Дело Виктора Уотсона

– Отлично, – сказал Кев.

– Уверен, что не составишь компанию? – спросил Брук. Казалось вежливым предложить, хотя он уже знал ответ.

– Не, все в порядке. Через пару часов отводить детей в школу.

Брук кивнул. Ему всегда было трудно представить Кева мужем и отцом. Он вылез из пассажирской двери и повернулся, чтобы бросить свое снаряжение на сиденье.

– Запасной ключ приклеен сзади к моему рабочему месту, можешь закинуть все это внутрь. Я тут пропущу пару кружек, потом переберусь в участок и посплю несколько часов. Нет особого смысла ехать домой, чтобы сразу возвращаться обратно.

– Ладно, приятель. Позвони, если будут какие-то проблемы.

Кев оставил расплывчатым, что именно означают проблемы.

– Хорошо. Спасибо за подвоз.

Спустя секунды Брук уже толкал дверь паба «Фокс энд Энкер» и входил в заведение, мало изменившееся с тех пор, как его жаждущие предшественники переступали тот же порог в эпоху смога и уличных сорванцов… Лощеный дуб, латунь, кожа, глазурованная плитка и витиеватые зеркала. Внутри было полдюжины посетителей, пара в желтых жилетах, один снимал длинный белый фартук, покрытый кровавыми пятнами его ремесла.

Брук заказал «Гиннесс» и моментально осушил половину… Декомпрессия. Вазодилатация. Волна эндорфинов. Боже, как же это было приятно. Устроившись за столиком у дальней стены, он пролистал оставленный в пабе экземпляр «The Sun» – чтение, достаточно необременительное для конца ночной смены, – затем достал телефон и нажал на иконку браузера. Ему было любопытно посмотреть того «другого» Виктора Уотсона. Легенду «Вест Хэм Юнайтед», о которой Кев так восторженно толковал на церковном дворе.

Как оказалось, он был недалек от истины со своими тремя сотнями голов. Точная цифра была 298, забитых между 1920 и 1935 годами. Для человека, столь склонного к преувеличениям, как Кев, добавка в два гола была определенно приемлемой, особенно учитывая, что «Вик Уотсон» забил еще кучу в матчах Кубка Англии и четыре в пяти играх за сборную Англии. Он умер в 1988 году в почтенном возрасте девяносто лет. Эти Викторы Уотсоны, похоже, жили долго.

Спустя еще две пинты и жареный завтрак, Брук, затуманенным взглядом, вводил код и открывал серую металлическую дверь своего полицейского шкафчика. Он достал пенопластовый коврик для кемпинга, спальный мешок и подушку, затем отнес свой сверток в самый дальний коридор со шкафчиками и разложил его. С некоторой удачей, патрульные дневной смены не потревожат его часов до двух.

Детектив-констебль Брук Дилман оставил свою куртку, джинсы и ботинки кучей в изголовье своей импровизированной кровати. Затем он выключил телефон, лег на спину и закрыл глаза. События последних часов проносились в его сознании снова и снова, словно старая кинохроника в духе Pathé, поставленная на повтор. Наконец, повторяющиеся образы прекратились, зернистые цифры отсчитали от десяти до одного, экран погас, и сон забрал его.

Глава 8

Он плохо спал. События первой встречи все еще не выходили у него из головы.

Он поправил зеркала в арендованной машине и проверил, все ли документы в порядке, на случай, если его остановят. Перепутать поддельные удостоверения вряд ли привело бы к тому, что британская полиция открыла бы по нему стрельбу, но уж точно не помогло бы остаться незамеченным.

Он был зол на себя за то, что не смог оставить вчерашние события позади и сосредоточиться на второй цели. Мелочи не давали ему покоя всю ночь.

Вместо того чтобы продолжать безнадежную борьбу, пытаясь поставить точку, он решил позволить себе несколько минут предаться мыслям, которые разъедали его изнутри. Возможно, тогда будет легче двигаться дальше…

Сначала он решил подумать о том, что прошло хорошо. Нет смысла быть полностью негативным. Он был доволен, что никто в пабе не запомнил его. Он также был уверен, что никто не мог догадаться, что он следит за целью на улице. И, да, он был настолько спокоен, насколько это возможно, что ничего на церковном дворе не попало на камеры. Так что три маленьких плюсика.

