребенок из всех детей, которых Виктор когда-либо видел.

Он вновь медленно зашагал по дорожке и скоро приблизился к стоянке. Из будки охранника выглянул Гас и помахал ему рукой. Виктор помахал в ответ и подошел к автокафе. Ему хотелось перекусить. Он купил хот-дог и кофе с бумажном стаканчике для себя, мороженое для детей, и уже через полчаса шагал на улице, на коротой жил.

По шатким ступеням крыльца, одного из самых старых домов Нэтфорта, опираясь на палку, спустилась тощая старуха.

Она поплелась было по дорожке, ведущей в убогий садик, но заметила Виктора, остановилась и стала приглядываться, по-птичьи склонив голову набок. За толстыми стеклами очков поблескивали выцветшие голубые глаза.

– Как будто Виктор Коберрон? – неуверенно сказала она.

– Он самый, миссис Норман. Как вы нынче себя чувствуете?

– Да так, терпимо, – отвечала старуха. – Лучшего мне ждать не приходится. Я так и подумала, что это ты, а потом засомневалась, уж очень стала слаба глазами.

– Славный вечерок выдался, миссис Норман. Погодка – лучше не надо.

– Верно, верно. А я вот ищу Сайли. Он куда-то запропастился. Ты его не видал, нет?

Он покачал головой. Уже дней десять никто не видал пса миссис Норман.

– От беды собаки бегут, – заметила она. – Ох, беде быть…

– Не тревожьтесь, – сказал он. – Побродит, да и придет.

– Может, у тебя есть минутка свободная? Зашел бы в дом, выпил чаю. Теперь редко кто заходит на чашку чая. Видно, времена не те. Все спешат, всем недосуг, чайку попить – и то некогда.

– Простите, никак не могу, – сказал он. – Меня уже ждут.

– Если, часом, увидишь Рона, передай ему мои пожелания скорейшего выздоровления.

– А разве он болен? – удивился Виктор.

– Молли, жена его, жаловалась, – пояснила миссис Норман. – Только-только здесь была, лекарства просила, аптека-то по вечерам не работает.

– Непременно скажу, – пообещал он.

Виктор пересек задворки дома, где жил католический священник и зашагал по своему. Двор огораживали старые, густо разросшиеся кусты сирени, и ему не видно было входа, пока он не дошел до калитки. Он распахнул калитку, шагнул еще раз-другой и остановился, чтобы оглушительно чихнуть. Прикрыв рукой рот, чихнул еще раз. Странно, подумал он, и когда это я успел простудиться?

– Будь здоров, папа, – услышал он и поднял голову.

На краю тротуара сидел Томас. Просто сидел, уперев локти в бедра, окунув подбородок в ладони и высматривал его – десятилетний малыш, поджидающий папу с работы.

4

В девятом часу вечера на морском нэтфортском побережье подул промозглый восточный ветер. Из узкого окна столярной мастерской было видно, как потрясал ветер рамы в старом, стоящем на холме, сарае. Снаружи мастерской было холодно и промозгло. Внутри – тепло и пахло машинным маслом.

Виктор Коберрон сидел за столом, придвинув к металлическим тискам лупу. Виктор ремонтировал аккумуяторные пластины электрокара Вэнди Саймона.

За другим концом стола сидел Томас. От паяльника исходил терпкий острый запах, струйкой поднимался едкий дым. Прищурив глаза, Виктор несколько раз подул на пластину, потом отложил паяльник и взглянул на Томаса.

– Сын, ты догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить?

От сурового голоса веяло северным ветром, и Томас, сжавшись на стуле, пристыженно опустил голову.

– Да, папа, – ответил он.

– Расскажи, что произошло у тебя сегодня в школе.

– Тебе ведь уже всё рассказали, папа…

– Но я хотел бы услышать это от тебя.

Предыстория была простой. Дочь Виктора поздорила в школе с лучшим другом Томаса Аланом Ридли, и Томас не придумал ничего лучше, чем наподдавать обоим.

Виктор молча выслушал сына. Потом с минуту молчал, что-то обдумывая. И, наконец, неспешно заговорил.

– Послушай, сын. Я не буду ругать тебя или отчитывать, ведь ты уже совсем взрослый. я хочу сказать тебе одну важную вещь.

Томас затаил дыхание и поднял голову.

– Часто люди могут легко обидеть близких и даже не подумать о том, что те, кого они обидели, глубоко переживают обиду. Но нет ничего важней семьи, малыш. Пусть твоя сестра отличается от других детей, но она оберегает тебя и заботится о тебе и радуется за все твои успехи. Так научись в ответ, сохраняя свое достоинство, поступать так же. И, когда тебе придется упасть, она поможет тебе встать, случись упасть ей – протяни руку в ответ. Ты мужчина, Томас. Ты должен оберегать ее и заботиться о ней.

Отец поднялся, подбоченясь, встал высоко над сыном и улыбнулся. Глаза их встретились. Томас несмело улыбнулся в ответ. Большая рука опустилась с высоты на его голову и нежно потрепала по соломенным волосам.

– Папа, я обязательно, честное слово стану хорошим братом, – ответил Томас и разрыдался от переполнявших его чувств, от ощущения тепла отцовской любви и его улыбки. – Даю тебе слово, папа.

Это незначительное событие подсказало ему, что сегодня – тот самый день, когда он может все исправить.Через несколько минут Томас, пробегая по лужайке, вспугнул ночную птицу.

Томас проследил за улетающей птицей, вдохнул полной грудью соленый воздух и стремглав бросился в дом.

Она – светлые вьющиеся волосы, аккуратно забранные лентами и сплетенные в косы, легкий белый сарафан – стояла у окна, поливая из лейки герани в глиняных горшках. Еще мгновение – он обрушился на нее и схватил в охапку, выбив из рук лейку.

Спустя полчаса, задыхаясь от быстрого бега, они остановились на самой вершине холма, на самой кромке над пропастью, а под ногами билось, громыхало море.

Томас вдыхал воздух и любовался белыми точками лодочек, разбросанных по голубой глади моря.

Потом он вскинул голову и посмотрел на сестру. Глаза её горели, губы шевелились, но с них не слетало ни звука. Босые ступни тонули в зелени, ноги – мокрые от вечерней росы.

Она потянула руки вверх, встала на самые носочки, и все тянулась и тянулась, будто хотела достать до неба.

– Это моё любимое место. Каждый день сюда ходить будем. Хочешь? – спросил Томас.

Девочка чуть-чуть вздрогнула. Затем подняла на него добрые голубые глаза, – и ямочки заиграли на её веснушчатом, солнечном лице.

Поздно ночью вернувшийся из мастерской Виктор заглянул в детскую. Томас заснул на раскладном кресле возле сестры. Виктор поднял на руки сына и перенес в кровать.