В тени воробья

Его взгляд скользил по сырой, грязной земле. Он заметил следы скольжения, едва заметные пятна, которые могли быть кровью, раздавленные окурки. И тут он увидел это.

У стены, у основания водосточной трубы, почти скрытый осколками разбитой бутылки виднелся след.

У Ивана перехватило дыхание. Он подошёл ближе, сердце начало отбивать медленный, тяжёлый ритм о рёбра. Носком ботинка он отодвинул коробку.

Вот он. Менее отчетливый, чем тот, что был в пентхаусе, искажённый грязью, но безошибочно узнаваемый. Тот же отпечаток с раздвоенным большим пальцем. Дзика-таби.

«Нет. Это совпадение. Пятно. Игра света».

Он присел на корточки, мысли метались, пытаясь выстроить рациональное объяснение. Новая модель обуви. Уличный артист. Мутанты из канализации с деформированными ступнями. Что угодно. Но объяснение рушилось под тяжестью невозможного.

Он резко встал, качая головой, словно пытаясь отогнать назойливую муху. «Чепуха. Всё это чепуха». Он повернулся спиной к отпечатку и направился к заднему входу бара.

«Ржавый якорь» напоминал темную пещеру, пахнущую дрожжами, дешёвым табаком и меланхолией потерянных вечеров. Внутри было пусто, за исключением бармена, полировавшего стаканы, и одинокого морщинистого мужика, потягивавшего пиво в дальнем конце стойки. Дневная толпа ещё не собралась.

Бармен, лысый мужчина с великолепной рыжей бородой и плечами штангиста, поднял глаза, когда Иван подошёл. Он увидел выражение глаз Ивана, осанку и вздохнул.

– Мент? – спросил он, не дожидаясь, пока Иван заговорит.

Иван кивнул, положив на стойку своё удостоверение.

– Капитан Морозов. Мне нужно поговорить с девочкой, которая работала вчера вечером. Светланой.

В глазах бармена промелькнуло что-то. Возможно беспокойство.

– Она в подсобке. На перерыве. Она… на нервах.

– Мне нужно всего несколько минут.

Бармен поколебался, затем кивнул в сторону двери с надписью: «Служебное помещение».

– Туда. Только не делай ей хуже.

Светлана сидела на шатком деревянном ящике в кладовой, окружённая пивными кеглями и картонными коробками. Она была миниатюрной, с русыми волосами и большими испуганными глазами. Она вцепилась в кружку чая, словно это была спасательная верёвка. Светлана вздрогнула, когда вошёл Иван.

Он показал ей своё удостоверение, держась на расстоянии, его голос был мягким.

– Светлан? Я капитан Морозов. У меня есть несколько вопросов о прошлой ночи.

Она смотрела в пол.

– Я уже всё рассказала другим милицейским.

– Я знаю. Я просто хочу услышать это от вас. – Он прислонился к стопке коробок, стараясь казаться меньше, менее угрожающим. – Павел Громов сказал, что просто разговаривал с вами. Был дружелюбен.

Её охватила дрожь. Она не поднимала глаз.

– Так это было, Свет?

Она долго молчала. Затем единственная слеза скатилась по её щеке и упала в чай. Она покачала головой. Крошечное, почти незаметное движение.

– Он последовал за мной, – прошептала она едва слышно. – Он и его люди. Они… они загнали меня в переулок. Он сказал… сказал, что может сделать мою жизнь очень лёгкой или очень трудной. Он трогал меня.

Иван почувствовал, как в нём снова поднимается холодный ком отвращения.

– И что потом?

– А потом… он просто появился, – её голос немного окреп, в нём проступила нотка благоговейного страха. – Как будто вышел из стены. Весь в чёрном. Как… как силуэт.

– Что он сделал?

– Он не сказал ни слова. Просто двигался. Так быстро. Размытое пятно. Сначала ударил того, большого, в горло. Потом второго по колену. Послышался… хруст. Потом он посмотрел на Павла.

Она вздрогнула, но не только от страха, в этом движении промелькнуло мрачное удовлетворение.

– Он ударил его. Ногой. С разворота. Всего один раз. Но это было… ужасно. Как молотом. Потом он посмотрел на меня.

Наконец она подняла глаза на Ивана, её взгляд был широко распахнут.

– Он посмотрел на меня и… кивнул. Один раз. Как будто говорил: «Всё в порядке. Ты в безопасности». А потом исчез. Просто… растворился в тени.

Во рту у Ивана пересохло.

– Как он выглядел? Его лицо?

– На нём была маска. Чёрная маска, закрывающая всё, кроме глаз.

– А одежда?

– Чёрная. Странная. Как… – она подыскивала слово, шаря в своём ограниченном словарном запасе в поисках сравнения. Потом нашла. – Как в том фильме. Американском. Где солдат становится ниндзя. Ну, знаете? «Американский ниндзя».

Эти слова обрушились на Ивана тяжестью надгробной плиты. «Американский ниндзя». Дешевый голливудский фильм. И всё же за последние двадцать четыре часа это конкретное, нелепое клише уже несколько раз всплыло перед ним. Пентхаус. Переулок. Лебедев. Павел. Всё связано нитью невероятного насилия и единственным, насмешливым следом.

Он поблагодарил Светлану, и собственный голос показался ему отстранённым. Иван вышел из подсобки, прошёл через пустой бар и толкнул дверь на улицу. Дневной свет казался слишком ярким, слишком резким.

Он остановился на тротуаре, шаря по карманам в поисках сигарет. Руки слегка дрожали. Достал одну, поднёс к губам, чиркнул спичкой. Пламя дрожало.

Ниндзя. В Москве. Охотящийся на олигархов и спасающий официанток от сыновей чиновников.

Это было безумие. Это была фантазия. Это была история, за которую мог бы уцепиться сломанный человек, человек, одержимый женой, любившей японскую культуру.

Он глубоко затянулся, дым обжёг лёгкие. Иван заставил себя отогнать эти мысли, запер их в ментальную шкатулку и затолкал в самый тёмный угол сознания. Он не пойдёт по этому пути. Он не станет посмешищем, каким его уже считает Гусев. Он не начнёт видеть призрак Елены в каждой тени.

«Это ерунда», – повторял он себе, словно отчаянную мантру. «Это просто совпадения, городские иллюзии».

Он рассмеялся. Короткий и резкий неприятный звук, который спугнул голубя, клюющего выброшенный пирожок. Это был смех чистого, неподдельного напряжения, звук человека, цепляющегося за край обрыва ногтями.

«Будь осторожен, Ваня. – внутренний голос Елены, будто шёпот с оттенком беспокойства – Я знаю этот взгляд. Ты нашёл шкатулку с головоломкой и не отступишь, пока не откроешь её, даже если она покрыты шипами. Твоё воображение всегда было твоим самым опасным оружием. Не дай ему обернуться против тебя».

Иван бросил сигарету, растер её подошвой с большей силой, чем требовалось. Повернулся и направился к машине решительным шагом. Ему нужно было написать отчёт. Простой отчёт о простом избиении. Он не будет оглядываться. Не будет думать о Японии. Не будет думать о ней.

Но когда он уезжал, отпечаток с раздвоенным пальцем горел у него на сетчатке. Призрачный символ, ждущий во тьме его разума, терпеливый и неоспоримый. Охота, хотел он того или нет, началась.