Более крупный плюс – относительная легкость, с которой он завладел тем, что хотел, – помимо смерти самой цели. Та золотая медаль. Или из какого бы непредусного сплава она ни была сделана на самом деле. Цель непреднамеренно очень помогла, всегда нося ее с собой.

Затем был виски. Да, он был вполне доволен этим. Заранее продуманное решение – плеснуть дешевого виски на мертвую цель и оставить почти пустую бутылку у нее под рукой. По его опыту, полицейские склонны держаться за первоначальную оценку места происшествия из-за смеси гордости и лени. Если это помогло создать образ пошатывающегося алкоголика, то свою работу оно выполнило.

Его решение забрать ключ от общей двери было немного более «нестандартным», но у него было предчувствие, что это может помочь. Сам предмет был достаточно незначительным, чтобы его отсутствие никогда не выглядело как кража. В то же время, если ночная смена, испытывая трудности, оставит задачу проникновения дневной смене, то возрастет вероятность, что скучающие копы просто будут работать для галочки. Апатия сопровождала любую задачу, переданную от предыдущей смены, – такова человеческая природа.

А он не был в доме цели и не знал, какие тайны тот хранил.

Что еще в «колонке плюсов»? Сломанное запястье. Это сработало на удивление хорошо. Вообще-то, оно так хорошо вписывалось в историю, которую он создал с помощью виски и неудачного падения, что он был почти раздражен на себя за то, что не додумался до этого сразу.

На этом позитивное заканчивалось. Теперь о том, что его беспокоило. О том, что не дало ему хорошо выспаться в его безликой гостинице.

Начиналось все с рокового удара. Тем гибридным боевым приемом, которым он врезал головой цели о бок гробницы. Сначала он думал, что все прошло хорошо – смерть, несомненно, была мгновенной. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он, возможно, переборщил с силой на пару ньютонов. Перелом шеи выглядел слишком серьезным. Он проверял на прочность границы вероятности случайного удара. Может, адреналин взял над ним верх.

Затем была главная вещь, которую ему предстояло мысленно проработать. Он не мог дольше ее избегать. Тот факт, что он оказался в полусекунде от того, чтобы быть зарезанным целью, которой было за девяносто. Как он мог так ослабить бдительность? Одно лишь спокойствие цели должно было его насторожить. Даже если никто другой не обратил на него внимания, цель должна была его заметить. В пабе, возможно, даже в кафе днем ранее. Иначе как она могла проявить так мало удивления при их встрече?

Все это хладнокровие должно было подсказать ему, что он может столкнуться с планом – базовым, но почти эффективным. Он пытался убедить себя сосредоточиться на том, что он среагировал вовремя и устранил угрозу. Это было слабым утешением. Более молодая версия цели наверняка убила бы его.

Он снова посмотрел на перьевую ручку-автомат цели. Она была искусно изготовлена – для неопытного глаза неузнаваема как нож. Он подумывал оставить ее себе. Отослать на надежный адрес, чтобы забрать позже. Военные трофеи. Но чем больше он на нее смотрел, тем больше думал о своей ошибке. Нет, от нее надо избавиться. Возможно, он мог бы заставить свои негативные мысли исчезнуть вместе с ней.

В «колонке минусов» оставалась всего одна вещь. Ничто по сравнению с предыдущей ошибкой, но он мог бы завершить самоанализ. Его одежда.

Светлые чиносы, светло-голубая рубашка и темно-синяя спортивная куртка, купленные после приезда в страну два дня назад.

Он предпочитал убивать в одежде, купленной на месте, – той, которой не придется проходить через множество мер аэропортовой безопасности на входе или выходе, – и он думал, что этот наряд будет довольно непримечательным для лондонской весны. Но все в пабе были одеты либо «официально» (вариации офисного костюма), либо «повседневно» (футболки «Арсенала» и поло). Казалось, он был единственным, кто был в «смарт-кэжуал». Это была разница. Он выглядел как… как турист.

В последний раз он отчитал себя за все, что сделал неправильно, глубоко вздохнул и примирился со всем. Все прошло нормально. Этого было достаточно.

И теперь он был рад, что позволил себе пару минут, чтобы мысленно все это перебрать.

Кроме того, что еще приятнее, его контакт в полиции связался с ним, сообщив, что не видит причин для беспокойства. Один из его людей позаботился о том, чтобы любая возможность вовлечения отдела убийств была пресечена на корню, и всем делом теперь занимаются пара местных детективов – «идиот» и «пьянь». Это заставило его улыбнуться.

Он достал свой телефон и открыл карту, игнорируя встроенную навигацию арендованной машины, данные с которой можно было скачать и связать с ним. Сегодня он все сделает правильно. В верхнем поле «Откуда» светилось «Текущее местоположение». Он нажал на поле «Куда» и ввел пункт назначения…«Пансионат «Пик-Вью», Шеффилд»

Глава 9

Как правило, Брук избегал столовых в полицейских участках. Внезапно возникший начальник, желающий сотрудника на «пару слов» по делу, – отличный способ заставить еду остыть.

Именно поэтому он сейчас сидел в дальнем углу «Альфредо». Слишком усердный новичок разрушил его планы поспать пять часов примерно на отметке в четыре с половиной. Но душ, крепкий кофе и свежая футболка с уличного рынка (простая черная, XL) помогали ему снова почувствовать себя человеком.

Он разблокировал телефон и проверил экран – два смс, один пропущенный вызов и одно голосовое сообщение. Неплохо (в идеале – ноль). Сначала он прослушал голосовое сообщение, которое, как оказалось, было и источником пропущенного вызова. Голос констебля из отдела по работе с местным сообществом объяснил, что детектив-сержант Кев Пэдмор отправил электронное письмо с просьбой обойти соседей Виктора Уотсона в его доме и выяснить, не знает ли кто его родственников, – и попросил держать Брука в курсе. Опрос ни к чему не привел. Что ж, бывает.

Далее смс. Первое было от Джонбоя, отправлено сразу после того, как Брук выключил телефон:

«Номер Один! Полагаю, ты уже пропускаешь кружечку-другую в «утреннем» пабе. Кажется, я нашел твоего мертвяка. До того, как он стал мертвяком, разумеется. Похоже, он вышел из «Джанкшн» в 21:52 и зашел на церковный двор в 22:04. Все, конечно, видно лишь в общих чертах. Может, это и не он, но подходит под описание. Я домой. Попросил дневную смену скачать запись для тебя. P.S. Пончики».

Это было уже лучше. Запись будет довольно отдаленной – с уличных камер, закрепленных высоко на фонарных столбах, но Брук был уверен, что сможет определить, Виктор ли это. К тому же, время совпадало, если он смотрел матч, на который поставил. Да, это прогресс.

Следующее смс было не таким позитивным. От коллеги из отдела по борьбе с ограблениями – основного места работы Брука, когда он не в ночной смене. Тот сообщал, что один из его «плодовитых» правонарушителей, ожидающих приговора, получил два года. Брук швырнул телефон. Два года за три насильственных ограбления? Вычти половину за время, которое он проведет на свободе под надзором, и маленький засранец отсидит всего одно Рождество за решеткой.

– Одно Рождество что? – раздался польский акцент над плечом Брука.

– М-м? – отозвался он, глядя то на брюнетку, то на тарелку с блинами с кленовым сиропом и хрустящим беконом, которую она ставила перед ним.

– Вы сказали «Одно Рождество», – объяснила официантка.

– Правда? Вау. Разговариваю сам с собой. Плохой знак.

– Польское Рождество – самое лучшее Рождество, – констатировала она и отошла к другому столику. Брук не мог не улыбнуться ее невозмутимой подаче. А запах его второго завтрака поднимал настроение еще больше.

Он поймал взгляд официантки, когда она направлялась обратно на кухню, и беззвучно заказал еще один кофе (Брук хорошо знал, что видавшие виды детективы должны пить черный кофе, но так как его желудок обычно восстанавливался после какой-нибудь алкогольной встряски, он предпочитал балансирующий щелочной эффект от добавки молока).

Как обычно, наслаждаясь огромной коллекцией спортивных фотографий в кафе, он принялся за блины. Али, Форман, Фрэйзер… Марадона, Пеле, Бобби Мур… Джона Лому, Франсуа Пьенаар… Джеймс Хант, Ники Лауда. Были и команды: Бразилия 1970… «Милан» 1994. Его взгляд задержался на сборной Уругвая, выигравшей ЧМ-1930. Сепья и застывшие выражения придавали снимку ощущение XIX века, а ведь Виктору Уотсону на тот момент уже было семь лет. Казалось, его долгая жизнь охватила два мира, прежде чем бесславно оборваться прошлой ночью.

Век блинов оказался недолог.

– Было вкусно? – спросила польская официантка, убирая пустую тарелку.

– Как польское Рождество.

– Невозможно, – ответила она с каменным лицом. Брук задался вопросом, понимала ли она, насколько это было смешно.

Он поднял телефон , тот достаточно пролежал в немилости, и перепроверил результат поиска по последнему номеру, набранному со стационарного телефона Виктора Уотсона. Он не изменился:

«Пансионат «Пик-Вью», Шеффилд, Южный Йоркшир»

Он нажал на номер, указанный на сайте пансионата, и стал ждать, когда трубку поднимут в 150 милях к северу. Ответили после третьего гудка.

«Алло-Пик-Вью-чем-могу-помочь?» Женщина с густым йоркширским акцентом произнесла приветствие как одно сплошное слово с высоким счетом в «Эрудите».

Брук представился и получил аналогичную вежливость в ответ (он разговаривал с «Дебби»), затем изложил суть дела в лучшем виде: пытаемся найти ближайших родственников джентльмена лет девяноста, скончавшегося… Похоже, он звонил на этот номер на прошлой неделе… Возможно, хотел связаться с другом или родственником или просто наводил справки… Не могли бы вы уделить минутку, чтобы помочь?

Небольшая пауза на том конце заставила его задуматься, не слишком ли долго он говорил, и Дебби «выпала» из разговора. Напрасно он беспокоился.

– Ох, а разве не здорово распутывать загадки? – сказала она с неожиданным энтузиазмом. – В смысле, вам-то уж точно. Вы же детектив.

– Мне нравится их разгадывать, – сказал Брук.

– О, мне тоже, – согласилась она.

Они выяснили, что имя Виктор Уотсон ни о чем ей не говорит, и что у них нет проживающих с такой фамилией, затем начали подходить к загадке с разных сторон.

– Сколько у вас всего проживающих? – спросил Брук.

– Сейчас сорок два. Это наша вместимость. Хотя число, как вы понимаете, в таком месте постоянно меняется. То есть, уменьшается, а потом снова увеличивается, наверное, так стоит сказать.

– А как обычно происходит, если кто-то хочет поговорить с кем-то из ваших проживающих по телефону?

– Тогда звонят сначала на этот номер.

– Ведут какой-нибудь журнал звонков?

– Боюсь, ничего такого нет.

– Может, есть проживающие, связанные с Лондоном? Тот мужчина родился в Лондоне в 1923-м. Также служил в Мидлсексском полку во время войны.

– А, ясно. Я с удовольствием спрошу у других. Хотя, понятное дело, некоторые уже не совсем «в себе», бедняжки. Знаю, что у нас есть несколько старых солдат. И я спрошу других сотрудников, не знают ли они чего… Эй, вы, пожалуй, должны будете предложить мне работу после всего этого.

– Не могу сказать, что рекомендовал бы свою.

– Вы попробовали бы мою на денек.

Они тепло попрощались. Брук хотел сделать еще два звонка, прежде чем покинуть свое временное рабочее место и его блинные ароматы.

Первый был в отдел видеонаблюдения, чтобы узнать о записи с уличных камер, которую нашел Джонбой, – последний путь Виктора Уотсона от паба «Джанкшн» до церковного двора. Гражданский сотрудник объяснил, что запись на диск находится в его списке дел позади срочных заданий (статус «невызывающий подозрений» не особенно помогал пролезть без очереди).

Второй звонок был в сам «Джанкшн». Брук узнал, что единственные два человека, разбирающихся в их системе видеонаблюдения, – это менеджер и бармен по имени Дэнни. Менеджер сегодня выходной, но Дэнни выйдет на смену в 18:00.

И все. Последние из звонков… Пансионат «Пик-Вью», отдел видеонаблюдения и «Джанкшн». Результаты оставили Брука с парой пустых часов перед ним. Он рассеянно пролистал фотографии, сделанные в квартире Виктора, и остановился на свидетельстве о рождении. Снова те слова: «Приют для подкидышей».

Он вышел из галереи и ввел название в поиск. Результат сообщил ему, что заведение перестало функционировать как сиротский приют в 1950-х, но он все еще может посетить «Музей подкидышей» – рядом с местом, где стояло оригинальное здание, – своего рода преемник. Он проверил расположение… Блумсбери… Ближайшая станция метро – «Рассел-сквер». Совсем недалеко. Затем он нажал на номер телефона на экране. Ответил мужской голос, бодрый и вежливый.

Брук снова представился и изложил ситуацию. На этот раз он сообщил все данные из свидетельства о рождении Виктора Уотсона. Сохранилось ли досье с 1923 года? Будет ли в нем какая-то информация о семье? И самое главное, будет ли там указано, были ли у него братья или сестры – кровные или в приемной семье?

Брук определенно никогда раньше не углублялся на девяносто лет назад в поисках ближайшего родственника. Тот факт, что он делал это сейчас, показывал, как мало Виктор Уотсон раскрывал о себе.

– Боже. Что ж. Само собой разумеется, я буду более чем рад поискать для вас, детектив, – сказал голос на том конце. В нем чувствовались нотки академичности и дружелюбной неловкости, которые часто идут рука об руку. – Досье действительно велось на каждого ребенка, хотя некоторые были утрачены за годы из-за переездов или несчастных случаев. Тем не менее, то, что осталось, было как раз оцифровано усердными душами, так что, если что-то и есть, его можно найти без особых усилий. Вы, случайно, не рядом?

– Могу быть.

– Что ж, если вы захотите зайти, скажем, минут через сорок пять, я буду более чем рад показать вам, что у нас есть.

– Идеально. Кого мне спросить?

– Если меня не будет на ресепшене, просто скажите, что вы к Теодору.

Отличное имя, подумал Брук. Настроение его улучшалось, пока он расплачивался. По крайней мере, какие-то колесики сдвинулись с места. Польская официантка бросила «Спасибо-до-свидания», ее милое лицо со славянскими скулами все еще репетировало для той самой покерной игры.

Глава 10

Музей подкидышей оказался трехэтажным зданием с большими подъемными окнами и замысловатой каменной кладкой, придававшей ему оттенок величественности. Брук подошел к нему через сады Брансуик-сквер – один из тех исторических оазисов, что всегда нравились ему в столице. Нетрудно было представить себе прогуливающихся светских львиц ушедшей эпохи, обсуждающих скандалы высшего общества под зонтиками от солнца. Несомненно, тайные связи между служанками и их хозяевами стали причиной появления некоторых из младенцев, оставленных на ступенях Приюта для подкидышей (вероятно, у многих воспитанников приюта имелись единокровные братья и сестры в Палате лордов).

Громкие ликующие крики с футбольных полей с искусственным покрытием, примыкавших к скверу, прервали его размышления. Прогуливающимся аристократкам явно не приходилось сталкиваться с жаркими матчами «пять на пять».

Внутри рыжеволосая администратор встретила детектива улыбкой.

– Здравствуйте. Я к Теодору. Меня зовут Брук.

– А, да. Он упоминал о вас, – последовал ответ. – Кажется, он все еще ищет ту информацию, которую вы запрашивали, но можете пока посмотреть постоянную экспозицию, а я направлю его к вам.

Брук последовал ее указаниям к серии экспонатов, рассказывающих историю Приюта для подкидышей с момента его основания в 1739 году для «обучения и содержания подкинутых и покинутых малых детей». Особенно его внимание привлекла одна стеклянная витрина – смесь пуговиц, брошей и различных безделушек, оставленных с брошенными детьми в качестве опознавательных знаков…

«Каждый ребенок, принятый приютом, получал новое имя; если позднее родственник предъявлял права на ребенка, эти значки помогали подтвердить подлинность притязаний».

Он смотрел на эти вещи, каждая из которых была грустной маленькой историей, о которой так никто и не узнает. Вся торцевая стена была покрыта именами, данными новоприбывшим. Они варьировались от обыденных (Джон Гауэр) до эксцентричных (Нэнси Ловелей) и откровенно преступных (Норман Конквест и Юлий Цезарь).

– Простите, что заставил ждать.

Брук узнал голос из их телефонного разговора. Он обернулся и увидел доброжелательного мужчину лет шестидесяти с густой седой шевелюрой и расстегнутым воротом цветной рубашки. Все это напомнило ему британскую версию Дока из «Назад в будущее». Может, тот мог бы прыгнуть в ДеЛореан и придумать новое имя для бедного Нормана.

– Теодор? – спросил Брук, протягивая руку.

– Именно. Боюсь, я вас совсем забросил, – сказал Теодор, пожимая ее.

– Что вы. Я осматривался. Интересные имена.

– Ах, да. Как будто бедняжкам и без того было несладко начинать жизнь. Ну что, понравилась экспозиция? – Он взмахом руки указал на все, мимо чего Брук прошел до сих пор.

– Очень интересно, – сказал Брук, чувствуя легкую неловкость, когда восторженная улыбка Теодора слегка померкла от такого общего ответа. Он попытался исправиться. – Я правильно понял, что оригинальное здание было там, где сейчас те футбольные поля с искусственным покрытием?

– Совершенно верно, – подтвердил Теодор, улыбка вернулась. – Построено в 1752 году, увы, снесено в 1926. После этого детей перевели в монастырь в Суррее, а затем в 1935 году на новое место в Хартфордшире. Считалось, что деревенский воздух полезен для их маленьких легких. От оригинального здания остались только входные ворота, но если вы вернетесь через Брансуик-сквер и возьмете левее, то наткнетесь на них. Всегда поражаюсь, думая о том, что они видели.

– Обязательно посмотрю.

Теодор кивнул с одобрением. На мгновение беседа иссякла. Брук заметил, что его хозяин держит несколько чистых листов бумаги формата А4.

– Это та са́мая…

– Боже, да, простите. Совсем забыл на мгновение о цели вашего визита. – Он тихонько рассмеялся и приподнялся на носках.

– Спасибо, что помогаете мне с этим, – сказал Брук, хотя предполагал, что Теодор, вероятно, получил от этого задания немалое удовольствие.

– Вообще-то, это я должен благодарить вас, – ответил пожилой мужчина. – Похоже, вы наткнулись на одно из самых увлекательных дел, что я видел за долгое время.

Брук не был уверен, хорошая это новость или плохая.

– Может, нам стоит присесть, – предложил Теодор, – и все прояснится.

Он произнес последнюю фразу с игривым намеком на драматизм. Брук подумал, каково это – быть настолько счастливым на работе. Он последовал за Теодором мимо телеэкранов, показывавших старых воспитанников приюта, вспоминавших о своем прошлом, и вошел в просторный зал с несколькими огромными картинами маслом.

– Прошу, – сказал Теодор, приглашая Брука сесть на один из стульев вдоль стены. Он устроился рядом с детективом и держал досье Виктора Уотсона между ними – плотный витиеватый почерк напомнил Бруку свидетельство о рождении и учетную карту военнопленного, которые он видел ранее.

– Виктор Уотсон, – начал Теодор, тыча пальцем в текст. – Удивительно.

– В каком смысле?

– Ну, к 1923 году процедура принятия младенцев в это заведение сильно изменилась. Вместо прежней практики, когда маленькие свертки оставляли на ступенях, мать должна была подать официальное заявление, пройти собеседование, предоставить рекомендации и доказать свою благонадежность. Затем организовывалась передача ребенка. Множество заявлений, кстати, отвергалось. Это была не политика открытых дверей, как в ранние годы.

– Понятно, – сказал Брук. Он ждал «но».

– Но мать Виктора, похоже, вовсе не приняла это во внимание. Воистину поразительно, что ребенка вообще приняли.

– Так почему же его приняли?

– Что ж… – Палец Теодора пробежал по строчкам, освежая в памяти детали. – Он был оставлен на ступенях Приюта для подкидышей утром в субботу, 28 апреля 1923 года – дата, которую вы мне назвали из свидетельства о рождении.

Брук подумал, что это может объяснять звездочку. Официальная дата рождения, а не фактическая. Его собеседник продолжил…

– Так вышло, что это был день первого в истории финала Кубка Англии на стадионе «Уэмбли». «Болтон Уондерерс» против «Вест Хэм Юнайтед».

– Интересно. Почему это что-то изменило?

– Хороший вопрос, – сказал Теодор, подняв указательный палец и снова опустив его на страницу. Он был в своей стихии. – Похоже, малыш был завернут, среди прочего, в шарф «Вест Хэма». Мог бы быть и «Астон Виллы», полагаю, но это было бы далековато. Как бы то ни было, персонал принял это за «Вест Хэм» и смотрел на него как на некую диковинку, понимаете, словно нашли у себя на порогу маленького талисмана в день финала Кубка. Они, кажется, обошли новую процедуру приема и даже назвали его в честь звездного нападающего «Вест Хэма» – Вика Уотсона.